Командовать парадом будут женщины. глава первая

  Роман-гротеск
  Часть первая
  Глава первая
 
  Огненно-красные лоскутки тревожно замигали, и стало трудно дышать, потому что в памяти всплыло это неприятное «опаздывать никак нельзя». А еще и тишина вдруг взорвалась ничего хорошего не предвещавшим:
- Просыпайся, уже пора!

Мать стояла в проеме двери, зевала и повторяла, сонно покачиваясь:
- Просыпайся, ты уже опаздываешь!
На дисплее часов мирно светились нули.
- А который час?
- Половина пятого утра.
После вчерашней попойки голова словно была залита свинцом и ничего не могла сообразить.
- Что же случилось с будильником?
- Вставай, а не то...
Мать была в своем потрепанном халате с дырками, сквозь которые просвечивала голубая комбинация.
- С новой властью шутки плохи!
Пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы приподняться с постели.
– Яичницу тебе поджарить?
- Да уже вряд ли успею.
- В газете писали, что, если кто вовремя не явится, будут строго наказывать.
- А насчет электричек? Сегодня никаких не отменяли?
- Собираешься? - почесывая откормленное пузо, в комнату вошел отчим.
- Надел бы на себя что-нибудь, бесстыжая ты рожа, - недовольно сказала ему мать, но радостно улыбнулась, когда тот сзади лапнул ее за податливые груди.
- Хорошо вчера погуляли! – Петрович зыркал вокруг хитрыми глазищами. – Курева совсем не осталось?
- Хватит! Я и так вам лишнего позволила.
– Сам то доволен, как мы тебя в армию проводили?
- Если бы в армию! – вздохнул я, завязывая шнурки рюкзака.
- Ты уж там потерпи, - мать обняла меня и поцеловала. – Послужи родине.
На выборах она голосовала за демократическую женскую партию и поэтому горячо поддерживала все их идиотские решения.
- Мам, при чем тут это? Родина, служение, патриотизм…
- Ну и что? Как-то надо исправлять молодежь! Вы же совсем от рук отбились!
- А когда я в армии парился! Думаешь, лучше было?
- Кстати, и тебя бы хорошо туда вместе с Пашкой.
- Тихо! Я свой гражданский долг выполнил сполна. Тогда не то, что сейчас: одних горячих точек было не счесть!
- Ничего не забыл? Документы все взял?
- И, между прочим, многие не возвратились. Жизнь и здоровье, так сказать, отдали за вашу сегодняшнюю лафу.
- Миль пардон!
Даже до туалетной комнаты доносилось их обычное препирательство:
- Это все ты называешь «лафой»?
- А что, разве не так?
- Павел! Поторапливайся же!
- Дай ты парню хоть…
Холодная вода чуточку освежила, но сонное оцепенение так и не прошло.
- Ладно, все!
- Вот, была бы машина, довез бы Павлушу за милую душу.
- Они-то как раз нам и всю жизнь испортили.
- Зато удобно, когда надо куда-то.
- Давайте, лучше присядем на дорожку.
- А то у всех по два-три катафалка, а я…
- Помолчи, пожалуйста…

И опять нахлынуло это непонятное -
«Молчанием ты постигаешь тайну жизни, и только тишина позволит тебе понять самую главную истину. Прими же разумом то, что с рождения известно твоему сердцу: все покрыто тайной. Поэтому лучше наслаждайся жизнью, чем пытайся ее понять».

- Ничего, ребята, прорвемся! – отчим обнял меня за плечи, а мать протянула сверток.
- Вот, прихвати с собой. Это все, что осталось из закуски.
- А на посошок?
- Что ты! Почувствуют, что он выпивший, беды не оберешься.
- Как-то не по-людски получается.
- Ладно. Бывайте. И хватит вам сориться!
С тяжелым сердцем попрощался я с родными, чувствуя, что вместе с ними из моей жизни уходит самая прекрасная пора.
- Ну, мне то можно? Выпью, да уважу тебя.
- Да погоди ты! – мать отвела от своего подола его руку и пошла со мной к двери. – Слушайся всех и не лезь на рожон. Офицерье там, говорят, дюже лютые, так что делай, как прикажут. Тебе же потом будет лучше.
- Катюша! – отчим с недовольным видом почесал лохматую грудь. – Ну, давай побыстрей!
- Иду! – крикнула мать и, чмокнув еще раз в щеку, закрыла за мной дверь.

«В конце концов, тот, кто пытается понять жизнь, оказывается глупцом, а тот, кто наслаждается ею, становится мудрецом и продолжает получать удовольствие. Ибо он все глубже осознает таинственность всего, что окружает мир. Величайшее понимание заключается в том, что ничего нельзя понять, что все загадочно и чудесно».

