Командовать парадом будут женщины. главы 4, 5

Глава четвертая
Вопросами призыва молодежи на службу в правительстве занималась Фаина Семеновна Закржевская, работавшая до того секретаршей в системе прокуратуры. Она была близкой подругой Елизаветы Милюхиной, с которой познакомилась еще в то время, когда обе они учились на курсах стенографисток.
Бойкая девица сразу взяла шефство над застенчивой Лизой, только недавно переехавшей в Москву из далекого захолустья. Мать Лизы устроилась участковым врачом и получила служебную комнату в старом ведомственном доме барачного типа, а дочка выбрала эти курсы в основном из-за того, что здесь платили стипендию.
- В твоем возрасте, - заявила подруге Фаина, когда они стали делиться своими девичьими секретами, - просто неприлично еще быть целкой!
- А ты разве? – и девушка вытаращила на нее удивленные глаза. Фаину нельзя было назвать красавицей; невысокого роста брюнетка с негабаритным носом, нависавшим на маленький ротик, она привлекала мужчин скорее своим заводным характером и отсутствием каких-либо комплексов. Вокруг нее всегда крутились какие-то ребята, и переспать с ними для Фаины было так же естественно, как сходить в кино.
- Это же физиология! – объясняла она шокированной подруге. – Они мои хорошие друзья и почему я должна отказывать им? По-твоему, лучше, если они пойдут к проституткам?
Фаина жила одна в большой квартире; родители ее два года назад погибли в автомобильной катастрофе, не оставив ничего, кроме этого жилья. Именно поэтому она была вынуждена пойти учиться на курсы, но, по инерции, продолжала вести разгульный образ жизни. Специально для Елизаветы девушка устроила сейшн, пригласив парней, с которыми познакомилась на улице.
- Они, чувствуются, очень обеспеченные, - сообщила она Лизе. – Разъезжают на джипах, сорят деньгами. С такими любовниками мы будем как за каменной стеной. Ты только, смотри, не кочевряжься, Отдашься вон тому, у которого волосы коротко пострижены. А второй мой.
Вечер для обеих кончился плачевно; их напоили до бесчувствия, грубо изнасиловали и, когда девушки очухались, им заявили, что они отныне будут жрицами любви для клиентов, которых им сами же будут доставлять.
Почти месяц Фаину и Елизавету держали взаперти под строжайшим присмотром, заставляя ежедневно обслуживать несколько десятков похотливых самцов, пока дверь квартиры не выломал спецотряд милиции. Это постаралась мать Елизаветы, которая, после длительных поисков пропавшей дочери, вычислила ее возможное местонахождение и обратилась за помощью к одному из своих пациентов, имевшему какие-то связи в правоохранительных органах.
То, что с ними, произошло, оказало на девушек непоправимое воздействие; они так возненавидели мужчин, что уже не могли даже спокойно смотреть в их сторону. Еще одним результатом было то, что обе забеременели: Фаина сделала аборт, но Елизавета, по настоянию матери, родила чудесную дочурку, которой было суждено впоследствии стать президентом страны.
Еще когда она носила в утробе ребенка, Лиза стала излагать на бумаге свои мысли о мужчинах, видя в этом всего лишь форму отмщения. Прошло много лет, рукопись становилась все объемистой и однажды, по настоянию Фаины, которая несколько раз заставала подругу за письменным столом, она дала ей почитать свое творение.
Фаина, как и Елизавета, так и не вышла замуж. С того самого времени, когда проводилось следствие по факту их захвата и насильственного принуждения к проституции, она устроилась на вакантную должность секретарши в прокуратуре и сделала неплохую карьеру, перебравшись в приемную Генерального прокурора. Практически всю свою зарплату Фаина, не перестававшая корить себя за происшедшую с ними трагедию, тратила на Елизавету и Тамарочку; после смерти матери Елизаветы они теперь жили вместе втроем в новой квартире, которую она обменяла с большой доплатой.
Фаине безумно понравилась книга, написанная подругой. Она подсказала ей много новых мыслей и они, несомненно, обогатили это произведение, которое, по мнению Фаины, должно стать смертным приговором всей мужской части человечества. Пользуясь своими связями, Фаина организовала публикацию книги и ее широкую рекламу в средствах массовой информации, при этом категорически отвергнув предложение подруги включить ее имя в соавторы.
