Бесследно

Вадим задумчиво смотрел через окно на соседний дом. Почти во всех окнах горел свет, где-то притушенный, где-то едва заметное мерцание телевизора, где-то во всю мощь ста двадцати ватных, или каких там, лампочек. «Значит, большинство все-таки не спят. Почему же тогда никого нет на улице? Не просто пустынно – никого. Это летом-то!» -- думал он.
-- Говорю тебе, творится что-то странное! – повторил  Игорь. Развалившись в кресле, и глядя куда-то в сторону слегка окосевшими от выпитого, глазами, он задумчиво тер толстые линзы своих очков носовым платком. Было в этом жесте что-то от барменов, стоящих за стойкой, и задумчиво глядя на посетителей, протирающих стаканы. В нем сквозила какая-то отрешенная мудрость и смирение с неизбежным, тайные знания, и частичка вечности. По крайней мере, так в этот момент показалось Вадиму.
-- Что ты имеешь в виду? – сосредотачиваясь на разговоре, спросил Вадим. В гостиной у Игоря было тепло, светло, и ни малейшей странности.
-- Только то, что происходит то, чего я не могу понять. Ни я, ни ты, и, по-моему, ни один человек в этом чертовом городе. Тараканы почти исчезли, ты знаешь?
-- Тараканы? – удивленно переспросил Вадим.
-- Да, тараканы. Blattodea. Обычные рыжие домашние тараканы.  «Прусаки». Ты давно видел хоть одного в последний раз?
-- Ну… -- Вадим попытался вспомнить. Тараканов он не любил. Впрочем, он вообще не любил насекомых. Когда же он видел эту гадость в последний раз?... Вроде бы…: -- ну видел как-то в магазине в соседнем доме. Несколько лет назад…
-- Несколько – это сколько? – внимательно глядя на друга, спросил Игорь.
-- Ну-у-у, может года четыре, или лет пять, -- неуверенно протянул Вадим.
-- Ну, так вот. За последние пять лет, популяция тараканов снизилась почти в восемь раз. А это чертовски много. И это не заслуга санэпидемнадзора или коммунальщиков, это что-то новое.
-- Почему ты так думаешь? – Вадим все еще не видел ни особой странности, ни особой беды в исчезновении тараканов.
-- Потому что. Никаких новых мер против них не применялось уже десять лет. А они вдруг стали исчезать.
-- Хм… -- недоверчиво протянул Вадим, разглядывая содержимое своей рюмки. Содержимое переливалось всеми прекрасными красками, присущими хорошему коньяку.
-- Многие пытаются подвести это под теорию о вреде ГМО, дескать, они жрут эту гадость в наших объедках и подыхают, но я в эту чушь не верю, и тебе не советую.
-- А во что ты веришь? Что это, по-твоему, означает? Что вместо них появились чудовищные тараканы-убийцы? – рассмеялся Вадим.
-- Нет, -- ответил Игорь. Он был абсолютно серьезен, и даже, кажется, трезв: - говорю же тебе: я не знаю, что это значит. Просто это не единственная странность.
-- А что еще? – с интересом спросил Вадим..
-- Пчелы стали исчезать… -- помолчав, добавил Игорь: -- Обычные дикие пчелы. Исчезают из привычных мест. Ни ульев, ни трупов, никаких следов.
-- Ну, знаешь… Наверняка, это какая-нибудь миграция, просто вы еще не поняли какая и почему она происходит.
-- Даже если так – это странно. Когда привычные вещи меняются, это всегда что-то значит. Нарушения установленного порядка и баланса в биосфере, особенно резкие – это всегда симптомы чего-то большего.
-- Вроде глобального потепления? – спросил Вадим.