В повестке было предписано явиться к девяти часам утра в Центральный призывной пункт, который, на мое счастье, располагался по нашей железнодорожной ветке. Чтобы сэкономить время, я пошел дворами, ловя на себе подозрительные взгляды дежуривших владельцев припаркованных иномарок. И невольно ухмылялся, то и дело встречая чадящие остовы подожженных машин.
«Прямо как после бомбежки».
Нет, мне не было жаль этих продрогших куркулей, стороживших свое добро от набегов ребят, называвших себя «народными мстителями».
- Да хулиганье это и сброд! – кричала из стеклянной будки толстая тетка в погонах, обращаясь к грудастой милиционерше, сидевшей у билетных автоматов. – Накачаются наркотиков и водки и уже не люди, а звери!
При моем появлении обе застыли в напряженном ожидании.
- Куда это ты в такую рань? – сиплым голосом спросила блюстительница нового порядка.
- В армию, небось? – радостно догадалась железнодорожница.
- Если по призыву, можешь билет не брать, - мрачно сообщила ментовская стерва, поднимаясь со стула и держа наперевес электродубинку.
- Покажи! – вахтерша выхватила у меня повестку, и обе бабы, двусмысленно ухмыляясь, долго изучали этот приятный для них документ.
- Только на экспресс не садись, - возвращая бумажку, предупредила дежурная, вперив в меня хищный взгляд.
«Неплохо начинается денек», - с удовольствием подумал я, так как совсем не ожидал столь существенной экономии на проезде. Тем более, что ждать пришлось недолго: вслед за стреловидным экспрессом, поблескивавшим словно новенький пятак, пригремела  зеленобокая электричка.
Я надеялся, что обнаружу среди попутчиков молодых парней, так сказать, товарищей по несчастью: за компанию  всегда лучше, да и спокойнее на душе. Но в вагоне были, в основном, пожилые люди явно не призывного возраста.
«Наверное, едут в других вагонах или своим ходом».
Я выбрал свободный ряд, плюхнулся на место возле окна и скоро почувствовал, что неодолимо тянет ко сну; а что еще было делать эти два с половиной часа в мягко покачивающемся теплом сидении? Правда, существовала опасность прозевать остановку.
Противно засвистела раздвижная дверь, и в салон ввалился бородатый исполин в черном балдахине.
- Идет Антихрист! – с порога завопил он, и я тут же притворился беспробудно спящим, так как давно заметил, что пьяные или чокнутые почему-то всегда пристают именно ко мне.
- Не зря эсхатология предвидит, что в конце будет царство Антихриста!
Мои худшие опасения оправдались: этот тип возвышался надо мной и, поглядывая по сторонам, тряс в воздухе указательным пальцем.
«Зато, не даст проспать станцию».
- А что ты к нему пристал? – закудахтала какая-то бабка. – Он тихо себе сидит, никого не трогает.
- Граждане! – обрадовано заорал бородач. – Вы разве не поняли? Молодежь не Зло, а Жертва!
- Тоже мне! Сказанул! – не согласился пенсионер, сидевший в соседнем ряду, и это меня спасло: все внимание юродивого переключилось на него.
- С середины прошлого века биомасса человечества превысила массу суши!
- А при чем тут это?
- Человек замусорил Природу и поэтому все живые силы Земли начали выдавливать человека. Мы в критической точке, нам нужна смена парадигмы выживания.
- Как-то заумно выражаешься, - недовольно пробурчал старик и снова уткнулся в свою газету.
- А потому что я ученый! Я доктор наук и это вам говорит статистика: за последние сто лет население планеты выросло на пять миллиардов человек. Люди стали жить очень тесно. Как справиться с этим?
Под монотонную проповедь «доктора наук» я сладко задремал и только время от времени, когда тот теребил меня за колено, собираясь выдать что-то особенно важное, открывал глаза и согласно кивал головой.
- Наиболее значительные изменения произошли в климате планеты, которой, представьте себе, девять с половиной миллиардов лет! Идет эмиссия парникового газа, карбонизация атмосферы, потеплело так, что круглый год можно голым ходить, не так ли?
- А ведь сердешный правильные вещи говорит, - в проходе остановилась пожилая женщина с огромной корзиной, – прямо заслушаешься.
- Да таких прогнозов море пруди, - подала голос шедшая за ней девица в очках.
- Это не прогноз! – вскричал мой визави. – Это пророчество! Нам всем надо готовиться к грядущему Будущему.
- А, вишь, молодым на все это наплевать. Вон, дрыхнет, а нет, чтобы слушать и уму-разуму набираться. Остановку-то свою не проспишь?
- А какая сейчас?
- Белозерье уже.
«Надо же, почти доехал».
- Тебя, что, в армию призвали? – в ужасе от своей догадки округлил глаза «пророк».
- Ну да, - я снял с полки рюкзак и с наслаждением потянулся всем телом, довольный, что удалось неплохо выспаться. – А что тут такого?
- Выдержишь ли? – впервые в голосе этого человека прозвучала какая-то естественность. – Ведь говорят там…
И он сокрушенно покачал головой.

