Глава 4. Учитель Исповедь Лены

От автора: 18+.
Несовершеннолетним просьба покинуть эту страницу.
Рисунок Василия Кидинова

В первых главах рассказывалось, как школьный учитель (садист-теоретик) познакомился с одинокой женщиной Леной и ее дочерью Викой.

Глава 4.

«Вот это знакомство! – Иван Яковлевич не верил своему счастью. – Такая женщина!»
Так в жизнь Ивана Яковлевича вошла Лена. Они стали встречаться. Лена оказалась совсем не такой, как химичка. Иван Яковлевич поражался, поведению новой знакомой. Она то лежала, натягивая простыню до подбородка, то полностью брала инициативу в свои руки...
А самое главное, что ей нравилось, когда Иван Яковлевич шлепал ее по попке...
А потом начиналось самое удивительное: стоило поставить Лену четвереньки и начать шлепать ее, та ускоряла скачки или вертела попкой так соблазнительно, что мужские силы учителя только прибывали...
Лена оказалась очень сексуальной и изголодавшейся по мужской ласке женщиной.
Каждая их встреча была не похожа одна на другую.
– Не могу понять себя, - говорила Лена Ивану Яковлевичу, когда они, доведя друг друга до изнеможения, лежали в кровати, - но иногда так хочется без повода и причины причинить физическую боль незнакомому мне человеку и посмотреть, как этот человек мучается от боли, страдает физически и морально, молит о пощаде! Иногда мне хочется морально унизить любого не близкого мне человека и наблюдать за страданиями этого человека. Я люблю всячески издеваться и измываться над мужчинами. Мужчины, кажутся мне такими несовершенными созданиями, такими низменными, жалкими.

- И я? – спросил Иван Яковлевич.
- Ты – другое дело. Редко когда мужчина интересует меня как человек, а не только как самец. Мужчина, во-первых, самец, а потом уже человек. Самец призван удовлетворять похоти высших существ – самок. Самец мужчина должен удовлетворять нас женщин. Но в жизни я волевой и сильный человек. Не так просто жить одной с ребенком! Скажу, не преувеличивая, я добилась в жизни не мало, но я не удовлетворена достигнутом. Мне нужно большего. Если что, я с Викой и сама справлюсь! В сексе я хочу, чтобы со мной был здоровый и сильный мужчина-самец, который должен быть старше меня на приличное количество лет.
- Как я? - Спросил Иван Яковлевич, проводя рукой по разгоряченному телу женщины.
- Как ты, - ответила Лена, прижалась к нему и продолжила: Я люблю чувствовать себя беспомощной и хрупкой – просто женщиной. Мне нравится, когда мной управляют в постели. Я не терплю грубость и эгоизм мужчины, но я должна чувствовать мужскую силу, поэтому я могу попросить мужчину сильно сжать меня в своих объятиях. Я люблю, когда меня нежно, но ощутимо покусывают, шлепают по моей попке. Иногда я меняюсь: я не даю управлять собой.
 
Я люблю наваливаться на мужчину и управлять его действиями, и тогда меня заботит лишь свое удовлетворение. Такое со мной бывает, когда я чем-то обеспокоена или нахожусь в состоянии нервозности, на грани психологического срыва. В жизни, если мне это нужно, я могу долго скрывать свои эмоции, но я человек запальчивый и мстительный. Я долго помню причиненное мне зло, а потом, при удобном случае, могу жестоко отомстить. Я боюсь признаться себе, что я, со звериным инстинктом, хочу совокупиться, а не заняться сексом. А совокупиться с сильным и физически очень развитым, как породистый жеребец, незнакомым мне мужчиной, который, не спрашивая меня, овладел бы мной. Я хочу почувствовать это здоровое, сильное тяжелое тело на себе. Я хочу почувствовать его звериное дыхание около моего уха. Я хочу почувствовать, как его невероятных размеров член врывается между моих ног и начинает лихорадочно двигаться во мне, заполняя меня целиком. С невероятной силой. Я хочу слышать, как этот мужчина рычит от удовлетворения.
«Потрясающая женщина, – думал учитель, – запишу в дневник!»
– Ты хороший, – Лена возбудилась от ласковых прикосновений, ее глаза горели страстью и желанием. – А поцеловать меня там не побрезгуешь?

Улегшись на спину, она широко развела ноги, слегка приподняв их. Иван Яковлевич тут же полез целовать ее между ног, но Лена отстранила его и потянула к себе.
– Давай! – прошептала она и раздвинула пальцами путь в свою влажную плоть.
Иван Яковлевич не мог сразу утолить ее страсть, когда он выдохся, Лена попросила запустить пальцы внутрь себя.
– Давай, еще, еще…. Наконец, Лена вздрогнула, и забились в сладких судорогах.
– Лена, поговори с Викой о нас серьезно! – попросил Иван Яковлевич. Они лежали, обнимая друг друга, а потом Лена села в кровати и стала рассказывать.

– Я не терплю грубость ко мне в сексе и в повседневной жизни. Я люблю нежность и ласку. Мамка называет меня хищной акулой, на что я ей отвечаю, что я всего лишь акуленок. Откуда такая зверская ориентация? Лишь дорогие и близкие для меня люди могут у меня вызвать чувства нежности, ответственности за их жизни и преданности.
– Кофе в постель? – спросил учитель.
– Нет, на кухню пойдем! – Лена накинула на себя рубашку Ивана Яковлевича.
– Думаю, что тебе будет интересно узнать не только эти обстоятельства, но и что-то из моей жизни. Конечно, за 26 лет прошло много событий, и все сразу изложить не получится. Так как что-то забыто, а что-то и просто больно вспоминать. Так я останусь у тебя на ночь? Вика большая девочка…

– Оставайся, но теперь ты не одна! – сказал Иван Яковлевич. Обнимая Лену. – У тебя есть дочь и у тебя есть… я!
Лена тяжко вздохнула и встала с постели. Накинув на плечи халат, она вышла из комнаты. Иван Яковлевич, накинув халат, выскочила из комнаты следом за ней. Он нашел Лену стоящей у окна в кухне и смотрящей вдаль. У нее были очень грустные глаза. Учитель подошел к ней и обнял.
После этой ночи Иван Яковлевич достал свою тетрадь и записал Ленины воспоминания.

