Что случилось с Герасимом? Детям про-пра

«Первыми под тяжестью кризиса обрушились мелкие предприятия легкой промышленности, но вскоре предприниматели стали сворачивать производство и в ведущих отраслях (нефтяной и машиностроительной), начались крупные «локауты» и сопряженные с ними рабочие забастовки. Заработная плата оставшихся работников резко сокращалась.»
Никита Соколов Родословие русской свободы. О событиях 1905 года


Герасим Ермилович - мой прадед почти ровно на сто лет меня старше. Он прожил долгих 85 лет. Очень крепкий прадед, но совсем не такой как его «параллель» Никита Михайлович. Оба – из крестьян, оба первыми в роду получили образование (свободу?), оба пошли своим путем проб и ошибок и имели большие семьи. Но один остался «честным торговым человеком», а другой послужил «делу пролетариата». Думаю, роковую роль в судьбе прадеда и всей его семьи сыграли события 1905 года, которые, как пишут сегодня, продиктованы были экономическим кризисом.

Герасим Ермилович оставил после себя массу загадок, в том числе такую: что это за штука такая - большевизм? Кровавый и беспощадный режим, творчество энергичных крестьян и рабочих, выдумка из советских учебников, репрессивный механизм,  раздавивший его создателей, или что-то еще?
От этого прадеда осталось много вопросов, а еще - старые газеты, фотографии (тоже почти обрывки) и кое-что, что помнит мама.  Точно знаю: в 1917-м питерскому рабочему ссыльному революционеру Герасиму было уже под пятьдесят. К тому времени он служил в армии, женился, работал, участвовал в рабочем движении, узнал, что такое ссылка  и отправил на фронт русско-германской войны старшего сына. И это было ... началом его политической карьеры!  В 17-м  он в девятый раз стал отцом, его жена родила моего дедушку, сына Михаила, хоть и последнего, но, кажется, любимого.  И потом еще прожил до 1944-го!

Очевидно, он был деятелен и непоседлив. Как не сказал бы современный генетик – избыток дофамина. А Пушкин говорил – охота к перемене мест. 
География передвижений прадеда и его семьи выглядит так: деревенька в  Подмосковье, Череповец (работа на металлургическом заводе),  Санкт-Петербург (Путиловский завод), Новосибирская губерния, и – место, где он закончил свою жизнь – Калужская губерния. Думаю, он кочевал не просто так, а в поисках лучшей доли. Это был не какой-то там "врожденный авантюризм", а скорее всего, его собственный способ прокормить большую семью.

Визуальное и ономастика

Блестящими внешними данными прадед, кажется, не отличался. Вот он, щуплый, невысокий, с лихими усами и бородкой клинышком – на лужайке яблоневого сада в деревенском картузе. Говорят, любил сажать сады и даже кое-какие его посадки уцелели еще к середине прошлого века где-то в местечке Колывань под Новосибирском. А вот снимок прадеда  во френче, а-ля Виссарионович тоже где-то на пленере где-то под Серпуховым. Это уже ближе к середине двадцатых. Седины больше. Видна армейская выправка, сурьезное выражение лица.  Сад за спиной Ермиловича цветет, хотя растут в нем и... лопухи.

О личной жизни прадедушки Герасима информация небогатая. Когда он женился на прабабушке Екатерине Яковлевне неведомо. Точно знаю: она,  родившаяся через год после него, пережила его... тоже ровно на год. У прабабушки Екатерины – широкоскулое лицо, сильные руки, крепкая, осанистая фигура. Мама говорит, что родом Екатерина была откуда-то из Сибири. Мамой же записаны имена всех девятерых детей Екатерины и Герасима. Среди них - довольно нетипичные для детей «выходцев из подмосковной бедноты» Дисан, Лев, Константин. С простым именем повезло дедушке Михаилу, и по этому поводу я запомнила с детства единственную фамильную легенду, касающуюся прадеда. Она гласит, что Герасим нашел девятому сыну имя позаковыристей, да священник не захотел заносить его в церковную книгу. Сказал: ищи в святцах, иначе не запишу. Так мой дед и стал Михаилом. Из этого следует, что до поры прадед был человеком сговорчивым. Хотя попов, говорили мне, не любил. Не факт, что в Бога верил.

