Голодное сердце

Предисловие
Поздней ночью, когда воздух чист и прозрачен, особенно отчётливо слышны проходящие вдалеке поезда. В это время, глядя на светящие прямо в окно звёзды, я всё время думаю об этой странной женщине. Она прожила неправильную и неудачную, по меркам своего времени жизнь, но ухитрилась взять реванш после смерти. Да ещё такой, какого, вероятно, и сама никогда от себя не ожидала.
Я пытаюсь представить себе её, ведь от самой этой женщины ничего-ничего не осталось, кроме имени: Ойгла Магненция Каронида. Оно упоминается несколько раз в Гверисдельской летописи, раз среди документов Митрофаниевской обители, всплывает в сомнительных по времени создания  двух фольклорных песнях и, наконец, совершенно теряет реальность, сливаясь с легендой, которая начала складываться вокруг его носительницы ещё при её жизни. Тьма смыкается вокруг Ойглы Карониды и близких ей людей. Зыбко и эфемерно их существование на полуистлевших страницах исторических источников и  редко читаемых специалистами сборников по народному творчеству.   
Эта женщина прячется от нас в вечности, словно сама она или кто-то иной не хочет, чтобы была нарушена тайна её жизни. Все сохранившиеся изображения госпожи Ойглы относятся к более позднему времени, когда из живого человека она превратилась в церковный символ. К тому же, религиозные картины – это не портреты. Какая-то частица её, хранившаяся в качестве мощей в Митрофаниевской обители, была выброшена и растоптана сторонниками Реформации во славу борьбы с католицизмом. Гробница её мужа, господина Ирлинга Ирлингфора Хомфолка, с которым прожила она полтора года в странном целомудренном браке, была разбита сторонниками борьбы с монархическим прошлым в 1919 году. Собрав всё то, что от неё осталось, профессор Александр Фраерман заявил, что, по его мнению, череп, найденный на месте погрома, несомненно, женский, и неясно, относится ли он к осколкам каменного саркофага или попал туда случайно. Потом, во время гражданской войны в 1921 году в обитель, где хранились эти последние свидетели живой жизни Ойглы Карониды, попал снаряд. И тогда уже не осталось ничего.
Тьма догадок и версий опутывает то немногое, что мы знаем о ней. И если уж так трудно представить её лицо, то насколько же труднее представить её мысли и чувства! Я пытаюсь пробиться к госпоже Ойгле сквозь толщу вечности, потому что нет мне покоя от мыслей о её удивительном нравственном облике и её необычной судьбе.
1.
Стены шатра ходили волнами от ветра. То и дело провисший потолок надувался и громко хлопал. Внутри грязь доходила до щиколоток и чавкала под ногами входивших и выходивших.
Шатёр принадлежал командирам шести сотен Северной армии принца Шейкоба, только что разбившего своего дядю Гнея Ленарвана на Митрофаниевских полях. Вдоль стен временного жилища стояли походные кровати, состоявшие из двух перекрещенных рам, между которыми было натянуто полотно. На одной из них, завернувшись в плащ с головой, так что торчали одни подкованные железом сапоги, спал Ирлинг Хомфолк, командир второй сотни. Напротив него сидел командир первой сотни Хэриворд Шентон и перевязывал верёвкой несколько мечей, обёрнутых в полотно. Его оруженосец путём многократного встряхивания пытался увеличить вместимость хозяйского походного мешка.
-Ирлинг у нас, как спящая красавица, всегда после боя впадает в спячку, - сказал, входя Даниил де Лил, знатный рыцарь, участвовавший в битве во главе собственного отряда. Он был знаком с Шентоном, а потому по-хозяйски разместился в одном шатре с ним.
-Пусть спит, - отозвался Хэриворд Шэнтон, - он был на ногах два дня и две ночи.
-Мы все не спали это время. Но спать сейчас, когда бой кончился, и все собирают трофеи- это непроходимая глупость. Я захватил двух знатных пленников и четырёх лошадей в дорогой сбруе, под седлом и с седельными сумками, набитыми вещами, - похвастался де Лил.
-Повезло, - отозвался Шентон.
-Господь помогает тому, кто сам себе помогает, - приосанился рыцарь. – Никто не знает, сколько продлится эта война, а жить на доходы от поместий в наше время невозможно. Надо заботиться, чтобы и сейчас были средства для поддержания достойного образа жизни, и потом. Поместья-то будут в полном разорении. Мои крепостные все разбежались по лесам. А сколько их жгут в деревнях и вешают за участие в бунтах! После войны мужиков будет мало, так что нужны средства, чтобы переманивать их у соседей.
Шентон молча улыбнулся. У него не было поместья, а потому в словах товарища ему почудился высокомерный намёк на его бедность.
-Р-р-р-разойдись! – послышался за спиной де Лила, и в шатёр ввалился командир третьей сотни Айфен Хифмур. На руках он держал охапку чего-то ярко-красного с золотом, в которой внимательный взгляд мог различить большое белое перо и маленькие сапоги.
-Ну, ребята, теперь-то я разбогатею! – радостно воскликнул он. – Родственники этого малыша выложат мне приличный выкуп!
С этими словами Айфен уложил на походную кровать молоденького юношу, очень бледного. Глаза его были закрыты.
-Где ты его взял? – спросил Даниил, наклоняясь над пленником.
-Он, видимо, отстал от своих. Я бродил по полю в поисках трофеев, но мне, как всегда, не везло. Нет, конечно, я нагрузил оруженосца мечами и парой приличных панцирей, но всё это было не то. Вдруг вижу, в перелеске что-то алеет. Я вскочил на коня и бросился туда. Мальчишка тоже был верхом и задал стрекача, однако я сумел подрезать его лошадь, так что он кубарем полетел из седла! Такая удача! Лошадь у него тоже приличная! – заявил Айфен Хифмур. – Я разбогатею!
