Думать меньше

     В последнее время Она стала думать, что думать нужно меньше...

     * * *

     21 марта. Воскресенье. На плите кипят щи с домашней квашеной капустой. За окном просыпается весна.
     Она кружится на кухне, как пчёлка: жужжит над будущим воплощением явств на неделю. Приправы-специи, овощи-зелень. Кило плоти умерщвлённого крупного рогатого скота. Яблоки для шарлотки. Режет, рубит, шинкует, фехтует - виртуозничает с колющими и режущими предметами. Кружится и жужжит. Вернее, жужжит  и кружится только Её одна,  фантомная часть. А вторая, не менее фантомная, сидит в углу, напротив, на диване за обеденным столом, пьёт крепкий чай с молоком, курит и ехидно улыбается, глядя на эту внезапно проснувшуюся у Неё тягу к кулинарии. И думает. Думает, думает, думает… Думает так громко, что даже музыка, которую Она включила, что бы создать себе восторженно-творческое настроение, не заглушает барабанную дробь потока сознания, бьющего Её кулинарно-озабоченный фантом на отмашь, выбивающего Его из русла псевдо-благополучных псевдо-же-семейных забот.
     21 марта. Воскресенье. Мысль, проскочившая самой первой и ударившая Её по голове быстро, гулко, с отскоком, ни дать ни взять - сковорода-вок:
     - А ТЕБЕ ЭТО ЗАЧЕМ?
     От неожиданности и звучного раската в голове Она перестала мешать поджаривающийся на сковородке лук.
     - А?
     - Зачем, я спрашиваю, Тебе всё это нужно? Есть, говорю, кто это всё будет? Нет, ну, понятно, что кому это есть – есть. Ну а Тебе лично это зачем? Это же даже НЕ ТВОЯ еда? Ты вообще питаешься травой, крупой и прочей сырой белибердой. Пол-зёрнышка в день, и можно даже без термической обработки.
     - Вроде, как бы… положено заботиться о близких.
     - Долг что ли выполняешь, воин-интернационалист?
     - Да нет, мне это в радость - проявлять заботу о дорогом любимом человеке… Кажется, в радость…
     - Уже три часа возможной полноценной эмоционально богатой, может, духовно наполненной, если повезёт, жизни – на растерзание вилками, ножами и половниками. И это только начало воскресного кухонного мероприятия… Красотаааа! Настоящая женщина! Со-кро-ви-ще! Ты хоть весну-то заметила за окном?... Хотя, чего же Тебе её не заметить? Вопрос в другом: заметила ли весна ТЕБЯ?...
     Тут запахло подгорающим луком, выпрыгнувшими на плиту щами с домашней квашеной капустой и диалог пришлось прервать, - ну, право, не пускать же на смарку столько трудов из-за каких-то фантомных глупостей.

     * * *

     21 марта. Всё ещё продолжающееся воскресенье.
     Второй удар набежавшей мысли был прямым, точным, глухим и тяжёлым, как от большой деревянной разделочной доски – с размаху и прямёхонько в лоб.
     - Ну и когда Ты поняла, что ЭТО уже не любовь?
     - ???...    
     Лезвие ножа встретилось с замешкавшимся пальцем. Легко, совсем чуть. Крадучись по-пластунски из маленького надреза показалась струйка крови. Робкая, тоненькая, как нить паутинки. Ничего серьёзного. И всё-таки  было больно. Было больно или всё-таки обидно?...
     Она встала из-за стола, подошла к Ней, прикусившей зубами порезанный палец. Полу-улыбаясь с недобрым прищуром заглянула Ей прямо в глаза. В самые зрачки. Ей даже показалось что она в них не заглянула – залезла!
     - Картошка не пригорит?
     - Какая картошка?... Ах, картошка…
     Она кинулась к плите и стала быстро мешать подгорающую картошку. Судьба красной паутинки Её уже не беспокоила, беспокоило другое: у Неё в горле кто-то начал надувать воздушный шар, который Она не могла ни проглотить, ни выплюнуть. 
     - Ну, и когда?
     Она сделала усилие. Шар уменьшился вдвое, но всё ещё стоял в горле, где-то внизу гортани.
     - Ну вот о чём ты? Ты же знаешь, что это не так... Я надеюсь.
     - Да ну? Тогда почему же я-то Тебя об этом спрашиваю?
     - Может, ты вкладываешь в это слово больше значения, чем оно может вместить в себя?  Видишь ли, любить постоянно под высоким напряжением невозможно. Предохранители сгорят. Любить можно по-разному, правда?. Яростно, неистово, взахлёб, как в последний миг жизни, за минуту перед казнью… Я помню. С ним это помню. Спокойно и торжественно, как на большом параде во время государственного праздника. И это я тоже помню. Тихо, неслышно, глубоко внутри, как бы…
     - …сквозь дремоту?
     - Ну, вроде того: сквозь ровную, глубокую дремоту.
     - Замечательный ответ! Сквозь дремоту! Ты это что, серьёзно? И как долго Ты ещё собираешься дремать? Аллё! Пора просыпаться, чудо! Полдень уже. Солнце скоро войдёт в зенит.
     Она усмехнулась, развернулась к Ней спиной.
     - А знаешь, - сказала она Ей, не поворачивая головы, - Ты сейчас так нелепо звучишь. Ужас! Давай уже выключай свою картошку, сгорит же. Что у нас дальше в меню-то?
     Она выключила картошку и отвернулась к окну. В меню дальше были отбивные и шарлотка. Ни то ни другое в своей «персонально-индивидуальной» жизни Она бы готовить не стала. Это всё действительно было не Её. А что же осталось Её? Она оглянулась назад, в глубь квартиры, как будто там что-то обязательно должно было быть. Что-то с Её личной меткой. Нет… Не было…
     «Tonto el que no entienda сuenta una leyenda…» - зазвучал из гостиной комнаты очередной трек. Есть!- воздушный шар в горле наконец сдулся. «…Que una hembra gitana сonjuro a la luna…» Её, в натуральном виде Её! Без жертв, без мега-святого «интернационального» долга перед благополучной-типа-семейной жизнью. У Неё есть ЕЁ музыка! Она вздохнула, повернулась и победоносно посмотрела на неё. Подготовка отбивных к жарке под подмурлыкивание трогательной мелодии «Hijo de la luna» пошла гораздо веселее.

