Они видели Москву

 ОНИ ВИДЕЛИ МОСКВУ.
  РАССКАЗ. На конкурс фонда ВСМ "65 лет со Дня Победы".
  Стефана Тофара мобилизовали в Красную Армию в сентябре 1944 года, сразу же после того как Красная Армия вошла в Бессарабию и Буджак. До этого служил в румынской армии, так как румыны считали молдаван своими, румынами. К счастью, на советско-германский фронт не попал, ибо там всерьёз воевали с Красной Армией призывники-срочники, и многие из них полегли и под Одессой, и в Крыму и даже под далёким Сталинградом... Так что не про него была грустная песня румынских крестьян в солдатскиз шинелях: "Ла Одеса - ну ла коса"("На Одессу - не на костьбу". (Имеется ввиду радость здорового и приятного крестьянского труда в поле, сенокос, жатва, полевые работы вообще).Румынским солдатам и в самом деле было непонятно, за что они погибают в снегах под Сталинградом, но к Стефану судьба оказалась более благосклонной: сорок четвёртый год встретил в самой Румынии, во второстепенных дивизиях, даже Ясско-Кишинёвская операция его никак не затронула, а затем под давлением Советского правительства молдаван, да вообще всех бессарабцев, отпустили домой.
  Но и для Советской власти молдаване были своими, и их после повторного освобождения Бессарабии не спрашивали, хотели они на фронт или нет. Мобилизовали, и всё. Не хочешь - расстрел. Были и такие и среди молдаван, которые попрятались в местных плавнях и переждали войну, но то были  считанные единицы. Двое из ста, не более. А что, среди русских не было трусов? В тылу, где-нибудь собственно в России, таких русских, так называемых дезертиров, тоже хватало. Но не об этом речь. И вообще, как говорится, как в семье не без урода, так и "не без этого".
  Оставим такие "тонкости", как "а кому охота умирать?", " не все были такими, как Зоя Космодемьянская и Александр Матросов"". Не об этом речь, а  о реальном мужестве, не показном, когда прекрасно понимаешь, когда даже знаешь, что тебя убьют, всё равно должен по приказу командира встать, выйти из окопа и идти в атаку или выполнять приказ... Стефан был именно таким солдатом, - из того подавляющего большинства, которое воевало честно и мужественно, - провоевал весь отстаток войны в стрелковой дивизии, дошёл до Силезии. Был ранен в ногу, но удачно - ниже колена и в мякоть, подлечили в госпитале - и снова на фронт. Как тогда все фронтовики знали: взяли на фронт - воюй, пока не убьт. А если ранен и попал в госпиталь - "подлечат малость - и снова на фронт, пока не убьют", как невесело шутили сами фронтовики. А как иначе в то суровое время? Ведь уже через три недели даже не хромал... Если каждого спрашивать, хочет или не хочет воевать, что будет?.. Уже в Силезии был засыпан землёй после артобстрела, но опять повезло - не просто живым остался, но снова очень быстро поправился. Повезло, дожил до Победы... И Стефан не жалел в мае 1945 года, что не дошёл до Берлина и не брал столицу фашистского зверя. Главное - жив остался, и будет жить до старости!.. Даже позже, когда после войны не хуже других видел, что начальство, да и "кто может, пронырливее", наживаются", "стали кулаками", как про них говорили, всё равно не завидовал так, как те, кто не прошёл войну и не мог довольствоваться малым...
  Имел, конечно, медали,но не более того, не был орденоносцем. Может, и оттого, что скромный был, молчаливый.
  Но рассказ, собственно, не об этом...
  В сентябре 1944 года везли на фронт через Москву. Не доверяли, и эшелон сопровождали солдаты НКВ с автоматами и даже с овчарками.  Чтобы не разбежались, из вагонов никого не выпускали, охраняли, как пленных или заключённых. Смотрели из зарешёченного окна вагона  на пустынную привокзальную площадь. Тогда Стефан ещё плохо знал русский язык (постепенно научился, как дай бог каждому), а тогда, подойдя к вагонному окну, думал на родном языке: "Капитала русулуй" ("Русская столица")... Да что там увидишь, да ещё в сумерки и ночью? Даже не знали, на каком вокзале стоял их эшелон... Так что  Стефан побывал в Москве скорее символически... Уже в конце операции "Багратион" дивизия, в которой служил и Стефан, добивала гитлеровцев в Белоруссии...
