Друг прощай

.
 
Шел нудный осенний дождь- Он был колюч и неприятен, как это бывает, когда вдруг узнаешь, что твой ботинок протекает. И этот мало-мальский дискомфорт основательно  подмачивает настроение.
Вечерело. Кое-где зажглись фонари, заблестели лужи. Разноцветные зонтики складывались у останавливающихся такси. Дворники на стеклах машин, противно поскрипывая, сметали косые нитки дождя. Пожухлые и бледные, а кое-где парчово-золотые листья валялись по всему бульвару, не привлекая взглядов влюбленных парочек- Но в его воображении все это отложилось автоматически.
Он шел в бар, чтобы согреться, пропустить рюмку водки. И выпить чашку кофе после удавшейся, как ему казалось, и недавно законченной статьи.
К стойке не пробраться, но он, опытный завсегдатай, воспользовавшись моментом, бесцеремонно взлетел на только что освободившийся высокий стульчик. Миловидная женщина с сигаретой в руке, поглядев на него снисходительно и недоуменно пожав плечами, улыбнулась. Небольшое движение за стойкой, когда кто-то потянул рюмку поверх голов, прижало их плечи друг к другу. Оттого ему стало смешно, тепло и уютно. Бармен поставил рюм-ку с водкой и чашку дымящегося кофе. Сигареты у него были с собой. Закурив, он подумал, что можно расслабиться, да вот большой палец правой
 
ноги, чуть подмокший в ботинке, немного теребил его сознание, вызывал чувство едва ощутимой неопрятности. Генджибай решил, что, выпив водки, избавится от этого дурацкого о.щущения. Так оно и вышло. Внутри потеплело, сигаретный дым показался таким вкусным, а глоток черного кофе разметал остатки плохого настроения.
Длинными узкими пальцами миловидная женщина тихо постукивала по стойке. Часто оглядывалась на входную дверь и беспрестанно курила. Судя по количеству окурков в пепельнице, она ожидала кого-то довольно долго. Наконец, он появился. Крепкого телосложения мужчина в темных очках- Подошел к ней и что-то сказал вполголоса. Она, взяв свою рюмку с коньяком, чуточку отпила, затянулась сигаретой и, выпустив дым ему в лицо, сказала что-то резко и тихо, чтобы не слышали   окружающие.
— Знакомая ситуация, — подумал Генджибай и, отвернув голову от партнера женщины, принялся разглядывать  публику.
За одним из столов.сидел пьяненький Камой, исподволь рассматривая свою картину, висевшую на стене. Ему нравилась эта последняя работа. В подражание Делоне—круги разных цветовых оттенков , названная «Полет вращающегося кирпича»- Рядом с ним—белолица? изящная девушка. На ней мохеровый коричневый •свитер и синяя мини-юбка. Вытянув из-под стола длинные красивые ноги, она кокетливо демонстрировала их двум вальяжным мужчинам за соседним Столом. Художник пригубил рюмку, взял из пачки сигарету, прикурил от зажигалки и все тем же томным, меланхоличным взглядом уперся в свою картину.
Нэлька, так звали девушку, его сейчас не интересовала- И можно было заключить, что она — его очередная натурщица, с которой он и расплачивается закуской и выпивкой. «Художнику всегда трудно найти соб-
4
 
ственный стиль ,и средства для выражения субъективного мироощущения, своего видения событий, которые . могут открыть человечеству нечто новое, еще непознанное, еще непонятное, — так, наверное, думал он.— Это должно быть откровение, завораживающее и чарующее своей неординарностью, ассиметричностью к истории живописи. Есть ли в нем самом этот божественный дар, чтобы сотворить нечто концептуальное, которое может родить новую школу живописи? Неимоверный труд и время смогут ответить на эти вопросы. Камолу с его кирпичом предстоит тернистый век и может настать счастливый тот миг, когда он найдет себя в этом жизненном хаосе. И умиротворится тогда душа его великим даром провидения. Создаст он бессмертную живопись, которая будет изумлять, восхищать, влюблять, воскрешать чувства человеческие бесконечно».
Все эти путающиеся мысли метались в голове Ка-мола, подбадривая его пьяненькое тщеславие. Он допил коньяк и с удивлением заметил, что Нэлька строит глазки толстому мужчине, сидевшему за соседним столиком- В общем-то ему это все равна, но поросячий взгляд золотозубого разозлил его. Тот похотливо рассматривал женские ножки, покачивая от удовольствия головой.
Эту забавную сцену за столом Камола и увидел Генджибай. Ох, уж эти треугольнички, извечные сю-жетики для бульварной прессы. Что ж будет дальше? Мордобой?!
Камол встал из-за стола, вроде бы ненароком задел ногой стул, на котором развалилась белолицая Нэлька, и пошел к стойке бара.
Женщина, стоявшая рядом, вдруг тихонько охнула. Генджибай увидел, что мужчина в черных очках ухватил ее за  локоть и,  видно,  сделал ей  больно.
— Ты просто скотина- Ты подлец. Как ты смеешь?! —услышал  он тихо произнесенные слова.
5










Мужчина закрыл женщину плечом от Генджибая и что-то тихо принялся ей говорить. Затем, расплатившись с барменом, он ушел, забыв на стойке пачку своих шикарных сигарет «Камел». В ее глазах заблестели слезы, рука с сигаретой, зажатой меж пальцев, дрожала,
В эти минуты она показалась Генджибаю не просто-миловидной, а умопомрачительно хорошенькой. Темные глаза, полные слез, вздрагивающие губы придавали лицу выражение случайно оказавшегося в луже котенка, которого захотелось взять на руки и приласкать.
Рука Генджибая сама потянулась к ее руке- Но взгляд женщины, брошенный на него из-под длинных черных ресниц, остановил это неловкое движение.
Он указал на пачку «Камела». Она подвинула к нему сигареты. Он заказал для нее коньяк, себе еще рюмку водки. Их взгляды встретились. Повеяло чем-то нежным, едва уловимым*. Это было словно легкий веге-
рок в знойный день.
Затем Генджибай оглянулся на стол Камола. Там уже сидела веселая кампания. Два вальяжных мужчины потчевали Камола и Нэльку шампанским. Нэлька показывала пальцем на картину, объясняя желтозубому борову идею ее создания. Генджибай вспомнил Кантора, его мозаичную систему представлений о событиях, о человека и    общества. Очень скоро    они будут
пить на  брудершафт.
Крупный по   местным меркам   коммерсант   Ильдар
подошел к Генджибаю.
— Я тебя об одном прошу, нужно объективно отра
зить нашу деятельность в печати. Дай пару .статей-..—
сказал он.
— У меня работы невпроворот,—отмахнулся от него
г,
Генджибай.—Только  сегодня закончил  статью о мясокомбинате. Мне не до тебя.
 
— Да уж. Кто не знает о махинациях на мясном
комбинате. И все же, Гендже, прошу тебя, как друга-
Помоги, пожалуйста. У нас есть инвестор, но он ко
леблется. Если в печати появятся две компетентные
статьи,  окажешь мне неоценимую услугу.
Генджибай вспомнил, что как-то мимоходом обещал помочь Ильдару.
— Ладно, — уступил он, — буду у тебя послезавтра
утром. Устроит?
Ильдар заулыбался.
— Давай,  вспрыснем по граммульке, Гендже?
— Нет, спасибо. Не могу- Глянь, какая Женщина рядом,
— Так бери ее с собой.
— Сначала я с ней познакомлюсь,'—уклонился Генджибай.
— Ни пуха тебе, ни пера, — произносит Ильдар, отступая.
Генджибай поворачивается к стойке. Рядом с его стоит ее пустая рюмка и одиноко лежит пачка шикарных сигарет-
Камол, порядком набравшись разной алкогольной дряни, вообразил себе, что он находится по крайней мере в баре Фоли-Бержер. Нэлька вполне могла сойти теперь за Олимпию, а люди, окружающие его, — представители воображаемой парижской богемы. Художники, писатели, артисты, поэты. Великосветские щеголи, «х куртизанки и куртизаны, опереточные певички и безвкусно  выраженнаая шпана.
Сизый дым сигарет, провисая, а то и стелясь над головами любителей Бахуса, преломлял приглушенный свет множества бра .И казалось, что в едва освещенных кабинах бара сидят мужчины в цилиндрах, с сигарами в зубах, флиртуют с кокотками в шляпах а ля Фоли-Бержер. Где-то там, в тени, притаилась Ида Хит, ожи-
7
 
дая своего коронного выхода, а вот и сам танцующий шоколадный мулат- Его улыбка, словно фары Ролс-Ройса, освещает полутемный бар. Камол здоровается с ним за руку, предлагает выпить. Негр отказывается, — Не могу. Завтра хорошая игра в баскетбол. Приходи в университет.
Камол  выпивает до  дна  бокал шампанского, закуривает  сигарету.    Цилиндры и  шляпки     Фоли-Бержер исчезают, веселая компания студентов зачарованно слушает музыку Стива Уандера- А шпана налилась алкоголем и ждет повода для скандала.
Стул рядом с Генджебаем был пуст. Камол, ругнув себя за французов, которых спьяну перепутал с местными аборигенами, решил к нему подойти. Ему нужно было   поговорить с   Генджибаем. Об   этом его   просил
отец.
Но Генджибай  через  холл  прошел в ресторан. Тут
его вновь  перехватил  Ильдар.
— Тебе бифштекс с корочкой, — спросил он, усаживая за  свой столик.
— С корочкой, — ответил Генджибай-
Ильдар разлил в рюмки водку. «Обслуживают тут
коммерсантов по первому классу», — отметил про себя
Генджибай. ;>«..-•
Они выпили, закусили селедочкой пряного посола и принялись за сочное вкусное мясо. Музыканты исполняли приятную вещицу из репертуара Джорджа Бон-сона. С°лист ансамбля Бабаназар с Джипсоном на груди исполнял добротный джаз-рок. Несколько парочек кружилось в танце. Иностранцы, развалясь в креслах, курили толстые сигары, с интересом обнаруживая влияние западной    культуры в столь    отдаленной
азиатской провинции.
Насытившись, Ильдар    заказал кофе и    небольшой
графинчик коньяка. 8
 
— В общих чертах ты знаешь, как я начинал, —заговорил   Ильдар. — Из   строительной   бригады   мы   выросли до  СМУ.   Параллельно я    открываю  небольшой : для  обслуживания    «запорожцев». Дело  становится  прибыльным,  мы  расширяемся. И  тут  мне  при-хо; ит мысль открыть собственную столовую для персо-зтопредприятия.    Народ повалил из    близлежащих  организаций и  учреждений,   благо   повар   попался мне отменный. Небольшое кафе вскоре превратилось, в столовую аж  на  сто    посадочных    мест.    Дальше— я арендную ферму в колхозе, нахожу ветеринара-пенсионера- Мы с ним закупаем  бычков для откорма, с кормами туго, просим у колхоза  бросовые земли. Нам их дают. Мы взамен подбрасываем колхозу стройматериалы, выполняем кое-какие строительные ; аботы. Из тех ста гектаров  бросовых  земель  тридцать  засеяли  хлоп-кок и  получили  неплохой урожай.  Отдали его безвозмездно колхозу. Тем временем я ищу юристов и компетентных экономистов.  Сколачивается сильная финансово-юридическая контора,  которая  профессионально  за-ни]   1ется всеми моими коммерческими делами. От них я \ 1наю, что с хлопка можно иметь валютную прибыль в пятнадцать  процентов от госзаказа  плюс от  перевыполненного плана. В наше время каждому гражданину понятно:   хлопок — прерогатива   государства.     Поэтому MOi    юристы  работают в  этом   направлении и   должны мн     ског>о   показать   документально,   стоит ли   арендовать   еще сто   гектаров   бросовых   земель под  хлопок... Но      это не все. Моя    ферма  вдруг оказалась    очень рентабельной.  Покрывает  с лихвой    запросы  столовой авч   сервиса- У  нас  остается  много   мяса,  которое  нам трудно  реадизовывать  на  рынке.    Мы открываем свой собственный  ресторан.  Наш  пенсионер-ветеринар  подает идею создать  СП  по  выделке и  переработке  шкур,
;j
 
скопившихся на ферме. Их около восьмисот штук в год. Ищем партнера и находим в лице иностранной фирмы по пошиву одгжды из натуральных кож. В это время моя юридическая фирма набирает обороты, у нее появляется солидная клиентура, которая дает очень приличный доход. Я создаю холдинг, все звенья которого высокорентабельны. Но, увы, инфляция наел лает на пятки и, чтобы от нее не зависеть, надо „умел' вложить капитал.
Генджибай не перебивал Ильдара, хотя и слушал не особенно внимательно. Но коммерсант прод< лжал говорить с вдохновением. Это была его любимая тема.
— Информация—всегда самый дорогой товар на
мировом рынке. Для осуществления своих дальнейших
планов нужны новые финансовые средства. Естествен
но, мы ищем партнеров, которые располагают ими. И
находим таких. Но наших будущих партнеров что-то
беспокоит. А, может, кто-то сознательно тормозит раз
витие рыночной инфраструктуры. Вот тут объективная
статья о наших проблемах была бы актуальна, ока да
ла бы нам кое-какие козыри,
Ильдар  поднял рюмку.
— За   большую   статью, — сказал   он.
Генджибай тоже выпил. Коньяк был мягок и душист. Бабаназар на своем возвышении запел лирическую узбекскую песню. Бархатный голос певца уносил Генджибая на берега Буржара. В его тенистые аллеи, к плакучим ивам, опустившим свои нежные косы до самой глади воды. Вдруг вспомнилось лето, проведенное у Рустама. Трамплинтарзанка на реке, с которого ныряешь в теплую, сверкающую в лучах солнца воду. Полукопченая магазинная скумбрия, бутылка пива —атрибут студентов тех лет. Жажда приключений, мечты о будущем профессиональном признании, сера в' состоятельность замыслов. В то время Рустам уже пи-
10
 
сал небольшие рассказы- Это была мешанина из сэ-ленлжеровских мальчиков и мужественных героев Хемингуэя.
;— Эй, Гендже, — затеребил его за руку Ильдар-— Ты что, спекся? Твоя фифа пришла, таращится на тебя, а ты и  не видишь...
Генджибай встрепенулся, проследил за взглядом коммерсанта. И увидел прекрасные черные глаза-, которые действительно смотрели на него. Он улыбнулся, помахал девушке рукой,
— Официант, отнеси бутылку шампанского на стол у колонны, — сказал  Ильдар.
— Обратно официант принес салфетку, на которой было написано:  «Составьте мне компанию».
Ильдар прочитал записку.
— Дела твои класс, журналист. Вали к ней за сто
лик. И не забудь: послезавтра утром!
Генджибай, соглашаясь, похлопал Ильдара по руке, поправил галстук и, подбадриваемый будущим банкиром,  пошел к очаровательной  незнакомке.
II.
Проснулся Генджибай в просторной светлой комнате. Он лежал на диване, укрытый пледом, и пытался вспомнить, каким образом оказался у Камола. То, что он у художника, говорил мольберт у окна. К подрамнику кнопками была пришпилена незаконченная картина—распятая на кресте женщина- Красивые телесные формы, опущенная голова. Выполнено все акварел
Генджибай закрыл глаза, заскрипел зубами. Голова раскалывалась, во рту было до омерзения противно. И что-то, тоскливо пахнущее болотной тиной,' гнездилось в подсознании. Вот он уловил терпкий аоомат кофе, медленно разливающийся по комнате. Но Генджибай,  стоная и охая,  поплелся в туалетную комнату-
И
 
Там его  вырвало.   Посмотрев на   себя в   зеркало,  увидел помятую,  противную физиономию.
— Ну и нажрался ты до поросячьего визга, — при
грозил он своему отражению. — А где же красавица
Дильноза?   Как и   когда   мы  расстались?   Черт,   ничего
не помню!
Он сел на краешек ванны, принялся растирать лицо руками!  Ополоснулся  холодной   водой.
— Ничего не могу вспомнить, — пробормотал он.—
Вот же, сукин, сын, до чего накачался! Провалы в па
мяти — первый звонок. Недалеко и до алкоголизма.
Обтгревшись полотенцем, он из туалета вышел недовольный собой. Увидел Камола, расставляющего на журнальном столике чашечки с кофе, сахарницу, вазочку с маслом и поджаренные хлебцы- Буркнув что-то вместо приветствия^ Генджибай плюхнулся на диван. Потянулся к сигаретам, лежавшим на столе. Закурил. Камол уселся в кресло напротив. Намазал маслом хл;б, бросил в чашку с кофе два кусочка сахара и стал размешивать. Молча чему-то улыбался.
— Ну, что ты дыбишься? Лучше скажи, как там было, вчера? Почему я оказался у тебя дома?-—раздражаясь, спросил Генджибай-
Ничего особенного. Танцевали, выпивали. Ты позна-' комил нас с Дильнозой. Очень оригинальный типаж, я тебе скажу. Кстати, мы уговорили ее позировать. Ты должен ей позвонить. Номер телефона у тебя в кармане брюк. Она осталась в гостинице, а тебе я не мог отказать: уж очень ты захотел посмотреть на мои последние  поделки.
Генджибай  полез в   карман   брюк,  достал   помятый
листок бумаги.
— Да, Камол, вот как случается- Не хотел тебя тре-
12
 
вожить вчера, а все же оказался у тебя дома. Игра провидения? Нет, дружище, все это Кантор с его игрушечной мозаикой. Еще один камешек повернулся нг так, и вот тебе результат. Ты говоришь, все было в рамках приличия? — переспросил Генджибай. Камол рассмеялся, отодвинул чашку с кофе.
— Был один смешной момент.-. Когда вы расставались. Ты  попытался  ее  поцеловать.
— И что в этом смешного?—разозлился Генджибай.
— А смешное в том, что прощался и целовал ты мою Нэльку, а не Дильнозу. Мы умирали со смеху, оценив твой тонкий юмор.
...—- Не может быть! И что же она, Дильноза?—испуганно спросил  Генджибай.
. — С умилением смотрела на твои галантные расшаркивания. И, мне кажется, жалела, что ты спьяну все перепутал.
Генджибай, обхватив руками голову, замычал с досады и презрения к себе- Вообразил, как он тискает задрапированную белесую куклу, выделывая всевозможные фортели.
Зазвонил телефон. Камол поднял трубку. Переговорив с кем-то,  попросил прислать машину.
;— Это отец -звонил. Он приготовил шурпу, разводит огонь в мангале для шашлыка. Хочет поговорить с тобой. Ты, вижу, ничего не помнишь из вчерашнего? — настороженно спросил Камол.
— Если я обещал, то так пусть и будет, — ответил
Генджибай.
Он взял со стула галстук, подошел к трюмо и повязал его хорошим тугим узлом. Надел пиджак. Отыскал на вешалке плащ. И стал ожидать Камола у входной двери.
«Как мог он перепутать расхристанную Нэльку с прекрасной Дильнозой?»—ругал сам <&ш.
13
 
Черная «Волга», плавно набирая скорость, влилась в городской транспортный поток. Времени было около десяти утра, но в машине тепло и уютно- Оставшиеся после вчерашнего дождя лужи рассерженно шипели, когда незадачливый шофер наезжал на них колесами машины.
Легкий ветерок трепал на деревьях оставшиеся желтые листочки, разворачивал флаги на крышах государственных зданий. Рогатый троллейбус тяжело поднимался в горку, а стайка школьников ждала у светофора зеленого сигнала.
Черная «Волга» свернула у спортзала налево, в сторону Чароги и метров через семьсот оказалась на узкой, тихой улочке. Остановилась у дома Султана Икрамовича. Машину шофер загнал во двор, и братишка Камола  повел  их в глубь сада.
— Отец заставил меня с утра натопить баню, — сообщил он, — и велел вам искупаться, прежде чем вы явитесь к нему-
Сверкая глазами, обнажив в улыбке пару золотых зубов, он явно над ними подтрунивал, видя их состояние.
После нескольких прыжков в холодную воду бассейна им стало легче. Появилась бодрость, что и проявилось вскоре в возне, напоминающей японскую борьбу.
Распарившийся и подобревший Генджибай приветствовал Султана Икрамовича со всей почтенностью и уважением ученика к учителю. В бытность свою,. будучи проректором университета, Султан Икрамович выручил Генджибая из скверной истории, грозивший ему отчислением. Генджибай отделался тем, что написал пару юмористических рассказов, опубликованных в университетской газете и понравившихся проректору. А позже были журналистские курсы, по окончании которых ими было, написано несколько совместных статей на производственные темы. К тому времени проргктор
14
 
переилгл на другую работу- Он стал генеральным директором концерна, занимавшегося переработкой сельхозпродуктов.
Расположились на огромной светлой веранде. Кур-пачи были разостланы вокруг маленького столика, на котором в центре стоял ляган с бараньей головой и мясом. На маленьких тарелочках белоснежная чакка с дольками редиса. Тонко нарезанные розовые помидоры сверху накрыты стебельками кинзы. Две большие 'синего стекла вазы: в одной—чудесной окраски груши, :в другэй, поблескивая пурпурным цветом, сочные растрескавшиеся гранаты. Знаменитые на весь мир лепешки, как языческие символы солнца, притягивали взгляд.
Три касы с дымящейся шурпой ждали гостей.
Генджибай был признателен Султану Икраимовичу за внимание,   что  оказывалось  ему-
После шурпы подали шашлык из мяса впгремешку с джигаром. Запивали его душистым кок-чаем, вкус которого невозможно передать. Медовая груша и гроздь янтарного осеннего винограда стали заключительным аккордом великолепного обеда.
гь кофе Генджибай пошел в кабинет Султана Икрамовича. Камол остался помочь брату прибрать со стола.
— Садись, Генджибай, — сказал Султан Икрамович, показав на кресло, стоящее у огромного стеллажа с книгами._ Я вот о чем хочу с тобой поговорить. Ты знаешь, и это без лести, я хорошо отношусь к твоему творчеству. И, заметь, по-отечгски беспокоюсь о твоей дальнейшей судьбе. Но последняя твоя статья, откровенно говоря, мне не понравилась. Не потому, как она написана, а ты ее поверхностно разработал. Да, я говорю о статье о русском языке. Она противоречит, мягко выражаясь, общественному мнению. Ты пишешь, что, отказываясь от языка метрополии, мы обрекаем себя яа отставание от   мировой   цивилизации. И   приводишь
г
 
примеры. Мол, нет у нас пока мощных институтов, которые могли бы охватить все сферы деятельности и донести нашему обществу на родном языке те события,, что происходят в мире. Нужно не менее двадцати лет, чтобы иметь профессиональных переводчиков и местную полиграфическую базу- Это спорная посылка, она требует более глубокого анализа, к чему сейчас я не готов. Но мне само это умозаключение оскорбительно. Русский царь Иван III еще пытался объединить мелкие княжества в государство, а у нас уже была высокая культура, мало чем отличающаяся от европейской. Ты приводишь примеры из истории советского господства и указываешь на равный социальный статус разных народов, на их равные права. Но ты забываешь,, а может быть и не знаешь, до какой степени насаждалось все имперское. Тем самым отбрасывалось развитие нашей национальной культуры на десятилетия. Я с тобой согласен в том, что наши народы уважают друг друга, но не может существовать вечно некий симбиоз. Прежде, чем написать статью о языке, ты должен был хорошо ,все продумать. Да, нам нелегко, не будет хватать переводной литературы, многие из молодого поколения людей не будут столь грамотны и широко развиты, как того требует время. Мы будем отстаивать в новых технологиях. Но в будущем все возместится.
Султан Икрамович замолчал. Генджибай заерзал в кресле.  Непроизвольно вытащив сигарету, закурил.
— Султан Икрамович, я, откровенно говоря, не ожидал, что такое впечатление произвела на вас моя статья. В своей работе я руководствовался известным тезисом: не разрушай старый дом, не построив нового- И, отталкиваясь от этой посылки, предположил дальнейшее развитие отношений. Ведь не секрет, что вся информация о новых технологиях идет к нам с Запада в
16
 
основном через русский язык. Потеря темпов в информатике замедляет развитие всей инфраструктуры, что, несомненно, отразится на экономике, в первую очередь на интеллектуальном уровне нации. А что может быть дороже и ценнее этого.
Султан  Икрамович тоже закурил.
— Я правильно понял твою статью, — сказал он ка
тегорично.
.— Отец, —. позвал  Камол. — За  вами приехали.
— Пусть подождут, — ответил Султан Икрамович- —
Генджибай, я завел- этот разговор неспроста. Я слы
шал, ты занимаешься мясокомбинатом. Будь предель
но осторожен. До меня доходят кое-какие разговоры о
твоем якобы антипатриотизме. Кто-то хочет тебя ском
прометировать, зная твою честность. Тебя хотят выва
лять в грязи из-за твоего расследования на этом ком
бинате. Все, что я знаю, не передать в двух словах, но
дело серьезное. Проверь еще раз все собранные факты, взвесь тысячу раз. Материалы дома не держи, спрячь в надежном месте. Приезжай завтра вечером, поговорим  обстоятельно,   а сейчас я тороплюсь,  меня  ждут.
Генджибай встал, сухо попрощался и вышел во двор. Камол сидел за рулем черной «Волги».
— Отвези  меня  домой, — попросил   Генджибай.
Машина  вырулила  из  переулка на  дорогу.  Проеха
ли мимо больницы, кирпичного завода, табачной фабрики- Повернули на бывшую Гагарина, свернули на Багдадскую и  остановились у дома  номер   10.
— Тебя   подождать? — спросил   Камол.
— Нет, поезжай. Мне нужно работать. Увидимся
вечером.
Генджибай, захлопнув дверцу . машины, торопливо поднялся на четвертый этаж.
Руки противно дрожали. Ключ нашелся с трудом-Не снимая 6OJHHOK, быстро прошел к рабочему столу.
2-136 17
 
