Кто в сапогах?

Мифическая сказка для взрослых и не очень


Дракону было хорошо. Он сидел на веранде и смотрел на завтрашний день. Завтрашний день был намного лучше сегодняшнего. В сегодняшнем шел дождь, и от его бесконечного хождения у Дракона мельтешило в глазах. Завтрашний же был чистым, промытым и солнечным.
– Эй, Лохматый, все роешь? – крикнул Дракон с высокой веранды вниз, где кто-то махал лопатой, скидывая землю в ручную тележку. Лохматый не ответил, и Дракон понял, что тот его не слышит. «Ах да, у него ведь просто нет времени!» – догадался Дракон. Он завел часы, стоявшие на столе, и, когда стрелка мерно пошла по кругу, повторил вопрос.
– Рою! – радостно откликнулся Лохматый. Он весь был в земляной грязи, но не обращал на это никакого внимания, поскольку в его мире тоже светило солнце, но это происходило не завтра, а еще дальше. Впрочем, это обстоятельство никого не смущало. Друзья исхитрялись пересекаться на какие-то мгновенья в нужное время в нужном месте, когда надо было что-то сообщить друг другу. Если же обстоятельства становились настолько важными, что возникала необходимость пообщаться подробней, они, как правило, собирались на веранде.
– Дождь идет, – крикнул Дракон с веранды так, чтобы Лохматый его услышал.
– Да ну? – искренно удивился Лохматый и добавил: – Не пускай! Мамрик будет ругаться. Ходят тут всякие, а ему опять убираться.
– Угу, – кивнул Дракон левой головой, а правой подумал: «Мамрик, Мамрик! Вечно Лохматый о Мамрике заботится, а обо мне кто подумал? Скучно же вот так сидеть в одиночестве».
– А ты не сиди, – совершенно неожиданно вступила в разговор средняя голова. – Повитай в облаках, например, или пойди Лохматому помоги.
Дракон посмотрел на свой толстый живот, маленькие руки и короткие ноги. Витать не хотелось.
– А Лохматому помогать незачем, – ответил он правой головой. – Для него эта работа в кайф. Он от нее совсем чумной стал, ни поговорить тебе, как в прежние времена, ни поразвлекаться.
Будь рядом Мамрик, тот бы точно вступился за Лохматого, да еще воспитывать бы стал Дракона, дескать, все течет, все изменяется, что за смысл вспоминать прежнее, и вообще надо делом заниматься. Вот Мамрик всегда занимался делом. Он и сейчас пошел по делам. Прямо вот так – по морю, аки по суху. Ему нравилось ходить по делам.
Тут взгляд Дракона упал на сапоги, стоявшие под навесом. «А в чем же ушел Мамрик?» – задумался он, параллельно поднимая взгляд и вытирая его о штанину. Да и сапоги какие-то странные, не большие, не маленькие, не чистые и не грязные, не правые и не левые. Вроде бы он раньше их и не видел.
Дождь стучал по крыше, просясь в гости.
– Подожди, не до тебя сейчас, – буркнул Дракон. Дождь обиженно фыркнул, еще немного потоптался у крыльца и пошел своей дорогой, покачивая влажной спиной. Дракон почувствовал угрызения Совести. Дождь был не частый, можно сказать, редкий был дождь, а у Мамрика огород: помидоры, огурцы, капуста … «А, ладно, – подумал Дракон, пытаясь отцепить грызшую его Совесть. – Я Мамрику ничего не скажу, он и знать не будет. Да и Лохматый велел не пускать». Но тут раздался голос Мамрика.
– Что, дождь был?
– Был, – с тяжким вздохом сознался Дракон, чувствуя, как Совесть опять вцепилась в него острыми зубами.
– Совсем животное изголодало. Ты бы покормил его, что ли, – чуть не пропел Мамрик, поглаживая белую пушистую Совесть, которая заурчала у Мамрика под рукой и, наконец, отстала от Дракона. Дракон счел лучшим промолчать и тихо, незаметно смыться с веранды вслед за дождем.

После дождя в саду стало сыровато. Это почувствовал даже Лохматый. Услышав голос Мамрика, он бросил лопату и приперся на веранду как был: весь в грязи, в поту и прекрасном расположении духа.
– А что у нас есть поесть? – обратился он к Мамрику.
– Ноги помой, – совершенно не в тему ответил Мамрик. – Ну что, нашел?
– Не-а, но кажется где-то близко, – радостно ответил Лохматый, тайком обтирая под столом ноги о белую пушистую Совесть и не чувствуя при этом никаких угрызений.
Лохматый не просто так рыл землю, он искал клад, который почему-то называл Смыслом жизни. Что он при этом имел в виду, друзья точно не понимали, да и сам Лохматый вряд ли знал что это, но то, что клад существует и называется именно так – это он знал точно. Когда-то, давным-давно, он вычитал в одной мудрой книге, что жить надо для того, чтобы найти Смысл жизни. С тех пор Лохматый больше ничем не занимался, кроме этих поисков. Сначала он искал Смысл жизни поблизости, потом стал ездить по разным местам, встречаться с разными людьми. Попадались такие, которые говорили, что они нашли Смысл жизни, но у каждого он был свой. «Не отнимать же!», – благородно думал Лохматый и продолжал искать самостоятельно.
Когда он впервые попал в эти места, то почувствовал, что Смысл где-то близко. Он поселился в заброшенном доме, достроил и отремонтировал его, а потом стал рыть землю в саду. Почву, которая накапливалась от этого рыться, Лохматый просеивал через сито, чтобы случайно не упустить находку: неизвестно ведь, какой он, этот Смысл, большой или маленький. Оставшуюся от просеивания землю он отвозил на тачке под деревья, разравнивал и продолжал рыть в новом месте, а из отсеиваемых камней разного размера строил забор, мостил дорожки или просто складывал их в кучи – до лучших времен. Постепенно округа приобретала все более и более ухоженный вид, земляные террасы протянулись с востока на запад, так что стали пригодными для земледелия, чем немедленно и занялся Мамрик, который приехал с берегов Великой реки навестить старинного друга.

Местность, в которой поселился Лохматый, располагалась между Нижним и Верхним горным плато, за что и получила название Срединного мира. На Нижнем плато обитали люди. Они привычно разводили виноградники, делали из винограда вино, пили его и видели в этом смысл жизни. Лохматый попробовал так жить, но скоро понял, что это не его случай, и ушел от людей дальше в горы искать свой Смысл.
Верхнее плато сплошь было в дырах, из которых длинные и труднопроходимые пути вели в большие и малые пещеры. В пещерах водились спелеологи и аван-туристы. Иногда на Верхнем плато появлялись существа из Тонкого мира. Увидеть их удавалось редко, а пообщаться еще реже. Лохматый рассказывал, что несколько раз в прогулках по каменистым склонам видел тени и слышал невнятную речь. Так и не поняв, что происходит на Верхнем плато и какую пользу из него можно извлечь, Лохматый спустился немного вниз и попал в Срединный мир, где и застрял.
В прежние времена Срединный мир был пространством дикой природы. Людям хватало места на Нижнем плато, да и возделывать виноград там было удобней – и земля богаче, и воды больше, и к дорогам ближе. Впервые Срединный мир привлек к себе внимание, когда повсеместно начали строить коттеджные поселки. Вот и здесь, недалеко от старых садов, куда приезжали люди из больших городов, было решено поставить несколько частных домиков. Как водилось в те времена, с желающих собрали деньги, организовали кооператив, но посреди строительства деньги кончились, кооператив распался, правление испарилось, а недостроенные дома остались стоять, застряв между былью и небылью. Постепенно сюда стали стягиваться разные странные люди. Они достраивали оставленные строения и оставались в них жить, приспосабливаясь к непритязательным условиям быта. К этим чудакам подтягивались другие, видимо, в силу поговорки «чудак чудака видит издалека». Так и создалось это удивительное сообщество – без конкретного адреса и образа жизни.
Дракон приблудился к Лохматому, когда, витая в облаках, сбился с Пути. С тех пор он тоже занимался поисками, но, в отличие от Лохматого, точно знал, что искать надо не клад, а дорогу, которую и называл Истинным Путем или короче – Истиной. В этих поисках он иногда навещал Ветрогона, который жил за Большой горой, где они вели многочасовые беседы, рассматривая карты и намечая возможные маршруты. И только Мамрик ничего не искал. Он был уверен, что все, что надо, придет в свой черед, и только один раз обмолвился, что ему надоело стоять в очереди за просветлением, из чего следовало, что у Мамрика все-таки была своя мечта, но он твердо решил, что гоняться за ней не надо, а надо просто жить, привечать гостей и делать свое дело.