  До 1949 года вообще не демобилизовывали, заставили служить в Германии. Потом часто жалел: лучшие годы жизни пропали в армии! Даже перед женой вздыхал, а не только перед односельчанами. А жена успокаивала: "Да не о чём жалеть! У нас такой голод был в сорок седьмом году!" - "Да,- после некоторого молчания серьёзно ответил Стефан. - В армии хоть кашу давали, а в Германии ещё в войну поел досыта. Немцы и тогда хорошо жили". --Делились, радовались, что освободили их от  этого Гитлера",- наивно сказала жена. -"Кто делился?-  негромко засмеялся Стефан. - Кто их спрашивал? Пока были в Польше, командир нас сдерживал: ребята, нельзя! Вот войдём в Германию, тогда будем делать"...
  Женился,собственно, поздно, в сорок девятом, уже тридцатилетним человеком. Без любви. Тогда было не до этого. Не зря многие десятилетия спустя люди говорили:"как будто не знаешь, как тогда женились". Но жена и не была противна.
  Голод кончился, но всё равно жилось трудно. На рынке, с сорок девятого года, правда, находились и кукуруза, и пшеница, и лук, и даже подсолнечное масло, и простые люди были рады и тому, что выжили и могут поесть досыта хотя бы самой простой пищи...
  Работал в колхозе - больше было негде. И тогда было так же, как и сейчас: кто как устроится в меру своих возможностей, здоровья  и способностей и образования, тот так и жил. Все не могли быть начальниками, хотя было немало и таких среди фронтовиков. А лет через десять или чуть больше, постепенно оттесняя с руководящих должностей даже способных, но зачастую малограмотных ветеранов, власть в колхозе брали более сильные люди, те, которые и пороха не нюхали, но, когда выросли, тоже захотели пожить, - а кто знает, может, они как раз были и более достойны, ибо были более образованными, даже со специальным сельскохозяйственным образованием, " с техникумами и институтами", как тогда говорили. А не все ветераны стремились стать дипломированными агрономами и зоотехниками,-для этого надо было и способностями обладать, а Стефан и сам себе признавался, что и в звеньевые не годится... Был другой фронтовик, увы, не доживший и до двадцатилетия Победы, Ион, одноногий, так тот и в самом деле справлялся с обязанностями звеньевого, и не только потому, что  грамотным был, окончил когда-то семь румынских классов. Кстати, его дети позже все четверо окончили техникумы, а младшая дочка и сын - даже институт и большим начальником стал!.. Видно, это тоже не всем дано даже в благоприятных условиях...
  Стефан тоже вырастил троих детей. Главное - все трое были здороыми и крепкими. Сын после седьмого класса(тогда была семилетка) уехал в Бендеры, где в конце концов стал наладчиком ткацкого оборудования. Старшая дочь уехала к брату, который в первое время поддержал её, даже разрешив пожить у него. Лишь младшая осталась в колхозе.
   А Стефан с женой оба вышли на пенсию, и в семидесятых годах в колхозах уже платили достаточно, старуха, первой вышедшая на пенсию (в пятьдесят пять лет), получала уже сорок шесть рублей пенсии, а дед  и боле того - сорок восемь! Иные колхозники, вышедшие на пенсию при Хрущёве, получали нищенскую пенсию в двенадцать рублей, - конечно, им было обидно. Тогда, вплоть до Брежнева, никого не интересовало, что человек всю жизнь честно проработал в колхозе. И пиши-не пиши, хоть в "Правду", хоть в Верховный Совет СССР, - бесполезно! Только после Двадцать третьего съезда в 1970 году наверху решили, что, наконец, надо дать возможность и колхозникам пожить. Сам Брежнев заявил с высокой трибуны съезда, что партия всегда хотела, чтобы народ жил лучше( выходит, и при Сталине объективно - хотела), а теперь и возможность появилась улучшить жизнь народа без ущерба для обороноспособности страны... К тому же Стефану с женой хватало сил держать и шестерых овец. Так что своё мясо было. И приусадебный участок был довольно большим, как почти у всех сельчан. А эта своя земля "под боком", один вид которой обычно радовал колхозника, оствавшегося собственником в душе, всё же на старости не только радостью, не только создавало иллюзию независимости и чувство хозяина, но было и настоящей головной болью. В селе некогда отлёживаться, там, в отличие от города, надо вставать в пять часов и начинать работать, если хочешь что-то иметь. Работа никогда не кончалась - ни в в колхозе, ни дома. Пока работали с женой в колхозе, даже зажиточно жили: немного дадут на трудодни, немного себе возьмёшь то зерна, то корма, то кукурузы из уже разбогатевшего. во всяком случае- не нищего, колхоза, когда что-нибудь подвернётся (лишь бы бригадир и другие начальники не видели), -глядишь, жить можно - и несколько десятков кур, и уток можно было держать. Действительно, и того, что было, иногда есть было некому. И деньги были, пусть и небольшие, - в селе было некуда тратить. А вот после выхода на пенсию стали жить похуже, - не то чтобы плохо, но поскромнее. Тогда всё так было устроено, что каждый в известном смысле и в самом деле работал на себя, и давно не было такого, как "в старое время", когда, скажем, у человека была своя земля, мог поддержать и неработающих, даже непутёвых и болезненных или нетрудоспособных  родственников,- при Советской власти всё стало иначе: один день не работаешь, и, считай, уже нечего есть, если нет пенсии. Вот как было устроено. И человек был хорошим для начальства и общества, пока работал, а как переставал работать, и не только по болезни, но даже по старости, - всё, оказывался никому не нужным, второсортным человеком. Назначали пенсию и про человека как бы забывали. Обычно прежние заслуги в расчёт не принимались. Даже председатель колхоза пил вино из колхозного винпункта именно до тех пор, пока был председателем, а потом... ходил в чайную выпить "сто грам"... Хотя бывшему председателю иногда и в винпункте не отказывали, но тоже ... "никто не видел и никто не знал"... А всю жизнь проработавший, скажем, скотником или электриком, так тот даже и не совал свой нос в колхозный винпункт... А ведь у экспредседателя и пенсия была почти астрономическая по тем временам и с точки зрения колхозника  -  сто двадцать рублей! Что говорить о простом колхознике?.. Сорок пять - пятьдесят рублей пенсии, больше не давали. Редко совсем - восемьдесят, девяносто, а то и сто рублей - наиболее крепким, старательным. А то и по блату!
  Овечек держать Стефану оказалось под силу и после того, как стал пенсионером,- травой и сеном было легче запастись, а прожорливые куры и утки требовали зерна, корма! И не один Стефан ходил к председателю просить: выпиши мне зерна для птицы... -"Нету! - тут же выкрикивал в ответ молодой председатель. И как бы опрадывался чуть-чуть: - Где я тебе возьму? Вас, ветеранов, много, а колхоз один!" Все знали, что своим председатель выписывал, да и самого себя начальство не обижало,  - для кого и не было, а для главных агрономов, зоотехников, бухгалтеров, да и многих специалистов помельче, всегда находилось... И брали больше, чем выписывали,и "никто не видел, и никто не знал", и ничего не докажешь... Наиболее проницательные давно догадались, говорили друг другу доверительно: "Для него есть,а для тебя нету, и всё". И всё же простые колхозники наивно думали: это у нас так, а где-то - не так, а хорошо, лучше, справедливо, больше порядка!..  Вроде бы и церковь в селе была давно закрыта, а иные начинали думать и говорить в узком кругу: "Да какая там справедливость?! В Библии сказано, что правды на земле никогда не было и  никогда не будет!" А когда жена сказала, морщась: "Ла ной нус оамень, ла ной сынт кыний",("У нас не люди, у нас собаки"(то есть начальники - собаки, плохие), Стефан, фронтовик, от неожиданности сначала растерялся, но затем кивнул: "Так! У нас не коммунисты, а воры!" Наивный провинциал!..
  И всё равно не бедствовал. Более девяноста рублей пенсии на двоих! На девяносто рублей можно было купить четыреста пятьдесят булок серого хлеба. Разве два старых рта, старик со старухой, съедят столько за месяц?... Буханка добротная, полновесная, около килограмма. А к хлебу всегда что-то было. И хлеб в магазинах в общем был. Разленились, ждали на готовом, на магазин надеялись! Обленились, ибо и жизнь лёгкой стала, а не только оттого, что у человека всё отняли, сделав колхоз. Забыли люди, как в старое время вроде бы и вольно было, а тяжело жилось, сами пекли хлеб на неделю, а тут - готовый в магазине. Да и войну пережили - им ли обижаться?.. Кто не вернулся с фронта и лежит в земле сырой - разве тем лучше?.. К тому же и в райцентр хватало сил съездить время от времени. И дети с уже подраставшими внуками навещали по разным причинам. Было и радио, и телевизор, правда, дешёвый, за сто семьдесят рублей. Почти сразу купили, как только в селе появилось электричество, летом 1967 года.
