А супруг помалкивал...

А СУПРУГ ПОМАЛКИВАЛ…
     Интересный случай был. Давнишний. Брат притаранил ко мне товарища по рельсовой службе. До этого осчастливив сумбурно – длиннющим телефонным звонком.  Мурлыкнув: на повестке дня запутанно-юридический факт - как раз чем любишь заниматься. В общем, незатейлива история. Туманна, как и потёмки наших грешных душ.
     На обширной летней кухне знакомимся. Молодого гостя представляют: «Анатолий Славкин». высокого роста. худощавый. Уселись за маленький уже накрытый закусью, столик. Выпили по чарке довольно злой, наверняка "палево» - сорокоградусной. Закусив, что Бог послал, обсудили драму. Славкин разрисовал её так.
             Возвращался домой с поминок родственника. Естественно, по-российски, хорошо выпимши. Решил по дороге навестить слесаря - электрика легковушек. И спутал типовые «хрущёвки». Как герой в отличном фильме Эльдара Рязанова «Ирония судьбы…» Настойчиво позвонил в знакомую многажды квартиру. Второй раз. Электрический звонок, будто на грех, испортился. Толик постучал в дверь кулаком. Тишина могильная. Только из  квартиры напротив вышел пьяненький мужичок. Молчком, пыхтя локомотивом, обхватил Славкина за туловище. Толкнул на грязный донельзя пол. Машинист шумно грохнулся, заохал, кое – как  встал. В ответ – "расстегнув фуфайку» – ребром ладони ударил незнакомца. Сосед лихоматом в ответ:
     - Вон, алкаш местечковый!
             Железнодорожник побрёл не спешно домой, утирая кровавые сопли.
             Утром объявилась родимая милиция. "Ты чо натворил?» Широкоплечий молодой, в веснушках, милиционер взял объяснение (в деталях). Удивлённо хмыкнул, глядя на разодранные брюки. Дорогую куртку в рыжих пятнах и грязи."Да-а-а..." Опрокинув стопку коньяка уехал восвояси на фирменном мотоцикле, заляпанном грязью.
     О, а затем повестка из народного суда. По иску о возмещении морального вреда. "За что?" – снедался  вопрос в оленних глазах машиниста.
          «В суд за правдой идти — себе дороже! Диплом Гарварда нужен...» Обсудили с гостем явные детали боксирования. Кое-что пришлось объяснить: статьи, нормы, моральный вред. Щекотно стало, даже очень. Сердечное прощание, обмен телефоно-адресами.
     Ознакомившись с кипой документов частнопрактикующий юрист врубился: совсем не так изложен вопрос. Слишком уж однобоко. Известный остроумец высказался: «В действительности   было иначе, чем на самом деле».
     И вот –  начало судебного заседания. У ответчика дрожат до неприличия руки. Голос, как только что из присыпанной могилы. Понять можно: суд-то первый в жизни.
     Истец изучал внимательно широкое окно, воробьёв, тополя. На  задаваемые вопросы – молчание. Казалось: заседание ему по барабану. За мужа томно отвечала чересчур бойкая супруга – Римма Дьячкова. Отчего-то вообразила актрисой Бернар местного разлива. Римма стоя заламывала худые руки. Пила тёплую воду из графина. Обмахивалась старым китайским веером и  шёпотом дерзила ответчику. От взгляда ныла печёнка.
     Представителю дали слово. Он сразу же вычленил из метлы бесспорное.
- Идёт работа суда, а не оперетта в захудалом театре. - Вести  необходимо корректнее, уважая таки Фемиду. И представлять  доказательства, а не эмоции.
- С чего моральный вред оценен именно в 15 тысяч?
- Я так захотела.