«Нет, не было счастья в жизни, и нет его», – грустно думал Дракон. Счастье шло своей дорогой, Дракон – другой, дождь – третьей. «Стоп! – остановил себя Дракон. – Не нравится мне этот пессимизм. Дождь, тот пусть идет самостоятельно, а вот со счастьем пора бы и встретиться». Стоило ему об этом подумать, как из-за ближайшего поворота выскочило Счастье. Весело напевая и слегка подпрыгивая, оно помахало Дракону розовой ладошкой. На  нем было такое же, в цвет ладошек, розовое платье, розовые банты колыхались в тугих косичках.
  – Тьфу, – рассерженно отвернулся Дракон. – Какое же это счастье?!
Счастье проскакало мимо, и Дракон опять остался один. Ну, совсем один-одинешенек.
Тут в разговор включился Мамрик.
– Какое же это счастье?! – грустно повторил он драконью мысль. – Вот санаторий – это счастье.
– Нет, Мамрик, ты своего счастья не видишь, а оно вот! – как всегда радостно проговорил Лохматый, сделав движение рукой по направлению к центру своей Души. Душа приветственно закивала головой, дескать, Лохматый безусловно прав,  и никакого другого счастья, кроме ее, то есть Души, присутствия в этом мире, не существует.
¬¬¬– Глупости! – настаивал Мамрик. – Счастье – это санаторий!
– Да чем тебе здесь-то плохо? – удивился Лохматый. – На работу ходить не надо, природа – просто сказка, свежий воздух опять же.
– Нет! Нет! Нет! – чуть не в истерике сопротивлялся Мамрик. – Хочу лежать на кровати и ничего не делать, и чтобы кормили три раза в сутки, а вечером кефир, и чтоб на дорогу встать и идти, идти куда глаза глядят!
Услышав такие речи, Дракон решил вернуться на веранду и вместе с Лохматым обалдело уставился на Мамрика. В этом спокойном, всегда готовом придти на помощь существе впервые показалось то, что им показалось. А показалось им, что Мамрик от них подустал, подустал бесконечно варить кофе, мыть тарелки, добывать еду и делать много чего другого, что Дракон с Лохматым в силу своих поисков Смысла и Истины как-то и не замечали.
Нельзя сказать, что Дракону и Лохматому сразу стало стыдно.
– Да ладно тебе, Мамрик, – примирительно проговорил Лохматый и погладил всхлипывающего друга по спине. – Я тебе тут такой сад устрою, ни в каком санатории не приснится.
Ох, лучше бы он этого не говорил. Глаза Мамрика сузились, в них засверкали молнии, еще немного и, вторя им, раздастся гром. Но … Неожиданно для всех Дракон разрядил ситуацию.
– А чьи это сапоги?
Все трое уставились на сапоги, стоявшие у порога.
– Не мои, – ответил сразу успокоившийся Мамрик.
– И не мои, – присоединился Лохматый, который и обувь-то надевал только тогда, когда спускался к людям на Нижнее плато.
– Да что вы на меня смотрите, – искренно возмутился Дракон, который обувь вообще никогда не надевал – не лезла она на его когтистые лапы.
– А чьи тогда? – пропел Мамрик.
– Может, Лилька оставила? Или Алена? – предположил Лохматый.
– Ну да, пришли сюда хором, разулись и оставили на память каждая по сапогу, – саркастически хмыкнул Мамрик.
Так ничего и не разрешив, друзья отвлеклись от темы сапог и перешли к теме заката с вечерним чаепитием.

Надо сказать, что вечернее чаепитие было для друзей незыблемым ритуалом. Он никогда не нарушался, хотя каждый раз наполнялся новым содержанием, ибо главной его составной частью был не чай, как таковой, а разговоры вкупе с любованием закатом.
– А скажите-ка мне, друзья, – начинал, как правило, Лохматый. – В чем Смысл жизни?
Эта тема не выходила у Лохматого из головы. Он варьировал ее как только мог, чтобы не вызывать раздражение собеседников. Мамрика и Дракона он уже побаивался, так как те, пройдя жестокую школу многочасовых рассуждений о Смысле, теперь не тратили время на дворцовый этикет, а сразу и честно заявляли Лохматому, что он им надоел с этими разговорами. Дескать, хочешь искать свой Смысл, ищи, но молча, и к другим со своими дурацкими вопросами не лезь.
Но иногда Лохматому удавалось обмануть друзей. Он начинал говорить о том, как много за сегодня сделал: выложил полметра стены забора из камней, добытых в процессе копания и просеивания земли. Что это хорошая защита от коз, которые все время норовят обглодать деревья в саду. Следовательно, от его поисков Смысла большая побочная польза. В это время, откуда ни возьмись, набегали козы, и друзья с дикими криками и улюлюканьем скатывались с веранды, выгоняя их за хлипкую калитку. После чего Лохматый садился на лавку, подогнув под себя одну ногу, и с чувством выполненного долга заявлял, что козы – бессмысленные животные, весь смысл их жизни – набить желудок. Они даже не понимают зачем. Вот так и люди …  А дальше уже неостановимым паровозом неслась речь о бессмысленности вообще. А вот если бы был Смысл!.. Спохватившиеся друзья уже ничего не могли поделать, ибо вставить хотя бы междометие в этот словесный поток было невозможно. Приходилось ждать полчаса, а порой и больше, чтобы задать какой-нибудь обескураживающий вопрос, который сбивал Лохматого с толку и заставлял задуматься в молчании на несколько минут.
Иногда между Лохматым и Драконом затевались дебаты. Дебаты были довольно странного свойства. Дракон тоже был специалистом по части пофилософствовать, но его любимой темой, как вы понимаете, была Истина. Дракон считал смыслом своей жизни поиск Истины, следовательно, Смысл для него был определен. Кроме того, Дракон, как представитель древней цивилизации, считал себя очень умным. В ответ на часовые монологи Лохматого он позволял себе молча улыбаться и согласно кивать головой, иногда вставляя редкие замечания. Собственно дебаты начинались тогда, когда по ходу разговора возникала необходимость уточнить то или иное понятие.
– Вот ты говоришь, смысл жизни – жить по сердцу, по душе. Но это же не Смысл – это способ поиска Смысла, если хочешь – путь, идя по которому, можно дойти до Смысла! – закидывая в рот сухарик за сухариком, выдвигал предположение Лохматый.
– Много ты знаешь о Пути! – возражал ему Дракон. – Путь и есть сам смысл. А идя по Пути, можно дойти до Истины!
– Нет, постой! Если бы Смысл был в пути, то и не надо было бы ничего искать, ни к чему стремиться. Прожил какой-то отрезок времени, пришел из пункта А в пункт Б – и в этом весь смысл.  Получается, у банщика смысл жизни – в бане, у ученика – в учебе, а у вора – в краже. Так что ли?
Мамрик тихо вытащил из-под руки Лохматого мисочку с сухариками, которая почти опустела. Пытаясь в очередной раз зацепить вкусный кусочек поджаренного хлеба, пальцы Лохматого стукнулись о столешницу. Лохматый во время разговоров не замечал, как что-то постоянно исчезает у него во рту, поэтому предупредительный Мамрик внимательно отслеживал этот процесс, экономя скромные общественные запасы.
– Вот именно – в учебе! – с удовлетворением подтвердил Дракон, выбрав из трех предложенных ситуаций самую выгодную для себя и в качестве аргумента подняв кверху указательный палец. Палец выглядел довольно мерзко – толстый, покрытый морщинистой кожей, с длинным серым когтем. Но ни прожорливость Лохматого, ни вечное тыкание пальцем Дракона не смущали собеседников – они не замечали этого, получая удовольствие от игры в словесный пинг-понг.
– Ибо развитие и есть Путь и Смысл одновременно! – продолжил Дракон.
– Очень интересно, это какое же развитие у банщика?
– Не в профессии дело, а в самом отношении к делу. Если даже на одном и том же месте, даже в бане, ты каждый день решаешь новые задачи, значит, ты развиваешься.
– Ага, паришь клиента веничком – сегодня березовым, завтра дубовым – и потихоньку, незаметно для всех, философствуешь, постигаешь Смысл жизни. Что же ты свою Истину в бане не ищешь?
Ох, зря это сказал Лохматый. Дракон из грязно-серого превратился в грязно-алого. Он действительно три года в бане не был – ну, не любил он эти глупости и потому  полемический выпад Лохматого воспринял как упрек в нечистоплотности.
– Кто бы говорил! – вспылил он, защищаясь. – Сам-то когда мылся?
– Ну причем тут баня и Истина, – спасая ситуацию, встрял Мамрик. – Это же в философском смысле …
– Ну тогда конечно, – ехидно протянул Лохматый. – Если баню рассматривать в философском смысле, то смысл, конечно, очевиден! И истина где-то недалеко тоже.
У Дракона заблестели узкие желтые глазки, отражая разгорающуюся ярость, но,  хоть и с трудом сохраняя спокойствие, он проговорил ледяным тоном:
– В древности это называлось софистикой. Ты специально занимаешься словесными ухищрениями, подменяя одно понятие другим в угоду своей доказательной базе. Я думаю, что у тебя просто нет аргументов в защиту своей позиции, да и позиции, собственно, тоже нет, если ты ищешь неизвестно что неизвестно где!
– Брэк! Брэк! Брэк! – замахал руками Мамрик, разнимая словесный спарринг.

И так происходило почти каждый день. Теперь понятно, почему разговоры друзей никогда не кончались, да и не могли закончиться в принципе. Но иногда вечер наполнялся другим содержанием. Иногда в гости заходила Алена. Высокая, стройная, сильная – настоящая Василиса Микулична из русской былины. При появлении Алены отчаянные спорщики тут же замолкали, а Мамрик несся на кухню, вытаскивая из заначки что-нибудь вкусненькое.
Алена была само умиротворение. Она всех любила, всех жалела, всем помогала. У нее было большое хозяйство: огород, козы, еж-поласкун, гав-орящая собака и Макс-Молчун.
Огород у Алены был меньше, чем у Мамрика, а урожай она собирала в три раза больше. На каждом крошечном кусочке земли росла своя травка, и каждая травка знала свое место и свое время.
Козы были довольно противными. Они то разбредались по округе, то забредали к Мамрику в огород, но все с ними мирились, потому что всех мирила Алена. Она приходила извиняться за бестолковых коз и приносила с собой волшебную настойку на всяких необычных травах, плодах и ягодах.
Еж-поласкун был удивительным существом: он разрешал себя ласкать, правда, только Алене, а в благодарность шуршал по ночам в траве, поглощая улиток и слизняков.
Гав-орящая собака, говоря честно, была самый обычный кобель-брехун, приблудившийся когда-то невесть откуда. Алена вылечила его от лишая, и тот проявил удивительную верность, оставшись жить при доме. Толку от него никакого, правда, не было. Но ведь и от некоторых человекообразных толку не больше. Зато он-она гавкал как умел, оповещая всю округу, что место здесь жилое, так что нечего шастать по ночам и создавать людям неудобства.
Но самым удивительным существом в Аленином хозяйстве был Макс-Молчун. Он был, практически, совсем дикий. К людям выходил редко, ходил, как и Лохматый, босиком, а шевелюра у него была лохматей, чем у Лохматого. Алена его очень любила. Мыла и стригла, когда Макса удавалось поймать, кормила козьим молоком и хлебушком, а иногда наливала наливочки. Макс молчал, но было видно, что он доволен. Днем Макс иногда уходил в лес, иногда катался на лошадках или на тракторе по полю, а иногда приносил Алене денежки – такие хрустящие бумажки, на которые она покупала Максу мыло, а себе книжки.
Книжки Алена любила самозабвенно. Устроила им библиотеку в старом сарае и навещала каждую свободную минуту. Иногда казалось, что огород сам растет, а козы сами доятся, пока Алена проводила время с книжками. Поэтому-то друзья и не рисковали высказываться при Алене – она была очень начитанная и могла поставить в тупик любого, кто хотел показать себя шибко грамотным.

