Лиза или просыпающаяся женственность

Это было одно из самых больших и мощных потрясений Сергея. Девочка, еще совсем ребенок, вдруг, совершенно неожиданно для него, повернулась к нему абсолютно новой и удивительно прекрасной гранью своей личности. Восторг эстета-психолога начался уже с ее взгляда, направленного на Сергея: в нем, кроме детской скромности и застенчивости, доброты и почтительности (искренних и естественных и поэтому еще более приятных и очаровательных) была уже пристальная внимательность, правда спокойная и размеренная, пытающаяся заглянуть внутрь Сергея и прочитать не только наиболее существенные мысли и чувства, но и кое-что из сокровенного.

 Внимательный и сосредоточенный взгляд словно передавал немой вопрос: "а кто ты есть на самом деле?; способен ли ты увидеть произошедшую во мне метаморфозу и адекватно и по достоинству оценить ее?; И в соответствии с этой новой оценкой и пониманием ситуации построить более тонкие и более изящные, более прекрасные и более трепетные отношения, основанные на доверии и симпатии, доброте и нежности?"

Лиза, словно исследователь, опытный и изощренный, изучала Сергея. Проводя при этом своего рода разведку боем. Спокойно и уверенно, с чувством человеческого и оп-ределенного женского достоинства Лиза села на колени Сергея и обняла его левой рукой за шею. Но это было уже не движение маленькой и наивной девочки. В жесте было столько осторожности и бережности, тонкой и изящной координации движений, что Сергею на какой-то миг показалось,  что все происходящее с ним – это прекрасный и замечательный сон.

В ответ на легкое и трепетное поглаживание лица Лизы подушечками пальцев, она вдруг стала мягко и ненавязчиво поглаживать его затылок. За тридцать лет активного общения с представителями противоположного пола Сергей мог по пальцам одной руки пересчитать нечто подобное, уже происходившее с ним. Но тогда в роли главной героини выступала, как минимум, молодая женщина, а чаще – находящаяся в зрелой поре. И тут же Сергей вспомнил еще один эпизод, когда Лиза сидела рядом с ним и сама взяла в свои руки его левую кисть и стала с такой мощной и непосредственной любознательностью рассматривать ее не только целиком, но каждый палец и даже каждую фалангу пальцев, словно на них был какой-то загадочный или сказочный рисунок. А потом она стала мягко и нежно, едва касаясь кончиками своих пальцев поглаживать его кисть. И в этом, на первый взгляд, простом и незамысловатом жесте было столько доверия и расположения, душевной открытости и теплоты, достаточной конкретности и определенности, что в первый момент Сергей просто-напросто онемел от неожиданности и удивления. Его поразило до самых дальних глубин его ума и души душевная трепетность и изящность этой девочки.

Безусловно, его мужскому самолюбию была данная ситуация весьма лестна. Но не она в данном случае играла ведущую роль. В первую очередь его человеческая сущность была приятно удивлена и весьма обрадована. А уж интеллектуальный и психологический эстет, как на уровне подсознания, так и сознательный, были на грани блаженства от возможности воспринимать наяву проявления столь удивительной душевной чистоты и трепетности. Как аромат прекрасного тропического цветка, очаровывала и опьяняла Сергея нежность девочки, превращающейся в девушку. Этот наливающийся энергией и силой бутончик являлся поразительным символом многих задатков классической женственности. И, в том числе тех, что в глазах Сергея имели наибольшую ценность и значимость.

Спокойная и размеренная интонация голоса, как волшебный элексир, постепенно и незаметно проникали внутрь Сергея, приводя все его существо в состояние неописуемого блаженства. Это всегда необыкновенно приятно, когда доверие адресовано персонально тебе, а не вообще или даже какой-то группе людей (врачей, учителей, родных и т.д.). Доверие искреннее и естественное, полное и бескорыстное, возвышенное и трепетное. Сложное чувство владели Сергеем. Ему было и приятно и сложно воспринимать ситуацию. Приятен был душевный порыв Лизы, как таковой. А сложность шла от того, что Сергею вдруг с какой-то гигантской силой захотелось, чтобы Лиза стала его дочкой. Чтобы он наконец-то смог выплеснуть из  себя тот гигантский океан отцовской нежности, что периодически штормил и возмущался от отсутствия практиче-ской возможности своей реализации и воплощения. Все, что он мог себе позволить в присутствии родных Лизы – это мягко и нежно, буквально бесконечно осторожно и трепетно прикасаться к ее лбу, щекам, маленькому ушку.

А главное ощущение радости и восторга, мощного душевного комфорта, доходящего чуть ли не до ощущения счастья, было то, что Лиза, это маленькое, если не сказать, крохотное существо двенадцати лет чутьем своей души четко и однозначно распознавала возвышенность и чистоту его нежности, щедрый порыв его душевного тепла, искренний и естественный, бескорыстный и сокровенный. Область их отношений переходила как бы в пространство сокровенного, когда каждому их двух людей приятно и радостно уже от самого факта присутствия второго. И никто и ничто не может нарушить эту гармоничную и прекрасную песнь двух душ, живущих в этот период на грани фантастического созвучия, трепетно-нежного и в то же время весьма мощного и конкретного резонанса. Возникающая необыкновенная степень созвучия, сопереживания и сострадания, чуткой бдительности и изощренной предусмотрительности в заботе о другом, достигали такой значительной величины, что выходили за рамки реальности для большинства окружающих людей даже самого солидного возраста. Резонанс подобного уровня считался ими из области нереального. А потому им двоим рассчитывать на какое-либо адекватное отношение и понимание с их стороны не приходилось. Не только в настоящем времени, но даже и в отдаленном будущем.

Но думать об этой банальной прозе жизни им не хотелось совершенно. Каждый из них понимал, точнее сказать, ощущал своим внутренним "я", что эта сказка скоро закончится и как в "Золушке" все вернется на круги своя. Сергей в самом сокровенном уголке своей души молил и молил Господа продлить этот чудесный и волшебный миг, одновременно воздавая мощную и непрерывную хвалу за ту душевную радость, что Всевышний послал ему для лечения грусти его души и заживления десятков ее шрамов, изнуряющих его порой словно мучительная и изощренная пытка.