Окна напротив
Второй жил в доме напротив, этажом выше. Он тоже распахнул окно и то ли смотрел на улицу, то ли просто думал о чём-то своём.
Первый запел. Он пел вдохновенно и страстно, можно даже сказать, самозабвенно. В этом процессе принимали участие не только лёгкие и голосовые связки, но и все его существо. Он пел с такой одухотворённостью, что сразу становилось ясно, что он не профессионал, а скорее, сумасшедший. Эта была не ария, не серенада, не гимн, а что-то большее, чем все эти понятия, хотя и содержало в себе всего понемногу. Вполне возможно даже, что он не знал ни слов, ни нот, а все это рождалось налету, опережая сознание и звуки. Так он пел.
Второй посмотрел на него с изумлением и какое-то время слушал, пытаясь разобраться, что же такое тот исполняет, а главное, зачем непременно возле открытого окна? Повидимому, не найдя ответов, на эти, не очень интересующие его вопросы, он удалился вглубь комнаты и затерялся где-то среди кресел.
Казалось, первого это ничуть не смутило, он продолжал петь, даже пожалуй, ещё более страстно, чтобы вновь привлечь к себе внимание. Его голос могла слышать – и слышала – вся улица, но он, похоже, избрал себе в ценители человека этажом выше в доме напротив. Или сам настолько ценил его, что ему было небезразлично, слушает тот или нет.
Второй через некоторое время действительно вернулся к окну... но лишь затем, чтобы его закрыть. Не то, чтобы он не любил музыку – очень любил. Но может, его тяготило именно это пение. А может, он просто хотел тишины.
Первый был так огорчён, что даже не сумел скрыть выражениея глубокого отчаяние на своём лице. Голос его дрогнул и сделался глуше. Он попытался сопровождать своё пение соответствующей жестикуляцией и замахал руками, то воздевая их к небу, то протягивая к закрытому окну, подаваясь при этом вперед всем корпусом, то бессильно роняя их, то прикладывая к сердцу. Он не был навязчивым, скорее был стеснительным, но он очень хотел, чтобы его услышали.
Второму, который сидя в глубине комнаты, иногда всё же поглядывал в окно, уже порядком надоели эти кривляния. Хоть голоса он больше не слышал, его, казалось, раздражал сам вид этого ненормального. Интересно, как это он раньше не замечал, что в доме напротив живёт псих. Да психов, наверное, гораздо больше, чем он думает, стоит ли обращать на всех внимание? Только бы он не вздумал заявиться к нему в гости. Очевидно, в этом случае придётся спустить его с лестницы или, что безусловно лучше, вызвать «скорую помощь». Сам-то он ничем не может ему помочь. Тут он опять взглянул на «психа», который в очередной раз протягивал к нему руки, неслышно взывая о чём-то. Тогда он встал, подошёл к окну и решительно задёрнул шторы, успев напоследок заметить, как несчастный вздрогнул и рванулся к нему всем телом, словно он был его последней надеждой.
Неизвестно, замолчал ли первый сразу после того, как от него отмахнулись, словно от назойливой мухи, или ещё долго изливал свои чувства перед закрытым окном.Неизвестно также, что он любил больше: музыку или человека напротив (хотя как он мое его любить, если ничего о нём не знал и даже не был с ним знаком?).
Одно известно точно, что он предпочёл бы быть глухонемым, чем неуслышанным.
Слёзы дрожали в его глазах и в голосе, но никто этого уже не видел и не слышал.
1995
Свидетельство о публикации №210032201032