Моль в головоломке 1

Накануне этого ночного дежурства мне приснился сон. Будто вижу я пустую комнату, посредине на табуретке сидит, сгорбившись, человек…

Нет, нельзя так говорить. Ведь если говорю человек, то это значит, незнакомый, неопознанный, ну, просто «какой-то», – какой-то человек сидит, – а это не так, потому что сидит мой двоюродный брат, но это и друг моего детства Куся. Вот почему я сначала сказал «человек», потому что как же тут сказать? И брат, – и Куся? Но сидит-то одно лицо. Во сне я вижу одного-единственного человека. Просто, это как бы и брат мой, и друг моего детства, которого я не видел уже тринадцать лет. Вот почему я сказал «на табуретке сидит, сгорбившись, человек».

Достоевщина какая-то у меня вышла, пардон.

В кое веки я устроился на работу, сторожем одного учреждения. Странное состояние. Работа ещё не стала рутиной, но уже не щекочет нервы новизной… А сегодня… Честно говоря, я накануне сильно злоупотребил водкой с приятелями и чувствовал себя ужасно. На душе ворочалось что-то липкое и мерзкое.

Вечером я принял пост и, дождавшись ухода последнего сотрудника, с облегчением запер обе двери просторного стеклянного тамбура, внешнюю и, соответственно, внутреннюю. Обернулся – и сразу мысленно увидел всё здание – этажи, коридоры, широкие лестничные пролёты, лифты, замершие в своих чёрных шахтах, как снаряды в стволах пушек… И десятки запертых кабинетов и залов. Не такое уж большое здание, но для одного человека многовато.

«Всю ночь», – тихо сказал я (такая у меня сложилась традиция, ритуал), и прислушался к своим ощущениям. Ничего. Только тошная скука и предчувствие того, что морально мне будет ещё хуже, если я сейчас же не…

Оглушительно запел мобильник, так что я вздрогнул. Это был Рощук, мой знакомец, который всё агитировал меня начать играть в теннис. Дескать, всю тоску снимет как рукой, и здоровье будет ого-го (он очень в серьёзных отношениях со здоровьем). Некоторое время мы с ним вели виртуальный бой. Он снова упрашивал меня начать учиться играть (прямо завтра!?!), а я кое-как отбивал его быстрые, креативные атаки. В первом сете выиграл, пожалуй, Рощук, потому что стал угрожать мне раками и язвами. Но я взял реванш. Объяснил ему, что, потраченное на теннис время можно использовать не менее эффективно, например, уделить его маленькому сыну. Или родителям. В общем, он от меня отстал.

Я вздохнул, спрятал телефон и побрёл в свою каптёрку. «Голову ты морочишь, блин…»

И вот этот сон, который мне приснился накануне. «Человек» (как же мне его называть?) крутит в руках головоломку, тоже какую-то странную, я не могу разобрать, угловатая, шарнирная, что ли, что-то в ней смещается от давления его пальцев, со щелчком входит в какие-то пазы, переплывает на другую сторону и опять вщёлкивается… В общем, хрень какая-то непонятная, но во сне я уверен, что это именно головоломка.

Да! И главное, не понятно, а где, собственно, я? Потому что я вижу «его» (Кусю?), вроде, ан фас, вижу его наморщенный лоб и ресницы опущенные, – и, в то же время, я наблюдаю брата (?) как бы сбоку. Я в этом уверен, потому что хорошо помню, что мне видно запачканное чем-то плечо (побелка? мел?), точнее, не плечо, а возле лопатки.

Помню, я проснулся. Прокрутил сон в воображении. Вот же чушь! Повернулся на другой бок и заснул.

И мне опять приснился точь-в-точь такой же сон. То есть, ЭТОТ же самый сон. (Кстати, а есть ли разница?)