Откуда все пошло?
Каким-то образом прадед служил, как следует из заметок в сибирских газетах, «в царской армии ефрейтором». Видимо после службы было положено начало его трудовой биографии где-то в Череповце, на металлургическом.  К концу 19 века Ермилович перебрался на Путиловский завод. На заводе этом строили паровозы и крейсеры, в начале века он был наиболее мощным машиностроительным предприятием России. С событий вокруг него и выступлений рабочих этого и других питерских заводов началась первая русская революция. На Путиловском у прадеда появился друг, большевик Каплин, доставлявший с Кавказа пропагандистские брошюры. Прадед читал их начиная с... 1892 года. Но вовсе не торопился вступать в РСДРП. Видимо, были колебания. И только в 1905 году, после экономического кризиса и русско-японской, уже будучи отцом взрослых сыновей и дочерей, Герасим наконец решился – вступил в довольно радикальную по тем временам партию. Этим, а так же участием в «событиях» 1905 года (точно нигде не указано, в каких конкретно, 9 января или позднее) определилась его судьба на все ближайшие годы до самой смерти. После 1905-го прадед был сослан со всей семьей в Новосибирскую губернию, но связи с большевиками не потерял.
Почему он пошел именно в эту партию?
Ответ прессой 60-х годов  воспроизводился стандартно. «Хорошую жизнь не искать надо, Герасим (а он искал! – авт.), а бороться за нее. – говорил друг-Каплин моему прадеду, - Вот мы поднимем рабочих на борьбу с угнетателями, заберем власть в рабоче-крестьянские руки, тогда и будем строить хорошую жизнь».
Так ли оно было - теперь трудно сказать.

И повсюду - культпросвет!

«В солнечный майский день 1917 года, во дворе Подволошинского маслозавода появился человек лет пятидесяти, среднего роста, одетый по-городскому: сюртук, шляпа, брюки навыпуск,. Деловито осмотрев подворные сараи, навесы и просто клетушки, он долго разглядывал сам завод, называемый селянами молоканкой.»
Далее написано, что человек этот ходил, попыхивая трубкой.
Намеренно привожу столь длинную цитату из эпического повествования краеведа, директора народного музея об этом самом загадочном моем предке. Ничего себе «выходец из подмосковной бедноты» с трубкой в зубах и в брюках навыпуск! А знаете, зачем он был командирован союзом маслодельческих артелей в сибирское село? Вовсе не поднимать восстание, а... налаживать производство сливочного масла.  Между прочим, наладил: из ветхой избы сделал работающий заводик, в глухом селе собрал вокруг себя бедноту и... начал партийную агитацию.
А тут и колчаковцы подоспели.  Прадед как самый грамотный создает партизанский отряд, в который входит его сын (вернулся с германского фронта), муж старшей дочери и наиболее активные селяне.
Краевед пишет: «прикрываясь культурно-просветительской работой, эта группа добывала у колчаковцев оружие и боеприпасы, помогала дезертирам, вела агитацию среди крестьян за восстановление Советской власти».
А может, и не прикрывались вовсе, а действительно вели эту самую «культурно-просветительскую работу»?
Например, собирали вокруг себя молодежь на... вечеринки. А там рассказывали о том, как живут люди в больших городах. Заодно пели под гармошку. Где гармошка, видимо, там и борьба с контрреволюцией.