Папка со статьей по мясокомбинату лежала рядом с пишущей машинкой- Он раскрыл папку и облегченно вздохнул:  рукопись была па месте.
В комнате был относительный порядок. Генджи-бай ополоснул пепельницу, поставил на плиту чайник с водой. Достал из кухонного стола банку с растворимым кофе и закурил. Рабочий стол, два кресла, диван, на полу — зеленый палас, дорожный телевизор, книжный шкаф — вот и весь интерьер рабочей комнаты. В спальне—жесткая кровать, торшер с цилиндрическим зеленым  абажуром, шкаф для одежды.
Заварив кофе, Генджибай умостился в кресле с сигаретой в руке и принялся размышлять об услышанном в доме Султана Икрамовича- В общем-то так оно и должно быть. Время такое пришло. И каждый гражданин должен выбрать, на чьей он стороне и с кем он. Его статья была о проблемах информации, а ее хотят извратить. Он ратует за знакомый и уже доступный язык, который несет огромные просветительские нагрузки, а его пытаются обвинить в антипатриотизме. Он показывает точки соприкосновения менталитетов, защищая тем самым дружбу народов, а ему указывают на историко-культурологическую  генеалогию.
Зазвонил  телефон.   Генджибай   вздрогнул и   поднял трубку. — Алло?
В ответ молчание. ,— Говорите, я слушаю.
Опять молчат.
Он положил трубку, встал и подошел к столу, где лежала статья, намереваясь ее перечитать. Снова задребезжал телефон. Он взял трубку.
— Алло, кто это? — спросил он.
— Скоро  ты это     узнаешь, — проговорил    хриплый
ьч
 
голос. — Свинья!   Уши  тебе  отрежем,  если  будешь  со рать свой  нос в  наши дела-
Короткие гудки в трубке телефона бились в унисон с сердцем" Генджибая. Закрыв злосчастную папку, он прошел на кухню, достал бутылку водки, когда-то недопитую, налил в стакан. Не найдя под рукой чем закусить, промокнул губы тыльной стороной ладони и закурил сигарету.- Вернулся в комнату, сел в то же кресло и тупо уставился на папку.
Суть аферы, вскрытой им, заключалась вот в чем: откормочный совхоз сдавал на убой комбинату скотину, которая не проходила по документации.. Откормленных бычков затем реализовывали через подставных лиц частникам, имея на этом огромные барыши. В деле были замешаны как комбинат, так и совхоз, что документально зафиксировал Генджибай. Копии документов ему предоставил бухгалтер совхоза, испугавшись уголовной   ответственности.
«Интересно, — с усмешкой подумал он. — Как будут убивать? Застрелят, потом отрежут уши или наоборот?»
В животе что-то пикало, подавая как бы сигналы опасности. Раздражение на самого себя росло и, наконец, нашло  выход  наружу в  матершине.
Генджибай надел свежую рубашку, завязал галстук. Непропускающие влагу ботинки стояли у порога. Он вышел из квартиры с папкой под мышкой и с серьезным намерением где-нибудь ее спрятать.
III.
Исполнив несколько неаполитанских песен, Дильноза закончила репетицию. Концертмейстер, противный Юл-даш, сегодня в ударе: ни одной помарки в игре на отличном черном рояле.
Вечером в  небольшом   концертном зале Дома  офи-
19
 
церов должна состояться премьера. Последующие гастроли Дильнозы должны были стать проверкой ее репертуара. Впереди певицу ожидал, кажется, даже Лондон.
. — Дильноза,   мы   обедаем   вместе? — спросил   Юл-
даш. собирая ноты.
Не хотелось портить настроение несносному для нее человеку, от него сегодня во многом зависит ее успех.
— Что ж, я не против. Ты угостишь меня шашлы
ком. Надеюсь, осведомлен, где его хорошо готовит?—
спросила она.
— Подумаю... — ответил  Юлдаш.
Они  сели в  машину,  любезно  предоставленную  им
директором театра- Шофер повез их за город, где был лучший в мире шашлык.  .
Небольшой ресторанчик с верандой, на которой, они устроились за столиком, был окружен деревьями. Опавшая с  них  листва  грустно  шуршала под ногами.  Ли-монно-желтые и   красновато-оранжевые   кленовые    листья, словно увядшие бабочки, украшали осеннюю землю. Чудный  Чайковский  и  его  грустная  мелодия  звучала в сознании Дильнозы, навевая сцены из далекого прошлого. Вот ее отец, известный макомист, с удивлением  рассматривает    дочурку, которая в    подражание ему исполняет один из сложных макомов, доступный не каждому  профессионалу. Дальше консерватория, класс .вокала у профессора  Кудрата    Юлдашевича.    Первый конкурс  вокалистов и  почетное третье  место-  Сколько было радости и  восторга. От этого кружилась голова, замирало сердце. Была надежда на блистательные успехи в  будущем^
Предложили один из театров в провинции, суливший ей роль примадонны. Но строгий отец, беспокоившийся о моральной чистоте своей дочурки, отказал провинциз-
 
лам. И тут  подвернулся    Рустам — высокий,    сильный мужчина с утонченными чертами лица.
Он считал себя' литератором, и вечерами в его холостяцкой квартире, часто говорили о Х-емингуэе, Скотте Фицджеральде, Джеймсе Джойсе и Кафке. На огонек заглядывали экстравагантные девицы, лощеные молодые пижоны, волосатые художники, бледнолицые поэты и  прочие,  которых называют богемой.
Вечеринки с танцульками перемежались с диспутами о   литературе и   поэзии.   Молодежь   открывала   для себя Набокова, Бродского, Мандельштама. В моде утверждались   натуральные   кожа,   шерсть,   меха.   Бижутерия из настоящего золота с сияющими вкраплениями бриллиантов  —престижные   атрибуты   нарождающихся буржуа. Они тоже заходили иногда к Рустаму. Дильноза отмечала в этих людях спокойное и уверенное суждение о  всякого рода  проблемах-    Определенно сложившееся видение предметов выливалось в тщательно замаскированное пренебрежительное отношение к богеме. Те были отличны от последних тем, что неопрятно одеты, позволяют себе скабрезные шуточки, восторженно кичливы  и   необычайно   прожорливы.  Их  заросшие щетиной лица вызывали раздражение, а поверхностные суждения об искусстве были даже смешны.
Рустам, относя себя к богеме, часто говорил: — Да, мы, нигилисты, извечный двигатель социального прогресса. Мы, как и остальные члены общества, пытаемся перейти в другой качественный социальный строй, ввергая систему в хаос. И ловим рыбку в мутной воде. Другого пути у нас нет- Либо разрушение общества и перераспределение материальных ценностей, либо вечное прозябание и    заглядывание в рот власть
имущим.
В то  волшебное  время они  часто  выходили  побродить по   улицам   вечернего   города.    Прислушиваясь к
21
 
20
 
стуку железных колес Проносившихся трамваев, любуясь прямыми, широкими проспектами города, вдыхая аромат цветущих акаций, они приходили в скверик у театра. Сидя на скамейке, она прижималась головой к его плечу. Он обнимал ее за талию. И чувства их, вплетаясь в журчание фонтана, витали где-то по соседству с Мельпоменой. Он рассказывал Дильнозе о «Блуждающих звездах» Шолома Алейхема и о романтической истории любви Лейбла и Рейзл. Дильноза ощущала свое приобщение к миру Рустама — будоражащему и поэтическому, тонкому и метафоричному, яркому и противоречивому. Еще не окрепшее, не устоявшееся мировоззрение Рустама влекло ее за собой в свои таинственные тенеты.
И вдруг, как хром с ясного неба, богему смело начисто. Неизвестно откуда появились сподвижники—так называл этих людей Рустам. С аккуратно подстриженными бородками, в строгой одежде и без фиглярства— эти молодые люди пугали своей замкнутостью- Ее присутствие их смущало, а порой и злило, что можно было прочесть в их недобрых взглядах. Они читали Коран и молились, когда приходило время молитвы. После молитвы мылись в туалете. Дильноза заваривала им чай. Они, усаживаясь на курпачи, о чем-то между собой беседовали. До нее доносились незнакомые слова: панисламизм, младобухарцы, ортодоксы, апологеты. Пили чай и сосали трубку кальяна, от которого по всей квартире распространялся сладковатый запах 'анаши.
Глаза их наливались кровью и похоть вперемежку с дурью выплескивалась на милую девушку, удрученную состоянием любимого человека. Оставаясь с ней наедине, Рустам устраивал затем сцены ревности. Кончилось все это тем, что он запретил ей появляться у него дома. Изредка звонил, вяло оправдывался занятостью делами.   Позже исчез  совсем.   Кто-то  говорил,
 
"что он уехал на афганскую границу. Зачем и для чего, об этом не знал никто.
Дильноза тайком сделала аборт. Она не винила Ру-стам^а. Она его любила и была любима. Это та самая первая любовь, о которой упоительно вспоминают, на склоне жизни. С ее голосом творилось нечто необыкновенное: он стал сочным и чистым, более сильным и до пронзительности страстным.
Ее песни под отцовский рубаб очаровывали близких, вызывали восторг у отца и слезы у матери, которая чувствовала материнским сердцем в них надрывные нотки скорбящей женской души.
Дильноза заканчивала консерваторию. Как-то на одном из фестивалей макомистов отец познакомился с итальянским ученым-ориенталистом Джино Рентурой. Пригласил его к себе домой. Вернувшись в Италию, Джино Рентуро пригласил отца и Дильнозу к себе в Неаполь. Так она стала, по протекции ученого-ориенталиста, стажером в Неаполитанской опере. Прошел год, когда ее заметил английский импрессарио. Он предложил Дильнозе попробовать свои силы в Лондоне, на что она дала согласие. И с благословения все того же Джино Рентуры отправилась домой за согласием отца. ...Официант подал шашлык из молодого барашка, горячие лепешки- Юлдаш занялся кок-чаем. Разыгравшийся аппетит рассмешил Дильнозу. Она принялась за шашлык. Юлдаш не торопился. Лицо его было бледным. Грусть подчеркивали и черные оптические очки.
— Может, рюмочку коньяку? — спросил он у Диль-нозы.—Наверное,  болит голова после вчерашнего?
— Нет, не хочу! У меня  все в  порядке. А ты что, шпионил за мной? — спросила она.
— Не то,  чтобы шпионил, но видел,    как лихо ты отплясывала в ресторане с пьяным недотепой, у кото-
 

 
22
 
23
 
рого заплетались меж провисших штанин  невычищенные штиблеты-
Она улыбнулась.
— Этот недотепа, между прочим, журналист. Собственный корреспондент одной из крупных газет.
— Ты молодчина, если он действительно журналист,, — похвалил Юлдаш. — Как его фамилия? Я наблюдаю за прессой. Может быть, знакомый автор?
— Фамилию он не называл, а зовут его Генджи-бай, — сказала Дильноза.
— О чем же пишет твой недотепа в черных штиблетах? Может, он вещает о продуктивности молочных ферм? — с сарказмом спросил Юлдаш-
Дильноза фыркнула, словно хорошенькая кошечка. С усмешкой ответила:
— Прости, Юлдаш, но у меня не было времени по
знакомиться с его творчеством- До этого мы как-то не
дошли...
Она-рассмеялась, вспомнив, как Генджибай, корректно откланиваясь, целуя ручку симпатичной блондин^ ке, упорно называл ее Дильнозой и просил дать номер
телефона.
— Да, вечер ты провела на славу, — мрачно обобщил Юлдаш.
— Знаешь, что хочу тебе сказать по поводу вчерашнего? — спросила Дильноза.
Юлдаш   напрягся в  ожидании.
— Заруби себв на носу: если в гостинице вдруг не будет лишнего номера, ты должен оставаться на опре* деленном от меня расстоянии. В противном случае мне придется расторгнуть с тобой наше соглашение, — сердясь, сказала она.
— Дильноза, ты не поняла меня, — поспешно произнес Юлдаш.
— И никаких случайностей! Усек, парень?!
24
 
— Хорошо, успокойся. Я усек, — устало ответил Юл
даш.
До гостиницы они доехали быстро. В холле, подойдя к лифту, Дильноза  сказала:
— Спасибо за обед. Все было вкусно. Не прозевай
концерт.
Вошла в лифт и укатила на пятый этаж в свой номер.
Юлдаша не обескуражило ее поведение. Не таких он укатывал. Дай время, дружок! Оно все расставит но своим местам. Эта молодая кобылка резво воз в гору тянет. Может, и ему перепадет удача. А на ее интрижки ему, откровенно говоря, наплевать, в чем и надо было бы себе сразу признаться.
IY.
— Проходи, Султан Икрамович, — поздоровался с 'профессором за руку мэр города. — Как семья, здоровы ли?
— Спасибо, все хорошо, — ответил Султан Икрамович, стараясь не высказать своего удивления, потому что в кресле сидел еще и прокурор. — Погода, правда, иногда не та... Кости ломит, когда сыро. А вообще терпимо, живем помаленьку!
Прокурор дружески улыбнулся Султану Икрамовичу.
— Старость не радость. У всех нас поскрипывают косточки, — сказал он. — Что поделаешь: время берет свое. Не успеешь оглянуться, и на тебе — осень пришла.
— Погода сегодня отличная. Солнечно, а вы про -радикулиты вспомнили, — заметил мэр-
— Лучшее лекарство против остеохондроза — очищение организма от шлаков, — нравоучительно продолжал прокурор. — На себе испытал. Год этим занима-
25
 
юсь. Сейчас отпустило. А бывало как мучился! Белу»» гой ревел,  не  приведи кому такие мучения.
Он потрогал себя за мочки ушей.
— Султан Икрамович, мы тебя пригласили потому,, что до нас дошли сведения о твоем желании стать одним из учредителей коммерческого банка, — перевел мэр разговор в делдвое русло.
Султана Икрамовича    удивила    заинтересованность
мэра. Он ответил:
— По моим расчетам, выгодное вложение капитала:
в наше время.
— Не мог бы ты рассказать нам, на чем основыва
ется стратегия банка.
Султан Икрамович  задумался.  Мэр,  усмехнувшись»
подмигнул прокурору.
— Взамен   мы  откроем  тебе    кое-какие сугубо се
кретные данные,—добавил он.
— Думаю, не разглашу коммерческой    тайны, рас
сказывая вам о нашей  задумке открыть во  всех рай
онах области филиалы банка,—согласился Султан Ик
рамович. — Председатель филиала будет исполнять роль
кредитора,  эксперта и  хозяйственника-    Этот человек,
скорее   всего   пенсионер,   должен  проживать в  районе,
где он представляет филиал банка. Он нанимается из
среды бывших, желательно высокопоставленных чинов
ников. Знает    рентабельные хозяйства    своего района,
плодородные земли, сданные в  аренду дехканам, пер
спективные  животноводческие фермы.    От него  будут,
зависеть  размеры  кредита и    инвестиционная тактика
банка. Этот негласный управляющий косвенно должен
влиять на процесс организации труда и воочию убеж
даться в правильности своих финансовых решений. Он
подотчетен экспертной группе из  аграриев и финансо
вых менеджеров, созданной при    коммерческом банке,
26
 
Дальнейшие   взаимоотношения     банка и  сельского  хозяйства должны    строиться на современной    рыночной товарно-денежной конъюнктуре. Прокурор закурил.
— Интересно, — сказал он. — Чиновник, у которого
остались связи... Трепет дехканина перед бывшим на
чальством... Психологическая тактика точно спрогнози
рована.
Султан  Икрамович  недоуменно  пожал  плечами.
— Не вижу в том ничего плохого, — сказал он.
Мэр   встал  из-за   стола,   подошел к окну и  открыл
форточку, проветривая кабинет. Предложил неожиданно прокурору:
— Расскажи Султану Икрамовичу о проведенном расследовании на мясокомбинате.
— Хищения в особо крупных размерах подтвердились. Нашли и виновника. Как и следовало ожидать, им оказался стрелочник, взял на себя всю ответственность. В ходе следствия обнаружили документацию СП и фирмы «СИУБЕКИ». Нас заинтересовал перечень контрактов. Все они были заключены с хозяйствами, подлежащими адресному кредитованию валютой, предоставленной фондом развития малого и среднего бизнеса. Сведения о кредитовании не подлежат огласке, но, сверив нашу конфиденциальную информацию и перечень хозяйств в документации «СИУБЕКИ», мы обнаружили их идентичность. Случайно ли такое совпадение? — спросил  прокурор.
Султан Икрамович молчит. Ждет продолжения рассказа.
— «СИУБЕКИ» бросают СП, выжав всю нужную информацию, и создают с холдингом совместное предприятие по выделке кож, проталкивая идею с дехканским банком и его филиалами.
— Я уверен, что филиалы банка будут находиться в тех районах, которые    перечислены в контрактах
27
 
«СИУБЕКИ», — размышляет    вслух    мэр. — И что    из этого следует? — спрашивает он. — А то, что «СИУБЕКИ» связаны с капиталом, инвестируемым из-за рубежа. Напрашивается вопрос: для каких целей? Почему эта связь скрывается? И чем обусловлено государственное адресное кредитование с контрактами «СИУБЕКИ»? Почему  финансируются  те  хозяйства,   которые  входя г в сферу интересов    «СИУБЕКИ»?    Из  всех    этих  вопросов вытекает большое    количество далеко    идущих выводов. Но мы не вправе их делать. Инвестиционная политика государства не должна ущемляться из-за субъективных, недоказанных домыслов. Поэтому, Султан Икрамович, мы и просили бы вас помочь нам разобраться в   этих   хитросплетениях, — заключил     мэр. —Мы создали комиссию по проверке хозяйств, претендующих на валютный кредит. Вас просим возглавить эту очень деликатную     проверку.   По  ходу    инспектирования вы сможете  убедиться в   перспективности   вашего  участия в проекте создания коммерческого банка. А мы хотели бы узнать  об  интересах  «СИУБЕКИ»  в  финансировании  хозяйств и  взаимосвязи инвесторов с  фирмой. Не под себя ли «СИУБЕКИ» выбила валютные кредиты в нашу область и если да, то что за этим стоит. А вернее будет,  кто за  этим  стоит?  Обыкновенная  коммерция? Помощь в становлении перспективного взаимовыгодного  бизнеса?  Или интервенция зарубежного капитала, захват высокорентабельных хозяйств, на которых держится вся наша экономика? Отсюда и предположение: не хотят ли они скупить все на корню путем незнакомых  нам  конъюнктурных рыночных рычагов?  Не попадем ли мы в зависимость к капиталу, которому сами открываем двери?  Не превратимся ли  мы в  банановый садик для банка «СИУБЕКИ» и его компаньонов?
 
Прокурор постукивал ладонью по столу, хитро при* щурив глаза.
— Я не смогу дать вам .ответ сейчас. Мне надо время, — ответил  Султан  Икрамович.
— Хорошо, согласны. Завтра вы нам ответите, согласны ли возглавить комиссию, — сказал мэр и протянул  Султану Икрамовичу руку,  прощаясь.
Бывший проректор спускался по ступенькам мэрии к ожидавшей его машине с испорченным настроением. Жизненный опыт подсказывал ему, что его хотят втянуть в неприятную для него игру. Наработанный за много лет труда инстинкт самосохранения сигналил об ожидавшей его опасности.
— Что скажешь? — спросил мэр прокурора, когда за Султаном Икрамовичем . закрылась дверь. — Согласится на предложение?
— Думаю, должен. В создании банка он заинтересован кровно.
— А если он во всем разберется и поймет, откуда ветер дует? — спросил мэр.
— Пусть только согласится возглавить комиссию,— произнес прокурор.
— Мне кажется, ты его недооцениваешь.
— Может быть, но и переоценивать его не стоит,—• хмуро сказал прокурор. — Посмотрим, как развернутся события. В случае чего мы всегда найдем средство заставить  его  замолчать.
V.
Камол, оставив машину у ворот своего небольшого домика с мезонином и расположенной над ним* мастерской, присел за мольберт. Принялся подправлять, почти законченную^ картину. Он назвал ее портрет мясника. Круглолицый человек, толстощекий, с свисающими на подбородок усами, снисходительно смотрел каба-
 

 
28
 
29
 
йьими глазками на невидимого покупателя. Тюбетейка лихо сидела на макушке его головы, выразительно прорисованы жирные уши, двойная складка подбородка и черные крупные волосинки, выглядывающие из ноздрей бесформенного, крупного носа. За спиной на крючьях — окровавленные куски мяса. С ножом в руке, острие поднято вверх. Перед весами, стоящими на прилавке, в испачканном, некогда белом халате он ждет покупателя. И нет сомнения, что такой воздаст каждому по
заслугам.
Камол отложил  кисть и   палитру,   закурил.   Затем прилег на диван, устремив взгляд в потолок.
В последнее время работа его удовлетворяла, не казалась такой уж рутинной и надуманной. Появилось ощущение чего-то найденного, но еще спрятанного 'з далекой дымке. И это должно было проявиться в процессе ежедневного чернового труда. И вот Камол день за днем теперь складывал эти конструкции, всецело отдавшись интуиции, водившей его рукой- Главное, о чем он беспокоился, это появившееся желание работать, которое вдруг может пропасть. Часами просиживая над контуром Мадильяни й разработкой цвета Сезанна, ему становилась ближе и понятнее мысль Ми-лашевского—проще, лаконичнее, острее. Поменьше руками, побольше головой. Он- работал и ждал, ждал и работал в ожидании того плода, который, созрев, должен был упасть на благодатную почву. Камол катил свой камень с остервенением и фанатичностью Сизифа, веря в недавно приснившийся сон. Маленький хилый ребенок, появившийся у него на руках, был почему-то так хрупок и немощен, что становилось страшно на него даже смотреть, а тем паче держать в руках. Болезненный, можно сказать уродливый, но с ясными и добрыми глазами, взирающий на Камола с надеждой.
Этот сон он  принял с благодарностью  и  радостью, поняв, что маленькое существо и есть тот  божествен-
30
 
гный дар, о котором денно и нощно молил небо. Вырастить, выпестовать, сделать этот образ полнокровным — дело теперь рук его, художника. В этом-он видел предзнаменование, наметившийся перелом в творчестве. «В споре рождается истина, в труде — собственный почерк, — думал Камол. — Трудиться, искать, переплавлять в душе мысли, чувства. Формировать из этого сплава нужное, ценное».
Вспоминая приснившегося заморыша, Камол сопоставил видение с законченной картиной на мотив Дега. Почему же вдруг импрессионисты? Наверное, потому, что они, по его мнению, обогатили живопись новыми психологическими типами, указав путь изобразительному искусству к человеку через его внутренний диссо-
, нирующий мир. Они    несут свое видение    культуры, в
чем-то ассиметричное и вульгарное. В то же время неуловимо сентиментальное, удивляющее оригинальностью. Так и  он,  Камол,  видя в    своем дитяте не биб-
<*_ лейский  персонаж  или  героя    помпезных  сражений, а
плебея, гордо осознающего свое возрождение, мечтал показать и его чванство и двуличность, мнимое безразличие и корысть — все те качества, что присущи людям нашего времени.
Глянув  на  часы, он  вскочил  с дивана.  До встречи -с Нэлькой осталось двадцать  минут.
Запыхавшись   от   быстрой   ходьбы,   она   плюхнулась на   переднее  сидение его   машины.   Ярко   накрашенные
А губы,  зеленые глаза с длинными  ресницами, чувствен-
ный ротик. Камол дал ей пачку «Мальборо». Включив зажигание, тронул машину, улыбаясь духу авантюриз-
# ма, исходившему от Нэльки, затягивавшейся по-мужски
дымом американской сигареты.
— Послушай, дорогой, надо бы обязательно заехать к Таньке. У нее  происходит нечто    ужасное.  Ее мужа
I
арестовали.   Он   пытался   продать, какой-то   банде ору-
31
 
жиг. Уму  непостижимо,  до  чего  докатился Чандр!.-
— Ты удивлена? — спросил Камол. — Оружие сейчас, как и другой товар, на складах не залеживается. Я бы тоже не отказался.
— Тебе-то зачем, дорогой? — спросила Нэлька, представив пьяного Камола, палящего из ружья по своим авангардистским картинам.
— Не помешало бы в моей одинокой жизни, — уклонился он от прямого ответа.
Дверь открыла худощавая брюнетка в сиреневом: платье, с сигаретой в напомаженных губах.
— Хорошо, что вы пришли! Что делать/ к кому об
ратиться за  помощью?! — проговорила  она.
Проводила гостей в комнату, вскоре принесла и поставила кофейник на журнальный столик. Открыла красивую коробку с конфетами.
— Я прилетела из Москвы по телеграмме из мили
ции. Сашку посадили в следственный изолятор- Сколь
ко раз я его просила не связываться с этим Курбаши.
Не послушался меня и доигрался, дурак- Следователь
сказал, что он подпадает под статью с конфискацией
имущества. А какое имущество в этой квартире при
надлежит ему? Электрогитара да усилитель — вот и все,
что он купил за время нашей совместной жизни. Ос
тальное приобретено на средства моих родителей. Сла
ва богу,  мать  оказалась  предусмотрительной  и  сохра-
' нила чеки из магазина.
— Таня, где он достал оружие и зачем ему понадо
билось ввязываться в эту опасную авантюру?—спроси
ла Нэлька.
-Танька сникла. В глазах появились слезы. Бросив окурок сигареты в пепельницу, она разрыдалась и, шмыгая веснушчатым носом, утирая платком бледные щеки, стала рассказывать:
— Мой брат открыл в Москве магазин конфет. Мы
 
с Сашкой решили купить у него подешевле и продать здесь подороже. Заняли под проценты большую сумму денег. Но до этого Сашка познакомился в ресторане с этим Курбаши. Мне он сразу не понравился: молчаливый, с  настороженным  взглядом,  губы тонкие и  вечно небритое лицо.  Стал он  появляться у нас дома. Я  не слышала 'других разговоров,  кроме  как о деньгах,  западных  тачках,  фирменных    шмотках.    Слушать    это было интересно, кто не    мечтает разбогатеть?    Сашка неплохо зарабатывал,  но что это было    в сравнении с деньгами   Курбаши?!   Тот   сорил   валютой с   размахом. .Дорогие  коньяки,  одет  всегда с    иголочки. В  каждый свой   визит к  нам  домой   приносил   букет  цветов.  Вот Сашка и решил вместе с Курбаши заняться бизнесом. Они что-то покупали,    перепродавали.  Накопив денег, Саша загорелся купить машину. К тому же мы решили провернуть еше сделку с теми конфетами. Покупателя нам нашел все тот же Курбаши. Саша говорил, что у него  наклевывается  новая  хорошая  сделка. И  если все пройдет удачно, то, сложив доходы, мы сможем наконец купить  машину. Я  улетела в  Москву, а   следом и пришла телеграмма. Мама рассказала, что Сашку арестовали  здесь, в  этой   квартире.   Нашли  три   каких-то ружья в  разобранном  виде,    шестьсот патронов и две гранаты.   Мне   дали   свидание.   Муж в   шоке-   Говорит, во всем'виноват Курбаши, который успел скрыться. Вот и вся история, — скорбно закончила Таня.
Перед тем, как,уйти, Нэлька принялась подбадривать подругу, соз.навая всю сложность положения, в котором  оказался ее Сашка,  по  кличке Чандр.
Спустившись к_,машине, Нэлька вдруг взяла за ру-
-ку Камола.
— Мне нужно остаться! Ей очень плохо, дорогой! —
.сказала она.
 