- Считаете: сумма равна нанесённому удару? Вновь неловкое молчание. "У защиты ответчика имеются возражения. К примеру,  не обоснованна сумма иска. Представленные в качестве доказательств бумаги юридически не законны. Ходатайствую о допросе следующих свидетелей. Приобщить ряд документов»…  "
     Далее начались юридические тонкости. Заумные вопросы председателя к сторонам. Весьма осторожные замечания пожилых заседателей. Эмоциональная речь с обвинительным уклоном прокурорской стороны. Ответные реплики защитника, участвующих сторон. Секретарь фиксирует в протокол  выступления. Типовой гражданский процесс, ничего не скажешь. Ерундистика до опупения. Скучная юридическая жвачка для понимающих людей.
     И вот, наконец-то, оглашено решение по делу. Заявленные требования удовлетворяются частично. Запрашиваемая истцом сумма уменьшилась более чем на треть.
     Вышли на крыльцо здания. Ветерок, жары не чувствуется. Достал каждый сигареты и жадно задымили, глубоко затягиваясь. Молча переглянулись.
- Доволен ли решением, - спрашиваю. – С тебя  магарыч.
- Не совсем.  Это «герой» процесса. - А что такое? "Я не вытяну даже эту сумму - отвечает. – Думаете, на жалость  бью? Выплачиваю ежемесячно пай за квартиру. Трое ребятишек-учеников. Жена – училка начальных классов. Сами знаете, как платят им в настоящее время. Нужно что-то ещё придумать!"
- А чего мозги сушить, ведь не шахматы, - отвечаю. – По закону можем направить кассацию.
В глазах его ожила искра, виден и умственный напряг.
- А это что ещё такое?
- Вторая судебная инстанция. Более объективная, по-моему…
     В центр ушли заверенные документы. Время летело буднично.
     Через месяц вызывает областной суд. Серое здание в центре города, рядышком с ж.д. вокзалом. Здоровые охранники – бугаи при центральном входе.  Оружие «ПМ» на внушительных бёдрах.  Зажравшиеся: цедят кое – как ответы сквозь зубы. Стулья заняты, не присядешь. Бестолковая  суматоха в коридорах здания. И, благоговейная тишина в кабинетах. Обстановка донельзя знакома, будто приступ язвы.
     - Да-а-а, очень жаль.
     - Чего именно?      
     - Жаль, что свидетелей нету.
Я ж говорю: люди во дворе слышали.
А рядом кто стоял? Вот именно, никто. Скажут, телик работал на всю мощь. Поэтому и глаголю – свидетели отсутствуют.
             Гражданское дело четырнадцать ноль восемь, прошу в зал!
Имевшие отношение к « четырнадцать ноль восемь» встрепенулись. И тихой калякающей стаей потянулись вглубь здания. Тела пересекли вестибюль. На освободившиеся места поспешили другие бедолаги. Стулья жалко заскрипели под их задами. Будто коляска под Чичиковым.
     - И вот она, представляете, ка-а-к бросит котлеты под ноги: «Жрите, мол!» Нет, вы представляете, «жрите!», кричит. Рожки по всему дивану, котлеты по хате!
     - Да-а-а… Повезло. А сын что?
     - А что сын?  Он…  При чём тут сын?
     Разговоры сливались в баюкающий гул, вялый поток. Иногда выплывали отчётливые слова. «Прокурор, судья, авария, штраф, обвиняемый». Наплывали медленно обрывки разговоров, чужие беды. Выхваченные из мрака наугад, произвольно. Будто кусок скалы на повороте роковой дороги, вспыхивают и тут же гаснут. Фары пролетают дальше. Это по-нашему: вдоль обрыва, по-над пропастью!
     Наконец, слышу знакомую фамилию. Захожу в небольшую аудиторию. Представили слово. По-военному, чётко, доложил процессуальные материалы.
- Что-то ещё можете добавить? спрашивает председатель, дама бальзаковского уже возраста. - К уже имеющимся материалам?