На платформе висела гигантская схема расположения Центрального призывного пункта, из которой я понял, что надо было еще топать и топать, а время уже поджимало. Спасибо хоть той тетке, разбудившей меня и спасшей от беды, которую я вряд ли смог бы расхлебать.
Ребят, двигавшихся с вещами в том же направлении, не попадалось, но зато мимо проносились шикарные лимузины, некоторые даже в сопровождении внедорожников с мигалками. Я смотрел им вслед, чувствуя зависть к этим сыночкам богачей, тоже, как не странно, попавшим под новый закон о призыве.
«Смотри, - с явным удовлетворением подумал я, - а ведь не смогли ни отвертеться, уехав за кордон, ни даже откупиться».
На часах было уже без пятнадцати девять, когда я, пройдя сквозь вереницу припаркованных дорогих машин и толпы прощающихся, подошел к стеклянной двери в массивной стальной раме. На крыльце стояли две девушки в гимнастерках с закатанными рукавами и курили.
- Ты куда? - спросила одна из них.
- У меня повестка.
Отведя в сторону руку и, постукивая по сигарете пальцем, чтобы стряхнуть пепел, девица взяла у меня бумажку, а вторая приказала:
- Стань к стене, обопрись ладонями и раздвинь ноги.
Проворными движениями рук она обыскала меня, от чего я почувствовал неизъяснимое возбуждение, и повернула к себе мое лицо, взяв холодными пальчиками за подбородок:
- Сигареты, наркотики, бутылки есть?
- Нет.
- Ладно, иди и регистрируйся, - девица отдала мне повестку и снова повернулась к подружке. – И, представляешь, хотела накануне покраситься, позвонила косметичке, а она ушла в декрет…
Вдоль большого зала, похожего на аэропортовский, извивалось несколько довольно-таки длинных очередей, тянувшихся вправо от входа. Я прикинул, какая из них самая длинная, и встал последним. Несмотря на большое скопление ребят, было удивительно тихо. Наверно, срабатывали грозные плакаты, висевшие на стенах и постоянно озвучиваемые по динамику: «Запрещается разговаривать без разрешения персонала». Потом я заметил и другие плакаты с различными запретами; все они содержали угрозы всевозможных кар и наказаний. По лицам парней можно было судить о тех эмоциях, которые обуревали каждого, правда, в разной степени и в разной комбинации. Но у всех без исключения чувствовались растущая усталость, раздражительность и нервозность.
Вдоль очереди двигались женщины в военной форме, у некоторых из них в руках мигали красными лампочками дубинки с электрошоком. Время от времени они кого-то вытаскивали в центр зала и начинали нещадно лупить; и мы, и без того пребывавшие в незавидном состоянии, с ужасом наблюдали за экзекуцией.
И, самое главное, никто даже не отваживался на хоть какое-то подобие отпора, что было бы вполне естественным в другой ситуации: все явно выжидали.
- Покажи, что у тебя там, - одна из мегер подошла ко мне. Голос ее не был враждебным, но и не предвещал ничего хорошего.
 «Они так и будут приставать именно ко мне?» - с отчаянием подумал я, но без лишних слов развязал шнурки, раздвинул горловину рюкзака и показал ей содержимое. У женщины было лицо спившейся бомжихи; она посмотрела на меня беспокойно бегавшими глазами с редкими ресницами и приказала:
- Выйди и стань в ту очередь.
 «Пожалуйста, - я пытался сохранить во что бы то ни стало присутствие духа, - мы люди не гордые». Я даже не стал пытаться интересоваться мотивом такого решения, и это ее, видимо, удивило. Она пошла следом за мной и сказала, погрозив пальцем:
- Смотри ты у меня, я за тобой слежу.
Часы пробили девять и женщины, ходившие по залу, потянулись к двери, в том числе и та, у которой было лицо беспробудной выпивохи. Каждому, кто после этого входил внутрь, они надевали наручники и отводили в левую часть зала. Толпа, среди которой было много молоденьких девушек, облепила огромные, на всю стену окна, и что-то возмущенно орала на это, но нам внутри ничего не было слышно.
И опять я мысленно поблагодарил судьбу в лице той женщины с корзиной, как нельзя кстати разбудившей меня в вагоне электрички.
Очень скоро снаружи никого не осталось, кроме вооруженного патруля, дефилировавшего вдоль фасада здания. Припозднившихся ребят, собранных в задней части зала, куда-то увели, а я все ближе и ближе подходил к стойкам, расположенным вдоль торцевой стены.
За ними виднелись девушки, которые регистрировали призывников, причем делали это весело и весьма мастерски. Все они были в одинаковой униформе: белая рубашка с черным галстуком, золотистого цвета погоны на плечах и элегантные синего цвета пилотки на головах. Они выглядели настолько эффектно, что хотелось смотреть и смотреть на них, даже, несмотря на то, что выполняли малоприятную процедуру, сопряженную с такой массой отрицательных эмоций.
А позади них была стена с зеленовато-грязной железной дверью, в которую уводили тех, кто прошел регистрацию. И куда предстояло войти и мне.
И, хотя я еще не знал, что там меня ожидает, но уже был уверен, что это будет нелегко выдержать.