Жизнь, как Жизнь гл. 26 - А он все летает...

            - Следующая остановка - "Областная больница"...-прозвучал в репродукторе молодой женский голос. Шура чуть вздрогнула. На следующей ей выходить.
            Она идёт по прямой, расчищенной от снега широкой аллее, к воротам в глухом высоком каменном заборе. Рядом с узкой калиткой белыми буквами на чёрном фоне большая вывеска "ОБЛАСТНОЙ ПСИХОНЕВРОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСПАНСЕР". Сердце Шуры сжимается:
            - Значит, в психбольницу всё же положили её братика... Какой же он псих, если он сроду никого не ударил?.. Это тех, кто его бил, не мешало бы здесь подлечить... - уныло думала Шура, тоскливо глядя на железные решетки на окнах больничной проходной.
            Стеклянная стенка дежурки от пола до потолка тоже продублирована незатейливой решёткой, и за ней грациозно восседает мощная женщина-тяжеловес в туго накрахмаленном белом халате.
            - Я из интерната... У меня здесь брат лежит... Можно мне его увидеть?.. - сбивчиво обратилась девочка к грузной женщине.
            - Ваш паспорт?.. - не поверила Шура своим ушам, услышав в ответ мелодичный красивый нежный голос из уст женщины-глыбы.
            - У меня ещё нет паспорта... Вот справка...
            - Четырнадцать?.. - женщина недоверчиво покачала головой. - Не кормят вас там, в интернате-то, что ли?..
            - Кормят... - смутилась девочка. - Это я сегодня поесть не успела.
            - Не успе-е-ла... На, возьми пирожочек... с повидлом... - и женщина протянула Шуре огромный пирог величиной с мужскую ладонь.
            - Спасибо... - пролепетала Шура, не решаясь принять столь щедрый дар.
            - Бери... Бери... Ешь, а то пропуск не выпишу...
            За то время, пока Шура, сидя на скамейке у зарешёченного окна, успела справиться с огромным пирожком, огромная женщина успела пройтись по спискам, позвонить в детское отделение, выписать Шуре пропуск на посещение и рассказать, что у неё тоже дочка такая же, ничего не ест - талию бережет...
            - Иди по центральной аллее до кухни... Её ты по запаху узнаешь... А тут слева в сторонке красное одноэтажное здание будет, это и есть детское отделение... - вместе с пропуском выдала женщина девочке подробные разъяснения.
            Шура нажала на красную кнопку звонка. Изнутри дважды щелкнул ключ, лязгнула железная дверь, и Шура очутилась в крохотном коридорчике с небольшой скамейкой прямо перед дверью.
            Женщина в белом халате, едва кивнув посетительнице, скрылась за высокой деревянной дверью, выкрашенной белой глянцевой краской, и через некоторое время вернулась с Павликом, слегка подталкивая его в спину впереди себя. В открытую дверь Шура успела разглядеть просторную палату с высокими окнами за крепкими железными решётками. Вдоль стен, спинками к стене, по обе стороны широкого прохода стояли по пять-шесть железных кроватей. Дети в возрасте от пяти до пятнадцати бесцельно и бесшумно перемещались внутри этого каменного мешка, не соприкасаясь, и не наталкиваясь друг на друга. Ребёнок лет десяти, лежал на кровати как раз напротив двери, бессмысленно глядя в потолок, и девочка с удивлением отметила, что он к кровати привязан...
            Шура обняла братишку и наклонилась, чтобы поцеловать, но натолкнулась на тихое безразличие, которое испугало её ничуть не меньше, чем в тот его первый интернатовский день.
            - Павлуша, здравствуй! Ты меня узнаёшь?.. - с сомнением спросила Шура.
            - Узнаю... Здравствуй... - последовал бесцветный ответ, ничуть не рассеявший Шуриного беспокойства.
            - Так кто же я?