  Стефан имел и льготы на проезд в транспорте. Правда, на старости лет уже не слишком хотелось далеко ездить, говорил детям и уже что-то понимавшим внукам: "Вы приезжайте, а я уже не могу".
  И приезжали. И давно самостоятельные дети вроде бы зарабатывали намного больше, чем совместная пенсия "деда с бабкой", но тем не менее не только никогда не отказывались набить сумки вкуснейшей домашней провизией, особенно бараниной, да и крашеными яйцами, калачами и куличами, которых бабка прекрасными пекла,  - ясное дело, и ради этого приезжали и "уважали и даже "любили"!.. Мол, много ли вам, старикам, надо, а мы  городе где достанем такую прекрасную баранину?.. Детям ещё хватало сил возражать, но разве симпатичным родным внукам откажешь?.. Особенно любимому внуку в Бендерах. Весь в деда! Такой же ширококостный, с большими руками и ногами. Дочь испугалась: такие ножищи большие! В школе над ним смеются! Хорошо, что ребёнок не понимает и не обращает внимание на свою внешность... Ой-ой-ой, что будет, когда вырастет и начнёт понимать?.. А опытный дед рассмеялся: ничего страшного, раз ноги большие, значит, высоким вырастет - радоваться надо, а не печалиться!..
  Так и жили дед с бабкой, точнее, доживали свой век. Главное -здоровье...
  В 1975 году, в связи с тридцатилетием Победы,  районные власти ещё раз вспомнили о ветеранах, и Девятого мая организовала для них встречу в районном Доме культуры  - с оркестром, со столами - была и выпивка, даже шампанское, и закуски - и ветчина, и сыр голландкий, и хороший лимонад. Находили и тогда, и неплохо огранизовывали, когда хотели... В 1975 году  хватило денег не только на открытие памятника Неизвестному солдату в городском парке у вечного огня, но и на то, чтобы хотя бы на несколько часов уважить ветеранов... Голодных в стране вообще не было, но многие такого разнообразия и в самом деле никогда не видели. Глаза разбегались: ого, здесь...
  Стефан как раз вышел на пенсию, так что охотно поехал - ни от кого уже не зависел. надел свой лучший костюм за двести рублей(это как сейчас, наверное, двенадцать тысяч рублей или почти три тысячи украинских гривен, и довольно дорогие кожаные туфли Стефан надел (правда, и туфли, и тем более - такой костюм был один на всю жизнь, и был куплен много лет назад для того, чтобы не выглядеть пугалом на свадьбе сына, - и до этого дешёвых штанов было несколько пар, были и туфли на лето, и сапоги на зиму, и зимняя одежда была, даже добротная шуба - дублёнка (не всё же только детям и внукам?..)
   За столиком оказался одетым чуть ли не лучше всех. Разве что ещё несколько из собравшихся ветеранов смотрелись не хуже. У многих ради такого события нашлись и белые рубашки, и даже дорогие костюмы... Тогда было как раз то благополучное время, когда прилавки в райцентре и в самом деле не были пустыми, да и селу кое-что перепадало. "Жизнь лёгкой стала, не зря воевали!"- поверили и ветераны... И у вечного огня, и позже, был и первый секретарь райкома, - он открыл застолье, так сказаить. Речь "толкнул" при открытии памятника неизвестному солдату, а перед застольем вёл себя нарочито просто: как бы свой человек! А что, он  не понимал, что нужно фронтовикам и чем заняты их мысли, когда увидали красиво обставленные столы с явствами и особенно с горячительными напитками?.. Сам первый, как его называли, не воевал, конечно, в войну ещё "под столом пешком ходил". Невысокий, даже низкий человек средних лет, был одет нарочито просто, так как заранее знал, что лучше не выделяться, ибо у иных ветеранов и хорошего костюма всё же нет даже в наступившее благополучное время, а едва нашлась просто чистенькая одежонка...
  Многие прослезились ещё у вечного огня... Тогда Стефан и обратил внимание на одного крупного, уже немного ссутутличшегося человека, который проговорил, вытирая глаза:
  - А всё это мы завоевали!..
  Был одет беднее Стефана (что делать,как говорится, кто как может, так и живёт), но на  груди и в самом деле сверкал ордел Красной Звезды, а не только медали!
  До этого Стефан видел его мельком, случайно, в автобусе,- пасажир, и всё. Может, и этот вереран узнал Стефана?.. Но до сих пор они оба друг для друга ничего не значили.