Детство.

Родилась я в семье среднего достатка. Мать меня, своего первого ребенка, родила довольно поздно, в 27 лет от второго брака. Родители мои не отличались особым талантом ни в умственных, ни в воспитательных способностях. Обыкновенные люди среднего уровня во всем и везде. Мать работала бухгалтером, а отец – бульдозеристом. При рождении наши славные медики занесли мне инфекцию и меня, грудного ребенка, вместе с матерью положили в больницу. Лечили меня наши славные медики, не зная моего диагноза, от всего сразу и поэтому моя жизнь сразу встала под большой знак вопроса. Мой дедушка, отец моей матери, (потом он сыграет в моей жизни коренную роль) забрал меня с матерью самовольно из больницы. Можете поверить мне, медики чуть не загнали мою только что начавшуюся жизнь на её быстрое завершение, а меня – к праотцам.

Меня вылечила бабка – знахарка заговорами и простыми травками. Каждому свое время умереть, и Господь оставил мне жизнь. Бабка – знахарка говорила, что у меня два небесных ангела – хранителя. В последующей моей жизни я много раз буду стоять на грани краха и на краю «своей могилы», чувствуя всеми фибрами своей души запах сырой могильной земли. Может правда, про ангелов?
Пропустим пару лет.
Родители моей матери жили еще три года вместе с нами в одной квартире. Мать и отец работали. А я находилась постоянно вместе с бабушкой и дедушкой. Это были сильные и волевые люди. Они знали цену своим словам и отдавали отчет своим действиям. Они были в авторитете в любом коллективе, где бы они ни работали. Или просто среди своих друзей и близких людей. Очень сильные личности. Я выросла вместе с этими людьми, и они создали меня по своему подобию. Родители видели меня редко, лишь по вечерам, приходя с работы. Когда я ходила в садик, бабушка с дедушкой забирали меня на лето к себе. Во время школьных каникул я тоже дома не находилась, они брали меня с собой в деревню, и приезжала я только в конце августа. По родителям я не скучала. Я просто забывала об их существовании.

Когда мне было 7 лет, у меня родилась сестра. После рождения сестренки меня переселили в соседнюю комнату и «пустили в самостоятельное плавание». Вечерами, после работы, все были заняты моей сестрой, а я сидела, закрывшись у себя в комнате, и из глаз моих часто текли слезы. Одиноко! Ужасно чувствовать себя никому не нужной. Я ждала выходных, чтобы быстрей уехать из этого дома к дорогим для меня людям, к родителям моей матери.
Так и получилось, что воспитали меня не родители, а дед с бабушкой. Дед был волевой, умный человек, много повидавший на своем веку. Он был для меня авторитетом во всем и везде.
Герой социалистического труда, участник ВОВ, кавалер двух орденов славы и множества медалей. В мирное время – бригадир, депутат от нашего района, лидер в любом деле. До сих пор его поминают земляки добрым словом. Моя бабушка была из интеллигентной семьи – семьи судьи. Интеллигентка по крови, она всегда была примером для любого рабочего коллектива, своего мужа, не гнушалась никакой тяжелой работы. Господи, зачем ты забираешь самых близких для нас людей.
Как вы поняли, родители почти не имели чести уделить время на воспитание старшей дочери, однако отец иногда вспоминал про меня, и мне приходилось получать от него ремнем по своей голой заднице и стоять наказанной в углу.

Первый раз мне как следует, попало в пятилетнем возрасте. Мне купили новые туфли белого цвета. Увидев, как взрослые чистят себе обувь кремом, решила почистить себе сама туфли. Что я и проделала, закрывшись в ванной комнате, прихватив крем и щетку для обуви. Дома в этот день я была с отцом. Туфли были белые, а крем оказался красным. На что стали походи мои туфли, вы можете себе представить. Мне они тоже не понравились. Я сняла с себя платье и начала вытирать туфли платьем. В результате – испорчены и туфли и платье. Вывод – я с красной от полосок ремня задницей, стою в углу.
Я не плакала, но когда отец взялся за ремень – истошно кричала, что терпеть его не могу, и чтобы он меня не трогал. Прощения я не просила, впрочем, его жалость была мне не нужна. Но что интересно: когда отец схватил меня за руку, и взяв ремень, порол меня по оголенной заднице, я почти не чувствовала боли, не было страха перед наказанием. Чувство злобы и ненависти к отцу - овладели тогда мной. «Уйди! Не смей меня трогать!» орала я и тем больше злила отца. «Ненавижу тебя!» - крикнула я ему.

За эти слова я получили дополнительную порцию ударов ремнем, но в то же время мне стало легче на душе. Стоя в углу, наказанная, я повторяла эти слова и пинала ногой стенку. Но ни одной слезинки не вытекло из моих глаз.
В семь лет меня спас счастливый случай. Я, бабушка и дедушка поехали вместе в гости к родственникам. У них был бык. Этот злобный зверюга признавал только хозяина. До сих пор не знаю, как он не поддел меня на рога. Видя, как мой дядька кормит этого быка, я решила сама его покормить, но меня близко к нему не подпускали. Оставшись без присмотра, я взяла полную охапку сена, и зашла с ней за забор. Бык замычал, но меня не тронул, а стал жевать мой подарок. Я осмелела и стала гладить его по морде. Тетка, увидев меня за этим занятием, пришла в шок, покрылась, по ее словам, холодным потом от ужаса.

