Прошу мне не тыкать! Часть 3

                После 1917 года

Россия в эти годы жила неспокойно:
Первая Мировая война, отречение Императора Николая II. В марте 1917 года Москва кипела страстями.
Безусловно, дед был свидетелем сцен, подобных той, которую изобразил поэт Максимилиан Волошин:


                МОСКВА
                1917 год

В Москве на Красной площади
Толпа черным-черна.
Гудит от тяжкой поступи
Кремлёвская стена.

На рву у места Лобного
У церкви Покрова
Возносят неподобные
Не русские слова.

Ни свечи не засвечены,
К обедне не звонят,
Все груди красным мечены,
И плещет красный плат.

По грязи ноги хлюпают,
Молчат…проходят…ждут…
На папертях слепцы поют
Про кровь, про казнь, про суд.

И грянул гром — Октябрьский переворот 1917 года.

Всё, что достиг дед, было потеряно. Религия оказалась под запретом. Как же! «Опиум народа»! Отдельная квартира? Ещё чего? Уплотнить! За изобретение выдать патент и деньги? Как бы не так! Твоя мысль, твои мозги принадлежат не тебе, а Советскому государству. Ишь, чего захотел! Да ты вообще — враг народа!

Мир, прежний мир в одночасье рухнул.
Начались репрессии. Видных учёных, не принявших новые порядки, в лучшем случае выдворяли из страны. Остальных учёных, религиозных деятелей, священников, военачальников, трудолюбивых крестьян — так называемых «кулаков», отправляли в ссылку, в Гулаг.

Дошла очередь и до инженерных работников.
Были проведены несколько показательных процессов: сначала как проба прошло в 1928 году «Шахтинское дело», затем в 1930 году «Дело Промпартии» и еще несколько менее «показательных» процессов. В результате из промышленности и транспорта были уволены около 15 тысяч высокопрофессиональных инженеров и технических работников старой выучки и воспитания в возрасте от 40 до 70 лет. Причины увольнений были разные. В архивах, среди различных протоколов и постановлений РКП (б) 30-х годов, сохранились, например, докладные записки о фактах задержки реализации рационализаторских предложений и изобретений.

Иван Иванович Плохов продолжал работать в новых условиях на национализированном предприятии. Наверняка, ему с его независимым характером, с глубоким, доскональным знанием производства было нелегко работать с окружавшими его выдвиженцами и партийцами. И, конечно, случилось то, что неминуемо должно было случиться. У Ивана Ивановича потребовали немедленного внедрения в производство его последнего изобретения, которое он считал еще незавершенным. Произошел конфликт.

Светлой майской ночью в нашем тихом зеленом дворе на Егерской улице в Сокольниках раздался резкий скрип тормозов. У парадного хода дома № 11 остановился черный  «воронок».  В квартиру № 10 позвонил дворник. Это случилось 8-го мая 1930 года. Как было всегда в этих случаях, представители НКВД бесцеремонно разгромили квартиру при обыске. Ничего криминального, естественно, не нашли.
Изъяли толстую папку с дедушкиными патентами, последние его работы, документы, фотографии, всю переписку и даже извлекли родословную нашей московской ветви рода Плоховых, которая велась с 1680 года и хранилась в футляре иконы Николая Чудотворца.

Деда увезли на Лубянку, оставив в шоке бабушку и детей.
Ивану Ивановичу Плохову инкриминировали какое-то общеуголовное дело, не имея никаких доказательств какой-либо его вины, и потребовали, чтобы он в 24 часа покинул Москву. «Особым совещанием» он был лишен права проживания в шести больших городах.
Дедушка, естественно, выбрал текстильный центр — город Иваново. Место, даже просто инженера, ему занять не позволили. Он получил работу консультанта-товароведа в Ивхлоптехснабе.

Потекли долгие горькие годы без семьи и детей в чужом городе. (Совсем недавно мой сын побывал в городе Иваново и привез фотографии дома № 41 на Лежневской улице, где проживал  его прадедушка).

Какое-то время изредка Ивану Ивановичу разрешали посещать  Москву, но только на 24 часа с обязательной отметкой в милиции о прибытии. А ровно в 12 часов ночи приходил наш дворник дядя Ваня Ибряев, чтобы проверить: не остался ли, случаем, дедушка дома?

В один из таких приездов дед познакомился с моей мамой и впервые увидел меня, только что родившуюся. Папин выбор он одобрил. Был с мамой ласков и приветлив. Очень обрадовался появлению на свет своей внучки. Держал меня на руках и очень беспокоился, когда я пищала, просил маму развернуть пеленки, чтобы убедиться, что нет никакой складочки, никакой помехи. Может быть, тогда я почувствовала биение и ритм его сердца и навсегда ощутила родство и полюбила своего дедушку?
Эта встреча была единственной. Больше дед не приезжал.

Наступила XX годовщина Великой Октябрьской Революции. Москва ликовала. Гремели бравурные марши.
Спустя какое-то время после праздника к нам домой пришел невзрачный человек. Дверь открыла моя мама. Он робко спросил, здесь ли живет Александра Федоровна Плохова? Мама проводила его к бабушке. Бабушка заперла дверь изнутри. Они сидели и долго о чем-то разговаривали. Что это был за человек, мама не смела спросить, так как вид у бабушки был окаменевший. После этого визита бабушка замкнулась.
О дедушке больше не было никаких известий...

(Окончание следует)