-Ты не перестарался с мальчишкой? – с сомнением спросил Даниил, разглядывая юношу. – Кажется, он отходит.
-К чёрту тебя с твоим карканьем, Даниил де Лил! – мгновенно рассвирепев, закричал Айфен. – Борд! Борд!
В шатёр просунулась голова оруженосца Хифмура.
-Борд, быстро найди эту девку Ойглу Карониду и тащи её сюда, хоть бы пришлось волочь её за волосы! Мигом беги, а не то я из тебя душу вытрясу!
Оруженосец исчез, а Айфен принялся причитать:
-Вот всегда так! Нет мне удачи! Только наладится, как опять всё разваливается!
Никого эти жалобы не тронули. Все знали, что Хифмур принимал решение разбогатеть раз двести, но как только у него заводились деньги или вещи, которые можно продать, он спускал их подчистую на игру в кости и гульбу, после чего снова начинал жаловаться.
Не пробудив сочувствия товарищей, его стоны разбудили Ирлинга Хомфолка.
-Ирлинг, если ты будешь спать после битвы, а не собирать трофеи, то в старости окажешься в какой-нибудь монастырской богадельне, - сказал ему Даниил де Лил.
-До старости ещё нужно дожить, - буркнул Ирлинг, спуская ноги в грязь и протирая глаза.
-Доживёшь, - уверил его Даниил. – У моего отца был дядька, после смерти которого отцу полагалось наследство. Дядька этот был хворый, то у него здесь болело, то там скрипело. Он помирал чуть ли не с юношеских лет, а дожил до девяноста восьми! Мог бы и дольше, но упал с лестницы.
-Небось наследники и подтолкнули? – захохотал Айфен.
-Хифмур, я не посмотрю, что ты -  человек короля, проломлю твою голову! – взвился Даниил.
-Да ладно, я пошутил, - примирительно сказал Айфен и тут же невинным голосом добавил: - А отчего всё-таки он свалился с лестницы?
-Полез на голубятню.
Айфен представил, как высохший старик с лысым черепом, одетый в одну исподнюю рубаху, развевающуюся от ветра, лезет на голубятню, а потом с грохотом летит вниз, и снова захохотал. Смех его напоминал кудахтанье курицы, снесшей яйцо, а потому вызвал ответный смех всех остальных.
-Смех смехом, а мальчишка-то плох, - сказал Хэриворд Шэнтон, кивнув в сторону пленника.
Все обернулись и посмотрели на него. Юноша лежал с полуоткрытыми глазами и ртом.
В это время в шатёр вошла женщина лет двадцати семи со светлыми волосами, заплетёнными в две косы, как носят незамужние девушки. Её плащ и платье были забрызганы грязью и пятнами крови.
-Кто у вас? – недружелюбно спросила она.
-Да вот, заложник, - показал на пленника Хэриворд Шэнтон.
С его помощью женщина приподняла больного, расстегнула его одежду, ощупала кости и послушала дыхание, приложив ухо к груди.
-Кости целы. Лёгкие, насколько слышу, тоже целы. Он, должно быть, сильно ударился. Приподнимите ему ноги, попробуйте дать вина и пусть полежит. Если лучше не станет, значит, от удара повредилось что-то в голове. Позовёте, я ещё посмотрю, - сказала женщина.
Некоторое время она постояла, оглядывая всех, а затем ушла.
-Хифмур, ты бы хоть отблагодарил госпожу Ойглу за труды, - сказал Хэриворд Шэнтон.
-За какие труды? – возмутился Айфен. – Она ничего не сделала! Ты бы, Хэри, лучше положил мальчишке под ноги свой мешок! И поосторожнее с его шапкой! Не сломайте перо! И вообще дайте его сюда!
Ирлинг Хомфолк встал и выглянул за полог шатра.
-Ну что, - сказал он, - пойти попробовать собрать людей?
-Попробуй, - усмехнулся Даниил де Лил, - Пока солдаты не обчистят всё поле, никто тебя и слушать не станет. Раньше наступления темноты нечего надеяться, что отряды станут собираться.
-Да, если бы у Гнея Ленарвана было запасное войско, нас ничего не стоило бы разбить сейчас, когда солдаты разбрелись кто куда, - заметил Хэри Шэнтон, подсовывая свой мешок под ноги пленнику.
-Постучи по дереву, - посоветовал Даниил, - чтобы не сглазить.
Хэриворд постучал по деревянному каркасу шатра.
-В конце концов, солдаты должны себя чем-то вознаграждать, - задумчиво заметил де Лил, - ведь принц почти ничего не платит.
Разговор перестал клеиться. Ирлинг Хомфолк вышел наружу. Перед ним раскинулась холмистая равнина, пересечённая перелесками. Сумерки начинали окутывать Митрофаниевские поля. Далеко на западе жёлтое солнце опускалось в фиолетовые облака. В его свете разбросанные группами и поодиночке убитые казались чёрными. Между ними медленно ходили солдаты, искавшие своих и трофеи. Большая часть их товарищей уже устроилась вокруг костров, над которыми кипели котелки с похлёбкой или кашей. Раздавались взрывы смеха, доносились возгласы игроков в кости.
Неподалёку на холме Ирлинг увидел большую группу конных людей: это принц Шейкоб объезжал поле боя. Один человек отделился от группы и поскакал к Ирлингу. приблизившись, он передал приказ принца ранним утром быстрым маршем выступить к городу Ловенне и занять его. Ирлинг передал приказ находившимся внутри шатра и медленно пошёл к кострам.