Но в этот вечер Алена не пришла. Друзья после неожиданного волнения Мамрика из-за санатория сидели на веранде втроем молча, пили чай и смотрели на закат. Закат был тревожным. Сначала багряным, окруженным глухо-серым подобием галактической спирали, а когда солнце село, перелился в цвет старинного золота с намеком на галактический же грабеж. Друзья так залюбовались игрой света, что слезли с веранды. И тут …
– Ой, что это?! – воскликнул Дракон.
Лохматый и Мамрик обернулись на голос. Дракон стоял к ним спиной и протягивал короткую лапу куда-то вверх, в ту сторону, которая с веранды не просматривалась. Там наверху, ровно напротив заката, светилось нечто, словно бы тот же  старинный слиток золота отразился в гигантском зеркале, а вокруг него разливалось молочное сияние. Можно было подумать, что запад и восток поменялись местами, но в том-то и дело, что закат отгорал на своем законном месте, а вот то, что происходило на востоке, не поддавалось никакому объяснению.
– Не к добру это. Ох, не к добру, – завздыхал Мамрик.
– Подумаешь, всего лишь преломление света. Рефракция с интерференцией. – Надменно заявил Лохматый, который в прежней жизни искал Смысл в физике и математике.
– Красота-а-а! – протянул Дракон и захлопал глазами, отпечатывая ее видимость в своей памяти.
Необычное явление продержалось еще минут пятнадцать, а потом как-то рассосалось само собой, тут и свет погас, и день подошел к концу. Ухватившись за этот самый конец, друзья быстренько допили чай и легли спать.

Ночью поднялся ветер. Он гудел в трубе, рвал шифер на крыше и отчаянно тряс гигантский орех, пытаясь сбросить с него недозревшие плоды. В общем-то, это был даже не ветер, а настоящая буря. Мамрик трясся под тонким одеялом, Дракон пялил глаза в темноту, прислушиваясь к утробному гласу Судьбы, и только Лохматый спал крепким сном уставшего человека. В четыре утра, едва солнце один за другим начало выпускать лучи из-за горы Ветрогона, а Мамрик и Дракон уже крепко спали, он, как обычно, встал, потянулся и поспешил к своей любимой лопате. Но тут что-то его насторожило. Необычная тишина стояла у дома. Не пели утренние птицы, не скворчали кузнечики, не лепетала листва.
– Эй! – тихо позвал Лохматый. Молчание было ему ответом. Но молчание было каким-то странным, напряженным что ли, словно рядом стоял кто-то невидимый.
– Эй! – еще раз позвал Лохматый, озираясь вокруг. И тут воздух качнулся возле него, да так, что Лохматого едва не отбросило.
– Кто тут? – заорал он, ошалев от страха.
«Рефракция с интерференцией», – отозвалось у него в голове.
Это уже было ни на что не похоже! Это было уже из рук вон! Это была наглость безграничная! Чушь беспредельная! Вакханалия и безобразие!
– Ты что орешь, – равнодушно зевая, протянул Мамрик, выплывая на веранду.
Лохматый глотал воздух и молча тыкал пальцем в пустоту.
– Совсем сбрендил от этого Смысла, – проворчал Мамрик и повернулся было идти варить кофе. Но тут…  Мамрик медленно обернулся назад и … заорал.  Перед ним медленно раскачивался столб воздуха, да так, что Мамрик это видел!  Столб скорее напоминал колонну – высокую и объемную. Столб наклонился к Мамрику, и тот, отпрянув, заорал еще пуще, переходя на ультразвук.
– Да что у вас здесь такое случилось, – выглянул из дома Дракон. – Орете, как ненорма… – оставшиеся звуки застряли у него в горле – он тоже увидел столб. Немая сцена была похлеще, чем в «Ревизоре», и длилась дольше. В театре и занавес бы уже опустился, и зрители разошлись, а друзья продолжали стоять в нелепых позах, словно сами остолбенели.
– Ни фига себе, – наконец-то очнулся Дракон. – Это что?
– Рефракция с интерференцией, – мотнул головой приходящий в себя Лохматый.
– Ой-ей-ей! Спасите меня! Спасите! – заверещал Мамрик.
– Да от чего спасать-то? – задумчиво пробормотал Дракон и потихоньку двинулся к столбу.
– Стой! Ты что с ума сошел? – крикнул Мамрик.
– Было бы с чего сходить, – нервно хохотнул Лохматый. – Да и с чьего тоже. Мы тут, похоже, все умом тронулись. Массовая галлюцинация.
– Вы что, его тоже видите? – шепотом проговорил Дракон.
– А то! – отозвался пришедший в себя и находящийся дальше всех, оттого и самый смелый Лохматый.
– Ой-ей-ей! – продолжал тихо взвизгивать Мамрик.
Но тут заблистало солнце, зачирикали птицы, природа очнулась, словно кто-то невидимый включил рубильник утра. Дрожание воздушного столба исчезло, только на дорожке, идущей в сторону от веранды, наметилось какое-то шевеление – то ли трава пригнулась, то ли опавшие сухие листья прошуршали. И все. Словно ничего и не было.

Выждав минут пять для верности, друзья, наконец, стянулись вместе, осторожно тыча пальцами в то место, где недавно был тот самый столб. Ничего особого. Вообще ничего. Утро заливалось яркими красками, набрасывая размашистые мазки ультрамарина на небесный свод, изумруда на кроны деревьев, берлинскую лазурь на едва видимое вдали озеро.
– Жаркий будет день, – констатировал Дракон.
– Работы много, – угрюмо глядя себе под ноги, добавил Лохматый.
– Давайте кофе пить, – подвел итог Мамрик и поплелся на кухню.
О происшедшем говорить не хотелось. И как бы ни сверкал начавшийся день, как бы ни пытался развеселить взор, веселья у друзей не было. Большой и тайный страх поселился у каждого в уголке души. Куда подевалась любимая всеми игра слов, невинные хитрости, подначки и капризы. Словно кто-то притушил свет в их глазах так, что тот мерцал теперь слабым огоньком керосиновой лампы.
Попив кофе с бутербродами, друзья молча разбрелись кто куда, пряча глаза друг от друга. Один и тот же вопрос кричал у каждого из них внутри: что это было? И чего ждать от внезапного нашествия? Лохматый копал землю без всякого энтузиазма, словно отрабатывал поденщину в каком-нибудь КБ. Мамрик начал перебирать вещи и зачем-то достал два больших чемодана. Дракон уселся под орехом и сидел там с отсутствующим взором, не двигаясь и даже не попрошайничая у Мамрика свои любимые карамельки.

Первым не выдержал Дракон. Война войной, а обед по расписанию. Он неуклюже поднялся и потопал в дом. Мамрик стоял у окна и глядел вдаль.
– Слушай, Мамрик, – Дракон развернул его и прижал к стене. – Может, мне к Ветрогону слетать? Он старожил, все здесь знает.
– Можно, – неожиданно согласился вечно возражающий Мамрик. Однако в его лице и интонации было что-то такое, что насторожило Дракона. Он пригляделся. Так, зрачки расширены, мышцы лица словно окаменели, губы открывались, как у механической куклы. «Э, да он в измененке», – понял Дракон.
– Слушайте, а где сапоги? – заглянул в комнату Лохматый. – Вы чего тут?
– Да так, ничего, – ответил Дракон, выпуская Мамрика из лап.
– Какие сапоги? – Мамрик в любом состоянии оставался хозяином в доме.
– Какие, какие. Вчерашние. Ну, помните, вчера у порога стояли, мы еще думали, кто их оставил. Я тут на Нижнее плато собрался, а сапог нет.
– Зачем тебе сапоги? Они же чужие. Надень что-нибудь другое.
– А другого тоже нет. Кроссовки развалились, а в банных шлепанцах под гору ходить неудобно.
– Дались тебе эти сапоги! – начал приходить в себя Мамрик. – Ты на сапоги заработал? Если бы ты не копал все дни напролет, а зарабатывал деньги, были бы у тебя сапоги! Это из-за тебя все началось!
– А я-то тут при чем? – искренне удивился Лохматый.
– А при том! Смысл он, видите ли, ищет. Что, нашел свой смысл? Навыдумывал всякую ерунду, вот и получай теперь.
«Так, началось», – подумал про себя Дракон и хотел, было, встрять в разговор, но вовремя себя одернул. Пусть поругаются. Им сейчас это даже полезно.
Впрочем, у Дракона была еще одна веская причина промолчать. Открой он сейчас рот, тут же получил бы свое. Он ведь тоже по жизни занимался невесть чем – Истину искал. От поисков Лохматым Смысла жизни хоть какой-то толк: сад, огород. А от его поисков что? И не так уж не прав Мамрик: может, они сами беду накликали?  «Строили, строили и, наконец-то, построили». Дракон тихо выбрался из дома, где разгоралась перепалка, и, не солоно хлебавши, тяжело взмыл в небеса и полетел.

