Жизнь, как Жизнь гл. 24 - Дорога в белый дом

              Шура еле дождалась следующего дня. Ей хотелось бежать к брату по свежему снегу в спальный корпус малышей прямо с самого утра, но школьный распорядок не оставлял для этого времени и впервые она торопила время, чтобы поскорей начались школьные уроки, тогда она могла бы встретиться с братом в школе на любой переменке. Для этого надо всего лишь успеть за пять минут сбежать по школьной лестнице с третьего этажа на первый, где учатся дети начальных классов, посмотреть на братишку, обнять его, поцеловать и тут же умчаться по той же лестнице вверх, чтобы не опоздать на следующий урок в своем классе.
              И вот Шура мчится вниз по лестнице. Опасаясь лобового столкновения и давая зеленую улицу, перед ней расступаются учителя и ученики. В коридоре первого этажа играет в "салочки", разминая свои затекшие суставы, малышня. Павлика среди них нет. Дверь с табличкой "3-А" плотно закрыта и через нее в идеальной тишине класса приглушенно доносится строгий голос пожилой учительницы. Шура, словно дикий зверёк в клетке, от нетерпения мечется поперёк коридора между закрытой классной дверью и большим коридорным окном, постоянно оказываясь между убегающими и догоняющими первоклашками.
              Наконец, дверь открывается, и, застревая в дверном проеме, наружу шумно вываливается нетерпеливая ватага засидевшихся мальчишек-третьеклассников. Следом за ними с бантиками-пропеллерами выпархивают их одноклассницы. Павлуша медленно и неприкаянно плетётся последним. Шура бросается к нему, обнимает, наклоняется, заглядывая в глаза, и... вздрагивает, не встречая ответного взгляда. Глаза братишки, красные и опухшие, смотрят мимо сестры в замёрзшее окно - туда, где среди сугробов через белоснежное поле убегает к дому извилистая просёлочная дорога.
              - Павлик, что с тобой? - испуганная реакцией брата, тревожно спрашивает Шура, стараясь перекричать призывный голос школьного звонка и тряся мальчугана за плечи.
              Его одноклассники в той же очерёдности, только с меньшей радостью, ринулись в класс, и учительница, закрывая за ними дверь, позвала в класс своего последнего ученика:
              - Пойдем Паша, успеешь ещё, наговоришься с сестрой, не последний раз видитесь...
              Руки Шуры опустились. Павлуша медленно развернулся и так же нехотя, как появился, не оборачиваясь и не сказав сестре ни словечка, скрылся за дверью.
              Шура бросилась вверх по лестнице. Задыхаясь от бега, она влетела в свой класс вслед за директором школы - учителем истории. Он молча посмотрел на неё и, неодобрительно покачав головой, начал урок. О чём говорил учитель, и что так сосредоточенно писали в наступившей тишине одноклассники, Шура не ведала. Перед её глазами стояло отрешенное лицо младшего брата с пугающим безучастием в огромных заплаканных глазах.
              - Всё, заканчиваем... Сдавайте свои работы...- вместе со звонком услышала Шура голос историка.
              Одноклассники торопливо дописывали последние строки, нехотя поднимались из-за парт и складывали в стопочку на стол перед учителем свои листочки.
               Шура к столу не подошла... Она снова бросилась вниз по лестнице...
                ...
              Дни летели, а Шуре так и не удалось поговорить с братом по душам. Зато в журнале по истории, напротив фамилии Гулявцева, среди привычных пятерок появилась чужеродная отметка, которая в пух и прах разбивала всякие надежды на приличное окончание учебного года.
              Павлик таял на глазах. Из самодовольного рассудительно-разговорчивого толстячка, он превратился в угрюмую и молчаливую ходячую вешалку для своего костюма.
              Одноклассники и учителя не узнавали Гулявцеву. Шура мало спала. По ночам часто просыпалась и, лежа до рассвета с плотно закрытыми глазами, вспоминала все известные ей считалочки от бессонницы. Смышлёная и шустрая Шура Гулявцева для учителей на уроках была палочкой-выручалочкой, а сейчас на любой вопрос отвечала вяло и невпопад. Лицо её, обычно приветливое и озорное, помрачнело и осунулось.
              Девочка не упускала случая, чтобы на школьной переменке сбегать на первый этаж. Она уже перестала обращать внимание на недовольные замечания учителей, всегда успевавших оказаться в классе раньше её. Начала привыкать к тройкам. Мысли её были заняты Павлушей... Маме она по-прежнему писала бодрые жизнерадостные письма, ловко обходя тему своих школьных успехов и тревожного состояния брата.
              - Зачем её расстраивать? - думала девочка. - Я тоже поначалу по дому скучала и тоже тяжело к интернату привыкала... А один раз ночью старшеклассницы меня даже избить собирались. Только, я тогда как раз не спала, о доме думала и услышала, как эта компания в коридоре перед нашей дверью роли распределяет... Хорошо, что спальня у первоклассниц изнутри на крючок запиралась, раньше там медизолятор был... Так малыши меня впустили, а сами потом от страха всю ночь уснуть не могли... А Вика Чепурная, с которой мы всю ту ночь на одной детской кроватке вдвоём продрожали, теперь самая лучшая моя подруга... Долго я потом по ночам прислушивалась, не идут ли за мной снова... А теперь те девчонки вроде бы даже со мной и дружат... Ничего-о... Всё наладится... Рано или поздно Павлик тоже без мамы да бабушки привыкнет и вставать рано, и кровать за собой убирать... Зато маме одной теперь легче. Без нас она больше денег заработать сможет да и кормить нас не надо... И уж я потом свои тройки все до одной исправлю...