Меня сильно наказал за это дед: разложил на скамейке выпорол прутьями по попе, а тетя помогала меня держать. Мной не овладел в этот момент страх, но вместо боли прокатилась по телу мелкая дрожь, а затем по нему разлилась теплая волна. Мной овладело непонятное для меня чувство: смесь обиды на деда вместе с теплом, охватившим мое тело, оцепенение и непонятная для меня тогда волна наслаждения. Гнев и злобу я не испытывала в момент наказания. Мне было стыдно и очень неприятно за то, что я заставила моих дорогих людей волноваться за мою жизнь и нервничать по моей вине.

В последующие моменты моих наказаний, а дедушка мог отодрать меня а скамье и крапивой и прутом, и ремнем. Чувство обиды вновь и вновь смешивалось с непонятным для меня ощущением тепла и дрожью тела.
Сейчас я понимаю это непонятное для меня чувство – это чувство наслаждения и легкого сексуального возбуждения. Дед брал орудие наказания, иногда снимая с меня штанишки. А иногда – нет. Шлепал он меня довольно больно, наклонив через свое колено. Я росла хулиганкой, и попадало мне довольно часто.
В восемь лет меня ударило качелью в правую сторону головы. Я потеряла сознание и получила сильное сотрясение головного мозга. Врачи были в шоке: еще пара сантиметров ниже – и качель пробила бы мне висок от такого удара.
Дома я закрывалась в своей комнате и предавалась своим мыслям. Родители никогда не помогали мне делать домашнее задание. Не помогали мне существенными советами на поставленные мной им вопросы, а если и отвечали, то ответы блистали расплывчатостью и неопределенностью. В школьном дневнике за родителей расписывалась я сама. В 13 лет я сама пошла и записалась секцию по конькобежному спорту, но мне пришлось ее оставить из-за полученной там травмы ноги.

Когда я заканчивала 9 классов, а школа у нас была девятилетка, мама объяснила мне, что в другую школу они перевести меня не смогут, поэтому я должна поступить в техникум. Ближе к сентябрю родители спросили меня, поступила ли я в техникум. Поступила я, сказать по правде во многом благодаря дедушкиной скамейке и прутьям. Тут ты прав, дисциплинируют прутики неплохо! По себе знаю!
 Получив утвердительный ответ, и спросив, в какой техникум я поступила, они успокоились до получения мной диплома.
«Ты должна поступить в институт, говорили они мне два года спустя, глядя на мои синие корочки об окончании техникума, а то устраивайся на работу и живи сама, как знаешь! Я благодарна родителям за то, что они так рано бросили меня в океан жизни. Я довольно крепко «стою на своих ногах», и у меня хватает средств воспитывать ребенка без чьей-либо помощи. Я способна сама, без посторонней помощи принимать быстрые решения, отдавая отчет своим действиям и словам, платя за свои ошибки самостоятельно, а не виня кого-то или что-то.
 
Когда умер дед, я ощутила пустоту в душе, будто из меня вырвали мой самый важный внутренний орган. Когда умерла бабушка. Эта пустота в душе стала не только пустотой. Но и непроглядной тьмой. Я почувствовала себя замурованной в пустом, темном, холодном зале, где пахнет плесенью, сыростью и смертью.
Сидя на поминках в моей памяти в хаотическом порядке промелькнули моменты, когда я стояла на краю могилы. «Пустота, тьма и холод в моей душе, в сердце дали мне понять, как я одинока». Фактически я осталась сиротой при живых родителях. Самое страшное – нет пути назад. Эта утрата была для меня самым большим ударом и самым ужасным шоком. Ничто и никто, что бы со мной не случалось, так не ранило меня, не доводила меня до чувства безысходности и конца всего в моей жизни. Да, я потеряла самообладание, я раскисла, я перестала контролировать свои эмоции, свои чувства. Чувство страха перед смертью, ощущение дыхания смерти привело меня в оцепенение на какой-то промежуток моей жизни. Страх. Холод. Одиночество.

3. Школа.

– У меня начались месячные! – сказала Лена во время следующего их свидания, но неудовлетворенным ты все равно не будешь! Женщина прижалась к нему всем телом, а затем опустилась перед ним на колени.
– Я много чего умею! Она раздвинула полы. – Надеюсь, ты не будешь меня ревновать?
– Не буду! – Он ласково ворошила ее волосы на голове. – К прошлому не буду!
Лена нежно и осторожно, а потом все смелее и яростнее, стала облизывать и заглатывать добычу. «Такого удовольствия я не получал никогда! – учитель ели устоял на ногах. – Такая женщина!»
После этого они, обнявшись, лежали на широкой кровати, Иван Яковлевич попросил рассказать еще о себе.
Из записей Ивана Яковлевича.