Фаина Семеновна стала также исполнять функции идеолога и главного мотора в созданном впоследствии союзе фанаток.
Когда Милюхину убили, Фаина стала второй матерью для Тамары и непререкаемой  советницей в политической деятельности. Девушка оказалась очень талантливой продолжательницей общего дела. Не имея тех комплексов, которыми страдали Елизавета и Фаина, она умудрялась очаровывать новыми идеями даже мужчин, искусно вызывая в них гипнотическое состояние подчиненности доминирующей госпожи.
Одержав впечатляющую победу на выборах, Тамара, которой мать дала отчество Матвеевна в честь прадеда, предложила Фаине занять сразу несколько должностей, в том числе министра общественной безопасности, и взять в свои руки претворение в жизнь тех идей, соавтором коих она была. Первой акцией Фаины стало распоряжение доставить из спецтюрьмы обратно в Лефортово убийцу Елизаветы Милюхиной, приговоренного судом к пожизненному заключению.
- В память о твоей маме и моей самой близкой подруге мы проведем над ним новый процесс, - заявила Тамаре Фаина тоном, не допускавшим возражений. – И приговорим его к публичной казни. Он достоин того, чтобы быть посаженным на кол.
- Тетя Фаня! – вытаращила на нее глаза Тамара. – Это же вызовет нехороший резонанс, который нам аукнется на следующих выборах. А с учетом того, что мы запланировали, все мужчины проголосуют против нас.
- Томочка, - покачала головой Фаина Семеновна, - пожалуйста, перечитай еще раз книгу мамы. Мужчины будут лишены избирательных прав, мы с тобой только должны решить, когда пропустить через думу соответствующий закон. Но сейчас первостепенным для нас является проведение весеннего призыва молодых мужчин на перевоспитание в духе концепции, разработанной нашей незабвенной Елизаветой.
Менее, чем через месяц Закржевская положила на стол президенту толстую папку.
- Это первый, так сказать, подготовительный декрет, без которого нам не обойтись, с подробнейшей инструкцией и учебными программами. Ты сейчас поставишь свою подпись, и это будет лучшим способом почтить ее память, - и она обняла сидевшую Тамару за плечи. – Мы начинаем, девочка моя!
В соответствии с декретом, призыву подлежали все молодые ребята в возрасте от 18 до 22 лет. Для работы с такой огромной массой требовались кадры, причем все функции по перевоспитанию, а, по сути, ломке мужской психики планировалось поручить женщинам. Повсеместно по стране открывались месячные курсы по ускоренной подготовке офицерско-сержантского состава для работы в создаваемой системе, приходящей на смену армии. Добровольцам, пожелавшим пойти на эту службу, предоставлялись существенные льготы, но хитрая Фаина решила не пускать это важное дело на самотек.
- Конечно, я надеюсь, что кто-то захочет заняться подготовкой рабов из мужчин, - объясняла она Тамаре, пока та перелистывала бумаги. – Неудовлетворенные, изнасилованные, брошенные – все они могут откликнуться на наш призыв.
- Проститутки, - добавила Милюхина. – На такую зарплату многие могут клюнуть.
- Да, но сколько их будет и сможем ли мы набрать необходимое количество – вот в чем вопрос!
- И что же предлагается?
- Прежний режим держит в тюрьмах неимоверное количество женщин; им то мы и предложим новую работу. Они обретают свободу и при этом из подавляемых превращаются в подавляющих.
- Гениально! – похвалила Тамара. – К тому же, не надо будет их заставлять быть строгими к мужчинам и особенно уж переучивать.

   
Глава пятая
Боковая дверь открылась и в зал в сопровождении нескольких молоденьких девушек уверенными шагами вошла женщина, на погонах которой красовались три звезды. Стоявшие группами офицерши и кадетки тут же вытянулись перед ней по стойке смирно.
- Все уже прошли регистрацию? – громким голосом спросила женщина, обводя нас взглядом.
- Да, госпожа полковник, - притронулась к козырьку фуражки, видимо, старшая по званию. – За исключением, конечно, опоздавших, они сейчас проходят спецпроцедуру. Мы с нетерпением ждем вашего исторического напутствия.
И все женщины дружно хихикнули, в том числе и вошедшая. Она прошла вперед, не отрывая глаз от выстроенных шеренг, и поднялась на помост. Одна из пришедших с ней девушек установила в центре помоста штатив с микрофоном, в то время как другие были заняты подключением кабелей. Тут же суетилась та, которая доложила о нашей готовности слушать ее: стучала по микрофону и делала нетерпеливые знаки возившимся с проводами офицершам.