Ветрогон ничего не знал.
– Впервые слышу, – удивился он. – Такого в наших краях еще не было. Ну, бродят какие-то привидения на Верхнем плато, то ли бродяги какие, то ли аван-туристы заплутавшие, но вреда от них никакого, да и в Срединный мир они не спускаются – прижились в своих пещерах. А вот вечернее свечение – это интересно. Что-то подобное я читал в детских фантастических книжках, типа «небесные врата» или «портал для перехода в иной мир». Но ведь все это сказки, ты же понимаешь.
Дракон молча кивал. Не то, чтобы Ветрогон ему не верил, но уж как-то излишне натурально выглядел в его рассказе дрожащий воздушный столб, словно живое существо какое. С другой стороны, они все, жители Срединного мира, сделали для себя сказку былью, почему же невозможно обратное? Может, это тоже быль, только еще неизвестная, неизведанная? В общем, вопросов у Дракона только прибавилось. Он попрощался с Ветрогоном, даже не взглянув на его новые карты, полученные трансцендентным путем в долгих медитациях, и полетел назад.

Лохматый доссорился до того, что назло Мамрику ушел на Нижнее плато босиком. Ободрал, конечно, ноги, хотя они у него и закаленные в многодневной работе с землей и камнями, но тоже бестолку. Люди с Нижнего плато ничего про воздушные колонны не слышали, только посмеялись над Лохматым, приняв его за сумасшедшего. Но Лохматому не привыкать, он из-за этого и ушел от людей. Им бы только вино пить да песни орать, а думать о Смысле жизни им не интересно.

К дому Лохматый подошел, а Дракон подлетел почти одновременно. Малость не доходя, Лохматый присел у большого валуна перекурить, а Дракон привалился к камню крыльями ¬– давно не летал, все разрабатывал пути поиска Истины, устал. Поделившись сведениями и поняв, что их попытки что-нибудь узнать о произошедшем оказались безрезультатны, они замолчали.
– Что мы теперь Мамрику скажем? Он, наверно, один там с ума сходит. – вздохнул Лохматый.
– А что, только Мамрик переживает? – возмутился Дракон. – А нам как будто не страшно!
– Страшно, конечно, – примирительно согласился Лохматый, – но не так, как ему.
– Это почему же? ¬– прищурил и без того маленькие узкие глазки Дракон, загоревшиеся желтым светом.
– Ты умный, я упорный. Ты ищешь Истину, я – Смысл жизни, а у него и мечты-то нет. Страшно погибать без мечты.
– Ну вот сразу и погибать, – смягчился Дракон. – Да и мечта у него есть.
– Это какая? Санаторий, что ли?
– Почему обязательно санаторий, может, он нам просто о ней не говорит. – Дракон задумался и добавил. – Может, это мечта о Счастье!
– О каком счастье?
– У каждого оно свое, – вывернулся Дракон. – Поэтому о Счастье Мамрика мы ничего знать не можем. Может, он сам о нем еще не знает. Ладно, пойдем, посмотрим как он там.

Мамрика в саду и на огороде не было. На веранде тоже. И только войдя в дом, Дракон и Лохматый услышали бормотанье. Они приоткрыли дверь и остолбенели. Второй раз за день. И практически по той же причине. Мамрик стоял посередине комнаты с тарелкой манной каши в одной руке и столовой ложкой в другой. Но Мамрик не ел! Он кормил пространство!
– Тише вы,¬ – проговорил он, даже не оборачиваясь, и совершенно спокойно. –Напугаете.
«Спятил», – с ужасом подумал Дракон.
– Мамрик, ты чего? – тупее вопрос Лохматый не мог бы придумать и начал, ласково приговаривая всякую белиберду, подступать к Мамрику.
– Я сказал, на место!
Такого Мамрика друзья в своей жизни еще не видели.
– Точно, спятил, – прошептал Дракон.
– Да погоди ты, – вроде бы грозно, но как-то неуверенно вступился Лохматый.
– Ну вот и умница. – Мамрик вытянутой рукой мазнул воздух перед собой полотенцем, словно вытирая невидимый рот, и обернулся к друзьям. – А теперь давайте знакомиться…


Второй раз за день испытать шок без вреда для здоровья почти невозможно. Не факт, что и у наших друзей это испытание прошло бесследно. Тому, что рассказал Мамрик, поверить было трудно. Когда Лохматый с Драконом разошлись-разлетелись в поисках информации об утреннем происшествии, Мамрик остался один. И ему стало страшно. И тогда Мамрик закрыл дверь, лег на кровать, натянул на голову одеяло и незаметно для себя уснул. Видимо, сказалось психическое перенапряжение.
– И вот сплю я и вижу сон, будто плачет ребенок. Я встаю – прямо во сне! – и выхожу из дома. А на веранде наш столбик свернулся клубочком и подрагивает. Тут я подумал: я же сплю, значит, ничего по-настоящему плохого случиться не может. А ему, наверно, самому страшно, он, наверно, плачет.  Взял и погладил его.
– Кого «его»? – хором отозвались друзья.
– Ну, его! – Мамрик ткнул пальцем в дрожащий воздух, примостившийся у края веранды, на которой наконец-то собрались все трое и даже с кружками чая.
– А воздух под рукой упругий такой, как родниковая струя, и сразу стало понятно – он живой! Он сначала сам, вроде, напугался, притих, даже дрожать перестал, а потом стал вокруг руки кружиться, словно щенок ласкается. Я думаю: и ничего он не страшный, может, сам в переплет попал, а мы тут на него налетели, разорались…
– А кто больше всех орал? – не преминул подколоть Дракон, но Мамрик так сверкнул глазами, что устрашающему представителю древней цивилизации самому стало страшно.
– А дальше что? – Лохматый слушал Мамрика, открыв рот.
– А что дальше? Что я всегда делаю? Поесть предлагаю! А в доме с утра ничего не готовлено.
– Да уж, – кивнул Дракон, у которого от голода уже бурчало в животе.
– Подожди, говорю, я тебе манной кашки сварю. Я же не знаю, он взрослый или ребенок. Может, он от мамы отбился и залетел в наш мир. Да и чем его еще кормить, не карамелью же!
– Ну, и как манная кашка? Не встала поперек горла? – Дракон становился все язвительней и язвительней. В общем-то, он не имел ничего против инопланетянина, а в том, что это именно инопланетянин, Дракон после разговора с Ветрогоном был абсолютно уверен. Просто ему очень хотелось есть. Он все же Дракон, а не бесплотный дух.
– Не знаю, – совершенно спокойно ответил Мамрик. – Каша из ложки исчезает, а дальше ничего не видно. Как это у него получается, не понятно, он ведь прозрачный.
– Вот, я и говорю: диффузия и аннигиляция. – Подняв палец вверх, вступил в разговор Лохматый.
– Ты раньше говорил: рефракция и интерференция!.. – возмущение Дракона нарастало по гиперболе. Неужели никто не понимает, как он голоден!
– И это тоже, – солидно кивнув головой, согласился Лохматый.
– Мамрик, ты НАС кормить будешь? – не выдержал Дракон. – В конце концов, он всего лишь пришелец – пришел и ушел, а мы-то останемся! – уже угрожающе прорычал он.
Мамрик перевел на него затуманенный блаженный взор, подкрепленный нежной родительской улыбкой, и удивленно спросил: «А ты что, есть хочешь?»
Этого Дракон уже вынести не мог. Он вскочил с лавки и, неуклюже тряся животом, направился к выходу.
– Я от вас к Алене уйду! Она меня больше любит! У нее хотя бы козье молоко есть с хлебушком! А вам тут только бы в бирюльки играть с непонятно кем! – и тут его осенило!
– Вот кто наши сапоги спер! – он ткнул толстым пальцем с длинным и острым когтем в дрожащий воздух. Воздушный столб вздрогнул и согнулся, словно ойкнул.
– Изверг! – налетел на него Мамрик. – Ну и уходи к Алене! Не больно-то ты ей нужен! У нее свой Макс есть!
И тут от прорвавшегося напряжения оба взахлеб заревели. Лохматый, не понимая в чем дело, переводил взгляд с одного друга на другого и молчал. Он просто не знал, что в таких случаях надо говорить и делать. Только воздушный столб, который теперь казался не таким уж и большим, а может, он и впрямь уменьшился в размере, только эта колонна, превратившаяся скорее в постамент для бюста, раскачивалась от одного к другому, будто пыталась сказать: ну, перестаньте же, мальчики, ссориться нехорошо.

Оставшийся день рассосался сам собой. Мамрик, конечно же, сготовил еду – зеленую фасоль с кореньями и травами. Молча поели. Дракон был так голоден, что не стал придираться к отсутствию мясной пищи. Уткнулся в книгу «Редкие растения Срединного мира», где вычитал, что орех, растущий у них в саду, такой же древнеисторический персонаж, как и он сам. Настроение у него улучшилось, словно встретил земляка после многих лет разлуки с родиной. Он прочитал про целебные свойства ореха, особенно остановившись на восстановлении мужской силы, и тайком поглядев на свои начавшие дрябнуть мышцы. Ничего! Он теперь возьмется за себя! Зарядка – раз! Здоровый образ жизни – два! Орехи – три! Регулярные полеты – четыре! А где же этот, малохольный?
Дракон осмотрелся. Лохматый лениво рыл землю. Мамрик копался на огороде. Столба нигде не было. Он опять исчез незаметно, пока три товарища приходили в себя. «Ну и ладно», – подумал Дракон, потихоньку отталкивая ногой проснувшуюся Совесть. Ему было немного стыдно за свое поведение, но не до такой степени, чтобы впасть в самоедство. В конце концов, он все-таки наелся фасоли. Дракон хотел отмахнуться от мысли о пришельце, но не тут-то было! Мысль надоедливо кружила в голове, а в середине груди кто-то горько вздохнул и заворочался.