Цена жизни – гусь и две тысячи

Родные сохранили фотографию удостоверения «бывшего красногвардейца» прадеда Герасима Ермиловича. Едва заметные крошечные буквы складываются в слова: удостоверение выдано для сугубо гражданских нужд в... 1932 году. «Нужды» в удостоверении перечислены вскользь и невнятно: в частности, упомянуто право  Федора Ермиловича и его близких на льготы, которые полагались участникам гражданской войны. Было ли это право материализовано в виде дополнительных пайков, путевок,  вещей, квартиры, дома – подробностей семейная история не сохранила. Хотя в 30-е все члены семьи жили, говорят, нормально. Младшие дети получили образование, старшие пошли по «партийной линии». Не об этом ли мечтал простой рабочий путиловского завода в трудном 1905-м и до того?
Но вернемся в 1917-й.
Статьи из советских газет в 60-80-е годы, вряд ли могут быть сегодня признаны достоверным документом, хотя... что-то подсказывает, что какая-то доля правды есть и в них.
Например, описывается приход к власти в Сибири «диктатора Колчака» Говорится о том, что началась мобилизация в колчаковскую армию, поборы с населения теплых вещей, хлеба, лошадей, скота (ни слова о продразверстке большевиков).
Для борьбы с Колчаком и его ставленниками (а может быть, чтоб не отдавать «теплые вещи, хлеб и лошадей»?) Герасим Ермилович вместе с сыном, вернувшимся с фронта,  создал партизанский отряд. Эта группа каким-то образом добывала (воровала? - война все спишет) у колчаковцев оружие и боеприпасы, помогала дезертирам, вела агитацию среди крестьян за восстановление Советской власти. Опыт такой агитации к тому времени у Герасима Ермиловича уже был, к тому же он был человеком бывалым, пожившим во многих городах и одно это уже скорее всего поднимало его (а так же его сына-фронтовика) над местным населением.
И вот вам еще замечательный пассаж, где автор исследования об истории «красного движения» проговаривается о нравах того времени. Когда в сентябре 19-го года Герасим Ермилович и его сын Федор Герасимович были арестованы и брошены в тюрьму, реакция его единомышленников была вот такой:
«- Как же так! – сетовали партизаны. – Ведь уже собрано оружие и боеприпасы: 72 винтовки, 5000 патронов, револьверы, шашки, гранаты, разработан план восстания. Выручить Ц-вых из тюрьмы – таково было общее решение. Собрали две тысячи рублей, взяли грамоту у сельского схода о том, что Ц-вы занимались культурно-просветительской деятельностью... и поехали их выручать»
То есть жизнь моего прадеда и его старшего сына оценивалась недешево – в целых 2000 рублей. А виной тому – не только их личные заслуги, но и… винтовки, которые уже были собраны и план, который был прописан?
Кстати, деньги помогли. Они были отданы ловкому адвокату, который подсунул взятку начальнику колчаковского штаба. Все это в совокупности с гусем, яйцами и маслом, привезенными из деревни энергичной невесткой, спасло прадеда и его старшего сына. Их выпустили из тюрьмы за несколько дней до массовых колчаковских расстрелов.
А когда село, в котором служил мастер-«маслодел» освободила Красная армия, в апреле 1920-го еще трое детей – две дочери и сын Герасима Ермиловича вступили в партию коммунистов. По легенде за прадедом к тому моменту закрепилось прозвище «дед», то есть он был скорее всего много старше тех, кого вел за собой.  Видимо, ему верили. Но когда начались так называемые «кулацкие» мятежи (сегодня есть подозрение, что вовсе и не «кулацкие», а просто очередной русский «бунт несогласных») семья уцелела чудом. Летом 1920 во время печально знаменитых восстаний в тылу советской власти (сегодня их сравнивают с кронштадским мятежом) муж старшей дочери Герасима был заколот вилами прямо на пашне обильно поливая землю кровью. Зверства «кулаков» в советской местной прессе 60-х описаны ничуть не менее красноречиво, чем нынешние исследования истории жертв «красного террора». Читаешь и кажется, это было - вчера.