В каптёрке, когда я включил тусклую лампочку под потолком, мне стало уже совсем невмоготу. Словно завтра меня казнят, и в этой камере я буду ждать до рассвета неминуемой смерти. Я вдруг отчётливо вспомнил могилу родителей. Что я ощущаю? Ничего. Словно никогда их и не было. Разве это нормально? Нет. Значит, надо как-то изменить себя, что-то должно отзываться во мне, когда я их вспоминаю. Изменить? Как? Не знаю. И что делать? А хрен его знает. Тебе всё равно? Да. И это, по-твоему, нормально? Нет.

«А не пошёл бы ты!.. – крикнул я кому-то, ставя на стол сумку, – …играть в теннис!»

Мой голос тоскливо звонко отозвался в тесной каморке с оштукатуренными стенами. («Это – ваш флэт, Геннадий Филиппович, здесь вы можете попить чайку.») Поджелудочная железа пятиэтажного здания. Странно, но пока я НЕ хожу по вестибюлям и площадкам, они будто бы распирают меня изнутри… Когда я не в коридорах, то они – во мне. Нужно побыстрее сделать обход.

Я достал банку зелёных оливок без косточек, чипсы со вкусом бекона, четыре пакетика кофе, бутерброд с салом, фунтик конфет и две бутылки портвейна.

«Напьюсь», – веско предупредил я «всех». Эту фразу я давно репетировал, с самого утра, когда, вытряхивая из памяти идиотский сон, уныло ожидал дежурства. «Все» промолчали. Плохо я репетировал.

Этот экзерсис меня капельку потешил. Я даже криво улыбнулся, откупоривая бутылку в маленьком подсобном помещении огромного дома с множеством комнат и разноэтажных коридоров.

Тоска не ушла. Но приобрела философский оттенок. Я косо прислонился к стене (к холодному старому календарю с пожелтевшей блондинкой) и, обессилено съехав задом на скрипучем топчанчике, предался детским вопросам.

Зачем жить? Ради удовольствия? (Собственно я так и живу.) Но это не доставляет мне ощущения полноты жизни. Насвистывание вместо филармонии, онанизм вместо секса. Что ж, и невинная игра с собою, и насвистывание в парке любимой мелодии – вещи милые, приятные, но какие-то вторичные.

Я живу. А зачем? Не хочу так! А как? Ну… Надо жить. Почему надо? Вот ползёт таракан (здоровенный, гад), ему такие вопросы, как, впрочем, и любые другие, не интересны.

В чём его жизнь? А) он ищет мои крошки; Б) старается избежать гибели (куда, куда, родной, а ну-ка, сюда!..). Но я же не могу так жить. Мне нужно знать зачем.

Вот так и мы…

           В поле боли как овечка –
           Божьих замыслов пылинка –
           бродит сердце человечка,
           ищет сладкую былинку... 

Говорят, жизнь это дар. Рощук мне подарил свою теннисную ракетку (он себе купил другую, ещё дороже). Но я не люблю спорт. Вот вчера вечером я, пьяный, сидя в одних трусах на кровати, держал в руках эту ракетку, щупал её, рассматривал, щурясь с видом знатока. Дорогая, изящная, лёгкая. Любо-дорого глядеть. Хотя, есть у неё один серьёзный недостаток. Она мне не нужна.

Нужен ли я сам себе? Нет. Что делать с этим «даром»?..

Я должен быть нужен кому-то другому! – эта мысль оживила меня. Я резко распрямился, вскинув глаза к желтоватому потолку и пронзив мудрым взором молчащие этажи и тёмные комнаты. Да! Образно говоря, подарить эту ракетку тому, у кого её нет, или у кого она сломалась, а денег купить новую – нет. Не все ж Рощуки, ёлки-светёлки.

Хорошо. Нужен ли я своим близким, друзьям? Вроде, да. Похоже, они рады, что я есть на белом свете. Не то чтобы они… э-э… просто «не возражают» (есть, мол, Гена, ну, пусть, мол, он и будет), – они действительно радуются мне. По крайней мере, так выглядит.

«Таракан упал в стакан», как писал какой-то безумный поэт в начале ХеХе-века. Точнее, я накрыл его стаканом.