-- Или чего-то похуже… Если мы чего-то не видим, не значит, что этого нет. В нашем мире куча странных вещей. И куча непонятного происходит в нашем городе. Проблема в том, что всем этим занимаются разные конторы и разные люди. Например, сигнал о тараканах пришел к нам. О пчелах – в сельхознадзор. Еще что-то в МЧС, в МВД, рыбнадзору, пожарникам, санэпидемнадзору, метростроевцам, минздравовцам и прочим. Полной информации нет ни у кого, все мы видим только один свой угол верхушки айсберга. И никто даже не подозревает, что именно скрывается под водой.
-- Ну а почему ты считаешь, что там скрывается что-то необычное? И вообще, что там что-то скрывается? Разве не могут это быть несвязанные частные явления?
-- Считай это профессиональным чутьем, -- Игорь подался вперед, крепко сжав свою рюмку обеими руками: -- Городская биосфера за последние несколько лет очень сильно изменилась. Это отметили у нас, отметили в Европе, в США, в некоторых странах третьего мира. Привычные виды, ставшие неизменным спутником человека стали менять повадки, места обитания и даже исчезать. Биосфера – это четко отлаженная и сбалансированная система. Каждый вид, занимающий свою нишу, тем или иным образом влияет на другие. Даже, если они напрямую не взаимодействуют. Например, считается, что бездомные собаки ограничивают популяцию крыс, хотя, крысы не занимают серьезного места в собачьем рационе. Это называется аменсализм. Установившаяся система жизни в городе обычно не меняется просто так – любые флуктуации в популяции одного из видов, демпфируются флуктуациями в соседних видах, в результате общие колебания видны, но не столь существенны. Система находится, грубо говоря, в состоянии устойчивого равновесия, как маятник – может качнуться в одну или другую сторону, но все равно вернется в исходную точку. Но сейчас все не так, сейчас биосфера начала меняться кардинально. Есть какой-то фактор, о котором мы пока ничего не знаем, только фиксируем косвенные признаки его влияния, да и то с опозданием.
Игорь, биолог по образованию, работал в каком-то еще не до конца развалившемся НИИ. Благодаря профессионализму, таланту и упорству, ему удалось многого достичь даже в столь непопулярной у нас науке. Он регулярно ездил на международные конференции, консультировал наш санэпидемнадзор и западных коллег. Его имя знали в Европе, в США, и даже в Австралии он сумел отметиться, а его, выходившие с завидной регулярностью научные статьи, почитали за честь печатать солидные научные журналы. Он всегда умел смотреть на проблемы чуть шире, чуть глубже большинства своих коллег, улавливая и вычисляя закономерности там, где другим виделись просто совпадения. Тому, что он называл «чутьем» стоило верить, и Вадим слушал его с интересом.
-- Крысы уходят из нашего города, – без перехода, помолчав, продолжил Игорь.
-- В смысле?
-- В прямом. Крыс становится меньше, они покидают свои насиженные подвалы, канализации, помойки и сваливают черт знает куда. А вместе с ними, или за ними, или наоборот – бродячие кошки. Хотя, кошки, опять-таки, не едят крыс, и напрямую не взаимодействуют.
«Крысы… Самый выживаемый вид, сосуществующий с человеком с тех пор, как люди стали строить дома» -- пронеслось в голове у Вадима воспоминание из какой-то научно-популярной программы. «Крысы всегда были главным кандидатом на выживание в условиях ядерной зимы, на выживание в любых условиях» -- подумал он,  «И вот теперь, они отчего-то стали исчезать. Что же происходит, что меняется в нашем городе?» От чего-то по спине Вадима пробежал холодок.