 
32
 
3-136
 
33
 
лись от дуновения холодного ветерка, подметая под собой багряную листву, устилавшую золотым покрывалом всю землю, видную из окна бильярдной.
Плешивый человечек по прозвищу Коленкор в кожаном пиджаке, с печаткой на мизинце левой руки, в джинсах и модных туфлях метался по периметру стола. Ворот голубой рубашки у него расстегнут до пупа. Утирая пот носовым платком, он никак не мог загнать в лузу последний шар. Было понятно, что на кон тут поставлены крупные бабки, раз Коленкор так суг-тился. ЕГО напарник—высокий, атлетического сложения мужчина с прямым римским носом, большими выразительными глазами и тонкими злыми губами. Вот он с треском вколотил в лузу последнюю надежду расфранченного неудачника, чем вызвал вздох сожаления и красные пятна на лоснящихся щеках Коленкора. Они кинули поджидавшему Якубу-ака несколько банкнот и пошли в ресторан обмывать сделанную игру. Так было заведено.
Эти мгновения победы и поражения и поджидал Ка-мол. Они были скоротечны, еле уловимы на лицах и в движениях игроков. Скользнуло незаметной тенью крыла торжество. И эффектно выраженная потеря с проявлением пигментных пятен- Какая гамма чувств, какая палитра переживаний, переданная глазами, лицами, жестами, голосами! Нервный поиск по карманам спичек, безвкусный дым сигареты, севший голос и бегающие глаза проигравшего. Взгляд ни на чем не задерживается, он пытается замаскировать свое состояние.
Коленкор, однако, берет себя в руки, по-бабскй оттопыривает мизинец с перстнем, застегивая пуговицы на рубашке и поблескивая золотой фиксой, направляется блатной,походкой к выходу.
До Камола доносится обрывок фразы, брошенной Коленкором:
30
 
— Тебе сегодня везет, Курбаши.
Камол смотрит на атлетически сложенного победителя с небритым лицом и вспоминает Чандра, так глупо занявшегося торговлей оружием.
Якуб-ака снова уселся за свой столик, налил себе ;в пиалу белого чая.
— Вот дают, сукины дети! Видал, Коленкор мил
лион проиграл, а мне пятитысячную кинул.
Он выпил.
— А кто этот мужик, что выиграл у Коленкора? — спросил Камол. — Я его вижу впервые.
— Не спрашивай, парень, — ответил маркер. — Слышал, будто он крупный катала. Другие говорят, что беженец. Если честно, скажу тебе по секрету, люди свз-дущие мне сказали, он киллер.
Якуб-ака огляделся по сторонам. Рядом никого не было. Игра за столами шла своим чередом. Дым коромыслом нависал над бильярдной.
Камол засобирался. То,- что он хотел, он увидел. Победитель и побежденный, сильный и слабый, торжествующий и униженный. Перед его мысленным взором стояла та концовка партии и два характерных лица. .Необъяснимое чувство работы охватило его, погнало домой.
Оставив машину у ворот дома, он стремительно вошел в мастерскую, закрепил на подрамнике лист ватмана и принялся рисовать портрет киллера.
VI.
Генджибай долго держал палец на кнопке звонка.. Накоцец, дверь открылась.
— Что с тобой? Трезвонишь, словно за тобой свора собак гонится, — удивленно спросил небольшого роста,  заросший  волосами Аорон.
— Дай попить, — попросил Генджибай.
37
 
— Спиртного нет. Только вода из крана,.— сказал Лорон.
— Я и прошу воды. Водку с собой принес. Чем закусить, надеюсь, у тебя найдется? — спросил Генджи-бай.
— Колбаса, соленые помидоры, хлеб. Устроит? Раздевайся, я на стол соберу... Что это тебя так прихватило? Вчера, наверное, до чертиков накидался?
Слышал   Генджибай   из   коридора,  снимая   ботинки,.
каркающий голос Аорона.
— Воды бы лучше дал побыстрее, сукин сын, — ру
гался про себя Генджибай.
Наконец, он прошел на кухню, налил себе из крана в стакан, воды и залпом выпил.
— Кто не пьет водку, тот не знает и вкуса простой
воды, — сказал Аорон, весело тараща на Генджибая
глаза сквозь телескопические очки.
— Замолчи, четырехглазая  обезьяна!   Не то  вдарю-по кумполу — уши проглотишь. Я злой, как сто чертей. И, видя  твое   копание,   превращаюсь  в   ярого   антисе» мита, готового удушить тебя в газовой    духовке твоей собственной плиты,—посмеиваясь, произнес Генджибай.
— Ну, ты даешь! Что это с тобой случилось? Откуда эта коричневая мизантропия? Трипер подцепил что ди?..
— Если б так, уважаемый ребе! Давай-ка лучше выпьем,  а потом я тебе  кое-что расскажу.
Они выпили по рюмке водки. Закусили кислыми,. бочковой  засолки,   помидорами.  Закурили.
Чайник на плите закипел. Тоненькая струйка п-ара^ затейливой змейкой вилась к потолку. Аорон насыпал: в чашки растворимый кофе, налил кипяток. Выпила еще по одной рюмке. Помидоры—смерть фашизму-были исключительно отвратительные!
Генджибай   подвинул   Аорону   папку.'
38
 
— Почитай. Тут статейка моя про аферу на комбинате.
Аорон, брезгливо надув губы, двумя пальцами взял папку, положил ее па стол, усыпанный крошками хлеба, развязал тесемки и уставил артиллерийские окуляры в первую страницу.
Генджибай задумался. Бесспорно, статья навредит делягам с комбината, но так ли она важна для него-самого, чтобы из-за нее рисковать? Он вдруг понял, что запаниковал из-за телефонного звонка. Откуда он знал голос того угрожавшего?- Животный страх, как и болезнь живота, все время тянет в туалет и, ощущая эту мнимую потребность, Генджибай страдал еще больше.
Сколько раз он проецировал на себя эти воображаемые громкие процессы, из которых всегда выходил победителем. А столкнувшись с аферой воочию, испугался. «Где же твои принципиальность, гражданский долг? Куда подевалось мужество газетчика, для которого такой материал — хлеб  насущный?»
Всё это пронеслось в голове Генджибая. Аорон постучал  пальцем по  папке.
— Что, угрожают? Или пока подкупают? — спросил
он.
— Угрожают, — ответил  Генджибай.
Аорон усмехнулся.
— Знаешь, что я тебе скажу? А нужна ли вообщг
кому-нибудь твоя чертова статья?
Генджибай подошел к окну. Длинные тени от деревьев легли на грязный асфальт тротуара- Вечерело.
— Я тоже задаю себе этот вопрос, Аорон, — сказал Генджибай. — Пока не нашел ответа.
— Представь себе. Обыватель прочел статью о махинациях на комбинате. Он возмутится, потребует привлечь злоумышленников к ответу. Ну, и что дальше?-Разве от этого нам станет лучше, а  мясо подешевеет?
.     3J
 
Найдут стрелочника, потихоньку спустят все на тормозах. Ну, а тебя придавит машина... Это в лучшем случае, в худшем—пристрелят или прирежут, как собаку, — Аорон разлил водку по рюмкам.
Они выпили. Закусили колбасой того мясокомбината.
— Классная колбаса! Как ты считаешь, Генджибай? — спросил Аорон.
— Пошел ты!.. — зло  воскликнул  Генджибай.
—; То-то и оно: не тот умен, кто умеет отличить добро от зла, а тот, кто из двух зол умеет выбрать меньшее. Так написано в Талмуде, советую почитать,— сказал Аорон. — Да, кстати, что за чушь ты намолол в статье о языке? Почему это русский язык неверно регламентирован, как иностранный. А каким он должен быть? Представь себе на мгновение евреев, проживающих во Франции, решивших потребовать регламентации еврейского языка как второго государственного. Якобы для лучшего изучения великой книги «Песня песней». Я думаю, моих соплеменников в двадцать четыре часа турнули бы снова в Палестину. Удивляюсь твоему нахальству. Мало того, что тебя не выкинули из страны, ты еще позволяешь себе клепать на добрую колбасную мафию. Уймись, Генджибай! Глупцов благоразумно научают несчастья — так сказал Демокрит. Не дай бог дожить нам до этих дней, пророчествуемых великим философом.
Пьяненько лупая глазами сквозь окуляры очков, философствовал Аорон, сын древнего народа.
Генджибай ушел от Аорона, когда вечерние сумерки уже опустились на улицы города. Тускло светили пилоны фонарей, пестрела иллюминация вечернего проспекта. Шум проносившихся машин, обрывки фраз нес с собой поток вечера. Моргнул зеленый глазок такси. .Генджибай назвал шоферу адрес газеты. Доехал быст-
 
ро. Редактора на месте не застал. Дежурная сказала". что он на концерте и показала афишу, с которой смотрела Дильноза. Он прочитал: неаполитанские песни, арии из опер Россини. Начало в 7 часов вечера в зале Дома офицеров. Взглянул на часы, было около восьми. Ринулся снова на улицу. Ему повезло, таксист еще разворачивался.
С боем прорвался    мимо контролерши.    В  партере было затемнэнно, но он все же нашел свободное меато.
Дильноза вышла на сцену в длинном белом платье с глубоким декольте. Ее пышные, вороньего крыла волосы спускались до плеч, обрамляя изящную головку-Выразительный взгляд нес публике пикантную утонченность, светскую любознательность. Ее губы раскрылись, .и полился сильный, глубокой тональности голос. Он вскоре захватил и унес Генджибая на берега Неаполитанского залива, в трагический город Помпею. В просторном полацио на курпачах с. патрициями Генджибай пил знаменитое фалернское вино, слушая главного прокуратора Помпеи Султана Икрамовича: «Уважаемые сограждане! — говорил он. ;— Рим не принял нас в рублевую зону. Рим желает быть над помпейской валютой! Что ж, мы не будем ожидать, сложа руки, милости от могущественного соседа (одобрительные возгласы). Это, конечно, повлечет за собой некоторые издержки в нашем образе жизни, но отчаиваться мы не должны. Ибо спасение утопающих — дело рук самих утопающих (аплодисменты). Я хочу заострить ваше внимание вот на какой проблеме. Ежу понятно, что наша помпейская экономика построена на сельском хозяйстве. Вливание иностранного капитала в эту отрасль скажется на ней только положительно. Что же предпринимают наши чиновники? А вот что. Испугавшись, что валюта пойдет, минуя их, напрямую рентабельным хозяйствам, они затевают всякого рода проверки и ко-
 

 
ро
 
41
 
миссии. Для чего?. Ежу понятно, для вымогательств у достойных уважения фермеров (крики возмущения). Предлагаю, сограждане, мэра Помпеи и гражданского судью, пытавшихся вовлечь меня в свои аферы, бросить на съеденье львам- (гробовое молчание). Дальше, уважаемые сограждане, хочу указать вам на бестактные действия гражданина Генджибая- Он написал статью в местную газетенку на уважаемого скотопромышленника Презерватино. В ней он называет скота-патриция презренным вором и требует его наказания, что можно было позволить себе при Римской империи. Но сейчас за нами наблюдают иностранные инвесторы. Я думаю, не надо выносить сор из избы, лишний раз показывать нашу несостоятельность в серьезном бизнесе». Головы патрициев повернулись в сторону Генджибая- Кто-то громко позвал стражу. И тут вдруг задрожал пол в палацио, послышался все возрастающий подземный гул. Ионические колонны миниатюрного портика зашатались. Грохнулась на пол и разбилась античная греческая амфора. Потолок раскололся надвое и стал падать. Генджибай закрыл голову руками, пытаясь защититься.
Глянув поверх рук, он увидел вскочивших в восторге зрителей партера. Они восторженно биссировали, хлопая в ладоши, бешено топали ногами, бросали цветы на сцену, свистели и кричали так истово, словно разверзшийся Везувий, погубивший Помпею и главного •     прокуратора Султана Икрамовича.
Рояль полностью завален цветами, их некуда девать. Дильноза, сияющая и обворожительная, благодарит публику, посылая в зал воздушные поцелуи. Генджибай протискивается в фойе, хочет попасть за кулисы- Потом меняет решение, вспомнив о цветах. Тут, рядом с Домом офицеров, цветочный базар. Он мчитсяту-
 
да. Покупает букет темно-бордовых гвоздик, бежит обратно к  концертному залу.. Но, увы!
— Певица уехала в черной «Волге»,—сообщает ему билетерша, признав в Генджибае недавного скандалиста.
Он кисло улыбается: «Не обессудь, мол, старушка»- И,  помахав  рукой,  уходит в  ночь.
...Сотрудник Комитета национальной безопасности наблюдал с крыши соседнего дома в бинокль ночного видения за окнами журналиста. Уже минут десять он видел в комнате человека в очках, с фонарем в руке, который явно спешил, выбрасывая содержимое ящиков письменного стола^ перебирая корреспонденцию, наваленную кучей на секретере. На какое-то мгновение человек в очках застыл, будто почувствовал, что за ним наблюдают. Выключил фонарь. Офицер видел в бинокль, как у того человека в руке появился пистолет, дуло которого вдруг повернулось в сторону крыши. Реакция не подвела- Звук шлепнувшейся пули в том месте, где он только что лежал, заставил его побежать к пожарной лестнице. Сильное, тренированное тело в несколько приемов достигло земли. Офицер спешил к дому журналиста, рассчитывая оказаться у дверей раньше стрелявшего. Но, услышав рев мотора отъезжающей машины, понял, что опоздал. Ладонь левой руки саднило, видно, при спуске поцарапал об окалину пожарной лестницы. «Каков мастак, — подумал офицер, — как он меня вычислил?! Звериное чутье- Профессионал!»
Он подошел к машине, стоявшей неподалеку, сел за руль. Задумавшись, закурил, прокручивая в уме происшедшее.
VII.
-   Камол  закончил   портрет  курбаши  всего за  час  работы.   Рисовал он   сангиной,   пытаясь   вчерне   запечаг-
 

 
,42
 
43
 
леть на картине еще не улетучившиеся из памяти черты лица. Работа ему понравилась. С листа смотрел; заросший щетиной, с уже наметившимися залысинами, но еще моложавый мужчина. Тонко очерченные губы. Прямой, красивый нос придавал лицу мудрость человека бывалого- Узкие, вразлет брови диссонировали с угрюмым взглядом выразительных восточных глаз. В этой диспропорции линий, как казалось Камчэлу, и заключалось учение Лафатера, из которого следовало, что портрет имеет физиогномические аномалии—признаки преступной предрасположенности индивидуума. И все-таки многое в Курбаши привлекало'. Рука художника точно передала зрительную информацию, время тут не успело стереть все детали образа. При всей угрюмости портрета привлекала цельность.характера человека. Такие лица встречаются у людей избранных профессий, замученных неудачами в жизни-
Достав из кладовой несколько уже законченных работ, Камол расставил их вдоль стены и, расхаживая,, думал о будущей выставке. Картину «Портвейн» он нарисовал на мотив Дега «Абсент», изменив ракурс поз, интерьер, палитру, приблизив ее к азиатскому колориту. Ничего не изменил он в сюжете: за столом в забегаловке сидят два пожилых человека — мужчина и женщина. Перед ними на столе стоит початая бутылка портвейна, рядом луковица, солонка и два пустых мутных стакана. Отрешенный взгляд устремлен в пустоту, неказистая одежонка ветха и замусолена. Лица неопрятно-одутловаты, ничего не выражают, кроме усталости и бессмысленности существования. Глаза опустошены незаладившейся жизнью: что там еще ждет впереди?!.
И вот прибавился еще один портрет.
Зазвонил  телефон- Он   взял   трубку.
— Ты дома?  Приезжай в бар,  выпьем по малень-
 
кой, — услышал   он   голос   Генджибая. — Настроение— дрянь, хоть вешайся.
— Хорошо, приеду, — пообещал Камол. —- Держи
хвост пистолетом.
Он быстро собрался, заехал к отцу домой, чтобы оставить машину- В кабинете отца заседал триумвират: представитель «СИУБЕКИ», президент холдинга Ильдар и генеральный директор концерна Султан Ик-рамович.
— Отец, машину я поставил во дворе. Вот ключи,
—^сказал Камол.
Султан Икрамович~ никак не прореагировал на слова сына. Был занят бумагами, наваленными кучей на письменном столе. Камол положил ключи туда, где они обычно лежали. В коридоре начистил щеткой модные осенние туфли и вышел из ворот отцовского дома. Поймав такси,  отправился в   бар.
Торопливо разбросав вещи, Дильноза забралась в ванну. Блаженно погрузилась по самый подбородок з горячую воду- Закрыв глаза, вспомнила финал концерта. Шум оваций, рукоплесканье зала, море цветов. И там, среди толпы в партере, знакомое лицо журналиста. Почему-то она была рада его появлению. Не желая признаться себе в том, она почувствовала охватившее ее беспокойное волнение. Словно^ поцелуй, что заставил затрепетать сердце, задрожать от прилива истомы, рвущейся наружу.
Она вдруг поняла,что хочет быть с ним. Грудь налилась желанием, дыхание участилось. Она хотела объятий, страсти, любви. Унестись бы скорее в волшебную страну чувственности и блаженства.
45
 
•;4
 
— О, боже мой, как я хочу любить, — прошептали
ее губы.
Слезы  заструились  по ее   милому  лицу.
Облачившись в халат, Дильноза села в кресло и закурила. Вспомнила, что с удовольствием выпила бы чашечку горячего  кофе.
В дверь номера постучали. Она крикнула:
— Войдите.
Снова стук в дверь. «Ну, что за несносный этот Юл--даш?» — подумала она.
Дильноза встала, открыв дверь, увидела на пороге Генджибая. В руке он держал букет темно-бордовых гвоздик-
— Поздравляю! — сказал он- — Вы пели великолеп
но! Не успел это сделать на концерте. Извините, что
решился  побеспокоить, — он  протянул  ей цветы.
Она их  взяла, пригласила войти.
— Проходите, устраивайтесь в кресле. Я переоде
нусь.
Генджибай нерешительно вошел.
— Я видела вас на концерте. Потом вы куда-то исчезли, — проговорила она, выходя из смежной комнаты,
— Я побежал за цветами. Когда вернулся, вас уже не было, — сказал он.
На ней сейчас были джинсы и светлая облегающая грудь кофточка. Она села напротив. Взяла из пепельницы свою еще дымящуюся сигарету-
— Хотела заказать кофе, а тут вы постучали. Мо
жет, хотите перекусить? — спросила она.
Генджибай сам позвонил в ресторан. Заказал кофе и коньяк.
— Дильноза, у вас очень красивый голос. Хотя впер
вые живьем слушал оперную певицу, но, откровенно,,
сражен наповал вашим пением, — сказал он-
Она   застенчиво  улыбнулась.
46
 
— Голос и звуки рояля — всего два действующих
персонажа, а сколько образов и видений возникает в
воображении! Сколько тонких душевных переживаний
поднимает в человеке ваше искусство, Дильноза! Ваш
голос божествен и прекрасен. Я очарован и влюблен в
вас, Дильноза, ;— на едином дыхании произнес Генджи
бай.
И тотчас оторопел от сказанного-
Она тоже растерялась. Не знала, что ему ответить. Воцарившееся молчание к радости обоих прервал стук в дверь.  Официант  принес заказ.
— Присаживайтесь поближе к столу, — сказала она,
улыбаясь-
Генджибай разлил коньяк в рюмки. Из кофейника налил в чашечки кофе.
—; Генджибай, вы верите в любовь с первого взгляда? — с недоверием спросила Дильноза, устремив на него задумчивый взгляд.
Он замер.  В  горле пересохло от  волнения.
— Верю, Дильноза! — воскликнул он. — И я тебя....
люблю!
Свет торшера мягко освещал их лица- Они опять замолчали, боясь разрушить словами трепетное чувство, которое их объединяло. Взгляды их встретились. Он приблизился к ней, взял ее руки в свои, прижал к губам- и принялся целовать. Ее ресницы подрагивали в волнении. Она потянулась к нему, обхватила его голову руками- Губы раскрылись навстречу страстному поцелую.
% ^ $:
В баре Камол сел к стойке, заказал чашку кофе. Народу было мало. Всего несколько пар за столиками.
•17
 
Бармен явно скучал. Хриплрватый голос Дженис Джоп-.лин лился  из  динамика  магнитофона.
— Я  выйду позвонить, — сказал  Камол  бармену.
В холле ресторана швейцар помахал ему рукой, подзывая. Камол подошел к гардеробной.
;— Твой друг поднялся наверх, просил передать, чтобы ты его дождался-
— Спасибо. Закуришь? — спросил Камол швейцара.
— С удовольствием.
Тот взял сигарету из протянутой пачки.
Набрав номер телефона, Камол подумал, что очень кстати он решил позвонить Нэльке. Веселее будет провести время-
— .Алло, Нэлля? Приезжай в бар. Поужинаем. Жду.
Повесив  трубку  телефона,  он вернулся в  ресторан.
Знакомый метрдотель радушно его приветствовал.
— Столик. Подальше от оркестра, — сказал Камол. — Я подожду друзей в баре.
— Будет исполнено, молодой человек, — галантно .заверил метрдотель.
Усевшись на прежнем стуле у стойки, Камол, наконец, выпил рюмку коньяка. Попросил повторить. .Вдруг он вспомнил упругую нэлькину задницу. Это рассмешило его. Воображение повело дальше. Ее груди •— две хорошенькие булочки- Тут и пришла шалая мысль нарисовать Нэльку в стиле Арчимбольдо. Волосы— из виноградной лозы, глаза — недоспелого зеленого урюка, рот, — алые вишенки, подбородок — узкая часть груши, брови — осиновые сережки, грудь — упругие булочки, лобное место — черная гроздь винограда. Остается задница. Какой же эквивалент найти ей? Нет, она неподражаема, пусть и останется во всей своей красе.
Камол громко рассмеялся, прихлопнув вторую рюм-жу коньяка, и застучал ладонью о стойку. Бармен вновь наполнил опустевшую рюмку, неодобрительно пожимая
 
плечами: «Мол, если накачался, идиот, то не мешай другим». А Камол хохотал. Он представил себе все эти овощи и фрукты,  булочки и белую попу в постели.
Недовольные посетители недоуменно косились на Камола. Назревал скандал. Но пришла Нзлька, уселась рядом и уставилась на Камола красивыми зелеными глазами-
— Ты уже, кажется, пьян, дорогой? — сказала она. — Жаль, что по телефону нельзя было определить степень опьянения.Я осталась бы ужинать дома, — добавила она разочарованно.
— Успокойся, я трезв, как тот баклажан- Ой, извини, как  огурец, — сказал   Камол. — Выпьешь?
— Бокал   шампанского, — ответила   она.
— Бармен, бокал шампанского^ даме! — сказал Камол.
Голос Дженис Джоплин, льющийся из динамика магнитофона,  разрядил  надвигавшиеся тучи  скандала,
— Где же твои друзья? — спросила Нэлька. — Я го
лодна, хочу есть.
Она допила шампанское. Камол рассчитался с барменом.
— Пошли. Подождем в ресторане, — сказал он.
Ее плащ сдали в гардероб. Камол оглядел вечерний туалет подруги. Черный бархатный верх с воланами, глубокое декольте. Широкая муаровая юбка приглушенного тона. Черные туфли на шпильке подчеркивали стройность и длину ее ног- Клипсы в восточном стиле—декорированное кольцо с подвесками—выглядывали из-под распущенных волос. Зеленые, широко посаженные глаза и безупречно ровные белоснежные зубы дополняли ее портрет
— Ты  великолепно  выглядишь!
Она улыбнулась.
 