Школьные годы не оставили во мне особых воспоминаний, может быть даже остался какой-то неприятный осадок в моей душе. Училась я до четвертого класса без троек. Пятый класс – кабинетнокоридорная система и новый классный руководитель. С классным мы «сразу встали на ножи». Классный – человек в возрасте. За пятьдесят. Человек властный, но меняющий свою точку зрения в угоду начальству или действующим властям. Он клял во всех смертных грехах церковь, а затем сам привел к нам в класс священника и тот читал нам проповедь о нашей жизни. Он заставлял нас задерживаться на час в день пасхи и слушать пластинки с церковным песнопением. Приспособленец и самодур – это то, что представлял собой наш классный. Он выбрал из нашего класса себе любимчиков, замечу, что все они были детьми «важных» родителей, а остальные оказались в «таре для общего барахла». Мне повезло еще больше: я оказалась по другую сторону из-за своей независимости, из-за правды, из-за отсутствия лицемерия перед ним. Неприязнь ко мне и неуважение моего человеческого достоинства. Стремление заставить меня покоряться его ЭГО приводили меня и его в бешенство. Одним завышали оценки, другим – специально занижали. В классе ребята были сначала все на равных. Затем нас рассортировал классный, а потом перестройка и резкое расслоение по финансовому достатку. Класс разделился на несколько отдельных групп, во главе которых стояли самые обеспеченные любимчика нашего классного. Я не примкнула ни к одной из группировок, за что подвергалась наглым нападкам со стороны «главарей» группировок. Замечу. Что в этом я была не одинока, и еще несколько ребят отказались от «счастья» быть под чьим либо руководством в какой-либо группе. Не скрою, что мне часто приходилось «показывать зубы», чтобы отстоять свою независимость и не дать «затоптать» себя. Приходилось иногда даже драться и использовать «мать перемать», чтобы некоторые поняли, что меня лучше не трогать и «не лезть мне в душу». Мне ставили двойки за поведение, вызывали родителей. Отправляли к завучу, а те, кто все это подстраивали, оставались в тени. Так как были под прикрытием классного. Не раз и не два мне доставалась ремня, причем очень крепко. Вот об этом вспоминать не хочется. Обидно, что лупили не за дело а за то, что я не хотела быть как все!
В старших классах, а особенно в последний год обучения отношение с классным обострились до предела. Мы кричали друг на друга в присутствии завуча. Завуч, зная о нашем конфликте, был на моей стороне. Классный грозился написать мне поганую характеристику, но видимо не осмелился. Ты, как учитель, вряд и можешь понять, что школа оставила во мне неприятные воспоминания. Мои одноклассники встречаются каждый год около школы, а потом снимают зал в ресторане. Меня не было на этих встречах и не будет. Что было – прошло и вспоминать дурное не хочу и не буду.
– Меня дочка ждет! – Она встала, запила подарок стаканом воды и пошла одеваться. – За прошлую ночь, что я пробыла здесь, Вика на меня до сих пор дуется.

Из тетради Ивана Яковлевича

Оставшись один, Иван Яковлевич открыл свою любимую тетрадь и зависал рассказ Лены.
Его фантазия возвращала и рисовала картины несчастливого детства Лены и он воображал себя тем самым дедом, что драл непослушную девчонку за провинности…
С трудом он удержался от того, чтобы не слить новый приступ мужской силы с помощью рук.

3. Женя.