- Закончили переговариваться друг с другом, - раздался ее громкий голос в динамиках. – Так, сейчас перед вами выступит начальник Центральных подготовительных курсов полковник Комова Наталья Александровна.
Раздался гвалт: многие зааплодировали и что-то выкрикивали, а кое-кто даже засвистел.
- Надеюсь, - сказала полковник, - это я слышу в первый и последний раз.
- Прекратить шум! - к микрофону наклонилась стоявшая рядом с ней женщина. – Так, у каждого офицера в зале дубинка с электрошоком и плетка. Я прошу офицеров приступить к своим обязанностям. Немедленно выводить из строя нарушителей дисциплины и принять в отношении них самые строгие меры.
- Мой заместитель подполковник Левицина Лидия Петровна уже представила вам меня, но, я думаю, нам всем еще надо будет поближе познакомиться друг с другом.
Кто-то из первой шеренги, видимо, что-то выкрикнул по этому поводу; Лидия показала в его сторону пальцем, и к нему подскочили офицеры, стоявшие у помоста. Раздался истошный вопль парня.
- Что с ним сделали? – прошелестело по шеренгам.
- Двинули по яйцам электрошоком.
Несколько девиц, в том числе и наша Зинаида, выволокли на помост здоровенного парня, с которого уже содрали всю одежду и надели наручники. Совершенно голый парень громко стонал и не мог удержаться на ногах, оседая под собственной тяжестью вниз на пол.
- Мне кажется, - с улыбкой оглядывая его, сказала в микрофон начальница, - двадцать пять ударов плетки на первое время хватит. А всем остальным предлагаю громко считать. Кстати, Лидия Петровна, - обратилась она к своей заместительнице, - последним двум шеренгам плохо видно. Распорядитесь, чтобы стали, ну, хотя бы сюда, - и показала пальцем справа от помоста.
Ко мне подлетела совсем молоденькая девчушка и зашипела:
- Быстро взять вещи и бегом!
И ткнула в живот острым кулачком так сильно, что от неожиданной боли я согнулся и потому, пока прибежал на новое место, оказался уже не на краю шеренги, а прямо в середине.
Стоя в непосредственной близости от помоста, мы, затаив дыхание, смотрели, как девушки хлестали плетками валявшегося на полу парня. Одна держала его за голову, другая за ноги, а две методично поднимали и опускали плетку на его спину и задницу.
В глазах зарябило от видневшихся из-под юбок девчачьих ножек и трусиков, но, судя по лицам окружавших меня парней, никто этим уже не наслаждался. Что греха таить, многим из нас все доселе происходившее, если и не нравилось, то, во всяком случае, казалось какой-то необычной и очень возбуждающей сексуальной игрой, а сейчас почти все отвели глаза и только шевелили губами, делая вид, будто участвуют в хоровом подсчете ударов.
- Отвести его в карцер! - снова склонилась к микрофону Левицина. – Кто-либо хочет еще что-то сказать? Пожалуйста, наши девочки готовы выслушать каждого из вас с большим удовольствием.
Офицерши прошлись по рядам, высматривая новых жертв. Между головами стоявших передо мной парней я увидел подходившую Веронику и хотел было схорониться, но не успел. Заметив меня, она остановилась как вкопанная, удивленно выпучив глаза. Потом, грубо растолкав шеренгу, подошла вплотную:
- Это ты? – и сильно вобрала в себя нижнюю губу, подавляя улыбку. – Паша Тимошин?
- В чем дело? – с двух сторон к нам подскочили девицы, а одна даже резко схватила меня за локоть, доставая из чехла дубинку.
- Да нет, - сказала Вероника. – Просто знакомый. Хотя…
- Назови свой номер, - ткнула меня дубинкой кадетка.
- Две тысячи пятьдесят девятый.
- Девочки, запомните его, он очень любит…, - Вероника что-то тихо сообщила, и вся стайка, дружно и многозначительно захихикав, продолжила свой обход.