              Мало-помалу от Павлушиных одноклассниц Шура начала узнавать, как живётся здесь её братишке. "По секрету" они рассказали старшей сестре, что мальчишки "воспитывают" Гулявцева.
              - Зачем? - удивилась Шура и иронично добавила: - Он и так воспитанный...
              - Они говорят, что он на них как на дураков смотрит, а они не дураки...
              - И как же они теперь его воспитывают?
              - По-всякому... - с опаской оглядываясь на пробегающих мимо одноклассников, горячо и торопливо шептала Шуре в ухо маленькая рыженькая девчушка с густыми конопушками на носу. - Вот накроют, например, ночью одеялом и бьют его все столько раз, сколько он на кого плохо посмотрел...
              - Неужели за то, что кто-то на кого-то не так посмотрел, бить надо? - возмутилась Шура. - А чем бьют-то?
              - Да кто чем - кто кулаками, кто ботинком, кто книжкой... Кому как нравится... Только, говорят, надо по голове бить, чтобы вперед сам умней был...
              - И что же он воспитателям ничего не скажет?.. - вконец расстроилась Шура.
              - Мальчишки говорят, он ни на кого сказать не сможет, потому что сам не видит, кто его бил.
              - И сколько они его ещё так воспитывать собираются, ведь теперь он ни на кого вообще никак не смотрит!..
              - А теперь за это как раз бьют...
              - За что?
              - За то, что ни с кем не разговаривает и смотреть ни на кого не хочет...
              - Да что же это такое!?.. Неужели на них управы нет!?.. Вот я узнаю только, кто этим занимается, тогда им не поздоровится... - вскипела Шура, сжимая в кулаки тонкие пальцы. В том, что она сильнее любого третьеклассника, она ни минуты не сомневалась.
              - Тш-ш-ш... Только ты не говори, кто тебе сказал, а то мне тоже попадёт... - испуганно зашипела девчушка.
                ...
              Выбрав момент, Шура, удерживая брата за рукав школьной формы, в упор спросила:
              - Павлуша, скажи мне, кто тебя бьёт?
              - Все!.. Все!.. - срывающимся голосом почти выкрикнул мальчуган и, резко рванув руку, вырвался и побежал от сестры по длинному коридору.
              Шура догнала братишку почти на улице, в холодном промежутке между дверей. По лицу его градом лились слезы, оставляя на щеках мокрые дорожки и нерешительно останавливаясь на широких скулах.
              Сестра присела, обхватила мальчика обеими руками, прижала к себе и сквозь слёзы зашептала:
              - Не плачь, мой миленький. Теперь тебя больше никто не тронет. Просто молчать не надо... Надо было сразу воспитателям всё рассказать...
              - Говорил я... Говорил... А она: "Не стыдно тебе жаловаться... Такой здоровый и сдачи дать не можешь?!.." А как же я сдачи дам, если я с головкой одеялом закрыт, а они его держат...
              - Ну ладно, звонок уже... Пойдём, а то нас обоих ещё и за опоздание ругать будут... А ты не бойся никого, я сегодня вечером к отбою в ваш корпус приду... С ребятами поговорю... - и Шура, проводив брата до дверей класса, снова взмыла вверх по опустевшей лестнице.
                ...
              Шестым уроком у Шуры был классный час. Выбирали пионерских вожатых в младшие классы. Шуре Гулявцевой достался "3-Б".
              - А можно я в третьем "А" буду? - зацепилась девочка за удачную возможность почаще бывать рядом с братом.
              - Хитрая какая... Это она у своего брата вожатой быть хочет... Не-е-т уж... Тогда ты всё внимание на него обращать будешь, а другие без присмотра останутся!?.. - в разнобой со всех сторон посыпались возражения одноклассников.
              И классная руководительница, с секунду подумав, коротко согласилась:
              - А ведь они правы...
              Сердце Шуры защемило: теперь уж она никак не сможет видеть брата перед сном. Теперь она обязана присутствовать на отбое у девочек 3-Б класса до тех пор, пока они не заснут...
                ...
              Приезд мамы оказался неожиданным. О том, что она уже в интернате и сейчас разговаривает с директором, Гулявцевой сказал школьный повар.
              Клавдия Даниловна вызвала Шуру с урока. Стоя в коридоре у классной двери, она протянула дочери помятый клочок бумаги из школьной тетради.
              - Посмотри, что он пишет...
              - МАМОЧКА ЗАБЕРИ МЕНЯ АТСЮДАВА Я НЕМОГУ ТАК БОЛЬШЕ ЖИТЬ... - с трудом разбирала девочка текст из десятка слов, написанных корявыми печатными буквами тупым синим карандашом.
              Мать рванула из рук дочери записку, круто развернулась и, не прощаясь и не оглядываясь, пошла прочь вниз по лестнице.
              Шура прислонилась горячим лбом к прохладной стене школьного коридора и беззвучно разрыдалась. Прозвенел звонок с урока. А в начале следующего урока она получила еще одну двойку - "За невнимательность".
              Вечером в столовой после ужина, когда Шура относила на мойку свою посуду, тот же повар дядя Миша удивленно сказал ей: "Твоего брата в больницу положили... Шизофрения у него какая-то... И что за болезнь такая?.. Сроду не слышал..."