– Душа у меня за него болит, – жалостно проговорил Мамрик, поднимаясь на веранду с миской полной бамбурцов.
Этот новый вид растения он вывел сам путем скрещивания огурцов и бамбука. Бамбурцы росли везде и много, как заросли бамбука, давая при этом обильный урожай довольно съедобных плодов, разве что немного суховатых.
Вообще, в Срединном мире было много удивительного. По лощине бегали зебрулы – смесь зебры и осла, в лесу водились лигры – потомки единственного льва и нескольких тигриц, а неподалеку была страусиная ферма, на которой проводились таинственные опыты. Дракон как-то специально пошел на ферму посмотреть, чем занимаются страусы. Страусы гордо ходили по вытоптанной земле и несли яйца. «Страус, посмотри на меня!» – осторожно выглядывая из-за забора, крикнул Дракон. Страус обернул голову, посмотрел на Дракона человечьим взглядом и потопал дальше.

На реплику о душе Дракон промолчал. Что-то доселе неизвестное стало проявляться у него внутри. Что-то неясное и почти неощутимое стало показывать самостоятельные признаки жизни. Это было неприятно! Раньше Дракон точно знал, что с ним происходит, и что с этим происходящим надо делать. Голоден – поешь. Скучно – поговори с друзьями. Сбился с пути – ищи дорогу. А теперь ЭТО вырастало в нем, как чужое семя, подсаженное на родную почву. Он вдруг почувствовал печаль Мамрика и одинокую растерянность нежданного гостя. Почувствовал  их как свои, и это было странно.

– Нашел!  Нашел! – раздался крик Лохматого. Он взлетел на веранду.
– Смысл? – хором отозвались Дракон и Мамрик.
– Лучше! Идею!
– Еще не вечер, – в Мамрике проснулся здоровый цинизм. Ироничная двусмысленность сказанного касалась не только безобидного ежевечернего бреда под закатный чай, но и реальной возможности окунуться в очередной деловой задвиг Лохматого.
– Будем строить дом!
– Оба-на! У нас же есть дом!
– Будем строить еще.
– Обсерваторию для наблюдения за НЛО ты уже строил. Туннель к морю тоже. Теперь что? – включился в разговор Дракон.
– Будем строить дом для бесед!
– Беседку, что ли? – Дракон честно пытался проникнуть в смысл слов Лохматого.
– Да нет. Купол!
Повисшая пауза была ему ответом. Но Лохматому не нужны были ответы, равно как и советы. Ему не терпелось рассказать пришедшую идею. Идею, честно говоря, Лохматый вычитал в каком-то журнале. Она давно засела ему в голову, до поры до времени не находя практического применения. Однако именно сегодня она проявилась как решение некоей задачи, еще не вполне оформленной, но ожившей и требующей немедленного осмысления.

– Какой мир нас окружает? – вопрос для затравки был явно из разряда мировоззренческих.
- Какой, какой… Естественный, естественно! – Мамрик, как всегда, был конкретен и прямолинеен.
- Ну, не только естественный. Эти гомос … сапиенс много чего в этом мире неестественного понаделали, - ввернул Дракон.
- Вот именно! – радостно согласился Лохматый. - Природный мир тяготеет к правильной форме шара. Все природные образования имеют сферическую форму: звезды, планеты, вода, в конце концов, собирается в каплю.
- А это из-за гравитации, - похвастался древним знанием Дракон, но Лохматый будто его не слышал.
- По легенде мир произошел из яйца. В этом тайна его гармонии. Все отцентрировано, все сбалансировано. А в каких домах мы живем?
- В каких, в каких? - Мамрик съехал все на ту же звуковую дорожку. – В обычных домах мы живем. Кто в хижинах, а кто в дворцах – кому как повезет.
- В прямоугольных домах мы живем, - продолжал гнуть свое Лохматый.
- Ну и что? Какая разница? – пожал плечами Дракон.
Мамрик притих, сообразив, что Лохматый к чему-то клонит, и обреченно ожидая, когда же будет про Смысл. И тот не замедлил явиться.
- А то, что архитектура углов – это архитектура страха, страха перед миром, перед самим собой, будто локти во все стороны торчат. Дескать, не подходи ко мне! Это мое пространство! – подвел итог Лохматый.
- Правильно, мое. Или твое. Ты бы не захотел – меня бы тут не было. – Дракон никак не въезжал в интеллектуальную задачу Лохматого.
- В отличие от жилых домов посмотрите на церкви, минареты, мечети. Человек во все века и до настоящего времени подсознательно связывал божественное начало со сферическими поверхностями. Если в основе Божественного мироздания лежит ШАР как идеальная форма, то, заменяя её на КУБ как «правильную» форму, мы изменяем, уничтожаем обозначенный Мировым разумом процесс развития.
- Поздравляю нас всех – приехали! – кивнул головой Мамрик. – Вот и замкнулся шар, то есть круг. Причем совершенно естественным образом.
- Да-да! – не реагируя на сарказм Мамрика, утверждаясь в своей и только своей мысли, подхватил Лохматый. - Живя в виртуальной, гибельной для всего живого парадигме прямого угла, мы неизбежно подпадаем под влияние энергий, которые эти формы генерируют. Человек не может жить в плоскостных объёмах, не разрушая себя. Пора возвращаться к Природе, к мистическому моменту мирового начала! Пора созидать жизнь, а не хапать все что попало!
– Про парадигму и мистический момент мирового начала – это здорово! – не удержался Дракон.
– А Столбику это понравится? – задумчиво спросил Мамрик.
- Предлагаю Столбика переименовать в Шарика. Тогда точно понравится, – съерничал Дракон.
– Я ведь о чем и говорю! – с воодушевлением откликнулся Лохматый.  – Мы не понимаем друг друга, потому что живем неправильно, а станем жить правильно и начнем понимать происходящее. Чего мы, в конце-то концов, боимся? Кричим, спорим, сотрясаем воздух. Мы сотрясаем, а он сотрясается. Вот и весь секрет!
– Ладно, – неожиданно согласно вздохнул Мамрик. – Если купол для Шарика, тьфу ты, для Столбика, я согласен.
– Я ж тебе говорю: дом, гармоничный с природой, эргономичный, и, кстати, практически без всяких затрат. Из него можно на звезды смотреть!
– Ага, дом из воздуха …  для воздуха… короче, опять воздушные замки. Вот это парадигма! Это я понимаю! – съязвил Дракон.
– А ты все словотворчеством занимаешься, – парировал Лохматый. – Какой-то ты нервный сегодня. Хочешь, я тебе про конструкцию расскажу?
– Нет уж, – отказался Дракон. – Ты придумал, ты и строй. Тебе все равно, что делать, где и в чем свой Смысл искать. Может, заодно и сапоги найдешь.
– Ладно, Дракон, успокойся. Утро вечера мудренее. Ты еще увидишь, что я прав, – примирительно сказал Лохматый. – А что, Мамрик, не заварить ли нам чайку?

На этом и закончился большой, богатый событиями и переживаниями день. А утром… Первое, что увидел Мамрик, выйдя из дома, это как Лохматый собирал на земле треугольники из брусков, прилаживая их друг к другу и при этом активно обсуждая конструкцию с кем-то невидимым.
– А покрывать можно чем угодно. Ах, тебе больше нравятся натуральные материалы. Например, листья банана, да? Где ж я тебе тут бананы найду. Может, камыш сгодится? Ладно, сначала соберем конструкцию, а там видно будет.
– Вернулся?! – обрадовано воскликнул Мамрик, сбегая с веранды.
– Вернулся. Куда он денется, – якобы ворчливо пробормотал Лохматый.
– Я слышал, ты разговаривал. Ты что, с ним говоришь?
– Не то, чтобы говорю, но понимаю, и он, похоже, тоже. Как-то само собой получается.
– Лохматый, спроси, он есть хочет?
– Сам и спроси. Я что, переводчик?
– Да как же я спрошу?
– А как я спрашиваю? Попробуй.
Мамрик растерянно посмотрел на колышущийся рядом с Лохматым воздух и почесал затылок. «Глупо как-то все это», – подумал он.
Идея манной каши возникла в голове сама собой. Она была настойчивой и радостной. «Тебе манная каша понравилась?» – Спросил он как бы сам у себя и почувствовал внутри нетерпеливое ожидание. Телепатия! Вот это здорово! Мамрик помчался на кухню варить кашу.
Когда запах манной каши разлился по дому, Дракон проснулся. Он еще полежал, не открывая глаза и собирая воедино разомлевшие члены. Так, руки, ноги, крылья, головы – левая, правая… А где центральная?
– Эй, просыпайся, без нас всю кашу съедят!
– Тебе лишь бы в три горла жрать!
– Ой, от такой же и слышу!
«Хватит!» – гаркнул он в три горла сразу на все три головы. – «Разболтались!»
– Доброе утро, – пропел Мамрик и поставил перед Драконом три тарелки. – Садись завтракать.
Дракон демонстративно накинул на плечи полотенце и пошел чистить зубы. Дескать, вы еще поговорите насчет чистоты. Лохматый с грязными босыми ногами и нечесаной головой сидел за столом и сиял белоснежной улыбкой во все тридцать два искусственных зуба. Мамрик пальцем посчитал тарелки.
– Раз, два, три – это Дракону. Четыре – Лохматому, пять – Столбику, шесть – мне. Комплект.
– Мамрик, а как твой Столбик кашу есть будет? – поинтересовался возвращающийся Дракон. – Одно дело диффузия с аннигиляцией, а ложку-то как он поднимет?
– Будем кормить с ложечки, – предложил Лохматый.
Все посмотрели на тарелку рядом с пустым местом. Она была чистой, и чистой до такой степени, будто ее языком вылизали.
– Молодец! – похвалил Лохматый. – Сообразительный парень.
– С чего ты взял, что он парень? Может у них вообще пола нет? – подковырнул Лохматого Дракон.
– Да, об этом я не подумал.
Тарелка Лохматого тоже уже сверкала зеркальной чистотой.
– Ну что, пошли, возьмемся за дело, – махнул он рукой и свистнул Столбика. Или Шарика.