- Кажется, желающих нарушать распорядок больше нет, - хотя полковник говорила спокойным тоном, но интонация ее голоса не предвещала нам ничего хорошего. – Сегодня я хочу поздравить вас и нас с первым днем работы новой призывной системы, введенной согласно Закону, принятого Государственной Думой и подписанного президентом Тамарой Матвеевной Милюхиной. По своей сути, это поворотный момент в истории нашей страны и мы, весь личный состав Центральных подготовительных курсов, счастливы, что являемся проводниками и непосредственными исполнителями новой государственной политики. Сейчас, в это самое время, сотни таких же подготовительных курсов по всей стране широко распахнули свои двери перед такими как вы призывниками, которые, как и вы, стоят на пороге новой жизни.
Я сразу же представил себе, как моя тетка Маша в это время тоже находится в таком же зале и, может быть, даже порет плеткой какого-нибудь раздетого догола парня. От этой мысли, а еще от того, что меня узнала Вероника, у которой с пояса тоже висела плетка, у меня вдруг началось сильное возбуждение.
- Вы все знаете, для чего вы призваны, и прекрасно знаете, для чего это нужно, - Комова сделала паузу, чтобы заглянуть в бумажку с заранее заготовленной речью. – В нашем обществе, где мужчины поголовно спиваются, становятся наркоманами и преступниками, уже давно назрела необходимость в принятии действенных мер против этих нежелательных процессов. Идет полная деградация мужского населения страны, а, следовательно, и всего общества в целом. Наш президент Тамара Матвеевна Милюхина уверена, что единственным удовлетворительным способом борьбы является призыв на двухгодичную службу государству молодых людей в качестве, - начальница подняла глаза и обвела зал долгим взглядом, - не буду от вас скрывать, в качестве рабов.
- Никакой логики, - тихо шепнул в мою сторону очкарик. – В огороде бузина, а в Киеве дядя.
- Типичная бабская чушь, - прошушукал парень справа.
- Я хочу вас всех предупредить с самого начала, что эта новая жизнь будет для вас очень нелегкой. В соответствии с указаниями президента мы получили приказ быть с вами максимально строгими, и мы полны решимости выполнить этот приказ. Многие из вас в гражданской жизни вели себя неподобающим образом: пили, принимали наркотики, совершали преступления и, как следствие, не проявляли должного уважения к женщинам, в частности, и ко всему обществу, в целом. Всему этому пришел конец, и мы вам обещаем, что сделаем все, чтобы вы стали совершенно другими людьми. Вами будут руководить хорошо обученные специалистки, офицеры, среди которых ваши же матери, тети, сестры и, несомненно, подруги.
- А можно вопрос? – раздался чей-то голос. – Я не пьяница, не наркоман и не преступник, почему я должен…
Но бедолага не успел завершить свою мысль: к нему тут же подбежали и обошлись с ним точно так же, как и с предыдущим, но влепили на пять ударов больше. В течение всей этой экзекуции женщина с погонами полковника стояла рядом, скрестив руки и подперев ими высокие груди.
- Парни, - кто-то из задней шеренги произнес со стиснутыми зубами, - чего мы ждем? Тут же одно бабье. Давайте навалимся…
Результат был тот же: надсмотрщицы немедленно скрутили его и подвергли показательной экзекуции.
«Наверное, - я посмотрел на металлический браслет, надетый на мою правую руку, - все дело в них. Там наверняка микрофон и передатчик».
- На этих печальных примерах вы смогли убедиться, насколько хорошо подготовлены и строги специалистки нашего центра, - сказала полковник в микрофон и оглядела свои пухлые ноги в черных сапожках. - Но на этих же примерах вам надо усвоить основное правило. У нас очень много правил, за нарушение которых полагаются различные наказания. Со временем вы их все узнаете, но сейчас я хочу, чтобы вы зарубили себе на носу самое главное: у вас нет никаких прав. Нравится кому-то это слово или нет, но вы здесь наши полные рабы и мы можем поступать с вами так, как нам это предписывает инструкция. Первый и наиважнейший атрибут раба – отсутствие какой-либо одежды, кроме кандалов. Поэтому сейчас вы все должны раздеться, приняв надлежащий для своего статуса вид. Все остальное вам объяснят ваши непосредственные командиры.
К микрофону наклонилась ее заместительница, но Комова подняла пальчик.
- И последнее. С этого момента у вас начинается очень трудный период вашей жизни. Поэтому я настоятельно советую каждому стараться максимально четко и, подчеркиваю, безропотно выполнять все указания сотрудниц наших курсов независимо от подчиненности. В этом случае, я хоть и не обещаю легкой жизни, но она будет намного более терпимой, чем та, которую мы безусловно обеспечим всем нарушителям.