  За столом случайно оказался именно с этим плотным и рослым, но сентиментальным человеком, тем самым, который плакал и сказал у вечного огня,  и не стеснялся своих слёз, как баба: "А всё это мы завоевали!.." До этого видел мельком, в автобусе, когда ездил в райцентр, - район и сам райцентр - не столица и не миллионный город, но всё равно люди односельчане друг друга знали,- всегда так было. Сейчас только и узнал - Демук Пётр Леонидович, из соседнего украинского села. Быстро познакомились, почти по-фронтовому.
  Теперь, за столиком с явствами и напитками, Демук ещё раз опустил свою крупную красивую голову, пусть и с заметной плешью, с поредевшими седыми волосами, - лишь всмотревшись, можно было догадаться, что когда-то они были тёмно-русыми...
  - А всё это мы завоевали,Степан!- снова без стеснения заплакал Демук,и, несомненно, не только водка плакала...
  - Да, есть что вспомнить, - сначала из вежливости сдержанно ответил Стефан.
  А Демук не успокаивался, слишком расчувствовался, и, конечно, не только водка плакала:
  - Что было под Москвой!.. Тому, кто не воевал, не понять!.. Вот такие, как я отстояли Москву! А теперь в Москве и Олимпиада ожидается! Снова на весь мир столица нашей Родины прогремит! Ещё больше прославится, чем раньше! А если бы не мы, а, Степан?.. Эх, Москва, Москва!.. Я её видел, да толком ничего не понял! Я не хочу сказать, что я лучше других фронтовиков, но не скрою, участвовал в параде седьмого ноября сорок первого года. Тогда только и удалось побывать в Москве, да и то поневоле, в строю! И сразу - на фронт! Спасибо, что Красную площадь хотя бы мельком увидал... И сколько ни смотрю документальные фильмы, сколько ни вглядываюсь, ну никак не могу увидеть себя на том параде в сорок первом! Раз показалось: вон тот я шапке вроде бы я и есть, а потом опять начинаю сомневаться: может, я, а может, и не я?.. Мы тогда не думали не только о том, что нас снимают, а вообще не думали, что вернёмся в войны живыми!.. Не до славы нам было.. Но всё это было, Степан!..
  И Демук сначала всхлипнул ещё сильнее, но затем вытер слёзы и, ещё раз взглянув в глаза молчаливого Стефана, вдруг уловил его заинтересованный и, главное, понимающий вгляд! Что могло быть приятнее для мужчины-фронтовика!
  Может, Демука дома недостаточно понимали, некому было в текучке будней излить душу?.. Учителем был (не исключено, что именно  поэтому и одет был хуже Стефана, а не только потому, что был всё же непрактичннее), а детям в школе, как  перед взрослыми, не изольёшь душу, не дождёшься от ребёнка такого же понимания, как от взрослого человека, и тем более - фронтовика...
  Стефан же заинтересовался при упоминании о Москве, ответил уже не формально, а охотно:
  - Тебе ещё повезло, ты хоть и в самом деле хотя бы прошёл строем по Красной Площади. -Говорил по-русски почти без акцента - именно на фронте Стефан выучил русский твёрдо, раз и навсегда. - А я вообще видел ту Москву только из окна вагона с решёткой. В сорок четвёртом году везли нас на фронт через саму Москву. Держали нас как пленников, под охраной, никуда не пускали, чтобы не убежали. Столпимся у окна и смотрим... Знали, что многие из нас скоро будут убиты на фронте. А что увидишь из того окна? Помню, пустой вокзал, да и ночью было дело, старались хоть что-то разглядеть, а не получалось. Толкались, даже переругивались: дай и мне посмотреть, отодвинься!.. Так  ничего не поняли от той Москвы.
  Два раза сказал -"ту Москву", затем - "от той Москвы",- русский сказал бы просто - Москва!.. Но разве это было главным?.. Да Демук и не обратил внимание на такую мелочь,- учитель черчения, не настолько учён был и силён в филологии... Педтехникум еле кончил заочно... Не поинтересовался, почему везли на фронт именно через Москву - значит, так надо было!..
  Демук  уже перестал плакать и сдержанно ударил большим кулаком по столику. Сдержанно, ибо был  всё же более-менее интеллектуален - учитель, как-никак, пусть всего лишь рисования и черчения. Образование не позволяло чертить что-то в каком-нибудь крупном конструкторском бюро.