И комиссар в пыльном картузе
Самые яркие моменты биографии прадеда во всей этой кроваво-бессмысленной мешанине не закончились. Оказывается, он не просто устанавливал советскую власть и строил коммуны, а еще и писал проект государственного документа. Надо сказать, что прадед выучился грамоте... самостоятельно, в духе времени и «творчества народных масс». Но видимо, произошло это задолго до революции 1917-го. И к моменту, когда надо было налаживать мирный быт, он вовсю штудировал партийные документы.
Документ, созданный Герасимом Ермиловичем со товарищи был, однако, гражданским и назывался «Устав сельскохозяйственной коммуны». И писался он так:
«Собрались мы на квартире Г.Е. Ц-ва, - вспоминает один из единомышленников, - Подзывает он меня и говорит: «Давай, Овсянка (так он меня звал) поколдуем над уставом. Садись-ка, бери бумагу,  записывай»
Кстати, это был не первый «литературный» опыт прадеда. Чуть раньше, после пребывания в колчаковской тюрьме (с побоями), Герасим Ермилович пишет по свежим впечатлениям... самодельную пьесу. И более того, вместе с единомышленниками он ставит ее и показывает в тех селах, где прошлись с поборами колчаковцы.
Вот как описывается эффект от этого спектакля:
«Успех превзошел ожидания. Многие зрители находились под впечатлением недавних зверств карателей, свидетелями которых были сами.  Во время представления мужчины вскакивали с мест, женщины плакали».
Следствием этой «театральной» деятельности прадеда стало увеличение партизанского отряда... его имени. Некоторое время отряд выполнял «санитарную» работу, очищая окрестности от «оппонентов». Были ли эти "санитарные меры" жестокими, а их исполнители - беспощадными? Может быть. А может, и нет? Однозначного ответа, к сожалению нет.
Повторяю: если сегодня вчитываться в современные исследования об истории гражданской войны, Колчак не выглядит извергом, «кулаки» на поверку оказываются не кулаками а борьба рабочих и крестьян за правое дело выглядит не такой уж и «правой». Но я читаю то, что осталось в память от прадеда. А он, по-видимому, в своем выборе не колебался, и, скорее всего, у него были свои резоны. Кроме желания жить хорошо.
Прадед и его старшие дети стали героями гражданской войны. И романтика первых коммун на селе с вечерними песнями под гармошку «у каганца», где варился общий на все село ужин, с шитьем картузов для всех мужчин (шил лично прадед) была описана в местных газетах и мемуарах в лучших традициях жанра.

За что боролись?