- Так, тишина в зале! – проговорила в микрофон заместительница. – Вы обязаны молчать все время за исключением тех случаев, когда к вам обращается с прямым вопросом любой офицер курсов. Это вам ясно?
- Я спросила «это вам ясно»?
Раздался недружный хор из слов «да», «ясно», «еще бы».
- Вы должны отвечать «да, госпожа» или «да, госпожа подполковник». Обращаясь к любой сотруднице курсов, вы должны говорить ей «госпожа», в противном случае будете строго наказаны. Ясно? Ну-ка, дружно.
Только с пятого раза эта особа удовлетворилась нашим исполнением «Да, госпожа».
- Ладно, на первое время сойдет. А теперь всем немедленно снять с себя всю одежду! Офицерам, сержантам и кадеткам приступить к непосредственному приему личного состава и разводке по отрядам! Командиры могут по желанию отбирать любых призывников в свои подразделения.
«Интересно, - подумал я, - Вероника тут кем?» И ужаснулся, потому что понял, что вполне могу оказаться у нее под началом.
- За что же нам такое, а?! – простонал стоявший рядом со мной очкарик: он уже был готов разрыдаться.
Признаться, от безысходности ситуации мне тоже стало не по себе; хотелось проснуться и убедиться, что все это – кошмарный сон. Видимо, от переживаний, у меня в желудке начались неприятные позывы, и на лбу выступил холодный пот.
Все в нерешительности смотрели друг на друга, но никто не отваживался первым начинать позорную процедуру. У каждого на лице словно был написан вопрос: «неужели она имела в виду это»?
Мой желудок уже точно знал, что начальница имела в виду именно это, тем более, что я заметил, как офицерши и особенно кадетки при этих словах переглянулись и насмешливо заулыбались.
С обеих сторон шеренг двигались молоденькие девицы и каждого заставляли раздеваться догола, при малейшей попытке сопротивления устраивая безжалостное побоище. Их количество все увеличивалось, и было ясно, что моя очередь совсем уже близка.
- Я, наверное, плохо понял, - подслеповато глянув на меня, сосед стал судорожно тереть платком стекла очков. – Нам, что, надо все с себя снимать?! А если я этого не хочу?
- Не дури, парень, - сказал я. – Раз мы сюда попали, придется терпеть.
И я сделал над собой усилие, чтобы начать эту самую позорную процедуру в моей жизни. Плевать на множество чужих глаз, на присутствие женщин, главное, - избежать этой экзекуции!
Девицы первыми подошли к очкарику; совсем юная особа с веснушчатым лицом зло закусила нижнюю губку и с размаха ударила рукояткой дубинки ему в живот и, когда он согнулся от боли, вторая, рослая блондинка с ярко размалеванным косметикой лицом, вытянула плеткой по его спине. У рыжей девочки на лице уже проступил пот; отведя назад худосочные плечи, она наседала на парня и выкрикивала перекосившим ртом ругательства. Видя такое обращение, я счел за благо побыстрее раздеться и стать на виду у девок в чем мать родила. Блондинка зыркнула в мою сторону глазками и одобрительно улыбнулась.
Дрожа всем телом, бедняга снял с себя трусы и прикрыл ладонями самое интимное место.
- Руки по швам! – крикнула рыжая бестия, а блондинка ударила плеткой еще раз, задев кончиком жала и меня.
Подошла еще одна девушка, раздававшая черные мешки. У нее было миловидное личико с красивыми выразительными глазами и большим толстогубым ртом.
- Быстро клади все свои вещи в этот мешок, - веснушчатая девчушка влепила парню пощечину, от чего очки слетели, и тот стал на колени и начал шарить по полу. Девушка с мешками с ослепительной улыбкой обошла ползавшего парня и, протянув один из них мне, пошла было дальше, но задержалась и, прикрыв хихикающий рот ладонью, удивленно посмотрела поверх плеча на низ моего живота. Я стоял, зажав между ног свой срам, который, несмотря на всю трагичность ситуации, почему-то окреп, что было явно чревато серьезными последствиями. А еще, наверно, потому что я ожидал появления Вероники.