 
.18
 
4-136
 
49-
 
— Я постаралась. Хочу тебе понравиться, — призналась она.
Он взял ее под руку и в сопровождении метрдотеля они отправились к уже сервированному столу. Камол осмотрел холодные закуски, удовлетворенно кивнул метрдотелю.
— Горячие  блюда  принесете позже,  когда  придут мои друзья, — сказал он.
Официант  открыл   бутылку    шампанского,     разлил вино в бокалы, пожелал хорошо провести вечер.
— Скоро придут? — спросила Нэлька.
;      — По „всей  видимости,  да, — ответил  Камол-
— Ты знаешь, что представляет собой эта Дильноза? *— спросшпа она.
— Красивая женщина,  подруга Генджибая, — ответил он,
— Дильноза — оперная певица.
— Это   правда? — спросил   он.
— Неаполитанские песни и арии из опер Россини— так гласят афиши, — ответила она.
;— Я рад за Генджибая. Может быть, романтическое приключение отвлечет его от сенаационных статей. Неровен час, сломает себе шею с его гражданским максимализмом, — проговорил Камол. — Он считает, что журналист должен нести правду обществу, вскрывать язвы чиновничьего аппарата. Но что такое правда?.. Лучше уж выпьем, дорогая!
Он подлил  ей в  бокал  шампанского. — За  твои  обворожительные  урюки.  Ой,  прости,— улыбнулся он, вспомнив Арчимбольди. — Я имел в виду твои  обольстительные изумрудные    глаза, — сказал Камол-
Они выпили. Старый Бабоназар в шапочке мэтра а-ля Элтон Джон выводил рулады английской средневековой  баллады на современном узбекском  языке.
БЭ
 
VIII.
В роскошно обставленной комнате, за раздвижным
; столом, уставленным бутылками с иностранными эти-
кеткамИ; в больших кожаных креслах сидели трое муж
чин. Толстый до безобразия, с массивным золотым
перстнем на пальце Маморизо — директор комбината—
сузив глазки, смотрел на  Курбаши. ,
— Кто мог следить за тобой? — спрашивал он. — Мои люди прикрывали тебя. Ты что-то перепутал- Принял моего человека за чужака.
— Следивший за мной был профессионалом. Это я понял по его реакции на мой выстрел, — возразил Курбаши.
— Интересно, кто ж он такой?.. — повторил Маморизо.
Курбаши молча закурил вторую сигарету- Телохранитель Маморизо развел руки, показывая этим, что тоже теряется в догадках.
— Сукин сын этот журналист. Утащил нужные нам документы. Если они попадут куда следует, будет совсем нелегко   отделаться, — продолжил  Маморизо,
— Он их хранит вне дома. Это ясно, — сказал Курбаши. — У кого-нибудь из друзей. Или в камере на вокзале.
— Не пудри мне мозги! — зло, сверкая поросячьими глазками, проговорил Маморизо. — Мне нужны документы.   Как достать их — твое дело.
Он выпустил толстое кольцо дыма, продолжил: «-" С музыкантом ты отлично сработал. Все прошло без сучка и задоринки. Ох, и посмеялись мы, когда узнали, что он оружие через балкон выбрасывал. Так ему и надо- Маленькая вонючка. Захотел племянницу мою охмурить, а ведь женатый, подлец. Рвань поганая. Будет теперь гнить лет десять. Здесь не Франция, графом Монте-Кристо  не станешь, — смягчаясь, Маморизо
51
 
добавил: — Курбаши, дорогой! Ты нас за дураков <не держи. Мы знаем, что журналист — твой бывший сокурсник и что вы когда-то были даже друзьями. Поэтому тебя и привлекли к делу. Раз ты его знаешь, у тебя и возможностей будет больше. Нечестную игру ведешь. Тебе это просто так не пройдет...
Курбаши напрягся, глаза налились кровью. Никто бы не посмел говорить с ним в таком тоне. Он мог бы броситься на эту жирную свинью. Но почувствовал, как дуло пистолета уперлось ему между лопаток- Телохранитель незаметно успел зайти ему за спину.
— Успокойся, Рустам, — хихикнул Маморизо. —
Удивлен, что имя твое настоящее знаем? Мы все про
тебя' знаем1. И богодельню знаем, в которой лежит твоя
старуха. Она часто в забытьи зовет тебя, называет
родненьким,       сиротинушкой, — злорадствуя,     говорил
Маморизо.
Курбаши известным ему приемом уложил телохранителя на пол. С пылающими от гнева глазами медленно приблизился к Маморизо. Он знал, что надо сделать с этой тушей, чтобы было до дикости больно. Толстяк съежился в кресле. Глазки жалобно замолили
о пощаде.
— Курбаши, что тут происходит? — услышал он голос от дверей.
— Дядя,  спаси!  Он  хочет  меня убить, — истерично
закричал директор мясокомбината.
Оглянувшись, Курбаши увидел мэра. Криво ухмыльнувшись, он подошел к столу с иностранными бутылками, налил себе полный фужер коньяку и залпом -выпил. Лежащий на полу телохранитель застонал, приподнимаясь  на   корточки-
— Пошел вон, — сказал ему мэр. — Набираешь вся
кую шваль на работу, поэтому и горишь синим пла^
менем, черт бы тебя побрал, — выговорил он Маморизо.
— Ладно,  забудем   неприятное.  Перейдем к делу.  До-
;2
 
кументы ты не чашел, как я понял? — спросил мэр Курбаши-— Что думаешь предпринять?
Курбаши молчал. Его сознание не отпускала ненависть к жирному ублюдку.
;— Дядя, он говорит, что за ним кто-то следил, — зступил в разговор толстяк-—Врет, наверно. Жалеет бывшего  дружка.
-- Не мели чепуху. У нас нет понятий «друг», «брат», «сват».
— За мной действительно кто-то следил с соседней крыши, — подтвердил  Курбаши.
— Мальчишка какой-нибудь, любитель подглядывать, — сказал мэр. — Ну, бог с ними, с этими злосчастными документами. Я договорился: они пропадут в редакции. Проблема в другом: как избавиться от свидетеля? Что скажешь,  Курбаши?
Тот продолжал молча курить. Мэр понял его молчание,  сказал:
— Курбаши, после завершения своей работы ты от
правишься к морю. Будешь плескаться в голубых ла
гунах,  валяться на  пляжах,  веселиться с девочками-
На лице Курбаши не дрогнул ни один мускул. Мэр, поджав губы,  продолжал  говорить:
— Какая неосмотрительная девушка. Спуталась с
твоим бывшим дружком-журналистом- и сейчас, как мне
доложили, они в люксе, скорее всего прелюбодейству
ют. Вот какие нравы у нашей молодежи! Не успела
приехать, а уже затащила мужика к себе в постель.
Курбаши неимоверным усилием воли продолжал сдерживать себя. Но мэр, наблюдавший за ним, понял, что добился своего.
— Маморизо,   налей   Курбаши   коньяку, — приказал
мэр.
Курбаши вьщил. Маморизо хлопал веками, пытаясь понять, что происходит-
53
 
IX.
 
•фия. Сделал себе инъекцию. Без этой дряни он уже не мог обходиться. Там зимой, в отрогах Гиндукуша, в горных пещерах с одним драным одеялом, со скудной пищей нельзя было выжить без наркотиков. Он закурил сигарету, вновь мысленно возвращаясь к своему недавнему прошлому-
— За что мне такое наказание? — спрашивает Рустам.
— За  грехи твои,   выродок! — отвечает  Курбаши.
— За какие такие грехи, черт бы тебя побрал?,— •— спросил Рустам-
— Забыл, подлец, что мать в богодельне одну оставил, — напомнил Курбаши.
— О,   какой  ты   памятливый, — застонал   Рустам.
— А Дильнозу ты бросил почему? Потому что понимал,   что: она   беременна, — говорит   Курбаши.
— Неправда! Я не знал, что она беременна! — встрепенулся Рустам.
— Не ври, пижон. В то время ты хотел жениться на дочке босса. Вспомни, как таскал к себе домой двух анашистов, которые должны были пугать девушку, — говорит  Курбаши.
— Да, ты прав. Я знал, что она беременна, но ты видишь: сейчас она спит с моим другом,— ответил. Рустам.
— О, Аллах, чем могу я искупить вину свою за прегрешенья   мои? — воскликнул   Курбаши-
Стук в дверь заставил руку потянуться к оружию. !На пороге  вновь стояла  старая кореянка.
— Моя слысит собака снова воют, очень страстно,—
упрямо повторяет она.
Рустам в изнеможении откинулся  на  курпачу. Старуха   осторожно   закрыла за   собой   дверь,   мгур-.лыча   себе под  нос  корейскую  песню.
 
Лунный свет проник сквозь незашторенное окно гостиничного номера. Дильноза, прижавшись к Генджи-баю,   слушала  его рассказ о  крае,   где он  родился.
— Сейчас, в конце осени на реке у нас хорошая рыбалка, — говорил он. — Рыба успела нагулять жирок, готовясь к зиме. Ушлые рыбаки знают, где можно отловить великолепного белого амура килограммов на восемь, а то и десять. Мы обычно ловили у моста' через реку. С бетонной дамбы был хороший клев и открывался красивый пейзаж. Виднелась роща, раскрашенная в это время года в червонно-золотой цвет- Легкий ветерок слегка колышит ветви деревьев да рябью покрывает гладь величаво несущей свои воды реки. В синем безоблачном небе можно увидеть косяк журавлей, улетающих в теплые края. Они летят, выстроившись клином, прощально курлыча.
«
Вот нырнул под воду поплавок и снова вынырнул-Затем вновь скрылся с глаз и снова показался над поверхностью. Так может повторяться до бесконечности, и ты в раздраженьи отворачиваешься от удочек и смотришь на зеленеющие кустарники и траву вокруг.
Тихо покачивается жуусан, расправил листья целебный араспан, шелестит жингил. А саксаул, с коряво извивающимся стволом, раскачивает свои безлистые ветви, навевая мысли о мелочности твоих рыбацких волнений. Тогда ты собираешь снасти и отправляешься в аул, к деду с бабкой. Они встречают радостно, напоят верблюжьим шубатом, нажарят воздушных баур-саков. Домой попадешь затемно. А там ждут рыбу: хлопковое масло раскалено, панировочная мука рассыпана по столу. Когда ты в смущении разводишь руками, домашние смеются, вытаскивают из-под стола купленного толстолобика и весело принимаются его раз-
 

 
:5J
 
57
 
делывать. Приходится ретироваться к любимой полке с книгами-
— Я проголодалась, Генджибай, — сказала Дильно-
за, улыбнувшись.
;— И я уже давно хочу есть, — он рассмеялся. —
Спустимся  в  ресторан? i
— Поужинаем и потанцуем! — загорелась она.
—. Камол, наверное, меня потерял. Мы договорились там встретиться. Разве я мог предполагать?.. ;— он  поцеловал  Дильнозу.
Она выскользнула из его объятий. Генджибай закурил. У него закружилась голова. «Это от счастья», ;— подумал он.
Нэлька разделывалась с малосольными "брюшками сайры, прихлебывая небольшими глотками шампанское. Кам-ол курил сигарету, наблюдая за танцующими парами у небольшой эстрады ресторана. Зал был полон и пестр персонами почтенных бюргеров из Германии, уставивших свои столы баночным пивом. Под модный шлягер в стиле рэп два подвыпивших узбека вытанцовывали ферганский танец с таким динамизмом и чувством ритма, что публика в восторге им прихлопывала, из зала неслись подбадривающие возгласы «ба-ракалля».
А немцы, чтобы запомнить экзотические загогулины, сидя за столами, повторяли движения танцоров руками. Они приставляли правую ладонь к уху, а левую— перпендикулярно груди и двигали ладонями в такт ритма, подергивая плечами, как это делали два танцующих узбека. И пытались повторять движения головой, но этот элемент у них не получался.
У Камола появилось ощущение, что сейчас поймана еще одна интересная мысль, которой ему не хватало для построения собственной системы художественного кредо: что может выразить пластикой узбек, немец сде-
 
лает па-другому; что ищет немец в Азии, узбек в Европе будет искать другое. О любви они тоже говорят на разных языках. Осталось найти резюме. Но тут Нэлька отвлекла  Камола.
— Смотри, твои друзья появились. Какое у нее шикарное платье! — сказала Нэлька.
Они прошли через весь зал- На Дильнозе было вечернее платье. Обнаженные плечи и грудь покрыты неаполитанским1 загаром- Высокая шея, открытый аристократический лоб, черные выразительно-театральные глаза. Клипсы в виде двух ракушек, соединенных колечком. Лодочки на шпильке и пышная нижняя юбка, выглядывающая из-под короткого платья из нейлонового бархата, придавали ей ту особую выразительность, которая  свойственна   выдающимся  женщинам.
Камол встал, приветствуя друзей. Генджибай придвинул стул Дильнозе. Она тепло поздоровалась с Нэлькой. Метрдотель с официантом подлетели к столу. Дильноза  раскрыла  меню.
— Бифштекс с жареным картофелем и зеленым горошком, — заказала она.
— Мне то же самое, — сказал  Генджибай.
— Я   хочу   антрекот, — сказала   Нэлька.
— А мне лангет, — попросил Камол-
— Что   будете   пить? — спросил   метрдотель-
— Шампанское и французский коньяк, — ответил Камол.
— Будет   исполнено, — заверил   метрдотель.
Генджибай ухаживал за Дильнозой, Камол разливал по бокалам шампанское. Красивые женщины мило переговаривались о чем-то незначительном.
...На квартире обильное застолье подходило к концу. Мэр и два влиятельных чиновника из хакимията пили кок-чай, с трудом,переваривая услышанное.
;— Вот чем я хочу закончить нашу беседу, — сказал
 

 
53
 
59
 
мэр. — Нам нужно всеми правдами и неправдами не допустить в нашу область западные фирмы. Как бы мы ни были семи пядей во лбу, за ними нам сейчас не угнаться- Что мы умеем? Давайте посмотрим правде в глаза! Ничего мы не умеем и ничего мы не знаем о современном западном бизнесе. Мы воспитаны на советской авторитарной идеологии. Мы можем только хорошо надзирать и с этого имеем свою долю. Если же они внесут свои современные капиталистические отношения в наше неподготовленное общество, то всем нам каюк. Я имею в виду тех, кто надзирает. Работягам и дехканам эта система на руку, они умеют работать и смогут хорошо зарабатывать. Поняв, что мы из себя представляем*, нас выкинут к чертовой матери,. потому что Запад —это прежде всего рационализм. Ему не нужны те распределительные структуры, которые мы представляем. Поэтому чем дольше задержим проникновение их технологий в наше общество, тем больше у нас шансов накопить свой капитал. Обучить своих детей в западных колледжах современному менеджменту, перегруппировать свои силы, сообразуясь с объективной политической ситуацией в республике, дабы не остаться на обочине. Мы совместно должны выработать единую негласную систему взаимоотношений с заинтересованными финансовыми группами. Пусть платят, тогда и мы им кое в чем поможем. Но, еще раз повторяю, чем тяжелее им будет проникать на наш рынок, тем больше у нас шансов попасть в ту социальную категорию, которая будет со временем называться крупная буржуазия. А сейчас, как говорят русские, ни в коем случае не пускать козла ~в огород-Чиновники из хакимията закивали головами в подтверждение СЛОЙ мэра-
— Из вышесказанного о Султане Икрамовиче,— продолжал мэр, — следует вывод. Если ему вместе с холдингом И «СИУБЕКИ» удастся открыть дехканский
<зо
 
банк, то вся адресная кредитная валюта пойдет через его руки. «СИУБЕКИ» является наблюдателем западных инвесторов, это нам доподлинно известно. Государству выгодно: во-первых, привлечение западного капитала для перевода сельского хозяйства на современные рыночные рельсы. Во-вторых, подбор сильных менеджеров в лице дехканского банка, прямо заинтересованных в развитии аграрного сектора. И, в-третьих, получение конкурентоспособного сельхозпродукта, имеющего выход на внешние мировые рынки. Без доведения продукции до высшего мирового стандарта все эти «СИУБЕКИ» полетят к черту на рога и обанкротятся. Государству это доподлинно известно, поэтому оно, без сомнения, будет поддерживать идею создания дехканского банка. Наша задача скомпрометировать на корню затею с банком. Начнем вот с чего. Рахим, — обратился мэр к одному из чиновников, — ты отвечаешь .за сельское хозяйство. Как твой заместитель, надежный человек?
Рахим приложил руки к груди.
— Обижаете, домулло! Троюродный брат двоюродной сестры моей жены, — сказал он.
— Молодец, — похвалил мэр- — Я включу его в комиссию, возглавляемую Султаном Икрамовичем. — Он должен будет незаметно от комиссии взять крупную взятку у одного из хозяйств, подлежащих проверке. Пусть ничего не боится: взятка будет его вознаграждением за сделанную работу. В случае осечки—не беспокойтесь, я все беру на себя. Вы мне верите? — спросил мэр.
— Конечно, домулло, не первый год работаем- вместе, —; подобострастно поддакивали чиновники.
Резко  зазвонил  телефон.  Мэр  поднял  трубку.
— Сможешь приехать? — спросил он. — Хорошо, бу
ду ждать.
Отодвинув аппарат, он озабоченно посмотрел на чи-
(1
 
иовников из хакимията. Те поняли, что пора уходить № стали  прощаться-
— Рахим, твой  родственник должен быть у меня в кабинете ровно в девять часов утра, — предупредил мэр.
— Хорошо, домулло, будет исполнено, — сказал Рахим-
-— В общих чертах моя мысль вам ясна?-— спросил мэр.
Чиновники  утвердительно   кивнули.
— Ну,  до скорого... Я с  вами свяжусь сам.
Он не стал их провожать. Налил в пиалу кок-чай и, цедя его сквозь золотые коронки зубов, с нетерпением ожидал приезда прокурора.
...Камол  чертыхнулся-
— Тьфу, совсем вылетело из головы... Знаешь, чей
портрет мне сегодня удалось запечатлеть на картоне?—
спросил он у Нэльки.
Она с трудом отвела взгляд от танцующих Д'нльно-зы и Генджибая.
— Курбаши, — сказал он. — И скорее всего того, о
ком нам рассказала Таня.
У Нэльки округлились глаза. Она поперхнулась дымом от  сигареты,
—' Дорогой, ты опять чуток перебрал? — спросила она участливо.
— Глупышка! — Камол рассмеялся- — Зашел я се
годня в бильярдную, вижу мужик — идеально подходит
к описанию Тани. Высокий, развитого телосложения, не
бритый, с залысинами, а глаза так и мечут власть и
звериную силу. Кстати, Коленкор назвал его имя —
Курбаши.
-— Забудь, дорогой, его, — Нэлька стряхнула пепел: сигареты. — Следователь предупредил Таню, если кто-то узнает о Курбаши, Чандру будет плохо- Следствие не закончено, и разглашение информации по делу может сильно, повлиять на  судьбу  подследственного..
62
 
— Здесь что-то не так... — задумчиво произнес Ка
мол. — Курбаши свободно разгуливает по городу. По
его виду я бы не сказал, что он чего-то опасается. Ва
льяжно выглядит и гребет себе деньги.-.
Нэлька, вздохнув, нетерпеливо тянет руку к бокалу с шампанским.  Раз — и бокал пуст.
Музыка кончилась. Генджибай и Дильноза снова сели за   стол-
— О чем разговор? — спросил Генджибай.
Нэлька шепчет что-то Дильнозе. Они встают и выходят в холл. Мужские головы в ресторане оборачивав ются им жлед. Дзе женщины, контрастируя по типу и цвету, словно модельерши из салона знаменитого парижского кутюрье, устроили им осенний показ мод, демонстрируя современные вечерние туалеты с грациозной раскованностью движений.
— Генджибай, что с тобой происходит? — спросил
Камол. — У тебя вид, как у рыбы, выброшенной на бе
рег. Влюбился  что ли, дурень?
Генджибай глупо .заулыбался.
— Ну, с тобой все ясно, — произнес Камол- — Толь
ко v влюбленных может быть такое выражение лица.
Генджибай  взял  рюмку с коньяком и  выпил.
— Налей еще, — попросил он.
Камол налил. Генджибай выпил, закурил и, уставившись на   Камол а, с  иронией  сказал:
— Не лезь, старик, не в свое дело- Лучше расска
жи, чем  ты  обеспокоен.
Камол вкратце передал историю Чандра и Тани. Не забыл упомянуть и о роли в этом деле Курбаши.
— Я слышал о музыканте, попавшемся на торговле оружием. Кто-то собирался запустить материал в прессу, но что-то помешало выходу статьи... Значит, тебе удалось нарисовать портрет Курбаши?
— Очень похож на оригинал, — ответил  Камол.
— Ты  просто молодчина, старик! — похвалил  Генд-
63
 
жибай. —-Твой рассказ о Чандре, портрет подозрительного типа могут вылиться в сенсационную статью. Покажешь мне портрет  Курбаши?
— Если выпьем еще по рюмке, — ответил Камол.
Довольные и улыбающиеся, они выпили. Вечер.скла-
.дывался удачно.
•/— -..Проходи,   прокурор, — мэр  указал    глазами  на стул.— Садись и рассказывай, что случилось?
— Отправил я опытного оперативника осмотреть
крышу, с которой наблюдали за Курбаши. Пули он не
нашел. Но след ее отпечатался на битумном покры
тии. Единственное, что подтверждает предположение
Курбаши, кровяной след на окалине пожарной лест
ницы.
— Значит, действительно,  за  ним  кто-то наблюдал-
— Вполне возможно, —согласился прокурор. — И мне это совсем не нравится. Если верить словам Курбаши, за  ним  наблюдал  профессионал.
— Да, серьезное предположение, — задумался мэр. — Что предпримем? К сожалению, назад дороги нет. Если возьмут Курбаши, нам с тобой не видеть белого света.
— Надо  бы от него избавиться,— сказал прокурор-
Мэр снял трубку телефона.
— Маморизо, за тем журналистом следят твои лю
ди?— спросил * он. — Где говоришь? Он в ресторане
вместе с сыном Султана Икрамовича? Продолжайте.
Если будет что новое, позвони мне. Я буду ждать у
телефона. Да, вот еще что.-. Пошли людей за Курбаши.
Они должны привезти его ко мне. Да, ко мне домой.
Мэр раздраженно бросил трубку. Прокурор молча ждал.
;— Ты поезжай, найди своего оперативника. Пусть собирает группу захвата. Как Курбаши ликвидирует журналиста, группа захвата должна пристрелить его как особо   опасного   рецидивиста, — сказал   мэр. — Ка-
»64
 
жется, он проходит у тебя по делу о торговле оружием? -г— Да, — ответил прокурор, облегченно переводя дыхание.
— Запомни.   Только   после   журналиста.
i и стал    ходить вдоль стола,    обдумывая детали  будущей операции.
— Я сообщу тебе, куда ты должен будешь отпра
вить сводах людей. Уходи, Курбаши не должен тебя
видеть.
...Сотрудник Комитета национальной безопасности укрылся в кроне орешника. Компактная подслушивающая аппаратура, разместившаяся в хозяйственной сумке, работала хорошо. Все, что говорилось за окнами мэровского особняка, записывалось на магнитофон. Не успела отъехать черная «Волга» прокурора, на ее месте оказались «Жигули». Курбаши в сопровождении двух мужчин вылез из машины. Ворота открылись, пропустив их внутрь двора. В наушниках вскоре послышался  голос мэра:
;— Ситуация изменилась, Курбаши. Нужно сегодня же убрать журналиста. Нам- стало известно, что на тебя вышла служба безопасности. После завершения дела мои люди переправят тебя через перевал- Дальше, я думаю, ты знаешь, куда пойти...
Зазвонил телефон. Мэр поднял трубку.
— Выходят из ресторана? ;— переспросил он. — Хо
рошо.  Ждите.  Курбаши  выезжает-
Положил трубку. Обращаясь к Курбаши, произнес:
— Да поможет тебе Всевышний в праведном деле!
Аминь!
Он провел ладонями по щекам.
Сотрудник Комитета национальной безопасности скатился с дерева со своей хозяйственной сумкой. Побежал к машине, оставленной за квартал от мэровского особняка. Но машины не было. Она как сквозь землю провалилась. Покружившись на месте, он с ужасом по-
5-13. 65
 
«ял, что машину его украли. Телефонной будки в округе не было- И он рванулся в сторону таксопарка с мыслью, какая катастрофа может произойти из-за его оплошности.
«Жигули»^ недавно подъехавшие к дому мэра, промчались мимо него, зловеще подмигнув габаритами, и .исчезли в ночи-
X.
Друзья решили заехать к Камолу домой, послушать музыку, а заодно и посмотреть на портрет злосчастного Курбаши, заинтриговавшего всю компанию. Потанцевать и поболтать о всякой чепухе в уютной обстановке, в отличном настроении, при свете свечей.
Такси поймали быстро, не обратив внимания на стоящие рядом черные «Жигули» с тонированными стеклами,  которые последовали  за  их  машиной.
Мезонин-'поблескивал стеклами окон, отражая лунные блики разлитого по аккуратным дорожкам света, что  вели к уютному домику.
Свет зажгли в большой, со вкусом обставленной мастерской художника. На полу здесь был разостлан бухарский ковер, местами засыпанный сигаретным пеплом, В углу — пустой подрамник для мольберта, рядом большой длинный письменный стол. На нем в беспорядке валялись тюбики с красками и ссохшиеся кисти. В противоположную стену встроен камин, у которого, опустившись на корточки, принялся колдовать Генджибай Он закашлялся от дыма, но дровишки затрещали, взявшись веселым огоньком. Камол заставил журнальный столик незатейливыми закусками- Зажег спиртовку для кофе и поставил на  нее колбу с водой.
Женщины устроились в удобных креслах. Две зажженные свечи в непритязательных канделябрах освещали веселые, благодушные лица искателей ночных при-
т
 