После всех перипетий гражданской войны в Сибири прадед поучаствовал в возрождении села. Плату за поддержку коммунистов местные сельчане получили сполна: электрификация, трактора, первые кинофильмы. Детсад, детдом, школа-семилетка, фельдшерский пункт – такие были  «завоевания советской власти», описанные советской же прессой в данных краях. Удивительно, куда потом все это подевалось?
Личное завоевание прадеда – возвращение на «историческую родину», которая была поближе к Москве, на границе Московской и Калужской областей.
Именно там, где впоследствии познакомились мои будущие бабушка и дедушка, был родной дом и тот самый яблоневый сад, посаженный Герасимом Ермиловичем в последние двадцать лет его жизни. Здесь женился мой дед.
Старший же сын Федор ( тот самый, который вернулся с фронта русско-германской войны и сидел в колчаковской тюрьме) сделал головокружительную партийную карьеру. Он учился, работал в Казахстане, Москве, и, в конце концов, осел в маленьком подмосковном Серпухове, где занял видный пост. Казалось бы – чего опасаться «выходцам из подмосковной бедноты», своим здоровьем, жизнями близких пожертвовавших для новой власти?
Власть расплатилась с ними сполна. С полной экономией на льготах.
Весной 1938 года Федор Герасимович принял у себя в доме Надежду Константиновну Крупскую, сей праздник семьи стал полной катастрофой для нее и тех, кто имел с ней родство, включая мою бабушку. Этот визит долго вспоминался близкими. А как же! Ведь Крупская лично расписалась на парадной скатерти Ц-вых (впоследствии эту подпись даже вышила дочь Федора Герасимовича!). За вдовой вождя Герасим Ермилович лично ездил в Москву на казенном автомобиле. Повод к поездке был «служебным» - Крупская баллотировалась на выборах в Верховный совет СССР по местному избирательному округу.
Она приехала ненадолго, погостила два часа, душевно поговорила с внуками Герасима Ермиловича. Как вспоминали она «была проста и ласкова».
На следующую ночь к дому Ц-ых подошла машина и суровые люди в штатском порылись в бумагах и забрали хозяина дома Федора Герасимовича. Скорее всего он был сразу расстрелян, хотя в газетах 60-х годов писали, что он «умер в заключении в 1942-м». В 1956-м году его реабилитировали. Для детей и вдовы Федора настали очень трудные, голодные, страшные времена. Спасло их то, что они сразу после войны вернулись в Сибирь и там им помогли родственники.
Почему не арестовали и Герасима Ермиловича, как и бывало в те времена? На сей счет существует в семье своя легенда. Бабушка, его невестка, работавшая машинисткой в местном НКВД, оказывается, видела папку с личным делом свекра. Папку в ход не пустили по одной причине – прадед был к тому моменту слишком стар, ему шел восьмой десяток. В лагере от такого было бы мало проку, а на расстрел он видимо, не «тянул».
После ареста старшего сына Герасим Ермилович прожил не очень долго. Какая была эта жизнь, безысходная, полная страданий и болезней? Возможно. Жена и дети старшего сына Федора избежали гонений, но уехали в Сибирь, а перед этим мыкались по соседям, бедствовали без еды и денег, дом у них сразу отняли, а и то светлое будущее, за которое боролся Герасим Ермилович - скорее всего тоже. 
Младшего сына прадеда, моего деда, бывшего ответственным секретарем районной газеты, посадили чуть позже по ложному обвинению в воровстве (он же был "братом врага народа"). Ему повезло в одном: Михаил в штрафбате попал на фронт, где дошел до Берлина, получил звание капитана, но в "коммунизм" так и не "вступил", а в результате... кончил жизнь как многие русские мужчины, спился и умер от рака желудка.  Кажется, еще один из сыновей Герасима Ермиловича прошел фронт и вернулся целым-невредимым, со званиями, наградами и без других последствий. Дочери прожили долгую жизнь и, очевидно, непростую. Моя боль, как и боль всей нашей семьи - не только трагедия деятельного и образованного Федора Герасима, но и окончательная потеря Михаила, который был младше его на... 17 лет. Бабушка выходила замуж за цветущего красавца из "хорошей семьи", а пережила адские муки и до войны и после. Сначала ужас от того, что горячо любимый муж сидит, потом - от того, что пьет и теряет рассудок.
Герасиму Ермиловичу этого всего не суждено было узнать и предвидеть: он пережил своего старшего сына ненадолго - умер 86-летним, в 1944 году.
Мама своего деда почти не помнит. Из ее личных впечатлений, связанных с ним, остались мелочи. Например, сладкие яблоки или дыня-канталуп, маленькая дынька, которая росла в подмосковном саду и была, по-видимому, предметом особой гордости садовода-умельца. В восьмидесятых она поехала в Сибирь и встретилась там с двоюродной сестрой - дочерью Федора Герасимовича. Благодаря этой поездке мне в руки попали и газетные заметки и брошюра о первых коммуннах и фотографии прадеда. Немного, но достаточно, чтобы оценить всю глубину наивного русского стремления "отобрать у богатых и разделить все поровну" без последствий. Вот и разделили...
Так же сохранилось в семейной истории высказывание одной из женщин нашей семьи. До сих пор гадаю: кому оно принадлежит?
- «За что боролись, на то и напоролись!» - повторяли несколько женщин в нашем роду.
Вот ведь как угораздило...