Пока мой сосед искал очки, рыжая девица шагнула в мою сторону, и я получил свою порцию удара рукояткой дубинки
- Что стал как на сносях!
От боли мой мужской инструмент, слава богу, тут же увял, за что я даже почувствовал благодарность к этой исключительно зловредной особе.
- Все положил в мешок? – спросила она и приказала. – Теперь повернись, нагнись и раздвинь ягодицы.
Краешком глаза я увидел, что и мой сосед стоит в такой же позе перед блондинкой.
- Столько вонючих задниц я в жизни еще не видала, - с улыбкой сказала она той, которая щупала мое седалище, и лукаво подмигнула мне. Она сидела на корточках, показывая свои соблазнительные ножки и полоску черных ажурных трусиков между ними.
- Ладно, - шлепнула рыжая девица мне по заднему месту. – Вроде все, - и перешла к соседу справа. За ней передвинулась и блондинка, провокационно мазнув кончиком плетки по моему члену, от чего я опять возбудился, но не до степени новой эрекции.
«Где же Вероника?» - с некоторой досадой удивился я, так как был абсолютно уверен, что она-то уж не упустит случая вот так поиздеваться надо мной. Но потом предположил, что, судя по погонам раздевавших нас девиц, этой процедурой занимался младший начальствующий состав, а у Вероники, кажется, было две звезды.
И тут по рядам пошли кадетки; они внимательно разглядывали каждого, выискивая к чему бы придраться. Одна из них, настоящая пигалица с пучком волос, торчащим из-под фуражки, подошла к моему соседу.
- Так, очки тоже в мешок.
- Но я не могу без них!
- Извини, дорогой, - насмешливо прищурив глаза, воркующим голосом сказала девица. - Но тебе не разрешено спорить со мной, - и она влепила ему звонкую пощечину. – У раба не может быть личных вещей.
На вид ей было лет 15, не больше, и она явно выглядела намного моложе каждого из собранных здесь парней.
- Ты когда-нибудь слышала о том, чтобы раб был в очках? – она крикнула подходившей с моей стороны девице. – Пойми, золотцо мое, если немедленно не положишь их в мешок, получишь от меня двадцать горячих.
Кадетка справа была не намного старше пигалицы, заставившей моего соседа опереться руками об пол, чтобы отхлестать его плеткой. У нее была высокая грудь, которую она важно несла, отведя назад плечи и выпятив ее вперед. Полные губы, неаккуратно намазанные красной помадой, расплылись в издевающуюся улыбку, и она ткнула концом плетки мне в живот.
- Ты, мой миленький, явно не занимался спортом, уж очень у тебя он мягонький. Будь добр, ноги на ширину плеч, руки за голову.
Она осмотрела мой рот, потянув чуть потными и волнующими пальчиками за подбородок и нос. Потом провела рукой по волосам, заглянула в уши и велела показать ступни. От нее исходил аромат жаркого девичьего тела, который меня одурманивал, и на миг мне показалось, что все это плод моих ночных фантазий и они улетучатся, как только я проснусь. Удивительно, но вдруг я почувствовал, что совсем не хочу просыпаться. И задрожал от вожделения, поняв, что это действительно сон, ибо только во сне было возможно такое: девица наклонилась, уверенным движением схватила мой половой орган, подняла его и заглянула под него:
- Ничего у нашего мальчика там не спрятано? – с улыбкой спросила она, сжимая пальчики чуть сильнее, чем это требовалось для подобной инспекции, и смотря мне прямо в глаза долгим, пристальным взглядом. Причем, произнесла слово «мальчик» с таким смаком, словно была, по крайней мере, моей ровесницей.
- Ах, нам это нравится, и мы возбуждаемся! – она насмешливо вскинула еле заметные бровки, почувствовав в ладони отвердение моего полового члена. – Тебе тогда понравится и это. Пожалуйста, сделай одолжение: пять приседаний. И не забудь руки вытягивать вперед и, конечно, громко считать.
И она несколько раз провела язычком по губкам, делая их соблазнительно влажными. Но ее это не удовлетворило: достала маленькое зеркальце и стала изучать в них глаза, нос и рот, поглядывая при этом на то, как я приседаю перед ней. У нее были весьма соблазнительные ножки, и с нижней точки я даже мог видеть краешек белых трусиков.
- Смотри, какой ты у меня молодец. Так, повернись и нагнись с упором на пол. Надеюсь, ты не очень против?