Иван Яковлевич с нетерпением ждал прихода Лены. Чем дольше они встречались, чем сильнее он привязывался к этой удивительной женщине. На выходные она вместе с Викой съездила к нему на дачу. Иван Яковлевич изнывал от вожделения, но при дочери Лена не позволила ему даже намека на близость. Вике на даче очень понравилось, а Лена тихо сказала: потерпи, дома все наверстаем!
Действительно, в следующее свидание Лена пришла и помогла приготовить фирменное блюдо. Кончилось тем, что после сытного ужина Иван Яковлевич овладел ею сразу на кухонном столе. Но на этот раз Лена вела себя не так, как обычно.
– Ты никогда не спрашивал, но все равно должен знать, кое-что обо мне и моей дочери!
Иван Яковлевич видел, как Лене тяжело говорить. Лена встала из постели, налила в стакан воды и залпом выпила ее. Прежде чем стать моим мужем ты должен узнать то, что я тебе расскажу.
Я расскажу тебе про Женю. Можешь к нему не ревновать. Он погиб во время разборки за бензоколонке. Да, отец моей Вики никакой не летчик. Это сказка для Вики. Я не хочу, чтобы она знала, кто был ее настоящий папа, но ты должен это знать. Женя был старше меня на 14 лет, имел четыре судимости. Он оставил яркий след в моей жизни. В моей судьбе. Познакомились мы еще в моем раннем детстве. Жил он тогда в одном подъезде с моими бабушкой и дедушкой. Видела я его в периоды между отсидками в зоне. Сначала он жил вместе с родителями, а затем родители уехали в Казахстан, а он остался здесь в городе. Когда я была совсем маленькая, мне было 4 года, Женя освободился со своего первого срока, который он получил в 14 лет. Я не знаю, что заставило его часами возиться со мной, играть со мной в детские игры. Он заступался за меня. Не давал в обиду никому.
Я, будучи еще малышкой, привыкла к нему, и мы стали друзьями. Помню, как мы вместе ходили в магазин, где он покупал мне сладости. Помню, мы смотрели мультик в кинотеатре. Странная дружба. Но мы были настоящими друзьями. В 19 лет его посадили, а я долго скучала по нему и спрашивала деда и бабушку, где мой Женя. Я так звала его: «мой Женя». Он освободился в следующем году по амнистии. Я была счастлива. Следующий срок он получил в 20 лет сроком на 8 лет. Он называл меня своей маленькой сестричкой, а, находясь в зоне, писал мне оттуда красивые открытки и письма, которые мне читала потом бабушка. «Сестренка, держись молодцом. Не давай себя в обиду никому». Он освободился в 28 лет, а мне давно исполнилось 14 лет. Вот тут он взялся за мое воспитание всерьез. Переходный возраст – самое ужасное. Что можно придумать. Это первые веселые компании. Первая сигарета. Первая рюмка алкоголя крепче 10 градусов, честно, и марихуану пробовала. В самом расцвете моего переходного периода Женя взял меня в «ежовые рукавицы».
Почему я не курю? Объясню: эту дурную привычку во мне искоренили в самом зародыше. Я никогда не курила, хотя очень хотелось побаловаться сигаретой. У нас в компании все курили. Женя запрещал мне даже находиться рядом с курящими, так как это вредно для моего здоровья. Как-то собралась наша компания, все курящие. Меня продымили насквозь всю, так как я долго находилась в самом центре дыма. Когда мы шли домой, меня около подъезда ожидал Женечка. Взяв меня довольно грубо за мою руку. Он посадил меня в машину и отвез к себе домой. Я не знала, что он замышляет, но думала, что как в прошлый раз, просто отругает за то, что он опять застал в этой компании. Запустив меня в квартиру, он предложил мне снять верхнюю одежду (была осень). Я, ничего не подозревая, разделась. Я ждала, когда он будет ругать меня за мой проступок, но Женя молчал. Затем он предложил снять мне мою оставшуюся одежду, так как она провоняла табаком, и переодеться в его одежду.
Я отказалась, а он схватил ремень, уронил меня лицом вниз на кровать, прижал меня своей ногой к кровати, заголил и отлупил меня жесточайшим образом. Я извивалась под его ногой, сначала просила отпустить меня, затем требовала отпустить меня, а затем просто кричала от боли. Слезы текли у меня из глаз. Я умоляла отпустить меня, говоря, что больше так не буду. Он перестал стегать меня, когда я была уже не в состоянии кричать от боли, а моя попка была похожа на зрелый сочный помидор. Он бросил орудие наказания, сказав, что должна очень хорошо запомнить этот урок или в следующий раз будет намного больнее. Он ушел из комнаты. А я так и осталась лежать, с красной и ноющей задницей. Я ревела навзрыд. Проклиная Жену всеми известными мне словами, а он даже не замечал моих страданий. Он позвонил ко мне домой и сказал, чтобы не беспокоились обо мне, так как я ночую у него дома. Утром я встала злая на него, а он даже не замечал меня. Я обиделась на него, собралась и ушла домой. Моя задница из красной превратилась в синюю из-за синяков, которые не сходили пару недель. Женя каждый вечер звонил нам домой. Проверяя мое присутствие дома. Я кидала ему в ответ пару слов и бросала трубку. Он пришел к нам домой с коробкой конфет и с большим букетом роз. Я не устояла, и мы помирились. Настало лето, прошлое забылось, и я опять допустила ошибку.