жлючеаий. Сквозь стеклянный мезонин в мастерскую ршлся серебряный  свет луны.
Подняли бокалы с шампанским. Хрустальный звон, оранжевые сполохи огня из камина, две свечи на столе и старая добрая мелодия «Шокингблю» завораживали. Появилось ощущение театрализованности. Всем хотелось увидеть злодея в виде обещанного портрета Курбаши.
Камол, наконец, встал с кресла, подошел к пустому подрамнику, подтащил его поближе к столу. Взял лежавший у стены холст, поставил его к свету-
Оглянувшись на друзей, он был поражен, увидев на лице Генджибая неподдельное удивление, а в расширенных глазах Дильнозы застыл вопль ужаса. Бокал шампанского выпал у нее из рук- Звон разбившегося •стекла заставил вздрогнуть Нэльку, прятавшуюся за клубами сигаретного дыма.
— Вы  что? — удивился   Камол. — Черта    увидели?!
Ну, и лица у вас!
Генджибай выключил магнитофон. Установилась ^напряженная, даже зловещая тишина. А из глубины -едва освещенной комнаты с листа ватмана на них продолжал смотреть Курбаши. То ли портрет удался, то ли игра света придавала особое выражение лицу Курбаши. Он как бы надсмехался, кривя рот в улыбке, обволакивая всех своим тяжелым взглядом, проникавшим внутрь души  наблюдавших за  ним.
— Невероятно, — сказал Генджибай. — Это портрет
моего друга Рустама.
Камол, довольный произведенным эффектом, сел за стол, взял бокал. Но Дильноза все не отрывала взгляда от Курбаши.  Нэлька,  поеживаясь,  продолжала  курить-
...Со страшным грохотом открылась дверь в комнату. Сквозняк тотчас задул все свечи на столе. Лунный свет, льющийся сквозь стеклянный мезонин, слабо очер-
67
 
тил силуэт мужчины, застывшего у порога- Дильноза почувствовала, как зашевелились у нее волосы на голове. Нэлька вскрикнула. Мужчины, как завороженные, молча ожидали, когда приблизится незнакомец. И Он медленно стал двигаться к свету, исходившему из камина. Остановился рядом с портретом. Два удивительно схожих лица, которые освещали оранжевые блики огня, разглядывали обескураженную компанию. ; — Рустам—выдохнул Генджибай.— Не может этого быть!
— Молчи. Здесь нет Рустама. Я Курбаши, — сказал он, направив пистолет на Генджибая.
— Так это ты мне угрожал по телефону? — Генджибай скорбно усмехнулся. — А я не мог поверить, что это ты, мой друг Рустам.
— Я же сказал тебе — не называй меня Рустамом. Я Курбаши, — ответил он и опустил на мгновение пи-стол етч
Подвинув стоявшее рядом  кресло,  сел в  него.
— Зажгите  свечу, — приказал-
лол чиркнул спичкой, поднес к фитилю- Осветились фигуры, напряженно застывшие у журнального столика.
— Я пришел убить тебя, Генджибай,—сказал Кур
баши.
Тут вскочила  Нэлька.
;— Курбаши, ты же обещал мне никого не убивать, —заговорила она. — Я же все сделала, как ты прика-•   зал.
Лица все повернулись к ней. Она прочитала во взглядах друзей удивление, сменившееся презрением. Нэлька заплакала.
— Он заставил меня познакомиться с Камолом, зная,,
что Генджибай  его  друг. Я  шпионила  за  вами, — про
говорила    она. — Иначе  я  не  могла,    я  наркоманка!..
Убей же меня, сволочь! — крикнула она Курбаши. — Я
 
не хочу больше жить Во что вы меня превратили?! В ничтожество, в тряпку! В девку, обслуживающую скотов. Это я ввела Курбаши в дом Чандра и разбила семью. Я не человек, я хуже твари. Я не хочу больше жить... Убей меня,  Курбаши!
Нэлька билась в истерике.
В глазах Курбаши вспыхнули безумные искры. Кровь прилила к голове, заволакивая сознание чувством   превосходства  над  этими  людишками.
Он поднялся с кресла, блуждающим взглядом окинул присутствующих. Потом с ногами вновь залез на кресло, как на пьедестал- Возвышаясь над всеми с пистолетом в руке, почувствовал себя сверхчеловеком. Заговорил   не   своим  утробным   голосом:
— Бесплодны вы. Но кто должен был созидать, у
того всегда были свои вещие сны и звезды знамения.
Вы — полуоткрытые ворота, у которых ждут могиль
щики. И ваша действительность: все стоит того, чтобы
погибнуть. Вы стоите передо мной — бесплодные, жи
вые скелеты! И мяогие из вас хорошо понимают это
сами. Да, смех вызываете вы во мне. Вы—настоящие!
И в особенности; когда вы удивляетесь сами себе. И го
ре мне, если бы не мог я смеяться над вашим удивле
нием и должен был глотать все, что есть противного
в ваших  горшках!
Голос его* осип, тело обмякло и скользнуло в кресло. Голова упала, на грудь, из-под бровей мутйый, тяжелый взгляд был устремлен на Дильнозу. Ослабшая рука с пистолетом лежала на коленях, ресницы подрагивали, а в глазах появилась некая осмысленность. Он поднял голову, впиваясь расширенными зрачками в бледное от ужаса лицо Дильнозы-
— Любимая мама, не слушай наветов, я не бросил
тебя в одиночестве твоего безумия, я уходил на время
по зову  великого Заратустры, — говорил' Курбаши, об-
 

 
68
 
С9
 
ращаясь к Дильнозе. — И як тебе вернулся, чтобы быть с тобой до скончания века. Мы вернемся в нашу маленькую квартиру и будем любить, как прежде. Скоротечны дни земные. Я буду «итать тебе рассказы Хемингуэя и озорника Бокаччо, я буду ходить на базар и приносить твои любимые анютины глазки и благоухающий базилик. Наш дом расцветет, как зефсиман-ский сад. Только я тебя прошу: выбрось папину лошадку, у нее ужасно страшные зубы, они всегда мне снятся по ночам и хотят меня оскопить. Ты сделаешь это одолжение для меня?..
Курбаши смотрел на Дильнозу. Его лицо перекосилось, словно от жуткой боли. Дилыгаза закивала, решив подыграть сумасшедшему- И он захлопал в ладоши.
— О, как я рад, моя любимая мамочка! Без этой
страшной лошадки в нашем доме воцарятся покой и
согласие. Я снова смогу любить тебя безраздельно.
Твою белоснежную грудь и любвеобильные ланиты,
твою лебединую шею и страстные губы, бесконечно ма
нящее запахом тело...
Курбаши замолчал. Его взор, устремленный на Дильнозу,  застыл.
— Нет, ты обманываешь меня, — сказал он твердо.
—Ты не выбросишь лошадку, потому что это память о
том мужчине- Ты его любишь больше, чем меня. Ты из
меняешь мне, прелюбодействуя с ним!—Курбаши уже
закричал. — Подлая изменница, бросившая сына ради
плотских утех! Не грех ли это перед богом, несчаст
ная?!
Ему захотелось разорвать в клочья женщину, сидевшую перед ним. В воображении он уже видел окровавленное месиво из частей ее тела, а его руки были по локоть в крови. Пистолет он направил в сердце Дильнозы.
 
— Прощай, любимая мама. Мы вместе оставим мир —и пойдем, взявшись за руки, к солнцу. Там, высоко в горах Гнндукуша, нас ждед Заратустра. Он примет нас в небесные чертоги и проведет в великую страну Шамбалу, где успокоятся наши души. И будем мы любить ДРУГ Друга безраздельно и разделить нас не посмеет никто во веки веков. Оставим лошадку? Я все время боюсь ее страшных зубов: они хотят меня оскопить!
В психике Курбаши происходила жуткая схватка между внутренним цензором и затопившим его бессознательным. Цензор, вынырнув из шКваЛа слепых инстинктов, попытался сопротивляться этому, тайфуну бессознательного. Курбаши замер. Его охватило оцепенение. Минутный ступор в сознании корежил тело.
Дильноза видела, как в глазах Курбаши появился осознанный свет. Тепло и любовь, хлынувшие на нее, заставили ее зарыдать в голос.
Курбаши, беззвучно открывая рот, пытался что-то сказать. Он чувствовал, что Рустам просыпается в нем и хочет рассказать. Дильнозе о бесконечной любви к ней, о безграничной нежности и радости от встречи. Но бессознательное огромной волной подхватило цензора и потянуло его в пучину. «Рустам, ты должен умереть», — кричал цензор, и слова эхом отдавались в сознании Курбаши.
И он повернул пистолет дулом к себе, приставил к сердцу. Глаза его меркли. Рустам в нем снова умирал. Он продолжал беззвучно открывать рот, пытаясь все же что-то сказать. Но только одна буква «Д» была четко слышна в жуткой тишине мастерской художника-
Генджнбай бросился к Рустаму, но опоздал- Выстрел вдавил тело Рустама в кресло. Пистолет с грохотом упал на пол. Из красивых глаз Рустама выкатилась крупная  слеза.
 

 
71
 
71
 
Он ёЩо смотрел на Дильноау, открывай рот. и не ожиданно громко   прошептал:
— Друг,  прошай!
...В мастерскую ворвались люди с оружием в руках. Сотрудник Комитета национальной безопасности подобрал валявшийся пистолет. Передал кому-то по раций:
— Ои застрелился.
Приложил пальцы к артерии на руке Курбаши, констатируя смерть, с-интересом посмотрел в его красивое лицо.
Александр ТЯН «ДРУГ, ПРОЩАЙ!»
Издательство   «Каракалпакстан» Нукус—1995 г.
Спонсор издания—фирма «КОРКОН». г. Тахиаташ Редактор Леонтичев Ю. А. Художник Кыдыров И. Тех.  редактор  Бекниязов  К, Корректор Даицевич А. П.
ИБ 4557
Сдано в набор 26.01.95 г. Подписано к печати 30.03.95 г. Формат 70х1081/з9- Бумага газетная. Гарнитура литературная. Кегль 10. Объем 2,25 п. л. 3,15 усл. п. л. 3,17 уч. изд. л. Т
Он шел в бар, чтобы согреться, пропустить рюмку водки. И выпить чашку кофе после удавшейся, как ему казалось, и недавно законченной статьи.
К стойке не пробраться, но он, опытный завсегдатай, воспользовавшись моментом, бесцеремонно взлетел на только что освободившийся высокий стульчик. Миловидная женщина с сигаретой в руке, поглядев на него снисходительно и недоуменно пожав плечами, улыбнулась. Небольшое движение за стойкой, когда кто-то протянул рюмку поверх голов, прижало их плечи друг к другу. Оттого ему стало смешно, тепло и уютно. Бармен поставил рюм-ку с водкой и чашку дымящегося кофе. Сигареты у него были с собой. Закурив, он подумал, что можно расслабиться, да вот большой палец правой ноги,чуть подмокший в ботинке,немного теребил его сознание,вызывал чувство едва ощутимой неопрятности.
Мужчина закрыл женщину плечом от Генджибая и что-то тихо принялся ей говорить. Затем, расплатившись с барменом, он ушел, забыв на стойке пачку своих шикарных сигарет «Камел». В ее глазах заблестели слезы, рука с сигаретой, зажатой меж пальцев, дрожала,
В эти минуты она показалась Генджибаю не просто-миловидной, а умопомрачительно хорошенькой. Темные глаза, полные слез, вздрагивающие губы придавали лицу выражение случайно оказавшегося в луже котенка, которого захотелось взять на руки и приласкать.
Рука Генджибая сама потянулась к ее руке- Но взгляд женщины, брошенный на него из-под длинных черных ресниц, остановил это неловкое движение.
Он указал на пачку «Камела». Она подвинула к нему сигареты. Он заказал для нее коньяк, себе еще рюмку водки. Их взгляды встретились. Повеяло чем-то нежным, едва уловимым*. Это было словно легкий веге-
рок в знойный день.
Затем Генджибай оглянулся на стол Камола. Там уже сидела веселая кампания. Два вальяжных мужчины потчевали Камола и Нэльку шампанским. Нэлька показывала пальцем на картину, объясняя желтозубому борову идею ее создания. Генджибай вспомнил Кантора, его мозаичную систему представлений о событиях, о человека и    обществе. Очень скоро    они будут
пить на  брудершафт.
Крупный по   местным меркам   коммерсант   Ильдар
подошел к Генджибаю.
— Я тебя об одном прошу, нужно объективно отра
зить нашу деятельность в печати. Дай пару .статей-..—
сказал он.
— У меня работы невпроворот,—отмахнулся от него
г,
Генджибай.—Только  сегодня закончил  статью о мясокомбинате. Мне не до тебя.
— Да уж. Кто не знает о махинациях на мясном
комбинате. И все же, Гендже, прошу тебя, как друга-
Помоги, пожалуйста. У нас есть инвестор, но он ко
леблется. Если в печати появятся две компетентные
статьи,  окажешь мне неоценимую услугу.
Генджибай вспомнил, что как-то мимоходом обещал помочь Ильдару.
— Ладно, — уступил он, — буду у тебя послезавтра
утром. Устроит?
Ильдар заулыбался.
Генджибай поворачивается к стойке. Рядом с его стоит ее пустая рюмка и одиноко лежит пачка шикарных сигарет-
Камол, порядком набравшись разной алкогольной дряни, вообразил себе, что он находится по крайней мере в баре Фоли-Бержер. Нэлька вполне могла сойти теперь за Олимпию, а люди, окружающие его, — представители воображаемой парижской богемы. Художники, писатели, артисты, поэты. Великосветские щеголи, «х куртизанки и куртизаны, опереточные певички и безвкусно  выраженнаая шпана.
Сизый дым сигарет, провисая, а то и стелясь над головами любителей Бахуса, преломлял приглушенный свет множества бра .И казалось, что в едва освещенных кабинах бара сидят мужчины в цилиндрах, с сигарами
зубах, флиртуют с кокотками в шляпах а ля Фоли-Бержер. Где-то там, в тени, притаилась Ида Хит, ожи-
шоколадный мулат- Его улыбка, словно фары Ролс-Ройса, освещает полутемный бар. Камол здоровается с ним за руку, предлагает выпить. Негр отказывается, — Не могу. Завтра хорошая игра в баскетбол. Приходи в университет.
Камол  выпивает до  дна  бокал шампанского, закуривает  сигарету.    Цилиндры и  шляпки     Фоли-Бержер исчезают, веселая компания студентов зачарованно слушает музыку Стива Уандера- А шпана налилась алкоголем и ждет повода для скандала.
Стул рядом с Генджебаем был пуст. Камол, ругнув себя за французов, которых спьяну перепутал с местными аборигенами, решил к нему подойти. Ему нужно было   поговорить с   Генджибаем. Об   этом его   просил
Но Генджибай  через  холл  прошел в ресторан. Тут
его вновь  перехватил  Ильдар.
Ильдар разлил в рюмки водку. «Обслуживают тут
коммерсантов по первому классу», — отметил про себя

