Оборотень

Он шел вперед размеренно и целеустремленно.
Луна светила тускло, как латунная пуговица, то и дело ныряя в обрывки туч, разбросанные ветром по всему небу. Шумели кроны деревьев, издалека доносился вой, навевая тоску.
Он шел. Ему было зябко и одиноко – чувствуя приближение метаморфозы, он всегда уходил как можно дальше от друзей и родных, прекрасно зная, что может причинить им вред. Превратившись, он уже не осознавал, кто он такой на самом деле, и действия его подчинялись, по-видимому, совершенно иной логике. По-видимому – потому что он никогда не помнил, что с ним происходило после превращения. Иногда это расстраивало – но чаще он думал, что это, пожалуй, к лучшему.
Он давно смирился со своим уродством и заставлял себя не вспоминать о нем без необходимости, но в такие моменты всегда испытывал жгучую обиду на судьбу. Почему он не может жить так, как хочется ему? Почему должен ограничивать себя, прятаться? Почему должен становиться совершенно чуждым существом, и всякий раз, вернув свой облик, покрываться холодным потом при мысли, что могло успеть натворить это существо, захватив контроль над его разумом и телом? Увы, спрашивать было некого и жаловаться тоже некому.
Далекий вой затих. Ветер усиливался.
Впереди показался хорошо знакомый овражек. Это место на самом краю леса оборотень давно уже облюбовал для превращений – здесь едва ли можно было встретить кого-нибудь.
Осторожно спустившись по склону овражка, устланному скользкими и пахучими после вчерашнего дождя опавшими листьями, он сел и стал ждать. Внизу было теплее, склон защищал от ветра, и оборотня начало даже клонить в сон, но он знал, что уже не успеет задремать. Приближался рассвет.
Рассвет последнего дня полнолуния.
Где-то там, далеко, за лесом, ударил из-за кромки горизонта первый пронзительный луч. Волк, конечно, не видел его, но чувствовал, что время пришло. Он оборачивался.
Хруст, хрип, скулеж, перешедший в стон – и в тени на дне оврага, среди рассыпавшихся по земле клочьев серой шерсти сидел уже человек. Некоторое время он только глубоко дышал, приходя в себя (метаморфоза была болезненна), но скоро продрог и поспешил к припрятанной под кустом на противоположном склоне оврага одежде. Ноябрь все-таки!
Он думал о погоде в ноябре, о том, что куртку, испачкавшуюся в грязи, придется стирать, о том, что выбраться из оврага по скользкому склону будет трудно, что до родного поселка пешком около часа (оборотень и в лес-то уходил, стараясь оказаться как можно дальше от людей), а попутку поймать наверняка не удастся – думал о чем угодно, лишь бы не задаваться пугающим вопросом: что он делал все это время? Точнее, что делало существо, занявшее его место? Этот вопрос всегда беспокоил его после полнолуния, но он уже отчаялся получить ответ – оборотень никогда не помнил, что с ним происходило после превращения. Иногда это расстраивало – но чаще он думал, что это, пожалуй, к лучшему.