     * * *

     21 марта. Нагло не заканчивающееся воскресенье.
     Следующей была не мысль, а так, мыслишка. Щелчок по носу десертной ложечкой. Не то что бы сильно, но неприятно до слёз.
     - Список отменённых жизненных планов ещё в блокноте помещается? Или уже пора заводить большую общую тетрадь?
     - Ну вот что ты опять, а?, - Её глаза влажно заблестели: десертная ложечка… но метко как, чёрт возьми… - Тебе же известно, как никому, что это - временно отменённые планы.
     - Мудрые говорили: «Нет ничего более постоянного, чем временное.» О чём это они, не знаешь?
     - Знаю…
     Отбивные весело и звонко запели на сковородке.
     - У меня всё под контролем. Оно, конечно, корректируется обстоятельствами. Это же жизнь, а не первый курс института. Тут, пропустив пару, не пересдашь её во внеплановое время, очаровав преподавателя юной искренней улыбкой и двадцатисантиметровой юбкой. Веришь, я действительно всё успею. Обязательно. Да и ты мне поможешь. Ты же… поможешь?
     Она вытянулась на диване и снова закурила. Тонкая струйка дыма, извиваясь, меняя формы и распределяясь на множество маленьких облачков стала пробираться к потолку. На полпути верхние облачка начали растворятся и исчезать, уступая дорогу нижним. Потом нижние… Потом те, которые были под нижними…
     - Видишь, - сказала она, кивая на облачка дыма, - эти пары смол и никотина, примешанные к углекислому газу, тоже временны. Но, - заметь! - они не БЕСКОНЕЧНО временны. У всего временного есть свой срок полезного использования. Хотя, - она повернула голову в Её сторону и снова на секунду как бы втекла Ей в зрачки, - у ВСЕГО есть свой срок полезного использования. Таково мироустройство.
     - Я устраиваю свой мир сама! – Внезапно в Ней проснулся воинствующий Дух Противоречия. - И в своём мире только Я решаю: когда и кому или чему растворяться... И, - резко отключив васильковое пламя конфорки, - когда снимать отбивные со сковородки.
     Они посмотрели друг на друга... Сколько же всего было в этом обмене взглядов! Это было сражение взглядов, война взглядов. Они ударились друг о друга зрачками, упёрлись, сцепились. Они сверлили друг друга, пытаясь проникнуть внутрь – они мерялись силой. Это был поединок двух частей одного целого, но как же было важно сейчас им выяснить какая из них сильнее и настоящее...
   
     * * *

     21 марта. Последние часы воскресенья, которое, казалось, не закончится никогда, но, в конце концов, всё-таки иссякало.
     Еда на очередную суматошную сверхскоростную рабочую неделю была готова. Только шарлотка продолжала вальяжно подрумяниваться в духовом шкафу, выбрасывая оттуда протуберанцы запахов, вторгшихся в этот непростой день как будто из её подросткового прошлого - запахов уюта, беспечности, наивной уверенности, что «аз есьмь пуп земли», и всё, что я есть, сохранится таковым во веки веков незыблемо и неизменно (кому не нравится – может проваливать на все четыре стороны, так как жертв с моей стороны не будет); и что ипостась любви – одна единственная (та, которая настоящая), и это - когда волнение от случайного пересечения взглядов доводит почти до обморока, а нечаянное соприкосновение кожами приводит к короткой, но полной остановке сердца; и когда временно отложенных планов не существует, а есть незапланированно выполненные дела, выполненные «по ходу движения», заодно с другими сотнями плановых мероприятий.
     Они уже не спорили. Да они никогда не спорили. Так, просто иногда совместно искали истину – не более того. Они обе сидели на диване перед обеденным столом, забравшись на диван с ногами, вжавшись друг в друга - спина к спине, пили чай с молоком, и думали об одном и том же: о том, что вот если бы научиться думать меньше…