– Как спал? – ковыряя в зубах, спросил Дракон Мамрика, когда тот после завтрака взялся мыть посуду.
– Как убитый.
– А самочувствие как? – продолжал допытываться Дракон.
– Ничего. Голова только побаливает.
– Еще бы, после таких переживаний, – сочувственно вздохнул Дракон. – А мне сон странный приснился. Тетка продавала цветы. Красивые гладиолусы разных оттенков розового – палевые, кремовые и цвета чайной розы, только немного примятые, погнутые. Я выбрал три штуки, а она вдруг мне кофточки предлагает. Зачем мне кофточки? Я, однако, решил посмотреть. И такие хорошие кофточки – пушистые, мягкие, я даже во сне почувствовал. А потом стал разглядывать, а на них дырки и петли спущенные. Мне так обидно стало. Вот опять красоту испортили. Хотя зачем мне кофточки? Мамрик, ты как думаешь, что бы это значило?
– Сама по себе цветовая гамма положительная, – Мамрик с удовольствием включился в разговор, так как был не только художником, но и хорошим сенсориком, а следовательно, большим профессионалом в области ощущения цвета.
– Возьмем, к примеру, розовый. Этот цвет редко ассоциируется с чем-то серьезным. «Розовые очки», «розовые мечты». При этом в розовом цвете страсть сочетается с чистотой. Он обладает аурой невинности и любви.
- Да, это про меня, - самодовольно согласился Дракон. – Только я очень серьезный.
- А при императоре Павле появился цвет с названием «бедра испуганной нимфы» – это был розовый с примесью охры. Такой краской красили подкладку военных мундиров. Но так как ткань для офицеров и солдат была разной по качеству, офицерский оттенок звался "бедром испуганной нимфы", а солдатский – "ляжкой испуганной Машки".
- Нет, среди моих цветов ляжек не было, - оскорбился Дракон.
- Или вот цвет «маркизы Помпадур» – редкий розовый цвет нежнейшего оттенка, полученный при создании севрского фарфора и названный в ее честь. 
– Ну, ладно, а что с цветами и кофточками?
– Это тебе Алена расскажет, она все знает. Главное не в этом. Ты сам-то как себя чувствуешь?
– Тревожно мне. Будто что-то должно случиться, и это неведомое будоражит, вызывает какое-то напряжение.
– Знаешь, мне тоже тревожно. Но, может, все еще обойдется? Кстати, а чем там Лохматый занимается? – закончив мыть посуду, спохватился Мамрик.


У Лохматого работа кипела вовсю. Он едва успевал подтаскивать деревянные бруски, и они сами собой складывались в большие треугольники, которых набралась изрядная стопа.
– А теперь попробуем поставить, – скомандовал он неизвестно кому.
И тут, как по волшебству, треугольники стали выстраиваться в конструкцию. Мамрик с Драконом разинули рты, увидев, как прямо у них на глазах ряд за рядом начал вырастать купол.
– Молодца! – нахваливал Лохматый. – Ровнее, ровнее ставь. Крепи. Следующий.
Умом эту живую картину было не понять. Мамрик и Дракон опустились на ступеньку, так и просидели, пока день не подошел к вечеру, а во дворе не вырос ажурный купол.
– День к вечеру подошел, – сообщил наблюдательный Мамрик.
– Все в ажуре! – откликнулся Лохматый. – Вечер еще не наступил? – он опять выпал из течения времени.
– Вечер наступил? – переспросил Дракона Мамрик.
– Вроде, нет, – оглядевшись, доложил Дракон.
– Что же он такой нерешительный сегодня.
– А, я знаю, – догадался Дракон. – Сегодня Лохматый отменил конец света.
– Да ну? – удивился Мамрик.
– Сам слышал. Он сегодня как начал свои треугольники метать, так весь засветился-засуетился и кричит этому, нашему-то: пошло дело, конец света отменяется!

Это было что-то новое. Дело в том, что последние полгода Лохматый проповедовал наступление конца света по причине морального разложения человечества и пагубного влияния цивилизации на природу. То ли Лохматый, благодаря нечеловеческим усилиям Столбика, поверил в человеческое будущее, то ли строительство дома-купола показало ему вариант благополучного взаимоотношения с цивилизацией, но отмененный конец света предъявлял новые проблемы.
– Как же мы теперь спать будем со светом? – задумался Мамрик.
Будь рядом его знакомый Поэт, он непременно бы схохмил: мол, не со светом, а со Светой. И что в этом плохого? Но у друзей возник вопрос: если не будет вечера, то не будет и заката, а следовательно, и чая, и разговоров, и отдыха, наконец? Поэтому они решили подлизаться к Лохматому, для чего завели часы, и когда стрелки пошли по кругу, объявили, что такое великое дело как Завершение Строительства Каркаса Купола необходимо отметить. А чтобы отметить, нужно время. Поэтому совершенно необходимо, чтобы вечер непременно наступил, хотя бы на их участок, с чем Лохматый милостиво согласился.
Решили устроить маленький праздник. Послали за Аленой ее гав-орящую собаку, которая крутилась под ногами, вынюхивая запах жареных бамбурцов. Накрыли стол и даже уговорили Лохматого помыть ноги, чтобы Совесть не мучила. Лохматый, правда, сказал по этому поводу, что хорошо воспитанная Совесть никогда не загрызет своего хозяина, но радость от неожиданно скорого завершения первого этапа строительства купола сделала его сговорчивей.

Алена пришла с банкой маринованных грибов и пакетом сушеных яблок. Маринованные грибы на ура пошли к жареным бамбурцам, а яблоки решили съесть с чаем.
– И что это вы такое настроили здесь? И как быстро! – удивлялась Алена.
– Хороший помощник оказался! – гордо объяснил Лохматый.
– И кто это? Уж, не ты ли, Мамрик, или ты, Дракон? А может ты работника нанял? Так предъяви его обществу!
– Да ну, какой работник, скажешь тоже, – засуетился Мамрик. Он подумал, что рассказывать сейчас Алене про воздушный столб было бы не вполне уместно. Хотелось есть и веселиться.
– Ты вот лучше Дракону сон растолкуй, – увел он разговор в сторону.
Алена выслушала Дракона и выдала информацию, словно считала ее с невидимого монитора.
– Цветы – это универсальный символ красоты. В нашем сознании зафиксирован определенный опыт обращения с цветами, который подсознание во сне пытается использовать для представления определенной ситуации. Связаны ли для тебя, Дракон, цветы с какими-то воспоминаниями? Например, любимые цветы детства, свидание или любовная связь?
Дракон аж поперхнулся бамбурцом.
– Ален, ты что говоришь? Ты думаешь? Какое детство? Какое свидание? Какая связь?
– Фрейд считал, что цветы являются женским символом. Они символизируют женщин вообще, девственность и т.д., – словно не слыша Дракона, продолжала Алена.
– Алена! – взвыл Дракон. – Ты себя слышишь?
Но Алена действительно уже ничего не слышала и не видела, она погрузилась в свое богатое воображение, глаза затянуло поволокой, она продолжала бормотать, подперев щеку рукой.
– Если вы дарите цветы кому-нибудь, то стремитесь к сексуальному контакту. Если топчете цветы, то вас интересуют только ваши ощущения. Если выбрасываете свежие цветы, то склонны отказаться от секса.
– Алена, спасибо. Это, конечно, очень интересно, но к Дракону не имеет никакого отношения, – деликатно вступил Мамрик. – Может, ты лучше про кофточки расскажешь?
– Ну, во-первых, женские кофточки для Дракона – это прямой намек на тайную транссексуальность или гермафродитизм.
Дракон застонал.
– А во-вторых, грязная и рваная одежда снится к обману и предостерегает от общения с незнакомцами, а также от поступка, которым можно запятнать свою репутацию. Правда, в другой интерпретации рваная одежда, дыры на ней – для человека в трудном положении означает перемены к лучшему, счастье от собственных усилий, услышанный призыв о помощи.  А для того, у кого все в порядке, – зло и печаль, тайны, которые спящий пытается скрыть.
– Да ну вас, – внезапно успокоившись, отмахнулся Дракон. – Бред какой-то. Ляжки испуганной нимфы, невинность и транссексуальность вкупе со счастьем от собственных усилий…
– А давайте лучше песню петь! – предложил Лохматый с обалдело-счастливым выражением лица, которое не покидало его весь вечер, и затянул, фальшивя: ой, мороз, мороз… К нему тоненьким голосом присоединилась Алена, а вслед и Дракон запел во все три горла на три голоса. Да так громко, так размашисто, что получился настоящий хор. Песня летела вдаль и ввысь, разливалась по округе над стемневшей землей, под стемневшим небом, в котором горели яркие крупные звезды, напоминавшие шляпки от гвоздей…

Утром вся компания отправилась на Нижнее озеро за камышом для покрытия купола. Лохматый резал стебли и листья, Мамрик складывал их в кучу, а Дракон, изображая из себя исследователя и первопроходца, полез в камышовые дебри и тихонько спрятался там. Ему было немного не по себе после вчерашнего разговора с Аленой. Опять что-то печально-тоскливое овладело его душой. Действительно, все эти разговоры о сексе и женской ипостаси вызвали непривычные для него размышления. Он считал себя единственным представителем древней цивилизации. Он не помнил, откуда взялся, как попал в этот мир. Помнил горы и море вдали, пещеры, в которых провел какое-то время, хотя само время он не помнил – когда это было, и сколько его прошло, прежде чем однажды в поисках Истинного Пути он не залетел в Срединный мир. Дракон и в самом деле искал Истину – истину своего происхождения. Одиночество было для него привычным состоянием, но тоска по самоопределению снедала его всегда.