Женя запрещал мне пить спиртное. Был день рождения одного парнишки из нашей компании. Все напились до «критического состояния». В самый разгар веселья за мной является злой, вернее бешеный Женя, хватает меня без всяких объяснений заталкивает в машину и везет домой. Я представляла, что ожидает меня по прибытию домой, так как была пьяна. Была очень храбрая. Грубо запихнув меня в квартиру, Женя приказал мне снять с себя одежду и лечь на диван. Он снова взялся за ремень. А я ответила ему грубым отказом. Он поймал меня и попытался стащить с меня брюки и трусики. Я вырвалась из его рук. Но он, поймав меня, зажал меня между своих ног. Я укусила его за ногу, и, путаясь в своих полуснятых брюках и трусиках, постаралась убежать от него и спрятаться под кровать. Женя вытащил меня из-под кровати, швырнуть меня на нее лицом вниз и, прижив меня ногой к кровати. Нанес мне несколько ощутимых ударов. Я заорала на него отборной бранью, за которую получила еще пару ударов. Женя замешкался, и я вылезла из-под его ноги и бежала от него. Он бегал за мной по всей квартире, нанося мне удары. Он отсчитывал каждый удар вслух. Что злило меня, приводя меня в бешенство. «Негодяй, скотина! Урод! Паразит!» За эти слова ремень проходил по моему телу как раскаленный железный прут.
Мое тело извивалось под ударами ремня. Я думала, что этой порки не наступит конца. Мне надоело убегать от него. «Будь что будет!» Я остановилась, повернулась к нему лицом, руки свои уперла себе в бедра, а затем сняла с себя оставшуюся на мне футболку. Стою и смотрю ему прямо в глаза. Он опешил. Постояв несколько минут рядом со мной, держа в руке ремень. Затем он бросил ремень и ушел в другую комнату. Я рухнула на кровать и заныла от боли, потом заскулила.
Утром я проснулась от дикой боли во всем теле. Он так изрисовал мое тело, что утром оно все было в красную полоску. Мое тело походило на вспухшее, красное и полосатое от ударов Нечто. Тело пылало и горело от ночной порки. Только к вечеру я встала и отправилась домой. Рубцы так сильно болели и ныли, что при ходьбе от прикосновения с одеждой было весьма болезненно, а уж садиться, особенно в первые дни, приходилось крайне осторожно. Я решила, что это конец наших отношений. Вспоминая эту жесточайшую порку, я останавливалась, глядя на Вику и собираясь хорошенько ее проучить. Мне не хотелось потерять дочь. Она почувствовала мою слабину и отбилась от рук. Вот и все кончилось тем, что…
– Что мы встретились! Сказал Иван Яковлевич, обнимая Лену. – Я очень надеюсь, что мы с Викой подружимся!
– Кофе сваришь? – Лена завернулась в простыню наподобие греческого хитона.
– Ты знаешь, я, как и твой Женя, считаю, что девушек надо держа в строгости! Моя институтская любовь предпочла меня денежному мешку! Кому интересен будущий школьный учитель? С тех пор, когда я вижу юных девиц, у меня сжимаются кулаки! Они так, играют в любовь, мучают нас, а потом… Моя маленькая философия говорит, что надо драть, и драть, с детства!
– Знаешь, я тебе понимаю! Сама женщина и сама редкостная стерва! Но скажу честно, тогда я так не считала! И очень на него дулась! – Лена села за стол, и взяла чашку. – Он звонил по телефону несколько раз в день и спрашивал о моем самочувствии. Мы опять помирились, но урок не прошел бесследно. Когда мне предлагают выпить водку, я инстинктивно вздрагиваю.
Отдельно хочу рассказать о событиях, которые до сих пор не дают мне спокойно жить, в котором Женя сыграл для меня роль спасителя и показал себя в истинном облике, став для меня самым дорогим человеком и любимым мужчиной. Другое дело, что мне очень тяжело об это рассказывать!
– Нашему обществу далеко до совершенства. – Иван Яковлевич смотрела на женщину, и видел, как ей тяжело. – Всегда будут подлые и костные люди в гнилом обществе, как наше. Я кстати говоря, я тоже не подарок! С точки рения семьи школьный учитель не лучший вариант. Жалованьем нас особо не балуют!
– Да уж! Но я женщина независимая в этом плане! Какие вы все-таки разные! Но все мужики сволочи! Женя был мужчиной, на которого бабы частенько заглядывались. Деньги… Деньги у него были и не мало! Они тоже играли для девок не последнюю роль. Хочешь верь, а хочешь не верь, но между мной и Женой не было никаких интимных отношений, но для посторонних это было тайной. Добавлю, что я была девственница. Меня самым подлым образом подставили. Решающим в этом была зависть тех девок, которых, как я потом узнала, отверг Женя. Эти твари хотели отвергнуть от меня Женечку, но в результате они подставили не только меня под удар, но и себя, и тех своих знакомых подонков, которые сотворили со мной насилие. Своим друзьям они сказали: я виновница того, что их главаря арестовали. У тех хватило ума поверить девицам.
Ивану Яковлевичу долго пришлось успокаивать Лену. Он понимал, что подруге надо выговориться, и что жить с этим нельзя!