;>«..-•
Они выпили, закусили селедочкой пряного посола и принялись за сочное вкусное мясо. Музыканты исполняли приятную вещицу из репертуара Джорджа Бенсона. С°лист ансамбля Бабаназар с Джипсоном на груди исполнял добротный джаз-рок. Несколько парочек кружилось в танце. Иностранцы, развалясь в креслах, курили толстые сигары, с интересом обнаруживая влияние западной    культуры в столь    отдаленной
азиатской провинции.
Насытившись, Ильдар    заказал кофе и    небольшой
графинчик коньяка.
— В общих чертах ты знаешь, как я начинал, —заговорил   Ильдар. — Из   строительной   бригады   мы   выросли до  СМУ.   Параллельно я    открываю  небольшой : для  обслуживания    «запорожцев». Дело  становится  прибыльным,  мы  расширяемся. И  тут  мне  при-хо; ит мысль открыть собственную столовую для персо-зтопредприятия.    Народ повалил из    близлежащих  организаций и  учреждений,   благо   повар   попался мне отменный. Небольшое кафе вскоре превратилось, в столовую аж  на  сто    посадочных    мест.    Дальше— я арендную ферму в колхозе, нахожу ветеринара-пенсионера- Мы с ним закупаем  бычков для откорма, с кормами туго, просим у колхоза  бросовые земли. Нам их дают. Мы взамен подбрасываем колхозу стройматериалы, выполняем кое-какие строительные ; аботы. Из тех ста гектаров  бросовых  земель  тридцать  засеяли  хлоп-кок и  получили  неплохой урожай.  Отдали его безвозмездно колхозу. Тем временем я ищу юристов и компетентных экономистов.  Сколачивается сильная финансово-юридическая контора,  которая  профессионально  за-ни]   1ется всеми моими коммерческими делами. От них я \ 1наю, что с хлопка можно иметь валютную прибыль в пятнадцать  процентов от госзаказа  плюс от  перевыполненного плана. В наше время каждому гражданину понятно:   хлопок — прерогатива   государства.     Поэтому MOi    юристы  работают в  этом   направлении и   должны
вать   еще сто   гектаров   бросовых   земель под  хлопок... Но      это не все. Моя    ферма  вдруг оказалась    очень рентабельной.  Покрывает  с лихвой    запросы  столовой авч   сервиса- У  нас  остается  много   мяса,  которое  нам трудно  реадизовывать  на  рынке.    Мы открываем свой собственный  ресторан.  Наш  пенсионер-ветеринар  подает идею создать  СП  по  выделке и  переработке  шкур,
скопившихся на ферме. Их около восьмисот штук в год. Ищем партнера и находим в лице иностранной фирмы по пошиву одгжды из натуральных кож. В это время моя юридическая фирма набирает обороты, у нее появляется солидная клиентура, которая дает очень приличный доход. Я создаю холдинг, все звенья которого высокорентабельны. Но, увы, инфляция наел лает на пятки и, чтобы от нее не зависеть, надо „умел' вложить капитал.
Генджибай не перебивал Ильдара, хотя и слушал не особенно внимательно. Но коммерсант прод< лжал говорить с вдохновением. Это была его любимая тема.
— Информация—всегда самый дорогой товар на
мировом рынке. Для осуществления своих дальнейших
планов нужны новые финансовые средства. Естествен
но, мы ищем партнеров, которые располагают ими. И
находим таких. Но наших будущих партнеров что-то
беспокоит. А, может, кто-то сознательно тормозит раз
витие рыночной инфраструктуры. Вот тут объективная
статья о наших проблемах была бы актуальна, ока да
ла бы нам кое-какие козыри,
Ильдар  поднял рюмку.
— За   большую   статью, — сказал   он.
Генджибай тоже выпил. Коньяк был мягок и душист. Бабаназар на своем возвышении запел лирическую узбекскую песню. Бархатный голос певца уносил Генджибая на берега Буржара. В его тенистые аллеи, к плакучим ивам, опустившим свои нежные косы до самой глади воды. Вдруг вспомнилось лето, проведенное у Рустама. Трамплинтарзанка на реке, с которого ныряешь в теплую, сверкающую в лучах солнца воду. Полукопченая магазинная скумбрия, бутылка пива —атрибут студентов тех лет. Жажда приключений, мечты о будущем профессиональном признании, сера в' состоятельность замыслов. В то время Рустам уже пи-
сал небольшие рассказы- Это была мешанина из сэ-ленлжеровских мальчиков и мужественных героев Хемингуэя.
;— Эй, Гендже, — затеребил его за руку Ильдар-— Ты что, спекся? Твоя фифа пришла, таращится на тебя, а ты и  не видишь...
Генджибай встрепенулся, проследил за взглядом коммерсанта. И увидел прекрасные черные глаза-, которые действительно смотрели на него. Он улыбнулся, помахал девушке рукой,
Ильдар прочитал записку.
— Дела твои класс, журналист. Вали к ней за сто
лик. И не забудь: послезавтра утром!
Генджибай, соглашаясь, похлопал Ильдара по руке, поправил галстук и, подбадриваемый будущим банкиром,  пошел к очаровательной  незнакомке.
Проснулся Генджибай в просторной светлой комнате. Он лежал на диване, укрытый пледом, и пытался вспомнить, каким образом оказался у Камола. То, что он у художника, говорил мольберт у окна. К подрамнику кнопками была пришпилена незаконченная картина—распятая на кресте женщина- Красивые телесные формы, опущенная голова. Выполнено все акварел
Генджибай закрыл глаза, заскрипел зубами. Голова раскалывалась, во рту было до омерзения противно. И что-то, тоскливо пахнущее болотной тиной,' гнездилось в подсознании. Вот он уловил терпкий аоомат кофе, медленно разливающийся по комнате. Но Генджибай,  стоная и охая,  поплелся в туалетную комнату-
Там его  вырвало.   Посмотрев на   себя в   зеркало,  увидел помятую,  противную физиономию.
— Ну и нажрался ты до поросячьего визга, — при
грозил он своему отражению. — А где же красавица
Дильноза?   Как и   когда   мы  расстались?   Черт,   ничего
не помню!
Он сел на краешек ванны, принялся растирать лицо руками!  Ополоснулся  холодной   водой.
— Ничего не могу вспомнить, — пробормотал он.—
Вот же, сукин, сын, до чего накачался! Провалы в па
мяти — первый звонок. Недалеко и до алкоголизма.
Обтгревшись полотенцем, он из туалета вышел недовольный собой. Увидел Камола, расставляющего на журнальном столике чашечки с кофе, сахарницу, вазочку с маслом и поджаренные хлебцы- Буркнув что-то вместо приветствия^ Генджибай плюхнулся на диван. Потянулся к сигаретам, лежавшим на столе. Закурил. Камол уселся в кресло напротив. Намазал маслом хл;б, бросил в чашку с кофе два кусочка сахара и стал размешивать. Молча чему-то улыбался.
— Ну, что ты дыбишься? Лучше скажи, как там было, вчера? Почему я оказался у тебя дома?-—раздражаясь, спросил Генджибай-
Ничего особенного. Танцевали, выпивали. Ты позна-' комил нас с Дильнозой. Очень оригинальный типаж, я тебе скажу. Кстати, мы уговорили ее позировать. Ты должен ей позвонить. Номер телефона у тебя в кармане брюк. Она осталась в гостинице, а тебе я не мог отказать: уж очень ты захотел посмотреть на мои последние  поделки.
Генджибай  полез в   карман   брюк,  достал   помятый
листок бумаги.
— Да, Камол, вот как случается- Не хотел тебя тре-
вожить вчера, а все же оказался у тебя дома. Игра провидения? Нет, дружище, все это Кантор с его игрушечной мозаикой. Еще один камешек повернулся нг так, и вот тебе результат. Ты говоришь, все было в рамках приличия? — переспросил Генджибай. Камол рассмеялся, отодвинул чашку с кофе.
...—- Не может быть! И что же она, Дильноза?—испуганно спросил  Генджибай.
. — С умилением смотрела на твои галантные расшаркивания. И, мне кажется, жалела, что ты спьяну все перепутал.
Генджибай, обхватив руками голову, замычал с досады и презрения к себе- Вообразил, как он тискает задрапированную белесую куклу, выделывая всевозможные фортели.
Зазвонил телефон. Камол поднял трубку. Переговорив с кем-то,  попросил прислать машину.
;— Это отец -звонил. Он приготовил шурпу, разводит огонь в мангале для шашлыка. Хочет поговорить с тобой. Ты, вижу, ничего не помнишь из вчерашнего? — настороженно спросил Камол.
— Если я обещал, то так пусть и будет, — ответил
Генджибай.
Он взял со стула галстук, подошел к трюмо и повязал его хорошим тугим узлом. Надел пиджак. Отыскал на вешалке плащ. И стал ожидать Камола у входной двери.
«Как мог он перепутать расхристанную Нэльку с прекрасной Дильнозой?»—ругал сам
Черная «Волга», плавно набирая скорость, влилась в городской транспортный поток. Времени было около десяти утра, но в машине тепло и уютно- Оставшиеся после вчерашнего дождя лужи рассерженно шипели, когда незадачливый шофер наезжал на них колесами машины.
Легкий ветерок трепал на деревьях оставшиеся желтые листочки, разворачивал флаги на крышах государственных зданий. Рогатый троллейбус тяжело поднимался в горку, а стайка школьников ждала у светофора зеленого сигнала.
Черная «Волга» свернула у спортзала налево, в сторону Чароги и метров через семьсот оказалась на узкой, тихой улочке. Остановилась у дома Султана Икрамовича. Машину шофер загнал во двор, и братишка Камола  повел  их в глубь сада.
— Отец заставил меня с утра натопить баню, — сообщил он, — и велел вам искупаться, прежде чем вы явитесь к нему-
Сверкая глазами, обнажив в улыбке пару золотых зубов, он явно над ними подтрунивал, видя их состояние.
После нескольких прыжков в холодную воду бассейна им стало легче. Появилась бодрость, что и проявилось вскоре в возне, напоминающей японскую борьбу.
Распарившийся и подобревший Генджибай приветствовал Султана Икрамовича со всей почтенностью и уважением ученика к учителю. В бытность свою,. будучи проректором университета, Султан Икрамович выручил Генджибая из скверной истории, грозивший ему отчислением. Генджибай отделался тем, что написал пару юмористических рассказов, опубликованных в университетской газете и понравившихся проректору. А позже были журналистские курсы, по окончании которых ими было, написано несколько совместных статей на производственные темы. К тому времени проргктор
переилгл на другую работу- Он стал генеральным директором концерна, занимавшегося переработкой сельхозпродуктов.
Расположились на огромной светлой веранде. Кур-пачи были разостланы вокруг маленького столика, на котором в центре стоял ляган с бараньей головой и мясом. На маленьких тарелочках белоснежная чакка с дольками редиса. Тонко нарезанные розовые помидоры сверху накрыты стебельками кинзы. Две большие 'синего стекла вазы: в одной—чудесной окраски груши, :в другэй, поблескивая пурпурным цветом, сочные растрескавшиеся гранаты. Знаменитые на весь мир лепешки, как языческие символы солнца, притягивали взгляд.
Три касы с дымящейся шурпой ждали гостей.
Генджибай был признателен Султану Икраимовичу за внимание,   что  оказывалось  ему-
После шурпы подали шашлык из мяса впгремешку с джигаром. Запивали его душистым кок-чаем, вкус которого невозможно передать. Медовая груша и гроздь янтарного осеннего винограда стали заключительным аккордом великолепного обеда.
гь кофе Генджибай пошел в кабинет Султана Икрамовича. Камол остался помочь брату прибрать со стола.
— Садись, Генджибай, — сказал Султан Икрамович, показав на кресло, стоящее у огромного стеллажа с книгами._ Я вот о чем хочу с тобой поговорить. Ты знаешь, и это без лести, я хорошо отношусь к твоему творчеству. И, заметь, по-отечгски беспокоюсь о твоей дальнейшей судьбе. Но последняя твоя статья, откровенно говоря, мне не понравилась. Не потому, как она написана, а ты ее поверхностно разработал. Да, я говорю о статье о русском языке. Она противоречит, мягко выражаясь, общественному мнению. Ты пишешь, что, отказываясь от языка метрополии, мы обрекаем себя яа отставание от   мировой   цивилизации. И   приводишь
г
примеры. Мол, нет у нас пока мощных институтов, которые могли бы охватить все сферы деятельности и донести нашему обществу на родном языке те события,, что происходят в мире. Нужно не менее двадцати лет, чтобы иметь профессиональных переводчиков и местную полиграфическую базу- Это спорная посылка, она требует более глубокого анализа, к чему сейчас я не готов. Но мне само это умозаключение оскорбительно. Русский царь Иван III еще пытался объединить мелкие княжества в государство, а у нас уже была высокая культура, мало чем отличающаяся от европей
подства и указываешь на равный социальный статус разных народов, на их равные права. Но ты забываешь,, а может быть и не знаешь, до какой степени насаждалось все имперское. Тем самым отбрасывалось развитие нашей национальной культуры на десятилетия. Я с тобой согласен в том, что наши народы уважают друг друга, но не может существовать вечно некий симбиоз. Прежде, чем написать статью о языке, ты должен был хорошо ,все продумать. Да, нам нелегко, не будет хватать переводной литературы, многие из молодого поколения людей не будут столь грамотны и широко развиты, как того требует время. Мы будем отстаивать в новых технологиях. Но в будущем все возместится.
Султан Икрамович замолчал. Генджибай заерзал в кресле.  Непроизвольно вытащив сигарету, закурил.
— Султан Икрамович, я, откровенно говоря, не ожидал, что такое впечатление произвела на вас моя статья. В своей работе я руководствовался известным тезисом: не разрушай старый дом, не построив нового- И, отталкиваясь от этой посылки, предположил дальнейшее развитие отношений. Ведь не секрет, что вся информация о новых технологиях идет к нам с Запада в
основном через русский язык. Потеря темпов в информатике замедляет развитие всей инфраструктуры, что, несомненно, отразится на экономике, в первую очередь на интеллектуальном уровне нации. А что может быть дороже и ценнее этого.
Султан  Икрамович тоже закурил.
— Я правильно понял твою статью, — сказал он ка
тегорично.
.— Отец, —. позвал  Камол. — За  вами приехали.
— Пусть подождут, — ответил Султан Икрамович- —
Генджибай, я завел- этот разговор неспроста. Я слы
шал, ты занимаешься мясокомбинатом. Будь предель
но осторожен. До меня доходят кое-какие разговоры о
твоем якобы антипатриотизме. Кто-то хочет тебя ском
прометировать, зная твою честность. Тебя хотят выва
лять в грязи из-за твоего расследования на этом ком
бинате. Все, что я знаю, не передать в двух словах, но
дело серьезное. Проверь еще раз все собранные факты, взвесь тысячу раз. Материалы дома не держи, спрячь в надежном месте. Приезжай завтра вечером, поговорим  обстоятельно,   а сейчас я тороплюсь,  меня  ждут.
Генджибай встал, сухо попрощался и вышел во двор. Камол сидел за рулем черной «Волги».
— Отвези  меня  домой, — попросил   Генджибай.
Машина  вырулила  из  переулка на  дорогу.  Проеха
ли мимо больницы, кирпичного завода, табачной фабрики- Повернули на бывшую Гагарина, свернули на Багдадскую и  остановились у дома  номер   10.
— Тебя   подождать? — спросил   Камол.
— Нет, поезжай. Мне нужно работать. Увидимся
вечером.
Генджибай, захлопнув дверцу . машины, торопливо поднялся на четвертый этаж.
Руки противно дрожали. Ключ нашелся с трудом-Не снимая
быстро прошел к рабочему столу.
Папка со статьей по мясокомбинату лежала рядом с пишущей машинкой- Он раскрыл папку и облегченно вздохнул:  рукопись была па месте.
В комнате был относительный порядок. Генджи-бай ополоснул пепельницу, поставил на плиту чайник с водой. Достал из кухонного стола банку с растворимым кофе и закурил. Рабочий стол, два кресла, диван, на полу — зеленый палас, дорожный телевизор, книжный шкаф — вот и весь интерьер рабочей комнаты. В спальне—жесткая кровать, торшер
цилиндрическим зеленым  абажуром, шкаф для одежды.
Заварив кофе, Генджибай умостился в кресле с сигаретой в руке и принялся размышлять об услышанном в доме Султана Икрамовича- В общем-то так оно и должно быть. Время такое пришло. И каждый гражданин должен выбрать, на чьей он стороне и с кем он. Его статья была о проблемах информации, а ее хотят извратить. Он ратует за знакомый и уже доступный язык, который несет огромные просветительские нагрузки, а его пытаются обвинить в антипатриотизме. Он показывает точки соприкосновения менталитетов, защищая тем самым дружбу народов, а ему указывают на историко-культурологическую  генеалогию.
Зазвонил  телефон.   Генджибай   вздрогнул и   поднял трубку. — Алло?
В ответ молчание. ,— Говорите, я слушаю.
Опять молчат.
Он положил трубку, встал и подошел к столу, где лежала статья, намереваясь ее перечитать. Снова задребезжал телефон. Он взял трубку.
ьч
голос. — Свинья!   Уши  тебе  отрежем,  если  будешь  со рать свой  нос в  наши дела-
Короткие гудки в трубке телефона бились в унисон с сердцем" Генджибая. Закрыв злосчастную папку, он прошел на кухню, достал бутылку водки, когда-то недопитую, налил в стакан. Не найдя под рукой чем закусить, промокнул губы тыльной стороной ладони и закурил сигарету.- Вернулся в комнату, сел в то же кресло и тупо уставился на папку.
Суть аферы, вскрытой им, заключалась вот в чем: откормочный совхоз сдавал на убой комбинату скотину, которая не проходила по документации.. Откормленных бычков затем реализовывали через подставных лиц частникам, имея на этом огромные барыши. В деле были замешаны как комбинат, так и совхоз, что документально зафиксировал Генджибай. Копии документов ему предоставил бухгалтер совхоза, испугавшись уголовной   ответственности.
«Интересно, — с усмешкой подумал он. — Как будут убивать? Застрелят, потом отрежут уши или наоборот?»
В животе что-то пикало, подавая как бы сигналы опасности. Раздражение на самого себя росло и, наконец, нашло  выход  наружу в  матершине.
Генджибай надел свежую рубашку, завязал галстук. Непропускающие влагу ботинки стояли у порога. Он вышел из квартиры с папкой под мышкой и с серьезным намерением где-нибудь ее спрятать.
Исполнив несколько неаполитанских песен, Дильноза закончила репетицию. Концертмейстер, противный Юл-даш, сегодня в ударе: ни одной помарки в игре на отличном черном рояле.
Вечером в  небольшом   концертном зале Дома  офи-
церов должна состояться премьера. Последующие гастроли Дильнозы должны были стать проверкой ее репертуара. Впереди певицу ожидал, кажется, даже Лондон.
. — Дильноза,   мы   обедаем   вместе? — спросил   Юл-
даш. собирая ноты.
Не хотелось портить настроение несносному для нее человеку, от него сегодня во многом зависит ее успех.
— Что ж, я не против. Ты угостишь меня шашлы
ком. Надеюсь, осведомлен, где его хорошо готовит?—
спросила она.
— Подумаю... — ответил  Юлдаш.
Они  сели в  машину,  любезно  предоставленную  им
директором театра- Шофер повез их за город, где был лучший в мире шашлык.  .
Небольшой ресторанчик с верандой, на которой, они устроились за столиком, был окружен деревьями. Опавшая с  них  листва  грустно  шуршала под ногами.  Ли-монно-желтые и   красновато-оранжевые   кленовые    листья, словно увядшие бабочки, украшали осеннюю землю. Чудный  Чайковский  и  его  грустная  мелодия  звучала в сознании Дильнозы, навевая сцены из далекого прошлого. Вот ее отец, известный макомист, с удивлением  рассматривает    дочурку, которая в    подражание ему исполняет один из сложных макомов, доступный не каждому  профессионалу. Дальше консерватория, класс .вокала у профессора  Кудрата    Юлдашевича.    Первый конкурс  вокалистов и  почетное третье  место-  Сколько было радости и  восторга. От этого кружилась голова, замирало сердце. Была надежда на блистательные успехи в  будущем^
Предложили один из театров в провинции, суливший ей роль примадонны. Но строгий отец, беспокоившийся о моральной чистоте своей дочурки, отказал провинциз-
лам. И тут  подвернулся    Рустам — высокий,    сильный мужчина с утонченными чертами лица.
Он считал себя' литератором, и вечерами в его холостяцкой квартире, часто говорили о Х-емингуэе, Скотте Фицджеральде, Джеймсе Джойсе и Кафке. На огонек заглядывали экстравагантные девицы, лощеные молодые пижоны, волосатые художники, бледнолицые поэты и  прочие,  которых называют богемой.
Вечеринки с танцульками перемежались с диспутами о   литературе и   поэзии.   Молодежь   открывала   для себя Набокова, Бродского, Мандельштама. В моде утверждались   натуральные   кожа,   шерсть,   меха.   Бижутерия из настоящего золота с сияющими вкраплениями бриллиантов  —престижные   атрибуты   нарождающихся буржуа. Они тоже заходили иногда к Рустаму. Дильноза отмечала в этих людях спокойное и уверенное суждение о  всякого рода  проблемах-    Определенно сложившееся видение предметов выливалось в тщательно замаскированное пренебрежительное отношение к богеме. Те были отличны от последних тем, что неопрятно одеты, позволяют себе скабрезные шуточки, восторженно кичливы  и   необычайно   прожорливы.  Их  заросшие щетиной лица вызывали раздражение, а поверхностные суждения об искусстве были даже смешны.
Рустам, относя себя к богеме, часто говорил: — Да, мы, нигилисты, извечный двигатель социального прогресса. Мы, как и остальные члены общества, пытаемся перейти в другой качественный социальный строй, ввергая систему в хаос. И ловим рыбку в мутной воде. Другого пути у нас нет- Либо разрушение общества и перераспределение материальных ценностей, либо вечное прозябание и    заглядывание в рот власть
В то  волшебное  время они  часто  выходили  побродить по   улицам   вечернего   города.    Прислушиваясь к
стуку железных колес Проносившихся трамваев, любуясь прямыми, широкими проспектами города, вдыхая аромат цветущих акаций, они приходили в скверик у театра. Сидя на скамейке, она прижималась головой к его плечу. Он обнимал ее за талию. И чувства их, вплетаясь в журчание фонтана, витали где-то по соседству с Мельпоменой. Он рассказывал Дильнозе о «Блуждающих звездах» Шолома Алейхема и о романтической истории любви Лейбла и Рейзл. Дильноза ощущала свое приобщение к миру Рустама — будоражащему
противоречивому. Еще не окрепшее, не устоявшееся мировоззрение Рустама влекло ее за собой в свои таинственные тенеты.
И вдруг, как хром с ясного неба, богему смело начисто. Неизвестно откуда появились сподвижники—так называл этих людей Рустам. С аккуратно подстриженными бородками, в строгой одежде и без фиглярства— эти молодые люди пугали своей замкнутостью- Ее присутствие их смущало, а порой и злило, что можно было прочесть в их недобрых взглядах. Они читали Коран и молились, когда приходило время молитвы. После молитвы мылись в туалете. Дильноза заваривала им чай. Они, усаживаясь на курпачи, о чем-то между собой беседовали. До нее доносились незнакомые слова: панисламизм, младобухарцы, ортодоксы, апологеты. Пили чай и сосали трубку кальяна, от которого по всей квартире распространялся сладковатый запах 'анаши.
Глаза их наливались кровью и похоть вперемежку с дурью выплескивалась на милую девушку, удрученную состоянием любимого человека. Оставаясь с ней наедине, Рустам устраивал затем сцены ревности. Кончилось все это тем, что он запретил ей появляться у него дома. Изредка звонил, вяло оправдывался занятостью делами.   Позже исчез  совсем.   Кто-то  говорил,
"что он уехал на афганскую границу. Зачем и для чего, об этом не знал никто.
Дильноза тайком сделала аборт. Она не винила Ру-стам^а. Она его любила и была любима. Это та самая первая любовь, о которой упоительно вспоминают, на склоне жизни. С ее голосом творилось нечто необыкновенное: он стал сочным и чистым, более сильным и до пронзительности страстным.
Ее песни под отцовский рубаб очаровывали близких, вызывали восторг у отца и слезы у матери, которая чувствовала материнским сердцем в них надрывные нотки скорбящей женской души.
Дильноза заканчивала консерваторию. Как-то на одном из фестивалей макомистов отец познакомился с итальянским ученым-ориенталистом Джино Рентурой. Пригласил его к себе домой. Вернувшись в Италию, Джино Рентуро пригласил отца и Дильнозу к себе в Неаполь. Так она стала, по протекции ученого-ориенталиста, стажером в Неаполитанской опере. Прошел год, когда ее заметил английский импрессарио. Он предложил Дильнозе попробовать свои силы в Лондоне, на что она дала согласие. И с благословения все того же Джино Рентуры отправилась домой за согласием отца. ...Официант подал шашлык из молодого барашка, горячие лепешки- Юлдаш занялся кок-чаем. Разыгравшийся аппетит рассмешил Дильнозу. Она принялась за шашлык. Юлдаш не торопился. Лицо его было бледным. Грусть подчеркивали и черные оптические очки.
— Не то,  чтобы шпионил, но видел,    как лихо ты отплясывала в ресторане с пьяным недотепой, у кото-
рого заплетались меж провисших штанин  невычищенные штиблеты-
Она улыбнулась.
Дильноза фыркнула, словно хорошенькая кошечка. С усмешкой ответила:
— Прости, Юлдаш, но у меня не было времени по
знакомиться с его творчеством- До этого мы как-то не
Она-рассмеялась, вспомнив, как Генджибай, корректно откланиваясь, целуя ручку симпатичной блондин^ ке, упорно называл ее Дильнозой и просил дать номер
телефона.
Юлдаш   напрягся в  ожидании.
— И никаких случайностей! Усек, парень?!
— Хорошо, успокойся. Я усек, — устало ответил Юл
даш.
До гостиницы они доехали быстро. В холле, подойдя к лифту, Дильноза  сказала:
— Спасибо за обед. Все было вкусно. Не прозевай
концерт.
Вошла в лифт и укатила на пятый этаж в свой номер.
Юлдаша не обескуражило ее поведение. Не таких он укатывал. Дай время, дружок! Оно все расставит но своим местам. Эта молодая кобылка резво воз в гору тянет. Может, и ему перепадет удача. А на ее интрижки ему, откровенно говоря, наплевать, в чем и надо было бы себе сразу признаться.
Прокурор дружески улыбнулся Султану Икрамовичу.
юсь. Сейчас отпустило. А бывало как мучился! Белу»» гой ревел,  не  приведи кому такие мучения.
Он потрогал себя за мочки ушей.
— Султан Икрамович, мы тебя пригласили потому,, что до нас дошли сведения о твоем желании стать одним из учредителей коммерческого банка, — перевел мэр разговор в делдвое русло.
Султана Икрамовича    удивила    заинтересованность
мэра. Он ответил:
— По моим расчетам, выгодное вложение капитала:
в наше время.
— Не мог бы ты рассказать нам, на чем основыва
ется стратегия банка.
Султан Икрамович  задумался.  Мэр,  усмехнувшись»
подмигнул прокурору.
— Взамен   мы  откроем  тебе    кое-какие сугубо се
кретные данные,—добавил он.
— Думаю, не разглашу коммерческой    тайны, рас
сказывая вам о нашей  задумке открыть во  всех рай
онах области филиалы банка,—согласился Султан Ик
рамович. — Председатель филиала будет исполнять роль
кредитора,  эксперта и  хозяйственника-    Этот человек,
скорее   всего   пенсионер,   должен  проживать в  районе,
где он представляет филиал банка. Он нанимается из
среды бывших, желательно высокопоставленных чинов
ников. Знает    рентабельные хозяйства    своего района,
плодородные земли, сданные в  аренду дехканам, пер
спективные  животноводческие фермы.    От него  будут,
зависеть  размеры  кредита и    инвестиционная тактика
банка. Этот негласный управляющий косвенно должен
влиять на процесс организации труда и воочию убеж
даться в правильности своих финансовых решений. Он
подотчетен экспертной группе из  аграриев и финансо
вых менеджеров, созданной при    коммерческом банке,
Дальнейшие   взаимоотношения     банка и  сельского  хозяйства должны    строиться на современной    рыночной товарно-денежной конъюнктуре. Прокурор закурил.
— Интересно, — сказал он. — Чиновник, у которого
остались связи... Трепет дехканина перед бывшим на
чальством... Психологическая тактика точно спрогнози
рована.
Султан  Икрамович  недоуменно  пожал  плечами.
— Не вижу в том ничего плохого, — сказал он.
Мэр   встал  из-за   стола,   подошел к окну и  открыл
форточку, проветривая кабинет. Предложил неожиданно прокурору:
Султан Икрамович молчит. Ждет продолжения рассказа.
«СИУБЕКИ», — размышляет    вслух    мэр. — И что    из этого следует? — спрашивает он. — А то, что «СИУБЕКИ» связаны с капиталом, инвестируемым из-за рубежа. Напрашивается вопрос: для каких целей? Почему эта связь скрывается? И чем обусловлено государственное адресное кредитование с контрактами «СИУБЕКИ»? Почему  финансируются  те  хозяйства,   которые  входя г в сферу интересов    «СИУБЕКИ»?    Из  всех    этих  вопросов вытекает большое    количество далеко    идущих выводов. Но мы не вправе их делать. Инвестиционная политика государства не должна ущемляться из-за субъективных, недоказанных домыслов. Поэтому, Султан Икрамович, мы и просили бы вас помочь нам разобраться в   этих   хитросплетениях, — заключил     мэр. —Мы создали комиссию по проверке хозяйств, претендующих на валютный кредит. Вас просим возглавить эту очень деликатную     проверку.   По  ходу    инспектирования вы сможете  убедиться в   перспективности   вашего  участия в проекте создания коммерческого банка. А мы хотели бы узнать  об  интересах  «СИУБЕКИ»  в  финансировании  хозяйств и  взаимосвязи инвесторов с  фирмой. Не под себя ли «СИУБЕКИ» выбила валютные кредиты в нашу область и если да, то что за этим стоит. А вернее будет,  кто за  этим  стоит?  Обыкновенная  коммерция? Помощь в становлении перспективного взаимовыгодного  бизнеса?  Или интервенция зарубежного капитала, захват высокорентабельных хозяйств, на которых держится вся наша экономика? Отсюда и предположение: не хотят ли они скупить все на корню путем незнакомых  нам  конъюнктурных рыночных рычагов?  Не попадем ли мы в зависимость к капиталу, которому сами открываем двери?  Не превратимся ли  мы в  банановый садик для банка «СИУБЕКИ» и его компаньонов?
Прокурор постукивал ладонью по столу, хитро при* щурив глаза.
Бывший проректор спускался по ступенькам мэрии к ожидавшей его машине с испорченным настроением. Жизненный опыт подсказывал ему, что его хотят втянуть в неприятную для него игру. Наработанный за много лет труда инстинкт самосохранения сигналил об ожидавшей его опасности.
Камол, оставив машину у ворот своего небольшого домика с мезонином и расположенной над ним* мастерской, присел за мольберт. Принялся подправлять, почти законченную^ картину. Он назвал ее портрет мясника. Круглолицый человек, толстощекий, с свисающими на подбородок усами, снисходительно смотрел каба-
йьими глазками на невидимого покупателя. Тюбетейка лихо сидела на макушке его головы, выразительно прорисованы жирные уши, двойная складка подбородка и черные крупные волосинки, выглядывающие из ноздрей бесформенного, крупного носа. За спиной на крючьях — окровавленные куски мяса. С ножом в руке, острие поднято вверх. Перед весами, стоящими на прилавке, в испачканном, некогда белом халате он ждет покупателя. И нет сомнения, что такой воздаст каждому по
заслугам.
Камол отложил  кисть и   палитру,   закурил.   Затем прилег на диван, устремив взгляд в потолок.
В последнее время работа его удовлетворяла, не казалась такой уж рутинной и надуманной. Появилось ощущение чего-то найденного, но еще спрятанного 'з далекой дымке. И это должно было проявиться в процессе ежедневного чернового труда. И вот Камол день за днем теперь складывал эти конструкции, всецело отдавшись интуиции, водившей его рукой- Главное, о чем он беспокоился, это появившееся желание работать, которое вдруг может пропасть. Часами просиживая над контуром Мадильяни й разработкой цвета Сезанна, ему становилась ближе и понятнее мысль Ми-лашевского—проще, лаконичнее, острее. Поменьше руками, побольше головой. Он- работал и ждал, ждал и работал в ожидании того плода, который, созрев, должен был упасть на благодатную почву. Камол катил свой камень с остервенением и фанатичностью Сизифа, веря в недавно приснившийся сон. Маленький хилый ребенок, появившийся у него на руках, был почему-то так хрупок и немощен, что становилось страшно на него даже смотреть, а тем паче держать в руках. Болезненный, можно сказать уродливый, но с ясными и добрыми глазами, взирающий на Камола с надеждой.
Этот сон он  принял с благодарностью  и  радостью, поняв, что маленькое существо и есть тот  божествен-
гный дар, о котором денно и нощно молил небо. Вырастить, выпестовать, сделать этот образ полнокровным — дело теперь рук его, художника. В этом-он видел предзнаменование, наметившийся перелом в творчестве. «В споре рождается истина, в труде — собственный почерк, — думал Камол. — Трудиться, искать, переплавлять в душе мысли, чувства. Формировать из этого сплава нужное, ценное».
Вспоминая приснившегося заморыша, Камол сопоставил видение с законченной картиной на мотив Дега. Почему же вдруг импрессионисты? Наверное, потому,
психологическими типами, указав путь изобразительному искусству к человеку через его внутренний диссо-
,
нирующий мир. Они    несут свое видение    культуры, в
чем-то ассиметричное и вульгарное. В то же время неуловимо сентиментальное, удивляющее оригинальностью. Так и  он,  Камол,  видя в    своем дитяте не биб-
лейский  персонаж  или  героя    помпезных  сражений, а
плебея, гордо осознающего свое возрождение, мечтал показать и его чванство и двуличность, мнимое безразличие и корысть — все те качества, что присущи людям нашего времени.
Глянув  на  часы, он  вскочил  с дивана.  До встречи -с Нэлькой осталось двадцать  минут.
на   переднее  сидение его   машины.   Ярко   накрашенные
А
губы,  зеленые глаза с длинными  ресницами, чувствен-
ный ротик. Камол дал ей пачку «Мальборо». Включив зажигание, тронул машину, улыбаясь духу авантюриз-
#
ма, исходившему от Нэльки, затягивавшейся по-мужски
дымом американской сигареты.
— Послушай, дорогой, надо бы обязательно заехать к Таньке. У нее  происходит нечто    ужасное.  Ее мужа
арестовали.   Он   пытался   продать, какой-то   банде ору-
жиг. Уму  непостижимо,  до  чего  докатился Чандр!.-
Дверь открыла худощавая брюнетка в сиреневом: платье, с сигаретой в напомаженных губах.
— Хорошо, что вы пришли! Что делать/ к кому об
ратиться за  помощью?! — проговорила  она.
Проводила гостей в комнату, вскоре принесла и поставила кофейник на журнальный столик. Открыла красивую коробку с конфетами.
— Я прилетела из Москвы по телеграмме из мили
ции. Сашку посадили в следственный изолятор- Сколь
ко раз я его просила не связываться с этим Курбаши.
Не послушался меня и доигрался, дурак- Следователь
сказал, что он подпадает под статью с конфискацией
имущества. А какое имущество в этой квартире при
надлежит ему? Электрогитара да усилитель — вот и все,
что он купил за время нашей совместной жизни. Ос
тальное приобретено на средства моих родителей. Сла
ва богу,  мать  оказалась  предусмотрительной  и  сохра-
' нила чеки из магазина.
— Таня, где он достал оружие и зачем ему понадо
билось ввязываться в эту опасную авантюру?—спроси
ла Нэлька.
-Танька сникла. В глазах появились слезы. Бросив окурок сигареты в пепельницу, она разрыдалась и, шмыгая веснушчатым носом, утирая платком бледные щеки, стала рассказывать:
— Мой брат открыл в Москве магазин конфет. Мы
с Сашкой решили купить у него подешевле и продать здесь подороже. Заняли под проценты большую сумму денег. Но до этого Сашка познакомился в ресторане с этим Курбаши. Мне он сразу не понравился: молчаливый, с  настороженным  взглядом,  губы тонкие и  вечно небритое лицо.  Стал он  появляться у нас дома. Я  не слышала 'других разговоров,  кроме  как о деньгах,  западных  тачках,  фирменных    шмотках.    Слушать    это было интересно, кто не    мечтает разбогатеть?    Сашка неплохо зарабатывал,  но что это было    в сравнении с деньгами   Курбаши?!   Тот   сорил   валютой с   размахом. .Дорогие  коньяки,  одет  всегда с    иголочки. В  каждый свой   визит к  нам  домой   приносил   букет  цветов.  Вот Сашка и решил вместе с Курбаши заняться бизнесом. Они что-то покупали,    перепродавали.  Накопив денег, Саша загорелся купить машину. К тому же мы решили провернуть еше сделку с теми конфетами. Покупателя нам нашел все тот же Курбаши. Саша говорил, что у него  наклевывается  новая  хорошая  сделка. И  если все пройдет удачно, то, сложив доходы, мы сможем наконец купить  машину. Я  улетела в  Москву, а   следом и пришла телеграмма. Мама рассказала, что Сашку арестовали  здесь, в  этой   квартире.   Нашли  три   каких-то ружья в  разобранном  виде,    шестьсот патронов и две гранаты.   Мне   дали   свидание.   Муж в   шоке-   Говорит, во всем'виноват Курбаши, который успел скрыться. Вот и вся история, — скорбно закончила Таня.
Перед тем, как,уйти, Нэлька принялась подбадривать подругу, соз.навая всю сложность положения, в котором  оказался ее Сашка,  по  кличке Чандр.
Спустившись к_,машине, Нэлька вдруг взяла за ру-
-ку Камола.
— Мне нужно остаться! Ей очень плохо, дорогой! —
.сказала она.
лись от дуновения холодного ветерка, подметая под собой багряную листву, устилавшую золотым покрывалом всю землю, видную из окна бильярдной.
Плешивый человечек по прозвищу Коленкор в кожаном пиджаке, с печаткой на мизинце левой руки, в джинсах и модных туфлях метался по периметру стола. Ворот голубой рубашки у него расстегнут до пупа. Утирая пот носовым платком, он никак не мог загнать в лузу последний шар. Было понятно, что на кон тут поставлены крупные бабки, раз Коленкор так суг-тился.
напарник—высокий, атлетического сложе
разительными глазами и тонкими злыми губами. Вот он с треском вколотил в лузу последнюю надежду расфранченного неудачника, чем вызвал вздох сожаления и красные пятна на лоснящихся щеках Коленкора. Они кинули поджидавшему Якубу-ака несколько банкнот и пошли в ресторан обмывать сделанную игру. Так было заведено.
Эти мгновения победы и поражения и поджидал Ка-мол. Они были скоротечны, еле уловимы на лицах и в движениях игроков. Скользнуло незаметной тенью крыла торжество. И эффектно выраженная потеря с проявлением пигментных пятен- Какая гамма чувств, какая палитра переживаний, переданная глазами, лицами, жестами, голосами! Нервный поиск по карманам спичек, безвкусный дым сигареты, севший голос и бегающие глаза проигравшего. Взгляд ни на чем не задерживается, он пытается замаскировать свое состояние.
Коленкор, однако, берет себя в руки, по-бабскй оттопыривает мизинец с перстнем, застегивая пуговицы на рубашке и поблескивая золотой фиксой, направляется блатной,походкой к выходу.
До Камола доносится обрывок фразы, брошенной Коленкором:
— Тебе сегодня везет, Курбаши.
Камол смотрит на атлетически сложенного победителя с небритым лицом и вспоминает Чандра, так глупо занявшегося торговлей оружием.
Якуб-ака снова уселся за свой столик, налил себе ;в пиалу белого чая.
— Вот дают, сукины дети! Видал, Коленкор мил
лион проиграл, а мне пятитысячную кинул.
Он выпил.
Якуб-ака огляделся по сторонам. Рядом никого не было. Игра за столами шла своим чередом. Дым коромыслом нависал над бильярдной.
Камол засобирался. То,- что он хотел, он увидел. Победитель и побежденный, сильный и слабый, торжествующий и униженный. Перед его мысленным взором стояла та концовка партии и два характерных лица. .Необъяснимое чувство работы охватило его, погнало домой.
Оставив машину у ворот дома, он стремительно вошел в мастерскую, закрепил на подрамнике лист ватмана и принялся рисовать портрет киллера.
Генджибай долго держал палец на кнопке звонка.. Накоцец, дверь открылась.
— Спиртного нет. Только вода из крана,.— сказал Лорон.
Слышал   Генджибай   из   коридора,  снимая   ботинки,.
каркающий голос Аорона.
— Воды бы лучше дал побыстрее, сукин сын, — ру
гался про себя Генджибай.
Наконец, он прошел на кухню, налил себе из крана в стакан, воды и залпом выпил.
— Кто не пьет водку, тот не знает и вкуса простой
воды, — сказал Аорон, весело тараща на Генджибая
глаза сквозь телескопические очки.
Они выпили по рюмке водки. Закусили кислыми,. бочковой  засолки,   помидорами.  Закурили.
Чайник на плите закипел. Тоненькая струйка п-ара^ затейливой змейкой вилась к потолку. Аорон насыпал: в чашки растворимый кофе, налил кипяток. Выпила еще по одной рюмке. Помидоры—смерть фашизму-были исключительно отвратительные!
Генджибай   подвинул   Аорону   папку.'
— Почитай. Тут статейка моя про аферу на комбинате.
Аорон, брезгливо надув губы, двумя пальцами взял папку, положил ее па стол, усыпанный крошками хлеба, развязал тесемки и уставил артиллерийские окуляры в первую страницу.
Генджибай задумался. Бесспорно, статья навредит делягам с комбината, но так ли она важна для него-самого, чтобы из-за нее рисковать? Он вдруг понял, что запаниковал из-за телефонного звонка. Откуда он знал голос того угрожавшего?- Животный страх, как и болезнь живота, все время тянет в туалет и, ощущая эту мнимую потребность, Генджибай страдал еще больше.
Сколько раз он проецировал на себя эти вообража
бедителем. А столкнувшись с аферой воочию, испугался. «Где же твои принципиальность, гражданский долг? Куда подевалось мужество газетчика, для которого такой материал — хлеб  насущный?»
Всё это пронеслось в голове Генджибая. Аорон постучал  пальцем по  папке.
— Что, угрожают? Или пока подкупают? — спросил
он.
—
Аорон усмехнулся.
— Знаешь, что я тебе скажу? А нужна ли вообщг
кому-нибудь твоя чертова статья?
Генджибай подошел к окну. Длинные тени от деревьев легли на грязный асфальт тротуара- Вечерело.
Найдут стрелочника, потихоньку спустят все на тормозах. Ну, а тебя придавит машина... Это в лучшем случае, в худшем—пристрелят или прирежут, как собаку, — Аорон разлил водку по рюмкам.
Они выпили. Закусили колбасой того мясокомбината.
—; То-то и оно: не тот умен, кто умеет отличить добро от зла, а тот, кто из двух зол умеет выбрать меньшее. Так написано в Талмуде, советую почитать,— сказал Аорон. — Да, кстати, что за чушь ты намолол в статье о языке? Почему это русский язык неверно регламентирован, как иностранный. А каким он должен быть? Представь себе на мгновение евреев, проживающих во Франции, решивших потребовать регламентации еврейского языка как второго государственного. Якобы для лучшего изучения великой книги «Песня песней». Я думаю, моих соплеменников в двадцать четыре часа турнули бы снова в Палестину. Удивляюсь твоему нахальству. Мало того, что тебя не выкинули из страны, ты еще позволяешь себе клепать на добрую колбасную мафию. Уймись, Генджибай! Глупцов благоразумно научают несчастья — так сказал Демокрит. Не дай бог дожить нам до этих дней, пророчествуемых великим философом.
Пьяненько лупая глазами сквозь окуляры очков, философствовал Аорон, сын древнего народа.
Генджибай ушел от Аорона, когда вечерние сумерки уже опустились на улицы города. Тускло светили пилоны фонарей, пестрела иллюминация вечернего проспекта. Шум проносившихся машин, обрывки фраз нес с собой поток вечера. Моргнул зеленый глазок такси. .Генджибай назвал шоферу адрес газеты. Доехал быст-
ро. Редактора на месте не застал. Дежурная сказала". что он на концерте и показала афишу, с которой смотрела Дильноза. Он прочитал: неаполитанские песни, арии из опер Россини. Начало в 7 часов вечера в зале Дома офицеров. Взглянул на часы, было около восьми. Ринулся снова на улицу. Ему повезло, таксист еще разворачивался.
С боем прорвался    мимо контролерши.    В  партере было затемнэнно, но он все же нашел свободное меато.
Дильноза вышла на сцену в длинном белом платье с глубоким декольте. Ее пышные, вороньего крыла волосы спускались до плеч, обрамляя изящную головку-Выразительный взгляд нес публике пикантную утонченность, светскую любознательность. Ее губы раскрылись, .и полился сильный, глубокой тональности голос. Он вскоре захватил и унес Генджибая на берега Неаполитанского залива, в трагический город Помпею. В просторном полацио на курпачах с. патрициями Генджибай пил знаменитое фалернское вино, слушая главного прокуратора Помпеи Султана Икрамовича: «Уважаемые сограждане! — говорил он. ;— Рим не принял нас в рублевую зону. Рим желает быть над помпейской валютой! Что ж, мы не будем ожидать, сложа руки, милости от могущественного соседа (одобрительные возгласы). Это, конечно, повлечет за собой некоторые издержки в нашем образе жизни, но отчаиваться мы не должны. Ибо спасение утопающих — дело рук самих утопающих (аплодисменты). Я хочу заострить ваше внимание вот на какой проблеме. Ежу понятно, что наша помпейская экономика построена на сельском хозяйстве. Вливание иностранного капитала в эту отрасль скажется на ней только положительно. Что же предпринимают наши чиновники? А вот что. Испугавшись, что валюта пойдет, минуя их, напрямую рентабельным хозяйствам, они затевают всякого рода проверки и ко-
миссии. Для чего?. Ежу понятно, для вымогательств у достойных уважения фермеров (крики возмущения). Предлагаю, сограждане, мэра Помпеи и гражданского судью, пытавшихся вовлечь меня в свои аферы, бросить на съеденье львам- (гробовое молчание). Дальше, уважаемые сограждане, хочу указать вам на бестактные действия гражданина Генджибая- Он написал статью в местную газетенку на уважаемого скотопромышленника Презерватино. В ней он называет скота-патриция презренным вором и требует его наказания, что можно было позволить себе при Римской империи. Но сейчас за нами наблюдают иностранные инвесторы. Я думаю, не надо выносить сор из избы, лишний раз показывать нашу несостоятельность в серьезном бизнесе». Головы патрициев повернулись в сторону Генджибая- Кто-то громко позвал стражу. И тут вдруг задрожал пол в палацио, послышался все возрастающий подземный гул. Ионические колонны миниатюрного портика зашатались. Грохнулась на пол и разбилась античная греческая амфора. Потолок раскололся надвое и стал падать. Генджибай закрыл голову руками, пытаясь защититься.
Глянув поверх рук, он увидел вскочивших в восторге зрителей партера. Они восторженно биссировали, хлопая в ладоши, бешено топали ногами, бросали цветы на сцену, свистели и кричали так истово, словно разверзшийся Везувий, погубивший Помпею и главного •     прокуратора Султана Икрамовича.
Рояль полностью завален цветами, их некуда девать. Дильноза, сияющая и обворожительная, благодарит публику, посылая в зал воздушные поцелуи. Генджибай протискивается в фойе, хочет попасть за кулисы- Потом меняет решение, вспомнив о цветах. Тут, рядом с Домом офицеров, цветочный базар. Он мчитсяту-
да. Покупает букет темно-бордовых гвоздик, бежит обратно к  концертному залу.. Но, увы!
— Певица уехала в черной «Волге»,—сообщает ему билетерша, признав в Генджибае недавного скандалиста.
Он кисло улыбается: «Не обессудь, мол, старушка»- И,  помахав  рукой,  уходит в  ночь.
...Сотрудник Комитета национальной безопасности наблюдал с крыши соседнего дома в бинокль ночного видения за окнами журналиста. Уже минут десять он видел в комнате человека в очках, с фонарем в руке, который явно спешил, выбрасывая содержимое ящиков письменного стола^ перебирая корреспонденцию, наваленную кучей на секретере. На какое-то мгновение человек в очках застыл, будто почувствовал, что за ним наблюдают. Выключил фонарь. Офицер видел в бинокль, как у того человека в руке появился пистолет, дуло которого вдруг повернулось в сторону крыши. Реакция не подвела- Звук шлепнувшейся пули в том месте, где он только что лежал, заставил его побежать к пожарной лестнице. Сильное, тренированное тело в несколько приемов достигло земли. Офицер спешил к дому журналиста, рассчитывая оказаться у дверей раньше стрелявшего. Но, услышав рев мотора отъезжающей машины, понял, что опоздал. Ладонь левой руки саднило, видно, при спуске поцарапал об окалину пожарной лестницы. «Каков мастак, — подумал офицер, — как он меня вычислил?! Звериное чутье- Профессионал!»
Он подошел к машине, стоявшей неподалеку, сел за руль. Задумавшись, закурил, прокручивая в уме происшедшее.
-   Камол  закончил   портрет  курбаши  всего за  час  работы.   Рисовал он   сангиной,   пытаясь   вчерне   запечаг-
леть на картине еще не улетучившиеся из памяти черты лица. Работа ему понравилась. С листа смотрел; заросший щетиной, с уже наметившимися залысинами, но еще моложавый мужчина. Тонко очерченные губы. Прямой, красивый нос придавал лицу мудрость человека бывалого- Узкие, вразлет брови диссонировали с угрюмым взглядом выразительных восточных глаз. В
ключалось учение Лафатера, из которого следовало, что портрет имеет физиогномические аномалии—признаки преступной предрасположенности индивидуума. И все-таки многое в Курбаши привлекало'. Рука художника точно передала зрительную информацию, время тут не успело стереть все детали образа. При всей угрюмости портрета привлекала цельность.характера человека. Такие лица встречаются у людей избранных профессий, замученных неудачами в жизни-
Достав из кладовой несколько уже законченных работ, Камол расставил их вдоль стены и, расхаживая,, думал о будущей выставке. Картину «Портвейн» он нарисовал на мотив Дега «Абсент», изменив ракурс поз, интерьер, палитру, приблизив ее к азиатскому колориту. Ничего не изменил он в сюжете: за столом в забегаловке сидят два пожилых человека — мужчина и женщина. Перед ними на столе стоит початая бутылка портвейна, рядом луковица, солонка и два пустых мутных стакана. Отрешенный взгляд устремлен в пустоту, неказистая одежонка ветха и замусолена. Лица неопрятно-одутловаты, ничего не выражают, кроме усталости и бессмысленности существования. Глаза опустошены незаладившейся жизнью: что там еще ждет впереди?!.
И вот прибавился еще один портрет.
Зазвонил  телефон- Он   взял   трубку.
— Ты дома?  Приезжай в бар,  выпьем по малень-
кой, — услышал   он   голос   Генджибая. — Настроение— дрянь, хоть вешайся.
— Хорошо, приеду, — пообещал Камол. —- Держи
хвост пистолетом.
Он быстро собрался, заехал к отцу домой, чтобы оставить машину- В кабинете отца заседал триумвират: представитель «СИУБЕКИ», президент холдинга Ильдар и генеральный директор концерна Султан Ик-рамович.
— Отец, машину я поставил во дворе. Вот ключи,
—^сказал Камол.
Султан Икрамович~ никак не прореагировал на слова сына. Был занят бумагами, наваленными кучей на письменном столе. Камол положил ключи туда, где они обычно лежали. В коридоре начистил щеткой модные осенние туфли и вышел из ворот отцовского дома. Поймав такси,  отправился в   бар.
Торопливо разбросав вещи, Дильноза забралась в ванну. Блаженно погрузилась по самый подбородок з горячую воду- Закрыв глаза, вспомнила финал концерта. Шум оваций, рукоплесканье зала, море цветов. И там, среди толпы в партере, знакомое лицо журналиста. Почему-то она была рада его появлению. Не желая признаться себе в том, она почувствовала охватившее ее беспокойное волнение. Словно^ поцелуй, что заставил затрепетать сердце, задрожать от прилива истомы, рвущейся наружу.
Она вдруг поняла,что хочет быть с ним. Грудь налилась желанием, дыхание участилось. Она хотела объятий, страсти, любви. Унестись бы скорее в волшебную страну чувственности и блаженства.
— О, боже мой, как я хочу любить, — прошептали
ее губы.
Слезы  заструились  по ее   милому  лицу.
Облачившись в халат, Дильноза села в кресло и закурила. Вспомнила, что с удовольствием выпила бы чашечку горячего  кофе.
В дверь номера постучали. Она крикнула:
—
Снова стук в дверь. «Ну, что за несносный этот Юл--даш?» — подумала она.
Дильноза встала, открыв дверь, увидела на пороге Генджибая. В руке он держал букет темно-бордовых гвоздик-
— Поздравляю! — сказал он- — Вы пели великолеп
но! Не успел это сделать на концерте. Извините, что
решился  побеспокоить, — он  протянул  ей цветы.
Она их  взяла, пригласила войти.
— Проходите, устраивайтесь в кресле. Я переоде
нусь.
Генджибай нерешительно вошел.
На ней сейчас были джинсы и светлая облегающая грудь кофточка. Она села напротив. Взяла из пепельницы свою еще дымящуюся сигарету-
— Хотела заказать кофе, а тут вы постучали. Мо
жет, хотите перекусить? — спросила она.
Генджибай сам позвонил в ресторан. Заказал кофе и коньяк.
— Дильноза, у вас очень красивый голос. Хотя впер
вые живьем слушал оперную певицу, но, откровенно,,
сражен наповал вашим пением, — сказал он-
Она   застенчиво  улыбнулась.
— Голос и звуки рояля — всего два действующих
персонажа, а сколько образов и видений возникает в
воображении! Сколько тонких душевных переживаний
поднимает в человеке ваше искусство, Дильноза! Ваш
голос божествен и прекрасен. Я очарован и влюблен в
вас, Дильноза, ;— на едином дыхании произнес Генджи
бай.
И тотчас оторопел от сказанного-
Она тоже растерялась. Не знала, что ему ответить. Воцарившееся молчание к радости обоих прервал стук в дверь.  Официант  принес заказ.
— Присаживайтесь поближе к столу, — сказала она,
улыбаясь-
Генджибай разлил коньяк в рюмки. Из кофейника налил в чашечки кофе.
—; Генджибай, вы верите в любовь с первого взгляда? — с недоверием спросила Дильноза, устремив на него задумчивый взгляд.
Он замер.  В  горле пересохло от  волнения.
— Верю, Дильноза! — воскликнул он. — И я тебя....
люблю!
Свет торшера мягко освещал их лица- Они опять замолчали, боясь разрушить словами трепетное чувство, которое их объединяло. Взгляды их встретились. Он приблизился к ней, взял ее руки в свои, прижал к губам- и принялся целовать. Ее ресницы подрагивали в волнении. Она потянулась к нему, обхватила его голову руками- Губы раскрылись навстречу страстному поцелую.
В баре Камол сел к стойке, заказал чашку кофе. Народу было мало. Всего несколько пар за столиками.
Бармен явно скучал. Хриплрватый голос Дженис Джоп-.лин лился  из  динамика  магнитофона.
— Я  выйду позвонить, — сказал  Камол  бармену.
В холле ресторана швейцар помахал ему рукой, подзывая. Камол подошел к гардеробной.
;— Твой друг поднялся наверх, просил передать, чтобы ты его дождался-
Тот взял сигарету из протянутой пачки.
Набрав номер телефона, Камол подумал, что очень кстати он решил позвонить Нэльке. Веселее будет провести время-
— .Алло, Нэлля? Приезжай в бар. Поужинаем. Жду.
Повесив  трубку  телефона,  он вернулся в  ресторан.
Знакомый метрдотель радушно его приветствовал.
Усевшись на прежнем стуле у стойки, Камол, наконец, выпил рюмку коньяка. Попросил повторить. .Вдруг он вспомнил упругую нэлькину задницу. Это рассмешило его. Воображение повело дальше. Ее груди •— две хорошенькие булочки- Тут и пришла шалая мысль нарисовать Нэльку в стиле Арчимбольдо. Волосы— из виноградной лозы, глаза — недоспелого зеленого урюка, рот, — алые вишенки, подбородок — узкая часть груши, брови — осиновые сережки, грудь — упругие булочки, лобное место — черная гроздь винограда. Остается задница. Какой же эквивалент найти ей? Нет, она неподражаема, пусть и останется во всей своей красе.
Камол громко рассмеялся, прихлопнув вторую рюм-жу коньяка, и застучал ладонью о стойку. Бармен вновь наполнил опустевшую рюмку, неодобрительно пожимая
плечами: «Мол, если накачался, идиот, то не мешай другим». А Камол хохотал. Он представил себе все эти овощи и фрукты,  булочки и белую попу в постели.
Недовольные посетители недоуменно косились на Камола. Назревал скандал. Но пришла Нзлька, уселась рядом и уставилась на Камола красивыми зелеными глазами-
Голос Дженис Джоплин, льющийся из динамика магнитофона,  разрядил  надвигавшиеся тучи  скандала,
— Где же твои друзья? — спросила Нэлька. — Я го
лодна, хочу есть.
Она допила шампанское. Камол рассчитался с барменом.
— Пошли. Подождем в ресторане, — сказал он.
Ее плащ сдали в гардероб. Камол оглядел вечерний туалет подруги. Черный бархатный верх с воланами, глубокое декольте. Широкая муаровая юбка приглушенного тона. Черные туфли на шпильке подчеркивали стройность и длину ее ног- Клипсы в восточном стиле—декорированное кольцо с подвесками—выглядывали из-под распущенных волос. Зеленые, широко посаженные глаза и безупречно ровные белоснежные зубы дополняли ее портрет
— Ты  великолепно  выглядишь!
Она улыбнулась.
— Я постаралась. Хочу тебе понравиться, — призналась она.
Он взял ее под руку и в сопровождении метрдотеля они отправились к уже сервированному столу. Камол осмотрел холодные закуски, удовлетворенно кивнул метрдотелю.
— Горячие  блюда  принесете позже,  когда  придут мои друзья, — сказал он.
Официант  открыл   бутылку    шампанского,     разлил вино в бокалы, пожелал хорошо провести вечер.
— Скоро придут? — спросила Нэлька.
;      — По „всей  видимости,  да, — ответил  Камол-
;— Я рад за Генджибая. Может быть, романтическое приключение отвлечет его от сенаационных статей. Неровен час, сломает себе шею с его гражданским максимализмом, — проговорил Камол. — Он считает, что журналист должен нести правду обществу, вскрывать язвы чиновничьего аппарата. Но что такое правда?.. Лучше уж выпьем, дорогая!
Он подлил  ей в  бокал  шампанского. — За  твои  обворожительные  урюки.  Ой,  прости,— улыбнулся он, вспомнив Арчимбольди. — Я имел в виду твои  обольстительные изумрудные    глаза, — сказал Камол-
Они выпили. Старый Бабоназар в шапочке мэтра а-ля Элтон Джон выводил рулады английской средневековой  баллады на современном узбекском  языке.
VIII.
В роскошно обставленной комнате, за раздвижным