  - Но всё это было, Степан!- воскликнул Демук. -  И всё это история, и  это мы участвовали, Степан, а не кто-то!- Слёзы, пусть и стариковские, уже высохли. На лице - гордость: - Я вот этими граблями ,- показал свои большие и, видимо, когда-то сильные руки,- сколько языков взял?..- Служил в полковой разведке. - Сколько часовых я снял?.. Подкрадёшься сзади, с ножом, мгновенно берёшь его, фрица, левой рукой за рот, чтобы не успел вскрикнуть и разбудить своих, а правой - нож в горло, и был фриц и нету его... А что делать  -война!.. Трижды ранен, две раны ножевые, а осколок в лёгком до сих пор, а кто меня ранил? Тоже какой-то фриц, которого я в глаза не видел и никогда не увижу!.. После Москвы был и Сталинград, и по три дня ничего не ели в бою, да мало ли что было, а я живой остался! До старости дожил! Поел досыта! Сын и дочь давно вырастил и воспитал! Что ещё надо?..не зря, выходит, жил на свете! Жалею, конечно, что так и не увидел Москву по-настоящему! То война, то голод, то ещё что-то, то денег не было на билет до Москвы!.. Мы только сейчас начали жить хорошо! А куда уже поедешь? Я до райцентра еле добрался, куда уж мне трястись до Москвы?.. Что ж, будем смотреть Олимпиаду по телевизору! Спасибо и на этом на старости год! Нас в Москве никто не ждёт! И путёвку не дадут! Глушь есть глушь!
  - Куда уж нам? - тут же понимающе отозвался Стефан. - Я дальше Бендер после войны вообще нигде не был, даже в Кишинёве и в Одессе ни разу не был - какая из меня Москва?.. Отвык ездить! Ещё потеряюсь в той Москве, боюсь сам ехать, а помочь некому. Дети есть, а что дети?.. У них свои заботы... Мы с бабкой для них хорошие, пока можем по хозяйству и позволяем им сумки набивать, особенно мясом. А попроси, чтоб был хотя бы кто-то из них сопровождающий - сразу откажутся. Заранее знаю, что скажут, поэтому и не прошу: а, зачем тебе та Москва? Мол, зачем даром деньги тратить? Отдай лучше нам да внукам, если у тебя и в самом деле есть какая-то копейка... Да и кто, мол, нас отпустит с работы?.. Или, мол,держи сбережения на свои с бабкой похороны... Может, такое и не скажут,постесняются, а всё равно имеют и это ввиду... Заранее знаю, что откажутся поехать со мной в Москву, даже сейчас, а не то что в год Олимпиады,- там в том году, наверное, такая суматоха будет, что и молодой человек не захочет поехать. Москвичи, и то не все достанут билеты, а куда уж нам? В нашем возрасте бегать, покупать билеты... Нужно иметь связь, блат, а откуда у меня?.. 
  -Доживём ли, Степан, чтобы заранее покупать! - вырвалось у Демука. -  Ещё целых пять лет! А если доживём, так и в самом деле будем смотреть Олимпиаду по телевизору. Не судьба нам, Степан, увидеть Москву по-настоящему! Да уже и не хочется! Что повидали в молодости, в том числе и на фронте, то и нам и осталось. А сейчас покоя хочется! И вкусненько поесть, да и выпить! Всё уже, прошло наше время!
  Постскриптум. Демук умер всего через год, не дожив и до шестидесяти одного года. Может, тяготы войны сказались, но к тому же и спился, глушь есть глушь, но, видимо, чувствовал, что мало осталось жить, а потому решил: чем больше съешь и выпьешь, тем лучше. С собой ни цари, ни министры на тот свет ничего не взяли, а не то что простые люди... Еле нашли приличный костюм, чтобы похоронить.
  Стефан Тофар прожил семьдесят пять лет, и в 1991 году успел искренне проголосовать за сохранение Советского Союза. И жена его, ещё бодренькая старушка, голосовала за Союз. И старший, совершеннолетний внук.
  И даже не знала она, эта молдаванка по-национальности баба Надица, что и жена украинца Демука, тоже украинка, как и её покойный муж, тоже убеждённо голосовала за Союз. Как, впрочем, и её дети, и даже ставшие совершеннолетними внуки, у которых тоже была своя голова на плечах. И своё мнение. И хотя прошло столько лет, нет никаких доказательств, что все эти люди, дети и внуки ветеранов, пусть и постаревшие, изменили своё мнение...