Из тетради Ивана Яковлевича.

Впрочем, начну сначала. Мне было 15 лет. Я возвращалась из школы. Осень на улице. Мы учились во вторую смену. Холодно, слякотно. Быстрей. Быстрей домой. Вот я уже почти дома, подхожу к своей парадной. Рядом с домом, где я живу, проходит дорога для автотранспорта. Около меня тормозит автомобиль. Жигули восьмой модели, из нее вылетают трое мужиков. Дальше помню удар сзади по голове и удар в живот. Очухалась я уже в машине на заднем сидении.
«Молчи, сука!» - Было сказано мне на ухо. «За что? Что я вам сделала? Отпустите меня?» Я умоляла их о пощаде, за что получила удар в лицо. Пришла в сознание уже в квартире, когда мне черенками от столовых ложек пытались открыть мой рот и влить туда из бутылки водку. Я крепко сжала зубы и не поддавалась им. За мое упрямство получила несколько ударов в живот и по бедрам. Зубы мои сжались от боли. Я упала на пол и сжалась в клубок, спрятав лицо в колени. Меня начали пинать ногами. Кто-то взял кусок телевизионного кабеля. Один взял меня на плечи, а другой за ноги. Так, «на воздусях» я получила самую страшную порку в моей жизни. Удары посыпались на меня. Я кричала от боли, что приводило этих придурков в бешенство. Потом я уже не кричала, так как была без сил, и в горле у меня болело от надрыва голоса. Я потеряла сознание, и тело мое больше не реагировало на удары. Я отключилась, и перед моими глазами возник темных холодный тоннель, по которому я неслась с невероятной скоростью. Очухалась я оттого, что чуть не захлебнулась водкой. Они сумели разжать мне зубы и теперь, затолкав мне в горло горлышко от бутылки, вливали в меня водку. Я закашляла, меня замутило. Изо рта, носа у меня текла водка. Руки мои были связаны, голову крепко держали чьи-то руки. Влив в меня бутылку водки. Они занялись моей одеждой. Эти пьяные и наглые подонки сдирали с меня одежду с каким-то страшным, животным наслаждением, я не смогла сопротивляться, так как была без сил от побоев и влитой в меня водки. Я лишь тихо шептала: «Не надо! Не надо». За эти слова на меня лились грубости. Мне показалось тогда, что это не люди сейчас со мной рядом. А страшные звериные морды. Они сорвали с меня одежду, которую затем спрятали, перетащили меня в другую комнату и бросили на кровать.
«Отпустите меня! Я девственница. Не трогайте меня». Говорила я шепотом. А из уголка моего рта текла кровь. Меня начали делить в очередь. Кто за кем. Мои слова пропустили мимо ушей. Из моих глаз текли слезы. А тело ныло от боли, а внутри меня тошнило от ударов и большого количества влитого в меня спиртного. «Господи. Помоги мне выжить. Господи!» мысли кружились у меня в голове в хаотическом беспорядке. «Суки! Вы заплатите мне за это. Заплатите!» - крутилось у меня в голове.
«Я хочу трахнуть ее первой. Включите свет. Я хочу видеть, как она корчится подо мной!» Включили свет. Я закрыла глаза. Так как свет обжег мне глаза, и не хотелось смотреть на этого подонка. Их было 7 человек. Здоровые кобели. Которым всем было за 20 лет. Потом я узнала, что самому младшему было 24 года. А самому старшему 32 года. У него была жена и двое детей. Первый раз меня оттрахали все при свете. Я крепко закрыла глаза, чтобы не видеть эти звериные морды. Их члены двигались во мне, а я чувствовала их здоровые потные мужские тела на себе. Слезы сами лились из моих зарытых глаз, а кровь из уголков рта.
Вид моих слез и крови приводил их в бешенство. Звериное возбуждение. Они слизывали мои пот и кровь с меня своими языками, их слюни текли по мне ручьями. Отработав меня по первому разу. Они бросили меня, всю в сперме и в слюнях в комнате. Даже рук не развязали, гады. Меня закрыли на замок до следующего раза. Через какое-то время они вновь пришли, затащили меня в ванную, вымыли и опять все повторилось. На другой день просто траханье им надоело, они заставляли меня лизать у них между ног, лизать их ноги. Облизывать у одного, пока меня сзади имел другой, заставляли меня сосать их члены. При этом в случае малейшего неповиновения они пользовались куском антенного кабеля. Мало этого, они залезали на кровать по двое или трое и трахали меня.
Меня держали там три дня. Меня кормили как собаку, прокисшими супами, корками хлеба, которые бросали в железную тарелку, а тарелку ставили на пол. Мне приходилось есть прямо из тарелки, так как ложки в моем распоряжении не было. Иногда они заходили в комнату и заставляли меня в их присутствии есть с пола из тарелки, встав на колени. Не выдержав такого издевательства, я сказала, что заявлю на них в милицию. За эти слова меня сильно избил куликами и тем же куском кабеля. Меня стали запугивать, что если я заявлю на них, то они отыграются на моих родных. Это были, конечно, угрозы психологического воздействия. Но удары были настоящими. По прошествии трех дней, когда от меня, как от человека, почти ничего не осталось, погрузили в машину вечером. Отвезли подальше и выкинули как ненужное и отработанное барахло из машины. Я не знаю, сколько времени я провалялась на тихом дворе, в кустах. Но когда пришла в себя, на улице было уже темно, тихо и безлюдно.
Я вышла на улицу. Мне повезло. Я оказалась в знакомом для себя месте. Я пошла не домой, а к Жене. Я шла долго, дворами. Начало темнеть. Помню, что дошла до его дома, поднялась на его этаж. Позвонила в звонок и упала. Женя рассказывал, что услышал звонок и подбежал к двери, так как он меня ждал. Он открыл дверь, а там, на коврике, валялась я. Он поднял меня на руки, уложил на кровать, снял с меня одежду. От вида моего тела он пришел в ужас. В бешенство. На моем теле не было ни единого живого места, все было покрыто побоями. Синяками и рубцами от кабеля, все разбито. Он позвонил моим родителям домой и сказал, что я у него. Мои родители искали меня везде. Звонили в милицию. Где им сказали, что беспокоиться не надо и что их дочь сама вернется. Маму, когда она позвонила с милицию, чтобы сказать, что я пропала, они спросили, сколько мне лет. Услышав, что пропавшей девчонке 15 лет, попросили перезвонить дня через три, если я до того времени не объявлюсь. Кого и что бережет наша милиция? Наверное, свои большие животы и животы новых русских, которые могут отвалить им по их нищете хорошие деньги.
После того, как я узнала о реакции милиции на мое исчезновение. Я поняла, что обращаться к ним повторно бесполезно. Я пришла в себя только через день. Женечка сидел рядом, не отходя от меня все это время. Он даже не спал. Узнав об отказе милиции, он сказал моим родителям, что найдет и разберется с ними сам, как только мне будет легче и я смогу их опознать.
Он помазал меня чем-то, чтобы хоть немного спала опухоль с моего тела. Тело мое жгло, кости ныли, лицо превратилось в месиво. Я не могла пошевелиться. Женечка кормил меня с ложечки, а я лишь могла немного приоткрывать рот и тихонько двигать губами. Губы были разбиты, нос разбит, а из десен сочилась кровь, лицо опухло. Женечка носил меня на руках в туалет, поил из детской бутылочки с соской. (Не знаю, где он ее взял), а я лежала на кровать полутрупом.
День спустя, я уже могла немного говорить. Я, чуть шевеля губами, рассказала ему о происшедшем со мной. Он пришел в ярость. Швырял все в квартире, ругался на лексиконе уголовников. Потом немного успокоился и предложил подать на них в суд, на что я ответила отказом. Город у нас не большой. А вокруг этого дела обязательно поднимется шум, а этого я не хотела.