Гена никогда не убивает тараканов по беспределу, как большевик. Он изолирует тварь, и затем проводит над нею суд. Вымышленные им адвокат и прокурор честно состязаются в аргументах (пока я привлекаю на помощь всю свою обширную, но дырявую весьма эрудицию на счёт степени вредности и/или безвредности «чорних тарганів»), – и только потом выносится вердикт. В основном, – очередной таракан приговаривался к смертной казни; через раздавливание. Путём кратковременного, но резкого постановления на него тяжёлого предмета или, в крайнем случае, наступления ботинком судьи.

Но в этот раз мне было лень придерживаться современной юридической процедуры. Я поднял стакан и самым феодальным образом отпустил чёрного, который живо скрылся под облупленным шкафчиком.

Здание обступило меня со всех сторон, как толпа – упавшего человека. Видишь только ноги, ощущаешь только тени, наброшенные на тебя внахлёст, но понимаешь: над тобою склоняются люди.

Коридоры ждут обхода. Коридоры. Коридоры. Коридоры ждут меня…

Итак, я опять пью. Повезло, что руководство не особо меня донимает. Сидит человек всю ночь в здании, как косточка в абрикосе – и хорошо. Я даже однажды привёл сюда одну свою подружку. (О ней, правда, вспоминать не особо приятно.)

Впрочем, я предполагал, что может быть точечный контроль за окнами, поэтому всегда обязательно совершал обход, который от меня требовали, и кое-где включал-выключал свет.

Я – сторож! Чудно! Но для этого ведь не нужна специальность. Нелепо бы звучало – ведущий охранник, или факультет сторожей нашего вуза, или вахтёр высшей категории. Кстати, это – моё юбилейное дежурство.

Вот Рощук – клерк в отделении банка. Недавно отдел возглавил. Говорит, что его скоро переведут в центральный офис, в Киев. И почему-то – верится. Выглядит он совершенно счастливым. И его многочисленные заботы – часть его счастья. Неужели только меня мучают эти болезненные вопросы?

«Кто ты по жизни?» – растягивая гласные и зажёвывая согласные, гнусаво протянул один гопник (я тогда еле отбился от него). Гопнику я, конечно, никак не ответил на этот вопрос, но именно это субкультурное понятие (когда имеется в виду не профессия, не достаток, не национальность) натолкнуло меня на интересные мысли… Я – поэт.

Карина Сергеевна! Где вы теперь? Помните ли своего самого странного ученика, в сочинениях которого вы смогли найти не только грамматический и каллиграфический кошмар?

А помните вот это: -

                Возникла ночь; часы остепенились.
                И мертвым притворился карлик дня...
                Постель белеет, бездной нас маня...
                Пусть нам приснится Тот, Кому мы снились. 

Вам этот стишок очень нравился.

Сны, сны… И что это мне Куся вспомнился? Полжизни прошло с тех пор!..

Как всегда, когда я вспоминал детство и Кусю, меня пронзил жгучий, раздирающий стыд. Я даже взор опустил, будто на меня смотрел кто-то. Смутный образ мальчика в зелёных шортиках… Волосы курчавые – как у барашка. Но ярче всего глаза… Они просто исполинские, они огромные… В них не обида. Изумление, очень сильное, потрясающее удивление в них…

Бабушка говорит, что самое ужасное, если тебя не простили за твою обиду. При всём моём почтении к бабушке, она ошибается. Да, ужасно, если не простили. Но ещё ужасней, когда ты даже попросить о прощении не можешь. Родители с Кусей куда-то уехали, увезли куда-то его. И кого я не спрашивал, мало кто даже помнит этого пацана… А уж тем паче – где он живёт теперь. (А если он жив здоров, то уже совсем не пацан… ЧуднО.)

Я налил полный стакан портвейна. Тараканья тюрьма (при несостоявшейся казни) выглядела утешительно.

- Они придут и заберут тебя, – громко и отчётливо произнёс кто-то в тишине моей каморки.


(продолжение следует…)

Моль в головоломке 2
http://proza.ru/2010/03/28/1411

Моль в головоломке 3
http://proza.ru/2010/04/02/1539

Моль в головоломке 4
http://proza.ru/2010/04/05/1226