-- Ты знаешь, что крыс практически бесполезно травить? Если крыса выжила после отравления, то, во-первых, следующие поколения будут избегать отравленной этим ядом пищи, а, во-вторых, с высокой вероятностью вообще будут имунны к этому яду. Крысы могут есть практически все, обходиться без воды по две недели и плодиться со скоростью звука. Они вообще считаются самым выживаемым видом. Они чертовски умны. Крысы обладают своей системой обмена информацией, действующей не хуже Интернета – то что знает одна крыса, через очень короткое время знает уже вся стая. Истории про корабли не вымысел – стоило одной крысе найти течь, как вся популяция покидала корабль. Оксфордские ученные, кстати, считают, что крысы обладают абстрактным мышлением – единственные, кроме человека живые существа на земле. Я не знаю, что должно произойти, чтобы крысы стали вымирать, – будто читая мысли, рассказывал Игорь: -- Коммунальщики говорят, что во многих частях канализации, в подвалах многих домов крыс уже вообще не осталось. Мы подумали было, что они врут, провели несколько проверок. Крыс нет. Коммунальщики, конечно, собираются присвоить себе эту заслугу, но мы-то знаем, что они ни черта нового не сделали, яды которые они используют разрабатывались десять-пятнадцать лет назад, и они не действуют на современных крыс.
Помолчав, Игорь продолжил:
-- Городская канализация – это огромная сеть тоннелей, переходов, труб, секретных бункеров, вентиляционных шахт, подвалов и бог знает чего еще. На восемьдесят процентов это все добро заброшено, есть тоннели, куда уже лет двадцать, а то и тридцать не ступала нога человека. Но крысы были почти везде. А теперь они уходят. И так же бесследно, как пчелы и тараканы: ни трупов, ни костей, ни кала. 
То, о чем рассказывал Игорь, было странно. Странно и непонятно, а все странное и непонятное кажется человеку страшным. Вадим почувствовал стайку мурашек, пробежавших по спине.
-- А ты-то, ты был в этих тоннелях? – спросил он.
-- Был… -- задумчиво протянул Игорь.
-- И что?!
-- Все по-прежнему: темно, сыро, грязно. Только крыс нет… И еще… Страшно. Местами очень страшно, Вадик. А от чего непонятно. Такое ощущение, будто из каждой щели на тебя смотрит кто-то. Кто-то очень недобрый. Смотрит и ждет, что ты будешь делать. И думает, что делать с тобой.
Помолчав, задумчиво вертя в руках рюмку, Игорь добавил:
-- Крысы никогда не уходят просто так… Только если на их место приходит кто-то более опасный, -- Игорь долил в рюмку коньяка, залпом осушил, и тихо добавил: -- в подвалах кто-то есть.
Комната вдруг показалось Вадиму слишком темной и неуютной, ночь на улице – слишком тихой и зловещей, а происходящее в городе, не просто странным – пугающим. Холодно-липкая ладонь страха прошлась по его спине, слегка вздыбив волосы на затылке. Игорь – ученый, с трезвой головой и твердым умом. Он никогда не верил в сказки. Ко всему относился спокойно и рассудительно.  Подобных слов Вадим не слышал от него за все одиннадцать лет их дружбы. А Игорь, глядя на друга с легкой грустной улыбкой, продолжил:
-- У меня есть подозрение, что многие чувствуют что-то, какую-то опасность. Животные всегда реагируют первыми. Потихоньку, начинает доходить и до людей. Обрати внимание: нынче по ночам прохожий в редкость. С наступлением темноты люди стремятся оказаться дома, за запертой дверью. Это началось не так давно, но за последние полгода стало особенно заметно. И дело не в разгуле криминала – мне кажется, что-то давит на наше коллективное бессознательное, гонит прочь с улиц, из дворов и из ночного метро.
Вадим снова выглянул в окно. Ни одного прохожего, ни малейшего движения. Проехала машина, осветив на короткое мгновение обочины и подвальные окна, и улица снова погрузилась в темноту и тишину. Никого. Вадим передернул плечами. А Игорь продолжил:
-- Ты знаешь, что каждый год в мире бесследно исчезает, по разным данным от двухсот до четырехсот тысяч человек? Задумайся: двести-триста тысяч человек, бесследно исчезнувших! Не на войне, не в катаклизмах, не при стихийных бедствиях. Вышел в магазин, и не вернулся. Ушел с работы домой, и исчез. Поехал в командировку и пропал. Без следа, без свидетелей, без вести. Только в нашей стране, за последние шесть лет не было ни одного года, когда пропало бы менее 40 тысяч человек.