кеткамИ; в больших кожаных креслах сидели трое муж
чин. Толстый до безобразия, с массивным золотым
перстнем на пальце Маморизо — директор комбината—
сузив глазки, смотрел на  Курбаши.
,
Курбаши молча закурил вторую сигарету- Телохранитель Маморизо развел руки, показывая этим, что тоже теряется в догадках.
Он выпустил толстое кольцо дыма, продолжил: «-" С музыкантом ты отлично сработал. Все прошло без сучка и задоринки. Ох, и посмеялись мы, когда узнали, что он оружие через балкон выбрасывал. Так ему и надо- Маленькая вонючка. Захотел племянницу мою охмурить, а ведь женатый, подлец. Рвань поганая. Будет теперь гнить лет десять. Здесь не Франция, графом Монте-Кристо  не станешь, — смягчаясь, Маморизо
добавил: — Курбаши, дорогой! Ты нас за дураков <не держи. Мы знаем, что журналист — твой бывший сокурсник и что вы когда-то были даже друзьями. Поэтому тебя и привлекли к делу. Раз ты его знаешь, у тебя и возможностей будет больше. Нечестную игру ведешь. Тебе это просто так не пройдет...
Курбаши напрягся, глаза налились кровью. Никто бы не посмел говорить с ним в таком тоне. Он мог бы броситься на эту жирную свинью. Но почувствовал, как дуло пистолета уперлось ему между лопаток- Телохранитель незаметно успел зайти ему за спину.
— Успокойся, Рустам, — хихикнул Маморизо. —
Удивлен, что имя твое настоящее знаем? Мы все про
тебя' знаем1. И богодельню знаем, в которой лежит твоя
старуха. Она часто в забытьи зовет тебя, называет
родненьким,       сиротинушкой, — злорадствуя,     говорил
Курбаши известным ему приемом уложил телохранителя на пол. С пылающими от гнева глазами медленно приблизился к Маморизо. Он знал, что надо сделать с этой тушей, чтобы было до дикости больно. Толстяк съежился в кресле. Глазки жалобно замолили
о пощаде.
закричал директор мясокомбината.
Оглянувшись, Курбаши увидел мэра. Криво ухмыльнувшись, он подошел к столу с иностранными бутылками, налил себе полный фужер коньяку и залпом -выпил. Лежащий на полу телохранитель застонал, приподнимаясь  на   корточки-
— Пошел вон, — сказал ему мэр. — Набираешь вся
кую шваль на работу, поэтому и горишь синим пла^
менем, черт бы тебя побрал, — выговорил он Маморизо.
— Ладно,  забудем   неприятное.  Перейдем к делу.  До-
кументы ты не чашел, как я понял? — спросил мэр Курбаши-— Что думаешь предпринять?
Курбаши молчал. Его сознание не отпускала ненависть к жирному ублюдку.
;— Дядя, он говорит, что за ним кто-то следил, — зступил в разговор толстяк-—Врет, наверно. Жалеет бывшего  дружка.
-- Не мели чепуху. У нас нет понятий «друг», «брат», «сват».
Тот продолжал молча курить. Мэр понял его молчание,  сказал:
— Курбаши, после завершения своей работы ты от
правишься к морю. Будешь плескаться в голубых ла
гунах,  валяться на  пляжах,  веселиться с девочками-
На лице Курбаши не дрогнул ни один мускул. Мэр, поджав губы,  продолжал  говорить:
— Какая неосмотрительная девушка. Спуталась с
твоим бывшим дружком-журналистом- и сейчас, как мне
доложили, они в люксе, скорее всего прелюбодейству
ют. Вот какие нравы у нашей молодежи! Не успела
приехать, а уже затащила мужика к себе в постель.
Курбаши неимоверным усилием воли продолжал сдерживать себя. Но мэр, наблюдавший за ним, понял, что добился своего.
— Маморизо,   налей   Курбаши   коньяку, — приказал
Курбаши вьщил. Маморизо хлопал веками, пытаясь понять, что происходит-
IX.
•фия. Сделал себе инъекцию. Без этой дряни он уже не мог обходиться. Там зимой, в отрогах Гиндукуша, в горных пещерах с одним драным одеялом, со скудной пищей нельзя было выжить без наркотиков. Он закурил сигарету, вновь мысленно возвращаясь к своему недавнему прошлому-
— Забыл, подлец, что мать в богодельне одну оставил, — напомнил Курбаши.
Стук в дверь заставил руку потянуться к оружию. !На пороге  вновь стояла  старая кореянка.
— Моя слысит собака снова воют, очень страстно,—
упрямо повторяет она.
Рустам в изнеможении откинулся  на  курпачу. Старуха   осторожно   закрыла за   собой   дверь,   мгур-.лыча   себе под  нос  корейскую  песню.
Лунный свет проник сквозь незашторенное окно гостиничного номера. Дильноза, прижавшись к Генджи-баю,   слушала  его рассказ о  крае,   где он  родился.
Сейчас, в конце осени на реке у нас хорошая рыбалка, — говорил он. — Рыба успела нагулять жирок, готовясь к зиме. Ушлые рыбаки знают, где можно отловить великолепного белого амура килограммов на восемь, а то и десять. Мы обычно ловили у моста' через реку. С бетонной дамбы был хороший клев и открывался красивый пейзаж. Виднелась роща, раскрашенная в это время года в червонно-золотой цвет- Легкий ветерок слегка колышит ветви деревьев да рябью покрывает гладь величаво несущей свои воды реки. В синем безоблачном небе можно увидеть косяк журавлей, улетающих в теплые края. Они летят, выстроившись клином, прощально курлыча.
Вот нырнул под воду поплавок и снова вынырнул-Затем вновь скрылся с глаз и снова показался над поверхностью. Так может повторяться до бесконечности, и ты в раздраженьи отворачиваешься от удочек и смотришь на зеленеющие кустарники и траву вокруг.
Тихо покачивается жуусан, расправил листья целебный араспан, шелестит жингил. А саксаул, с коряво извивающимся стволом, раскачивает свои безлистые ветви, навевая мысли о мелочности твоих рыбацких волнений. Тогда ты собираешь снасти и отправляешься в аул, к деду с бабкой. Они встречают радостно, напоят верблюжьим шубатом, нажарят воздушных баур-саков. Домой попадешь затемно. А там ждут рыбу: хлопковое масло раскалено, панировочная мука рассыпана по столу. Когда ты в смущении разводишь руками, домашние смеются, вытаскивают из-под стола купленного толстолобика и весело принимаются его раз-
делывать. Приходится ретироваться к любимой полке с книгами-
— Я проголодалась, Генджибай, — сказала Дильно-
за, улыбнувшись.
;— И я уже давно хочу есть, — он рассмеялся. —
Спустимся  в  ресторан?
i
— Поужинаем и потанцуем! — загорелась она.
—. Камол, наверное, меня потерял. Мы договорились там встретиться. Разве я мог предполагать?.. ;— он  поцеловал  Дильнозу.
Она выскользнула из его объятий. Генджибай закурил. У него закружилась голова. «Это от счастья», ;— подумал он.
Нэлька разделывалась с малосольными "брюшками сайры, прихлебывая небольшими глотками шампанское. Кам-ол курил сигарету, наблюдая за танцующими парами у небольшой эстрады ресторана. Зал был полон
уставивших свои столы баночным пивом. Под модный шлягер в стиле рэп два подвыпивших узбека вытанцовывали ферганский танец с таким динамизмом и чувством ритма, что публика в восторге им прихлопывала, из зала неслись подбадривающие возгласы «ба-ракалля».
А немцы, чтобы запомнить экзотические загогулины, сидя за столами, повторяли движения танцоров руками. Они приставляли правую ладонь к уху, а левую— перпендикулярно груди и двигали ладонями в такт ритма, подергивая плечами, как это делали два танцующих узбека. И пытались повторять движения головой, но этот элемент у них не получался.
У Камола появилось ощущение, что сейчас поймана еще одна интересная мысль, которой ему не хватало для построения собственной системы художественного кредо: что может выразить пластикой узбек, немец сде-
лает па-другому; что ищет немец в Азии, узбек в Европе будет искать другое. О любви они тоже говорят на разных языках. Осталось найти резюме. Но тут Нэлька отвлекла  Камола.
— Смотри, твои друзья появились. Какое у нее шикарное платье! — сказала Нэлька.
Они прошли через весь зал- На Дильнозе было вечернее платье. Обнаженные плечи и грудь покрыты неаполитанским1 загаром- Высокая шея, открытый аристократический лоб, черные выразительно-театральные глаза. Клипсы в виде двух ракушек, соединенных колечком. Лодочки на шпильке и пышная нижняя юбка, выглядывающая из-под короткого платья из нейлонового бархата, придавали ей ту особую выразительность, которая  свойственна   выдающимся  женщинам.
Камол встал, приветствуя друзей. Генджибай придвинул стул Дильнозе. Она тепло поздоровалась с Нэлькой. Метрдотель с официантом подлетели к столу. Дильноза  раскрыла  меню.
—
Генджибай ухаживал за Дильнозой, Камол разливал по бокалам шампанское. Красивые женщины мило переговаривались о чем-то незначительном.
...На квартире обильное застолье подходило к концу. Мэр и два влиятельных чиновника из хакимията пили кок-чай, с трудом,переваривая услышанное.
;— Вот чем я хочу закончить нашу беседу, — сказал
мэр. — Нам нужно всеми правдами и неправдами не допустить в нашу область западные фирмы. Как бы мы ни были семи пядей во лбу, за ними нам сейчас не угнаться- Что мы умеем? Давайте посмотрим правде в глаза! Ничего мы не умеем и ничего мы не знаем о современном западном бизнесе. Мы воспитаны на советской авторитарной идеологии. Мы можем только хорошо надзирать и с этого имеем свою долю. Если же они внесут свои современные капиталистические отношения в наше неподготовленное общество, то всем нам каюк. Я имею в виду тех, кто надзирает. Работягам и дехканам эта система на руку, они умеют работать и смогут хорошо зарабатывать. Поняв, что мы из себя представляем*, нас выкинут к чертовой матери,. потому что Запад —это прежде всего рационализм. Ему не нужны те распределительные структуры, которые мы представляем. Поэтому чем дольше задержим проникновение их технологий в наше общество, тем больше у нас шансов накопить свой капитал. Обучить своих детей в западных колледжах современному менеджменту, перегруппировать свои силы, сообразуясь с объективной политической ситуацией в республике, дабы не остаться на обочине. Мы совместно должны выработать единую негласную систему взаимоотношений с заинтересованными финансовыми группами. Пусть платят, тогда и мы им кое в чем поможем. Но, еще раз повторяю, чем тяжелее им будет проникать на наш рынок, тем больше у нас шансов попасть в ту социальную категорию, которая будет со временем называться крупная буржуазия. А сейчас, как говорят русские, ни в коем случае не пускать козла ~в огород-Чиновники из хакимията закивали головами в подтверждение
мэра-
— Из вышесказанного о Султане Икрамовиче,— продолжал мэр, — следует вывод. Если ему вместе с холдингом
«СИУБЕКИ» удастся открыть дехканский
банк, то вся адресная кредитная валюта пойдет через его руки. «СИУБЕКИ» является наблюдателем западных инвесторов, это нам доподлинно известно. Государству выгодно: во-первых, привлечение западного капитала для перевода сельского хозяйства на современные рыночные рельсы. Во-вторых, подбор сильных менеджеров в лице дехканского банка, прямо заинтересованных в развитии аграрного сектора. И, в-третьих, получение конкурентоспособного сельхозпродукта, имеющего выход на внешние мировые рынки. Без доведения продукции до высшего мирового стандарта все эти «СИУБЕКИ» полетят к черту на рога и обанкротятся. Государству это доподлинно известно, поэтому оно, без сомнения, будет поддерживать идею создания дехканского банка. Наша задача скомпрометировать на корню затею с банком. Начнем вот с чего. Рахим, — обратился мэр к одному из чиновников, — ты отвечаешь .за сельское хозяйство. Как твой заместитель, надежный человек?
Рахим приложил руки к груди.
— миссию, возглавляемую Султаном Икрамовичем. — Он должен будет незаметно от комиссии взять крупную взятку у одного из хозяйств, подлежащих проверке. Пусть ничего не боится: взятка будет его вознаграждением за сделанную работу. В случае осечки—не беспокойтесь, я все беру на себя. Вы мне верите? — спросил мэр.
Резко  зазвонил  телефон.  Мэр  поднял  трубку.
— Сможешь приехать? — спросил он. — Хорошо, бу
ду ждать.
Отодвинув аппарат, он озабоченно посмотрел на чи-
иовников из хакимията. Те поняли, что пора уходить № стали  прощаться-
-— В общих чертах моя мысль вам ясна?-— спросил мэр.
Чиновники  утвердительно   кивнули.
— Ну,  до скорого... Я с  вами свяжусь сам.
Он не стал их провожать. Налил в пиалу кок-чай и, цедя его сквозь золотые коронки зубов, с нетерпением ожидал приезда прокурора.
...Камол  чертыхнулся-
— Тьфу, совсем вылетело из головы... Знаешь, чей
портрет мне сегодня удалось запечатлеть на картоне?—
спросил он у Нэльки.
Она с трудом отвела взгляд от танцующих Д'нльно-зы и Генджибая.
— Курбаши, — сказал он. — И скорее всего того, о
ком нам рассказала Таня.
У Нэльки округлились глаза. Она поперхнулась дымом от  сигареты,
—' Дорогой, ты опять чуток перебрал? — спросила она участливо.
— Глупышка! — Камол рассмеялся- — Зашел я се
годня в бильярдную, вижу мужик — идеально подходит
к описанию Тани. Высокий, развитого телосложения, не
бритый, с залысинами, а глаза так и мечут власть и
звериную силу. Кстати, Коленкор назвал его имя —
Курбаши.
-— Забудь, дорогой, его, — Нэлька стряхнула пепел: сигареты. — Следователь предупредил Таню, если кто-то узнает о Курбаши, Чандру будет плохо- Следствие не закончено, и разглашение информации по делу может сильно, повлиять на  судьбу  подследственного..
— Здесь что-то не так... — задумчиво произнес Ка
мол. — Курбаши свободно разгуливает по городу. По
его виду я бы не сказал, что он чего-то опасается. Ва
льяжно выглядит и гребет себе деньги.-.
Нэлька, вздохнув, нетерпеливо тянет руку к бокалу с шампанским.  Раз — и бокал пуст.
Музыка кончилась. Генджибай и Дильноза снова сели за   стол-
— О чем разговор? — спросил Генджибай.
Нэлька шепчет что-то Дильнозе. Они встают и выходят в холл. Мужские головы в ресторане оборачивав ются им жлед. Дзе женщины, контрастируя по типу и цвету, словно модельерши из салона знаменитого парижского кутюрье, устроили им осенний показ мод, демонстрируя современные вечерние туалеты с грациозной раскованностью движений.
— Генджибай, что с тобой происходит? — спросил
Камол. — У тебя вид, как у рыбы, выброшенной на бе
рег. Влюбился  что ли, дурень?
Генджибай глупо .заулыбался.
— Ну, с тобой все ясно, — произнес Камол- — Толь
ко v влюбленных может быть такое выражение лица.
Генджибай  взял  рюмку с коньяком и  выпил.
— Налей еще, — попросил он.
Камол налил. Генджибай выпил, закурил и, уставившись на   Камол а, с  иронией  сказал:
— Не лезь, старик, не в свое дело- Лучше расска
жи, чем  ты  обеспокоен.
Камол вкратце передал историю Чандра и Тани. Не забыл упомянуть и о роли в этом деле Курбаши.
жибай. —-Твой рассказ о Чандре, портрет подозрительного типа могут вылиться в сенсационную статью. Покажешь мне портрет  Курбаши?
— Если выпьем еще по рюмке, — ответил Камол.
Довольные и улыбающиеся, они выпили. Вечер.скла-
.дывался удачно.
•/— -..Проходи,   прокурор, — мэр  указал    глазами  на стул.— Садись и рассказывай, что случилось?
— Отправил я опытного оперативника осмотреть
крышу, с которой наблюдали за Курбаши. Пули он не
нашел. Но след ее отпечатался на битумном покры
тии. Единственное, что подтверждает предположение
Курбаши, кровяной след на окалине пожарной лест
ницы.
— Надо  бы от него избавиться,— сказал прокурор-
Мэр снял трубку телефона.
— Маморизо, за тем журналистом следят твои лю
ди?— спросил * он. — Где говоришь? Он в ресторане
вместе с сыном Султана Икрамовича? Продолжайте.
Если будет что новое, позвони мне. Я буду ждать у
телефона. Да, вот еще что.-. Пошли людей за Курбаши.
Они должны привезти его ко мне. Да, ко мне домой.
Мэр раздраженно бросил трубку. Прокурор молча ждал.
;— Ты поезжай, найди своего оперативника. Пусть собирает группу захвата. Как Курбаши ликвидирует журналиста, группа захвата должна пристрелить его как особо   опасного   рецидивиста, — сказал   мэр. — Ка-
жется, он проходит у тебя по делу о торговле оружием?
Да, — ответил прокурор, облегченно переводя дыхание.
— Запомни.   Только   после   журналиста.
i и стал    ходить вдоль стола,    обдумывая детали  будущей операции.
— Я сообщу тебе, куда ты должен будешь отпра
вить сводах людей. Уходи, Курбаши не должен тебя
видеть.
...Сотрудник Комитета национальной безопасности укрылся в кроне орешника. Компактная подслушивающая аппаратура, разместившаяся в хозяйственной сумке, работала хорошо. Все, что говорилось за окнами мэровского особняка, записывалось на магнитофон. Не успела отъехать черная «Волга» прокурора, на ее месте оказались «Жигули». Курбаши в сопровождении двух мужчин вылез из машины. Ворота открылись, пропустив их внутрь двора. В наушниках вскоре послышался  голос мэра:
— Ситуация изменилась, Курбаши. Нужно сегодня же убрать журналиста. Нам- стало известно, что на тебя вышла служба безопасности. После завершения дела мои люди переправят тебя через перевал- Дальше, я думаю, ты знаешь, куда пойти...
Зазвонил телефон. Мэр поднял трубку.
—
рошо.  Ждите.  Курбаши  выезжает-
Положил трубку. Обращаясь к Курбаши, произнес:
— Да поможет тебе Всевышний в праведном деле!
Аминь!
Он провел ладонями по щекам.
Сотрудник Комитета национальной безопасности скатился с дерева со своей хозяйственной сумкой. Побежал к машине, оставленной за квартал от мэровского особняка. Но машины не было. Она как сквозь землю провалилась. Покружившись на месте, он с ужасом по-
«ял, что машину его украли. Телефонной будки в округе не было- И он рванулся в сторону таксопарка с мыслью, какая катастрофа может произойти из-за его оплошности.
«Жигули»^ недавно подъехавшие к
промчались мимо него, зловеще подмигнув габаритами, и .исчезли в ночи-
Друзья решили заехать к Камолу домой, послушать музыку, а заодно и посмотреть на портрет злосчастного Курбаши, заинтриговавшего всю компанию. Потанцевать и поболтать о всякой чепухе в уютной обстановке, в отличном настроении, при свете свечей.
Такси поймали быстро, не обратив внимания на стоящие рядом черные «Жигули» с тонированными стеклами,  которые последовали  за  их  машиной.
Мезонин-'поблескивал стеклами окон, отражая лунные блики разлитого по аккуратным дорожкам света, что  вели к уютному домику.
Свет зажгли в большой, со вкусом обставленной мастерской художника. На полу здесь был разостлан бухарский ковер, местами засыпанный сигаретным пеплом, В углу — пустой подрамник для мольберта, рядом большой длинный письменный стол. На нем в беспорядке валялись тюбики с красками и ссохшиеся кисти. В противоположную стену встроен камин, у которого, опустившись на корточки, принялся колдовать Генджибай Он закашлялся от дыма, но дровишки затрещали, взявшись веселым огоньком. Камол заставил журнальный столик незатейливыми закусками- Зажег спиртовку для кофе и поставил на  нее колбу с водой.
Женщины устроились в удобных креслах. Две зажженные свечи в непритязательных канделябрах освещали веселые, благодушные лица искателей ночных при-
жлючеаий. Сквозь стеклянный мезонин в мастерскую ршлся серебряный  свет луны.
Подняли бокалы с шампанским. Хрустальный звон, оранжевые сполохи огня из камина, две свечи на столе и старая добрая мелодия «Шокингблю» завораживали. Появилось ощущение театрализованности. Всем хотелось увидеть злодея в виде обещанного портрета Курбаши.
Камол, наконец, встал с кресла, подошел к пустому подрамнику, подтащил его поближе к столу. Взял лежавший у стены холст, поставил его к свету-
Оглянувшись на друзей, он был поражен, увидев на лице Генджибая неподдельное удивление, а в расширенных глазах Дильнозы застыл вопль ужаса. Бокал шампанского выпал у нее из рук- Звон разбившегося •стекла заставил вздрогнуть Нэльку, прятавшуюся за клубами сигаретного дыма.
— Вы  что? — удивился   Камол. — Черта    увидели?!
Ну, и лица у вас!
Генджибай выключил магнитофон. Установилась ^напряженная, даже зловещая тишина. А из глубины -едва освещенной комнаты с листа ватмана на них продолжал смотреть Курбаши. То ли портрет удался, то ли игра света придавала особое выражение лицу Курбаши. Он как бы надсмехался, кривя рот в улыбке, обволакивая всех своим тяжелым взглядом, проникавшим внутрь души  наблюдавших за  ним.
— Невероятно, — сказал Генджибай. — Это портрет
моего друга Рустама.
Камол, довольный произведенным эффектом, сел за стол, взял бокал. Но Дильноза все не отрывала взгляда от Курбаши.  Нэлька,  поеживаясь,  продолжала  курить-
...Со страшным грохотом открылась дверь в комнату. Сквозняк тотчас задул все свечи на столе. Лунный
льющийся сквозь стеклянный мезонин, слабо очер-
тил силуэт мужчины, застывшего у порога- Дильноза почувствовала, как зашевелились у нее волосы на голове. Нэлька вскрикнула. Мужчины, как завороженные, молча ожидали, когда приблизится незнакомец. И Он медленно стал двигаться к свету, исходившему из камина. Остановился рядом с портретом. Два удивительно схожих лица, которые освещали оранжевые блики огня, разглядывали обескураженную компанию. ; — Рустам—выдохнул Генджибай.— Не может этого быть!
Подвинув стоявшее рядом  кресло,  сел в  него.
— Зажгите  свечу, — приказал-
лол чиркнул спичкой, поднес к фитилю- Осветились фигуры, напряженно застывшие у журнального столика.
— Я пришел убить тебя, Генджибай,—сказал Кур
баши.
Тут вскочила  Нэлька.
;— Курбаши, ты же обещал мне никого не убивать, —заговорила она. — Я же все сделала, как ты прика-•   зал.
Лица все повернулись к ней. Она прочитала во взглядах друзей удивление, сменившееся презрением. Нэлька заплакала.
— Он заставил меня познакомиться с Камолом, зная,,
что Генджибай  его  друг. Я  шпионила  за  вами, — про
говорила    она. — Иначе  я  не  могла,    я  наркоманка!..
Убей же меня, сволочь! — крикнула она Курбаши. — Я
не хочу больше жить Во что вы меня превратили?! В ничтожество, в тряпку! В девку, обслуживающую скотов. Это я ввела Курбаши в дом Чандра и разбила семью. Я не человек, я хуже твари. Я не хочу больше жить... Убей меня,  Курбаши!
Нэлька билась в истерике.
В глазах Курбаши вспыхнули безумные искры. Кровь прилила к голове, заволакивая сознание чувством   превосходства  над  этими  людишками.
Он поднялся с кресла, блуждающим взглядом окинул присутствующих. Потом с ногами вновь залез на кресло, как на пьедестал- Возвышаясь над всеми с пистолетом в руке, почувствовал себя сверхчеловеком. Заговорил   не   своим  утробным   голосом:
— Бесплодны вы. Но кто должен был созидать, у
того всегда были свои вещие сны и звезды знамения.
Вы — полуоткрытые ворота, у которых ждут могиль