Людей Дракон видел издалека во время полетов и даже иногда подслушивал их разговоры. Его никогда не удивлял тот факт, что он понимает человеческий язык. Честно говоря, он даже не знал, что в разных местах люди говорят на разных языках. Понимание возникало само собой, как и умение общаться с кем угодно.
Когда Дракон прибился к Лохматому и Мамрику, он быстро влился в их маленький коллектив. Тоска отступила и даже подзабылась, но теперь вдруг опять напомнила о себе, накатила мощной волной. Может, ее спровоцировал дурацкий воздушный столб, который, как и Дракон, возник неизвестно откуда. Этому воздушному болвану, кажется, было еще хуже. Дракон хотя бы умел общаться с другими жителями Срединного мира на равных, а этот и впрямь был столб столбом. Дракон со временем привык к Мамрику и Лохматому, подружился с Аленой, нашел единомышленника в лице Ветрогона и даже, вроде, оставил серьезное намерение своих поисков, умалив его до необременительного трепа по вечерам и приятных бесед с Ветрогоном. Но, как оказалось, не на всегда.

Дракон сломал стебель камыша, когтем проковырял в нем несколько дырочек и подул в самодельную дудочку. Печальный, тоскливый звук поплыл над озером. Камыши шевельнулись, и Дракон почувствовал рядом чье-то присутствие.
– Что, и тебе грустно? – спросил он в пустоту. Камыши зашелестели согласно. – Вот так-то, брат. Может, расскажешь о себе?
Зачем он это сказал? Глупость ведь! И вдруг перед его мысленным взором понеслись какие-то картины. Они были неопределенными, но точно передавали состояние «рассказчика». Сначала тому было хорошо, потом начались странствия, потом случилась какая-то катастрофа – Дракон почувствовал это как ужас, разливающийся по всему телу. Потом все успокоилось, но вокруг ничего не было. Мир наполнился какофонией звуков, и вынести ее было невозможно. Вот что-то резко дернулось и расплылось в образ их дома. Дракон со стороны увидел, как Лохматый копает землю, потом на веранду выходит Мамрик, его молчаливый крик, а вот и сам Дракон, еще не совсем проснувшийся, вылезает из дома.
– Э, да ты, оказывается, кино показывать можешь?
С обратной стороны повисло недоумение. Ах, да, он ведь не знает, что такое кино.
– Ну, картинки, – Дракон неуклюже попытался изобразить разные движения, однако это у него плохо получилось.
– Эй, вы где там пропали! – раздался голос Мамрика.
– Здесь мы, здесь, – обрадовавшись легкому выходу из трудного положения, откликнулся Дракон и ломанулся через камыши на голос. Следом за ним громко зашелестела трава, будто гигантский невидимый змей с драконьей головой полз следом.

За это время Лохматый и Мамрик нарезали несколько охапок камыша, и тут встал вопрос об их транспортировке. Поначалу все трое пытались нести их в руках, тащить волоком, но быстро утомились, не одолев и сотни шагов.
– А что это наш подручный прохлаждается? – сообразил Лохматый. – Ну-ка, помощник, нечего тебе стоять столбом, давай, приложи усилия.
Воздушный столб постоял, словно раздумывая, потом задрожал, и тут такое началось! Охапки камыша закрутились в воздухе, разлетаясь на отдельные стебли и опускаясь на землю небывалым салютом. Вскоре вся местность была покрыта лежащими стеблями камыша.
– Да, – усмехнулся Дракон, – сила есть, ума не надо.
– Может, ему задачу поставить более точно? – предположил Мамрик.
– Сейчас попробую, – согласился Лохматый.
Он отошел в сторону, отвернулся от друзей и, что-то бормоча в воздух, стал размахивать руками. Через несколько минут с земли поднялась одна кучка камыша, затем другая, за ними третья, четвертая и, выстроившись за первым в журавлиный клин, полетела в сторону дома. Господи, какое счастье, что никто из местных жителей это не видел. Друзья понеслись к дому вслед за камышом, едва захватывая ногами землю. Когда, запыхавшись и сбив ноги, они добежали, потом дошли, потом добрели до дома, камыш лежал возле купола аккуратной стопой.
– Всему-то тебя учить надо, – ворчнул Лохматый, но по лицу его было видно, что он доволен своим учеником.

Неизвестно как себя чувствовал Столбик, а вот другие устали изрядно. Быстро проглотив остатки вчерашнего ужина, все улеглись отдыхать. Лохматый уснул сразу. Мамрик немножко поворочался и тоже притих, а Дракон, едва смежив веки, унесся в горную страну, где он вырос, и увидел там … второго Дракона. Второй сначала немного смущался, но потом подошел ближе и кокетливо захлопал глазами. Что было дальше, Дракон не успел разглядеть, так как внезапно его разбудил чей-то крик.

– Хозяева! – на пороге стоял Длинный и недоуменно тыкал пальцем на двор.
– Что случилось? – вскочил Мамрик и толкнул Лохматого.
– Что это? – вопросом на вопрос ответил Длинный.
Длинный тоже был жителем Срединного мира. Вместе с Лилькой он жил в пристрое у местной бабушки. Бабушка была древней, плохо видела и слышала, и, кажется, не особенно замечала присутствие на ее территории посторонних существ, чем Длинный и пользовался.
– А, это ты, – отреагировал Лохматый. – Чего надо?
– Да мы тут водопровод  чиним, ты не знаешь, где можно фитинги достать? А что это у вас? – без передышки затараторил Длинный.
– Я ж тебе давал! – возмутился бесцеремонностью гостя Лохматый.
– А я потерял, – нисколько не смущаясь, парировал Длинный. И опять, – а что это у вас?
– Что что?
– Да вот это! – Длинный опять показал пальцем на двор.
Во дворе стоял … купол, крытый камышом. И прежняя конструкция могла бы вызвать удивление, но уже готовое строение выглядело особенно впечатляюще.
– Это мы вигвам строим, – нашелся Мамрик.
– Вигвамы не такие, – засомневался Длинный.
– А у нас такой! Нет у нас фитингов! – Мамрик явно выпроваживал гостя.
– Погоди, Мамрик, – остановил его Лохматый. Он окончательно проснулся и, поскольку предстоящая работа чудесным образом была уже сделана, тяготел к разговору, где он мог проявить себя грамотным специалистом. Лохматый стал подробно рассказывать Длинному теорию купола, частично умолчав о практической стороне вопроса.
– Здорово! А зачем вам это надо? – простодушный Длинный никак не мог постичь всей глубины экологических воззрений Лохматого.
– Жить мы там будем, – огрызнулся Мамрик.
– А-а-а …, – протянул Длинный, изображая понимание.
– А мы с Лилькой на Нижнее плато ходили. Ее собака укусила, надо было врачу показаться. Ей сорок уколов в живот назначили.
И дальше понесся треп про собаку, про Лильку, про людей с Нижнего плато, про то, как водопровод не работает. Вернулись к теме фитингов, опять ничего не решили. Ушел Длинный аж через два часа, когда друзья, сгорая от нетерпения, чуть ли не насильно остановили обсуждение его насущных тем и не выперли из дома.

Тут-то и началось главное. Ахая, эхая и ухая, сначала обошли купол по кругу. Залезли внутрь, ощупали, как держится камыш. Выяснилось, что незримый помощник-доброхот покрыл каркас без всякого крепления. Лохматый не то, чтобы расстроился, но вздохнул, поняв, что на халяву номер не пройдет, и пошел за переносной лестницей.
– Ну и где этот помощничек? – раздраженно проговорил он.
Столба нигде не было.
– Смылся, – констатировал Дракон.
– Ну что вы к нему пристали! Откуда он знает, как дома строятся? Может, он вообще еще маленький! – заступился Мамрик. Он явно симпатизировал своему Столбику и пытался оградить его от всяческих нападок.
– Тогда вы помогайте! – скомандовал Лохматый.
Деваться было некуда, и Мамрик с Драконом стали послушно исполнять указания Лохматого. Худо-бедно Лохматый был не без рук, а Мамрик не без совести. Дракон пытался, было, улизнуть от физического труда, но и его припахали – принеси то, подай это. В конце концов, он втянулся в общий процесс и даже испытал удовольствие от своей нужности и важности.
К вечеру камыш закрепили на каркасе. Устали ужасно, поэтому радость от сделанного была тихой и несколько будничной. Даже закат не привлек особого внимания. А зря. Небо опять раскрыло второй глаз золотой печатью на востоке. Но друзья этого не заметили. Зато Лохматый громко заявил, что ему принадлежит право первой ночи, и действительно первым залез в купол. Мамрик попытался обиднуться, но сил не было, и он молча сходил за одеялом и залез в купол вслед за Лохматым. Дракон подумал, было, соригинальничать и не поддаваться всеобщему экстазу, но любопытство пересилило, так что, выждав некоторое время и почувствовав ночную прохладу, он тоже протиснулся в низкий проем, который Мамрик завесил одеялом, и улегся рядом с товарищами.
Места в куполе, на удивление, оказалось много, и, опять же на удивление, в нем было тепло. Лохматый оставил наверху и по бокам купола несколько отверстий, через которые были видны звезды. «У меня Большая медведица. А у меня Орион. А у меня Кассиопея», – начали делиться впечатлениями все трое. Обогатившись от этого дележа втройне и утомленные выполненными делами, скоро все уснули. И каждому приснился сон.

Первому сон приснился Лохматому. Он сидел в центре большого прозрачного купола, а вокруг него сидели ученики. Лохматый рассказывал им об устройстве Мира, о том, что все в этом Мире взаимосвязано и подчинено одному единственному закону – Закону гармонии. Что беречь этот Мир надо не потому, что ты такой хороший, а потому, что каждый участвует в его сотворении. Если кто-то сделал нечто вопреки Закону Мира, другим придется это исправлять, иначе Мир начнет рушиться, и может настать момент, когда его нельзя уже будет уберечь от распада. Ученики слушали Лохматого доброжелательно, и это было важнее самой речи. Это значило, что смысл произносимого достигал не ушей, а разума каждого из них. Откуда-то Лохматому пришла мысль: «Сотворяя Другого, ты сотворяешь Смысл». И этот Смысл разлился в нем до краев тела, перелился в купол, протек за невидимые стены и стал разливаться по всей земле. Лохматый был счастлив.