-- Ну, Игорек, это уж материал для желтой прессы! – попытался рассмеяться Вадим, чувствуя, как по спине снова пробежала липкая ладонь страха. «Бесследно… Без следа… Страшное слово…» -- пронеслось у него в голове:  – Ты же понимаешь, большинство из  этих твоих исчезновений объясняется вполне обыкновенными причинами – несчастные случаи, катастрофы, измены, потери памяти, сумасшествие, криминал, и прочее. Лесов, болот и рек у нас много, а лопата и веревка продается в каждом магазине. Думаю, большинство случаев, конечно, печальны, но, все-таки, вполне обыденны.
-- Большинство… -- ехидно протянул Игорь: -- интересное слово, «большинство». Сколько это? 60 процентов? 70? 80? 95? А остальные? Что случилось с остальными, которые не попали в это твое большинство?
Вадим машинально передернул плечами, будто в комнате стало слишком холодно. Он вовсе не был так уверен, что все можно объяснить простыми несчастными случаями. «Триста тысяч человек… а может и больше… Население небольшого города. Да что там небольшого -- среднего. Если бы они исчезли все в один день, началась бы паника. Но растяни это на год, разбросай эти случаи по всему миру, и вот это уже не более, чем печальная статистика. Сорок тысяч в России, пятьдесят-шестьдесят в Америке, еще столько же, положим, на всю Европу… А ведь в Китае или Индии, или странах третьего мира, наверняка, половина исчезновений остается неучтенными. Каково же тогда реальное число?.... В полтора, в два раза больше? Полмиллиона человек, семьсот тысяч?!»
-- Странно, да? – с легкой улыбкой глядя на друга, спросил Игорь: -- заставляет задуматься о том, что под водой скрывается айсберг?
-- Н-да, пожалуй, это действительно непонятно… И все же, -- мотнул головой Вадим, отгоняя страх: -- ты что, хочешь сказать, что некие твари, оккупировавшие канализации и подвалы, утаскивают время от времени людей и сжирают?
-- Нет, не совсем так, Вадик. Эти страшилки оставь Лавкрафту, -- улыбнулся Игорь, и, посерьезнев, добавил: -- если я прав, то это что-то гораздо более… систематизированное. А это гораздо более страшное. Я знал не так уж и много, только про то, с чем сталкивался, или что слышал от коллег. Кое-что показалось странным, и я начал копать. Мне стало чертовски интересно, что может вырисоваться, если к нашей информации прибавить данные социологов, полицейских, экологов, безопасников, пожарных, соцслужбы, коммунальщиков по всему миру, что будет, если собрать все это воедино… Оказалось, доступ ко многим данным наглухо закрыт, даже мои связи не помогают. Хотя, чего, казалось бы, секретного может быть в отчетах ассенизаторов, или метростроевцев? Зачем закрывать статистические данные пчеловодов? У меня даже появилось ощущение, что кто-то сознательно «топит» до поры до времени этот айсберг, так, чтобы даже верхушку разглядеть удавалось немногим. А тем временем, что-то шаг за шагом, планомерно ползет наверх из канализаций. По всему миру. И чем больше я узнаю, тем сильнее мне становится страшно…


…Вадим шел по улице. Хмель из головы выветрился почти сразу, стоило ему уйти достаточно далеко от ярко освещенного подъезда. Ветер шумел в ветвях деревьев, раскачивая их, как… «как руки мертвецов, что тянутся из могил…» -- пронеслось в голове у Вадима сравнение из какой-то забытой книжки. Он поежился, повыше поднял воротник. Подумав, натянул на голову капюшон. Сделав несколько шагов, снял – капюшон гасил звуки, и это было неприятно. Вадим оглянулся – никого. Пробежался глазами вдоль улицы вперед, назад. Никого. Ни одного человека, ни одной кошки, ни одной крысы. Никакого движения, кроме раскачивающихся ветвей, да перекатывающегося по дороге мусора. Только неприятные ощущения, будто что-то гонит прочь. «Домой, домой, скорее! Зажечь во всех комнатах свет, запереть дверь, закрыть окна и задернуть шторы!» -- звучал в его голове тихий, но настойчивый голосок страха.