погибнуть. Вы стоите передо мной — бесплодные, жи
вые скелеты! И мяогие из вас хорошо понимают это
сами. Да, смех вызываете вы во мне. Вы—настоящие!
И в особенности; когда вы удивляетесь сами себе. И го
ре мне, если бы не мог я смеяться над вашим удивле
нием и должен был глотать все, что есть противного
в ваших  горшках!
Голос его* осип, тело обмякло и скользнуло в кресло. Голова упала, на грудь, из-под бровей мутйый, тяжелый взгляд был устремлен на Дильнозу. Ослабшая рука с пистолетом лежала на коленях, ресницы подрагивали, а в глазах появилась некая осмысленность. Он поднял голову, впиваясь расширенными зрачками в бледное от ужаса лицо Дильнозы-
— Любимая мама, не слушай наветов, я не бросил
тебя в одиночестве твоего безумия, я уходил на время
по зову  великого Заратустры, — говорил' Курбаши, об-
ращаясь к Дильнозе. — И як тебе вернулся, чтобы быть с тобой до скончания века. Мы вернемся в нашу маленькую квартиру и будем любить, как прежде. Скоротечны дни земные. Я буду «итать тебе рассказы Хемингуэя и озорника Бокаччо, я буду ходить на базар и приносить твои любимые анютины глазки и благоухающий базилик. Наш дом расцветет, как зефсиман-ский сад. Только я тебя прошу: выбрось папину лошадку, у нее ужасно страшные зубы, они всегда мне снятся по ночам и хотят меня оскопить. Ты сделаешь это одолжение для меня?..
Курбаши смотрел на Дильнозу. Его лицо перекосилось, словно от жуткой боли. Дилыгаза закивала, решив подыграть сумасшедшему- И он захлопал в ладоши.
— О, как я рад, моя любимая мамочка! Без этой
страшной лошадки в нашем доме воцарятся покой и
согласие. Я снова смогу любить тебя безраздельно.
Твою белоснежную грудь и любвеобильные ланиты,
твою лебединую шею и страстные губы, бесконечно ма
нящее запахом тело...
Курбаши замолчал. Его взор, устремленный на Дильнозу,  застыл.
— Нет, ты обманываешь меня, — сказал он твердо.
—Ты не выбросишь лошадку, потому что это память о

меняешь мне, прелюбодействуя с ним!—Курбаши уже
закричал. — Подлая изменница, бросившая сына ради
плотских утех! Не грех ли это перед богом, несчаст
ная?!
Ему захотелось разорвать в клочья женщину, сидевшую перед ним. В воображении он уже видел окровавленное месиво из частей ее тела, а его руки были по локоть в крови. Пистолет он направил в сердце Дильнозы.
— Прощай, любимая мама. Мы вместе оставим мир —и пойдем, взявшись за руки, к солнцу. Там, высоко в горах Гнндукуша, нас ждед Заратустра. Он примет нас в небесные чертоги и проведет в великую страну Шамбалу, где успокоятся наши души. И будем мы любить ДРУГ Друга безраздельно и разделить нас не посмеет никто во веки веков. Оставим лошадку? Я все время боюсь ее страшных зубов: они хотят меня оскопить!
В психике Курбаши происходила жуткая схватка
нательным. Цензор, вынырнув из шКваЛа слепых инстинктов, попытался сопротивляться этому, тайфуну бессознательного. Курбаши замер. Его охватило оцепенение. Минутный ступор в сознании корежил тело.
Дильноза видела, как в глазах Курбаши появился осознанный свет. Тепло и любовь, хлынувшие на нее, заставили ее зарыдать в голос.
Курбаши, беззвучно открывая рот, пытался что-то сказать. Он чувствовал, что Рустам просыпается в нем и хочет рассказать. Дильнозе о бесконечной любви к ней,о безграничной нежности и радости от встречи. Но бессознательное огромной волной подхватило цензора и потянуло его в пучну «Рустам, ты должен умереть», — кричал цензор, и слова эхом отдавались в сознании Курбаши.
И он повернул пистолет дулом к себе, приставил к сердцу. Глаза его меркли. Рустам в нем снова умирал. Он продолжал беззвучно открывать рот, пытаясь все же что-то сказать. Но только одна буква «Д» была четко слышна в жуткой тишине мастерской художника-
Генджнбай бросился к Рустаму, но опоздал- Выстрел вдавил тело Рустама в кресло. Пистолет с грохотом упал на пол. Из красивых глаз Рустама выкатилась крупная  слеза.Он еще смотрел на Дильнозу,открывая рот,и
неожиданно громко   прошептал:
— Друг,  прошай!
...В мастерскую ворвались люди с оружием в руках. Сотрудник Комитета национальной безопасности подобрал валявшийся пистолет. Передал кому-то по раций:
— Ои застрелился.
Приложил пальцы к артерии на шее Курбаши, констатируя смерть, с-интересом посмотрел в его красивое лицо.
Нукус—1995 г.
Редактор
Художник
Тех.  редактор 
К, Корректор
Гарнитура литературная. Кегль 10. Объем 2,25 п. л. 3,15 усл. п. л. 3,17 уч. изд. л. Тираж 3000. Заказ   136.  Цена  договорная.
742000, г. Нукус, ул.  «Каракалпакстан», д. 9. утакси.