"Да, имеются аргументы, ваша честь. – Ответчик  работает в депо с четырнадцати лет.  Его горохом не катало по стране и области. Опосля  пресса службы на действительной,  рельсовому хозяйству не изменил. Запись в трудовой - одна. Кто может этим хвастануть в непонятное время реформ? Это ж жила золотая для депо! А что значит машинист? Величайшая, прежде всего, ответственность. Возвратившись с утомительной поездки, «сидит» на телефоне. Отлучаться из дома, нежелательно. Диспетчер строгий, медицинский контроль, профсоюзы заглядывают. Сутки не нормированы, переработки ежемесячно. У Славкина благодарностей и грамот – на штатную роту. Душа широка, будто Чёрное море! Бдителен: упредил аварию. Информировали   газеты, сюжет был по центральному ТВ. Документы в столицу ушли: награждение знаком «Почётный железнодорожник». Представляете: с кровью, заслуживаемое отличие? А какой-то корявец обвиняет человека в  хулиганстве, безосновательно! Потерпевшего не трогали: документы факт иллюстрируют. В квартиру истцу ни-ни. Потасовку затеял именно Дьяков. И это обстоятельство подтверждается установленным свидетелем."
     - Уважаемый суд! – продолжал журливо заступник. - А если в тёмном коридоре – не дай Бог – ответчик ударился виском о гвоздь? Кто бы затем подавал иск? Даже загнанная в угол кошка превращается в хищника. Вношу ходатайство о приобщении к делу  юридически заверенных  показаний.
     Решение инстанции обрадовало донельзя. Я потерпел успех, как говорил Сергей Довлатов. Исковые требования отклонены. Юридическое тщеславие удовлетворено. Человеческое же – едва ли. Почему молчал в суде истец? Не понятно. А непонятливость рождает суеверие.
     Видимо, есть Бог на грешном свете. Жизнь ещё раз свела с Мироном. Так кликалили, якобы, потерпевшего в заварухе. Столкнулись чуть-ли не лбами в  очереди заштатного гастронома. Я улыбчиво поздоровался. Мирон узнал не сразу. Пришлось вспомнить  тяжбу. Нищий, проснувшийся утром в королевской спальне, было выражение его лица...
             Отоварившись, почапали вместе. Вошли в донельзя запущенный парк. Пил юрист не только воду ключевую. Не бегал от души предложенной чарки.
     Сели в уголке, акациями и тополями закрытом. Людей не было.Спящий в углу бомж не мешал.
     - Не обессудьте нахала: болезненно хочется задать вопрос. -  Разрешите?
     - Валяйте, - промямлил с улыбкой скомороха Мирон.
     - Отчего молчание в суде? - "По кочану, - сердито буркнул он. Скорчив гримасу алкоголика, выпившего по недоразумению керосин. - Сам то – дерево неотесанное. Разбираюсь только в винных этикетках. Жена малохольная заварила всю кашу. Советовалась с юристами. Хай им грэц! Умники сказали, что дело, мол, – «верняк». А получилось всё наоборот! А ты, молодец, опрокину за тебя!"
     Мы перешли на «ты». Выпив затем на брудершафт.  Вторую стекляшку задействовали. Текла мило беседа обо всём. И ни о чём. Юрист ткнулся в трёхдневную щетину, решился: «Всё-таки ответь, не ослеп же от выпитого. Почему такая сумма?» - «Дочь замуж скоротечно выскочила. Хотели отселить, подлюгу. А за «однушку» хотели пятнадцать косых. Всё очевидно, как петля удавленника.»
     Теперь ситуация встала на место. Как затвор в раме при сборке автомата.
     - А ты, молоток, - повторил задумчиво. – Суть у тебя ненажористая. Если всё приспичит, сразу к тебе. Замётано?
     - Как так?
     - Работяг толково защищаешь, не гнушаешься. - У них сейчас крепкий тыл отсутствует. А обижают многие, из начальства задрипанного… Тюхи-Матюхи они ...
     На ум пришли строки Бориса Пастернака:
          Я льнул когда-то к беднякам
          Не из возвышенного взгляда,
          А потому, что только там
          Шла жизнь без помпы и парада…

     После суда Анатолий не звонил.