Дракону приснилась его родная горная страна и тот Второй, вернее Вторая, так как Дракон явно ощутил присутствие женского начала. Они сидели на развалинах древней цитадели, держась за руки и глядя с высокой горы на далекое море. Вторая понимала Дракона без слов, и Дракон чувствовал это всем своим существом. Он теперь не был одинок. Вместо тоски в груди разливалось тихое блаженство. Оно заполняло все тело, переливалось наружу, стекало с горы и заливало всю землю до самого моря. «Постигая Другого, ты постигаешь Истину», – услышал внутри себя Дракон и незаметно улыбнулся.

Мамрик увидел свою большую семью, которую оставил на берегу Великой реки. Он был в семье средним, и по закону тех мест заботился и о младших, и о старших. Старшие тихо старели, младшие бурно взрастали. Мамрик с удовольствием наблюдал за теми и за другими. Он кормил малышей манной кашей, учил их рисовать и видеть мир через краски, а они хватали его за ноги и катались на нем, как на игрушечной лошадке. А еще Мамрику приснился Столбик. Он тоже был членом его семьи. Со старших Столбик сдувал пылинки, а с младшими запускал воздушного змея, да так, что змей улетал высоко-высоко и не падал на землю. Мамрик почувствовал себя самым главным – это он принес в большую семью большую радость. «Обретая Другого, ты обретаешь Счастье», – так подумал про себя Мамрик и остался собой доволен.

А в необъятной небесной выси шептались звезды, рассказывая истории разных душ, посеянных на них Демиургом. И одна из них, звезда Акрукс, звезда высокого духовного взлета и самопожертвования, рассказывала историю души, которая когда-то ее покинула. Этой душе была предназначена высокая миссия в жизни и светлый путь. Ей сопутствовала любовь всех живых существ, невообразимые способности к изучению языков, и дальние путешествия.  В поисках мудрости она проходила одну небесную сферу за другой и во время этого космического путешествия обретала свои неповторимые особенности. Памятью она обзавелась в сфере Сатурна, способность мышления обрела в сфере Солнца, оценку полезного и вредного – в сфере Меркурия, желание – в сфере Венеры, и, наконец, отправилась на Землю, не зная что ее там ждет.
Процесс познания должен был завершиться вместе с возвращением души к своей дружественной звезде. И звезда Акрукс терпеливо ждала. И еще она знала, что все обретенные качества на самом деле уже существовали в этой душе, поэтому она частенько молитвенно шептала, пытаясь достичь слуха покинувшей ее странницы: не спеши оказаться в дивном саду – ты найдешь в нем то, что искала много лет и оставила в собственном доме. Может, она немного ревновала покинувшую ее душу к другим сферам, а может, просто не знала,  что и мудрость, и понимание, и высокая духовная миссия приходят не в результате и не в награду, а в самом процессе познания, и чтобы душа обрела эти качества, ей нужно пройти долгий и трудный путь.

Но вот ночное небо посветлело, и над горизонтом взошла божественная Венера, разливая над долиной Срединного мира любовь, красоту и гармонию. Она возвращала миру реальность, ощущение безопасности родного дома, приятный вечерний отдых с его милыми развлечениями. Она будила чувства и тонкое восприятие. Она творила нежное волшебство в самых сладких утренних снах, пока на небосвод не заступило Солнце, затмевая собой все звезды и пробуждая тела к движению, заполняя мир силой и мощью. 

Друзья проснулись одновременно. Лица их отражали растерянность и задумчивость. После завтрака Мамрик опять вытащил чемоданы и стал складывать туда свои пожитки, которых оказалось неисчислимое множество.
– Лохматый, примус я тебе оставлю, да и кастрюлю тоже. За бамбурцами ухаживать не надо, тем более что тебе некогда, а урожая хватит до поздней осени, – бормотал он по ходу сборов.
– Ты куда-то собрался? – робко спросил Лохматый.
– Да, пора возвращаться.
На сбивчивые возражения и увещевания Лохматого он однотонно отвечал: «Пора, пора».
Дракон тоже рассеянно бродил по двору, то поднимая, то опуская крылья, словно пробуя их силу.
– Ты чего? – догнал его в дальнем углу сада Лохматый.
– Понимаешь, – извиняющимся тоном проговорил Дракон, – мне лететь надо.
– Куда? Зачем? – удивленно распахивая глаза, вопрошал Лохматый.
– Надо, надо, – так же непонятно, как Мамрик, отвечал Дракон.
– Да вы что, ребята! Вы меня кинуть решили? – так и не поняв, что происходит, возмутился Лохматый.
Дракон и Мамрик какое-то время увиливали от объяснений, но осознав, что Лохматый не на шутку встревожился, Дракон первый раскололся.
– Я сон видел. Мне лететь надо.
– И я сон видел, – с облегчением сознался Мамрик.
– Ну и что, я тоже видел сон, но я же никуда не собираюсь! – все еще недоумевая, возразил Лохматый.
– Значит, у нас другие были сны, – примирительно проговорил Дракон.
– Да, да, – согласился Мамрик. – Совсем другие. Ты не огорчайся, я к тебе приеду еще. Вот только навещу семью и приеду. А то как они там без меня?
– А тебе куда надо? – обернулся Лохматый к Дракону. – У тебя ни кола, ни двора!
– Ни кола, ни двора, это точно. Но это пока. Может, еще все изменится.
– Ну и ладно, – вдруг успокоился Лохматый. – Может, вы и правы, ведь у каждого свой путь.
– Вот-вот! – обрадовался Дракон. – Это ты удивительно верно сказал – свой путь! Своя истина, свой смысл и свое счастье.
– Ага, а Столбика на меня оставите. Что я с ним делать буду? – решил использовать последний аргумент Лохматый.
– Ну, во-первых, ты, по-моему, нашел с ним самый тесный контакт, - попытался успокоить друга Дракон. – А во-вторых …
– А во-вторых, где он? – опомнился Мамрик.
Столбика нигде не было. Искали на веранде, под верандой, заглянули в купол, обшарили сад. Нигде никого.
– Нельзя найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет, – вспомнил Дракон древнюю мудрость.
– Ну да, в нашем случае – прозрачный воздух в прозрачном воздухе, – согласился Лохматый и через минуту со вздохом добавил, – особенно, если его нет.
– Да, помолчите, конфуцианцы несчастные, – вспыхнул Мамрик. – А вдруг с ним что-то случилось?
– Мамрик, – Дракона осенила нежданная догадка, – а ты сам его случайно не видел?
– Я?! – возмутился Мамрик и осекся. Он ведь действительно видел свой любимый Столбик … только во сне. Но что бы это значило? Неужели все правда?
– Неужели все правда? – не замечая, что говорит вслух, повторил Мамрик.
– Думаю, да. И твой сон про семью, и мой… , – Дракон замялся, – про горы. И сон Лохматого…
– Да что ты можешь знать про мой сон! – взвился Лохматый.
– А ты не сердись – гуру это непростительно. – отбрил Дракон.
Замолчали. Замолчали все. Но молчание было не тяжелым и мрачным, как милиционер родился, а легким и светлым, как тихий ангел пролетел.

В тот же день все и расстались. Обнимались, конечно, на прощанье, просили друг у друга прощение, махали вслед руками, провожая сначала Мамрика на поезд, потом Дракона в полет. Когда Лохматый остался один, он попытался загрустить, но грусть растаяла, как только он залез в купол и, заложив за голову руки, стал смотреть на звезды. Он понял, что прошлой ночью увидел свой Смысл, и подумал, что Дракон, может быть, нашел Истину, а Мамрик – Счастье, и он, Лохматый, не имеет права мешать идти им навстречу. Лохматый уснул в полной уверенности, что завтра его жизнь тоже начнет идти по-новому…

Однажды, глубокой осенью, когда в Срединном мире пошли затяжные дожди, к Лохматому заглянул Длинный.
– Ну что, много куполов настроил?
Лохматый и впрямь все лето и осень строил купола. Сначала этой удивительной конструкцией заинтересовались соседи, потом начали приезжать за консультацией люди из других мест. Кто-то возводил беседку, кто-то баню, а кто-то и двухэтажный дом. Лохматый помогал всем. За делом люди прислушивались к его рассуждениям об экологии и мировой гармонии. Иногда кто-то заходил просто так в гости, и Лохматый заводил длинные разговоры в своем куполе, который претерпел неоднократные перестройки и усовершенствования.
Но Длинный застал его на веранде, потому что день клонился к вечеру, а Лохматый решил не нарушать привычный порядок жизни и оставил в ее укладе любование закатом за кружкой чая.
– Много, – лаконично ответил Лохматый. – А ты чего по такой погоде гулять взялся?
И вдруг взгляд его упал на ноги Длинного. Ну, упал и упал, чего не бывает. Можно поднять, отряхнуть и по второму разу использовать. Но тут взгляд просто прилип. И неспроста. Длинный был обут в сапоги! Те самые! С которых все началось.
– Ты где сапоги взял? – вскочил Лохматый.
– Ты чего? – удивился Длинный. – Да я их еще летом у бабуськи своей в сарае нашел. Помнишь, как-то летом был большой дождь, а мне к тебе зачем-то приспичило, я уж не помню зачем. Надел, снял, потом забыл, потом забрал. Да что ты так на эти сапоги пялишься! Сапоги-то стремные – не правые, не левые, не большие, не маленькие.
– Вот оно, – опустился на лавку Лохматый. – То, что находится внизу, соответствует тому, что пребывает вверху; и то, что пребывает вверху, соответствует тому, что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи.
– Ты сейчас с кем разговариваешь? – насторожился Длинный. – И о чем?
Будь рядом Дракон, он не преминул бы проявить древнее знание «Изумрудной скрижали».
Будь рядом Мамрик, тот бы съязвил, дескать, музыкой навеяло, и, возможно, музыкой сфер.
– Да так! – рассмеялся Лохматый. – О взаимосвязи всего происходящего. Из чего все вышло, к тому и вернулось. И ты, как оказалось, в этом тоже поучаствовал.

 Вот так просто замкнулся круг этой истории.