«Они ответят за все!» - закричал в бешенстве Женя. Он ушел в другую комнату, взяв с собой телефон, и долго не выходил из комнаты. Женя лишь спросил меня, помню ли я что-либо из местности, чтобы найти тот дом и помню ли я лица тех подонков. Услышав мой утвердительный ответ, ушел в комнату. Через час в квартиру позвонили. Я услышала мужские голоса с жаргоном «бывалых людей». Женя зашел ко мне в комнату с незнакомым для меня человеком. Меня завернули в одеяло как младенца, оставив открытым лишь лицо, и вынесли на руках из квартиры на улицу. Около подъезда нас ожидало несколько машин. У меня хорошая зрительная память, поэтому стоит мне лишь один раз побывать где-то, чтобы потом найти эту местность самой. Подонки совершили ошибку - они вывозили меня из квартиры и везли в машине в сознании, и с незавязанными глазами. Они не заметили, как я посмотрела на номер квартиры, номер дома. Я старалась запомнить как можно лучше местность, дорогу, по которой меня везли. Нам пришлось проехать на место, где меня выкинули, а оттуда мы восстанавливали дорогу по моей памяти. Мы нашли тот дом вечером того же дня. В квартире не ждали нашего появления и, не думая, кто за дверью и о последствиях визита, открыли нам дверь. В квартире оказалось только двое из тех семерых, но других скоро нашли и приволокли к моим глазам.
Когда в квартиру ворвались Женя и его друзья, находившиеся там, были в недоумении. Что творится, но когда внесли на руках меня, я увидела ужас в их глазах. Наверное, в тот момент они вспомнили по имена всех моих пращуров и все молитвы, какие знали, а если не знали, то попытались вспомнить. Потом, холодным как лед, потом покрылись их лбы. Я видела, как те, кто еще недавно чувствовал себя ферзем и был выше самого Господа Бога, как эти сволочи переменились в лице от охватившего их ужаса. Они ползали на коленях и просили о пощаде. Я помню эти слова. Я помню их слезы. Я помню свою боль! Я помню звук ударов от рук и ног, которые сыпались на их тела. Я помню крики этих подонков. Когда с них срывали брюки с трусами, наклоняли их и держа крепко их тела. Трахали их в задницы. Крики ужаса. Боли и отчаяния этих подонков до сих пор у меня в памяти.
Я видела, как зеки петушат этих тварей и по моему сердцу растекалось тепло от криков этих пидоров и от крови, которая текла у них между ног. Их заставляли жрать помои из ведра. Стоя на коленях и засунув голову в помойное ведро. Когда одного сильно ударили по почкам, тот обосрался. Этого козла заставили сожрать свое говно. Через несколько часов тела этих семерых пидоров превратились в кровавое месиво. Затем приехало еще несколько машин, в которые запихали шестерых из этих козлов и увезли в неизвестном мне направлении. Я указала на того первого, который залез на меня. Этому была оказана особая честь. Его увезли в дом одного из друзей Женки и закрыли в подвале. Ему было сделано все, что эти подонки сделали мне, но в большем объеме.
Потом Женя говорил, что все они попали в зону, разумеется, по другим статьям, но там о них позаботились как полагается для таких, как они. После этого случая я боялась выйти на улицу. Когда темнело, боялась электрического света и шарахалась от мужчин. Мне часто снились ужасы. А в моей памяти прокручивалось все пережитое мной. Женя встречал меня из школы. Постоянно был рядом со мной. Мысль о сексе с мужчиной приводила меня в ужас. Первые месяцы я ходила как зомби. Мне было все и на всех безразлично. После изнасилования я долго лечилась у гинеколога. Только ближе к весне я стала приходить в себя. Я начинала просить Жену, чтобы он ложился спать рядом со мной, а по квартире как можно больше ходил без верхней одежды. Сначала Женя сопротивлялся, но я объяснила, что это быстрей приведет мою психику в порядок, и он сдался. Дома он ходил в халате на голое тело, ложился рядом со мной на кровать. Я почти все время находилась рядом с ним, у него дома.
«Если сейчас я не избавлюсь от страха, когда рядом со мной мужчина, любящий меня, что будет потом?» Я тихонько подготавливала себя к главному. Я попросила Жену не просто лечь со мной. А заняться со мною сексом. Он онемел от такого предложения. Я объяснила ему, что в ту ночь, когда меня лишили невинности, я лишилась девственности только физически, но не больше. Этих козлов я не считаю началом своей интимной жизни. Я хочу, чтобы мной обладал мужчина, который любит меня, который нужен мне и нежен со мной, заботливый и преданный мне. Мужчина, который доставит мне наслаждение. Удовольствие в сексе. «Я хочу быть счастливой. Дай мне счастье и любовь». Мне пришлось долго его уговаривать, и, в конце концов, он не удержался и сдался. Его чувства ко мне как к женщине пересилили братские чувства, которые он с детства питал к своей «сестренке».
Наступила ночь. Женя уложил меня на кровать, сел рядом со мной, долго гладил мое тело своими руками. Его движения были нежны и легки, словно крылья бабочки прикасались ко мне. Он был весь в напряжении. Я чувствовала его дыхание. Я чувствовала дрожь в его теле, когда он своими руками касался моего тела. Он хотел меня, безумно хотел, но всего лишь гладил мое тело своей рукой. Его дыхание становилось все отрывистее. Он дрожал всем телом, но не смел сделать решающих действий. Мне было очень хорошо от его прикосновений, но не собирался же он гладить меня всю ночь?
Я спросила его: «В чем дело? Я жажду тебя!» На что последовал ответ: «Прости. Я не могу. Я боюсь сделать тебе больно. Ты так дорога мне. Я боюсь». Как это ни странно, но мне пришлось брать инициативу в свои руки. Я встала перед ним на колени и стала покрывать его тело нежными поцелуями, которые становились все настойчивее и страстнее. Он приучил меня к разнообразию. Мы пересмотрели большое количество видеокассет, перечитывали книги сексуального содержания. Мы экспериментировали, и это доставляло нам огромное удовольствие. Однако есть то, через что мы не смогли переступить, вернее то, что не смогли перебороть после совершенного надо мною насилия. Сексом в дневное время я не сказать, что люблю, но могу. Все-таки предпочитаю ночь. Секс при электрическом свете меня раздражает, угнетает. Так и кажется, обратил внимание, что я не терплю ходить обнаженной при электрическом свете. Я не знаю, как это назвать. Наверно, у меня светобоязнь. Я слышать ничего не желаю о занятии анальным сексом. Это на меня наводит ужас. Я помню ту боль. Я помню, как кровь текла у меня между ног, а в анусе дико болело.
Я боюсь своей тени. Днем дома или на улице все в порядке. Но как только ночью начинает темнеть, я прихожу в ужас от своей тени, так как мне кажется, что меня кто-то преследует, следит за мной.
Женю посадили на следующий год после случившегося со мной. А я от него залетела. Я плакала, глядя на него сквозь свиданочное стекло, мы ругались, крича друг на друга и проклиная тот день, когда мы встретились, он умоляя меня сберечь Вику. В позапрошлом году, осенью он освободился. Он приехал ко мне, дождался с работы, подарил букет из моих любимых роз и уехал в неизвестном для меня направлении.
Потом мне пришлось только положить цветы на его могилу. Не так давно его убили на одной разборке.
***
Закончив рассказ, Лена быстро встала и оделась.
- Вот теперь ты все про меня знаешь. Тебе не противно? Ты должен был все это знать. Теперь у тебя есть выбор. Ты можешь взять назад свое предложение, но если ты сможешь полюбить меня такой, какая я есть и полюбить мою девочку… Из глаз Лены потекли слезы.
- А я всегда в ответе за того кого приручил, - после этого Иван Яковлевич нежно обнял ее. Но и ты, ты должна все про меня знать. Он достал из шкафа заветную тетрадь. Читай, и ты все поймешь, кто я такой. Я не просто школьный учитель. У меня свои взгляды на жизнь, методы воспитания. Я считаю, что мужчина должен быть главным в семье, но при этом уважать и любить своих домочадцев. А впрочем… сейчас ты сама все поймешь.
Он вынул заветную тетрадь и дал прочесть Лене.
Лена читала и плакала.
– И то что я тебе рассказала, здесь запишешь? Писатель блин, типа Чехова! Не забудь на литпортале повесить! Там любят таких вот писателей! После этого она встала, попросила его отвернуться, оделась и ушла.
(Продолжение следует)