Она несколько раз ударила плеткой по моей голой заднице, что еще больше добавило ощущения нереальности происходящего, так как очень напоминало то, о чем часто я фантазировал в своих сексуальных дремах, «поручая» это тетушке Маше и даже присутствовавшей здесь Веронике.
Слева на нас надвигалась новая группа девушек.
- А теперь, будь паинькой и вытяни назад ручки, - девица взяла у подошедшей кадетки с пухленькими губками и челочкой, почти закрывавшей раскосые глазки, кандалы и надела их мне на руки, заведенные за спину, и на ноги. - Ты не обиделся? Нет? Слава Богу! Кстати, ты еще не бреешься? - и похлопала ладошкой по щеке, после чего приказала стать на колени и отошла, ласково взъерошив мне волосы на голове.
Это прикосновение или, может быть, боль в коленях от холодного бетонного пола странным образом вернули меня в реальность, и я, дрожа всем телом, медленно оглянулся вокруг.
Я не помнил, чтобы когда-нибудь так дрожал; у меня сводило челюсти, лязгали зубы, а тело тряслось то ли от холода, страха, усталости, боли, нервного напряжения, то ли от всего этого вместе. Но, наверное, еще и окончательного ощущения реальности того, что я действительно отныне раб, раздетый догола, выпоротый и закованный в кандалы.
Я раб!
Надо было привыкнуть к этой мысли, к мысли, к которой, казалось, невозможно было привыкнуть. Я такой же раб, как и все эти окружавшие меня ребят. Многие из них буквально плакали от страха и унижения, в то время как офицерши и кадетки явно упивались своей властью над нами, без всякого стеснения рассматривали и общупывали наши голые тела, хихикая и отпуская сальные шутки.
Самое ужасное было то, что все эти женщины, зрелые и совсем еще юные, выглядели вполне нормальными, такими, каких во множестве встречаешь на каждом шагу в любом другом месте.
Мне уже было больно стоять голыми коленями на бетонном полу, я заерзал и получил подзатыльник от проходившей мимо офицерши.
- А, вот ты где! – услышал я голос Вероники и, подняв голову, увидел ее стоящей над моей головой. Подол ее коротенькой юбки оттопырился, и отчетливо темнела ее волосатая промежность; эта распутница даже в таком месте была без нижнего белья.
- Валечка, этого в мой отряд, - сказала она сопровождавшей ее женщине; в ней я узнал ту, которая в зале обыскивала мой рюкзак. Она нагнулась, посмотрела на мой номер и сделала отметку в списке.
– Сиди смирно и не смей двигаться, - погрозила мне пальчиком Вероника и добавила с улыбкой. - А то выпорю.
В ее глазах читалось веселое торжество, и они словно говорили мне: «видишь, мы оба голые, но нагота у нас разная – ты мой раб, а я твоя госпожа».
Потом нам надели черные повязки на глаза и соединили цепью друг к другу.
- Добро пожаловать в рабство! – в динамике снова раздался томный голос начальницы, но теперь никто из нас ее не видел. – Я надеюсь, что теперь вы уже стали понимать всю серьезность своего положения и нашу готовность вдолбить это вам в голову. Сейчас вас погрузят в автобусы, и вы отправитесь к месту вашей постоянной дислокации, где мы продолжим вас знакомить с вашей новой жизнью. Госпожи офицеры, выводите рабов ряд за рядом.
Раздался лязг многих кандалов, свист плеток и стоны вперемежку с выкриками женщин. Скоро и я почувствовал, как мои кандалы натянулись; я с трудом поднялся и заковылял, время от времени получая по всему телу жалящие удары плетки.
Вдруг меня обдал прохладный ветер, босые ступни нащупали щербатый асфальт, и я понял, что нас вывели наружу.
Голыми, закованными в кандалы и с завязанными глазами вывели на еще не прогревшийся майским солнцем воздух, словно каких-то скотов! Издали доносились крики родственников, в которых звучал неподдельный ужас от того, что они видели.
На холоде саднившая от порки кожа стала почти бесчувственной, а «дружок» сморщился, будто пытался спрятаться от многочисленных женских глаз, которых я не видел, но, казалось, физически ощущал на себе.
И, стоя в ожидании автобуса, я не выдержал и тоже, как и остальные, заплакал от унижения, бессилия и страха перед тем, что со мной происходило, и что меня еще ожидало.