            - Моя сестра Саша... - с трудом, словно подчиняясь чьей-то команде, проворачивал Павлик знакомые слова.
            - Может, вы с ним погулять хотите? - спросила женщина в белом халате.
            - А что, можно? - ухватилась Шура за спасительную соломинку. Ей казалось, что сама она здесь задыхается, и ей хотелось, как можно скорей увести отсюда и брата.
            - Да, можно... Здесь за нашим корпусом детская площадка есть... Вот там и погуляйте с часик... Только, смотрите, на обед не опоздайте... Сейчас я его одежду вынесу... - и женщина повернула ключ в незаметной маленькой двери, за которой оказалась небольшая раздевалка.
            Пока Шура надевала на Павлика пальто, шапку, туго завязывала шарф, всё время стараясь что-то весело говорить, брат стоял молча и неподвижно, безвольно опустив руки и не мигая глядя сквозь запертую железную дверь.
            - Павлуша, а почему мальчик в палате к кровати привязанный лежит? - словно от кошмарного сна не в состоянии избавиться от увиденного, спросила Шура, лишь только дети оказались на крыльце, и дважды щёлкнул ключ за закрытой за ними железной дверью.
            - А он всё летает... - буднично ответил братишка.
            - С кровати, что ли, падает?
            - Да не-е-т!.. Вот так... - и Павлик, подняв руки в стороны на уровне плеч и часто перебирая ногами, побежал по снежной дорожке, словно самолёт крыльями, плавно покачивая руками.
            - Играет, что ли? - удивленно спросила Шура.
            - Играет... - по-стариковски вздохнул и снова замолчал мальчуган.
            - Павлуш, а тебя к кровати не привязывают? - с ужасом спросила Шура.
            - Не-е-т... Я не играю... - вяло, словно в полусне, отвечал малыш.
            - Да-а... Ты и дома то играть не очень любил... Ты же у нас мальчик серьёзный... - присев на корточки и взяв братишку за обе руки, бодро говорила Шура, стараясь растормошить брата, вывести его из этого полусонного состояния.
            - Кто не слушается, тому уколы делают... - словно продолжая свои мысли, медленно говорил Павлик.
            - А тебе не делают?
            - Не-е-т... Я все таблетки всегда пью... Я их не выбрасываю... И не плачу... - и он снова тяжело вздохнул.
            Шура обняла братишку и, с трудом сдерживая слёзы, сказала:
            - Ну и молодец!.. Ты потерпи немного... Тогда тебя скорей выпишут... А я к тебе в следующее воскресенье снова приеду... Смотри, что я тебе привезла... - и Шура, смахнув рукавичкой снег, высыпала на скамейку перед братом яблоки, конфеты, пряники...
            - Только в интернат я больше не поеду... - не притрагиваясь к подарку, твёрдо проговорил Павлик, и Шура с удовлетворением снова почувствовала в нём своего своенравного и упрямого братца.
            - Хватит с тебя интерната... - обрадованно заговорила девочка. - Дома будешь жить... Только придётся тебе бабушку слушаться... Маме-то с тобой заниматься некогда... А теперь, хочешь, я тебе сказку расскажу?.. Твою любимую, "Конёк-горбунок"?..
            Сидеть было холодно, и Шура, взяв братишку за руку, кругами ходила с ним по утоптанным снежным дорожкам вокруг небольшого больничного скверика и, стараясь отвлечь его от реальности, наизусть читала сказку Ершова.
            - Не надо было маме им мою записку показывать... Они говорят, раз жить не хочет, значит лечить надо... А я просто домой хочу... - едва стихли последние стихотворные строчки, проговорил Павлик, и губы его задрожали...
                ...
            В ту зиму в интернате снежный городок семиклассников не был лучшим, а Гулявцева ни разу не участвовала в его "строительстве", как, впрочем, и во всех лыжных прогулках и кроссах. Каждое воскресенье она ездила в больницу к брату...