Одинокий фонарь в нескольких десятках метрах впереди, показался оазисом безопасности и спокойствия. Вадим ускорил шаг, по широкому кругу обходя канализационный люк. Он вдруг заметил, что эти люки почти повсюду. Весь город опутан сетью канализаций, подземных коммуникаций, труб, метро и черт знает чего еще. Наверняка, можно добраться с одного края города до другого по канализации, даже не выбираясь на поверхность. Проходя мимо подвальных окон, Вадим настороженно скосил глаза. Темно. Он сделал еще несколько шагов. В затылке и между лопаток появилось неприятное ощущение, будто приложили что-то холодное. Волосы на голове сами собой зашевелились, ладони вспотели. Ему было знакомо это ощущение, словно тебя держат на мушке. Он нервно оглянулся – никого. Скользнул взглядом по подвалу – никого. Или… Или оттуда сейчас кто-то смотрит на него?  Вадим еще ускорил шаг. Ощущение взгляда стало сильнее, спина покрылась липким потом, телом завладел удушливый страх. «Гарик, черт бы тебя побрал! Запугал, как ребенка в детском лагере!» -- пронеслось у него в голове. Из подвала донесся отчетливый звук, не то треск, не то шорох. Вадим побежал…

…На следующий день, Игорь засиделся на работе допоздна, анализируя новые данные, полученные от коллеги из Принстонского центра. Как это часто бывало с ним, увлекшись, он забыл о времени.  Он вышел с работы около одиннадцати, зафиксировав уход в журнале охраны. Быстро прошел по пустым улицам, нырнул в подземку. Прошагал мимо одинокого гитариста, отметив, что кроме них двоих, в переходе никого не было. Ни праздно гуляющей молодежи, ни засидевшихся, как он, допоздна на работе, ни возвращающихся с вечеринок, ни даже уборщиков – никого. Неожиданно для самого себя, он обратил внимания на развешенные на стенах объявления. Сбавил шаг, подошел ближе, пробежался глазами: "разыскивается...", "пропал без вести...", "ушел из дома и не вернулся...", и фотографии, фотографии -- мужчина, девушка, подросток, девушка, пожилая женщина... Игорь передернул плечами.
        Выйдя на станцию, Игорь застыл в ожидании поезда, вновь и вновь мысленно перебирая факты. Если информация из Принстона верна, ситуация еще серьезнее, чем он предполагал. С грохотом и металлическим лязгом, разгоняя тени яркими снопами света, подошел поезд. Игорь зашел в почти пустой вагон, и устроился на диванчике в углу. Мельком отметил поздних пассажиров: обнимающаяся парочка в противоположном конце вагона, скучающий сонный милиционер, да два парня лет по 17, увлеченно обсуждающих какую-то компьютерную игрушку. «Что-то необходимо предпринять, пока все не зашло слишком далеко» -- рассеяно подумал он.
На своей станции Игорь вышел, с уверенностью принявшего решение человека прошагал мимо уборщицы в ярко-оранжевом жилете к эскалатору, встал на ступеньки, и начал подниматься наверх. «Времени не так уж и много осталось…» -- подумал он. Желание действовать, подгоняемое страхом, смыло вечернюю усталость, разлилось по телу приятным электричеством. Он зашагал вверх по эскалатору…
…Домой Игорь так и не вернулся, как не возвращается домой несколько сотен тысяч людей в год. Исчезнув, как и они, бесследно.