Моя концовочка. Достоевский

Если бы человеку дан был бы разум, то вполне вероятно он бы не воспользовался бы им по прямому назначению.
Разрушать, грабить... мир жесток, а разумный мир просто не знает жалости.
Человечеству свойственно преувеличивать, но когда дело заходит о жертвах, они преуменьшают.

Комната озарялась светом одной крохотной свечи, которой и свечой трудно было назвать. Так огарок. Тусклый, неровный свет от неё бросал множество теней, ассиметричных и уродливых, но живых. Живым в этой комнате мог бы быть ещё и пол, на котором стояли две фигуры. Девушка лет 25 и мужчина, на вид где-то 30-31. Их фигуры были тесно прижаты к друг другу, а головы склонены над полом.
Евангелие. Они смотрели в своё Евангелие и просили помощи у Бога. Надеялись ли они на прощение? Прощение было. Наказание свершилось и теперь им осталось только молиться за других падших людей.
-Соня, а ты бы смогла вынести ещё раз такую пытку?
-Какую?
-Нести крест со мной, просить и ждать, когда смоют с тебя грехи...
-Нет, это не пытка. Разве я могла бы отказать тебе? Да и к тому же на то воля Божья. И никто не смывал наши грехи, Родион, мы сами сделали все, чтобы очиститься. Верой и любовью...
-Мы возвратились в Петербург, но что тут изменилось? Всё тот же затхлый город с бездушными людьми и удушливыми улицами.
-Родя, что же ты говоришь! Мы с тобой уже не такие, и город должно быть изменился. Посмотри... вокруг и, правда, мало чего живого, но ведь это не помеха. Если в сердце твоём вера...

Тени вздрогнули, и начался странный и страшный вальс. Каждая стенка пульсировала энергией, и на каждый взгляд в её сторону, отзывалась она бешено, словно хотела перейти грань между жизнью и смертью и появиться здесь, и уничтожить всё, что было и будет.

Родион встал и отошёл в угол комнаты. Недвигавшаяся доселе фигура Сони ожила и стала медленно приподниматься. Никто бы и не подумал, что в этой тишине таится множество звуков. Крики и слёзы. Каждый жест давался Сонечке с трудом. Она еле держалась на ногах, но протянутые руки её говорили больше, чем боль, которую она превозмогала.
душой и сердцем они вновь были не едины. Неужели 8 лет, 8 лет, что длилось их наказание, его наказание, неужели всё это было напрасно? Как мог он забыть всё, что перенёс? Как мог он вновь отступиться от Бога? Что за новый страшный бес заполонил его горячую голову?...где же, где же её Родя?

-Я должен идти.
-Нам просто не надо было возвращаться. Посмотри  в мои глаза.
-Соня, разве там было лучше? Хотя да, там всё пело и цвело, но я не такой!
-Ты такой! Ты тоже человек. Мы все люди, и все заслуживаем мук, но ты за ними как будто гоняешься. Не надо, Родя, не надо. Останься со мной. Хочешь, я тебе про Лазаря прочитаю?

Рука опускается и на ощупь быстро находит нужные строки. Даже можно было и не опускать глаз. Сонечка всё и так знала. Знала, что сейчас произойдёт. Хотя нет, не знала, но верила.

-Соня...

Можно ли представить себе что-то более разрушительное для Тьмы, как падение к ногам пресвятой девы, молении о прощении и слёзы, которые были на самом деле чисты. Искренние слёзы.
Тени взорвались, как будто их истязала эта сцена, и тут же успокоились, и даже как будто начали исчезать.

-Родион, ты точно заколдован. Ты же всё знаешь, пожалуйста, подымись и открой глаза Свету. Хватит сидеть в своей клетке, ты свободен,...так будь свободен!

Слова звучат как хлыст. Звук за звуком, и вот его уже нет в комнате. Свеча вздрогнула вместе с появлением удушливого кислорода в комнате.

***
-Как хорошо, что ты здесь.
-Как славно, что ты вернулся.
-Завтра же уезжаем... нам не место здесь. Здесь нет, и  не может быть Бога.
-Родя... не говори глупости, он и здесь есть, он везде...
-Соня. Я верую лишь в свою теорию. И в тебя. И в Бога. И всё это слилось в одно. Пойми и ты меня, я не хочу умирать как другие, я хочу сделать мир лучше. Но как? Вот вопрос, на который мы будем вместе искать ответ. И не больше, не меньше.

Снаружи послышались сердитые крики, свист жандармов и топот множества ног.

-Родион, только не говори, что...
-Тише, Соня. Скоро мы будем на месте, скоро мы будем в родном доме. Не волнуйся.

Девушка, до сих пор стоявшая на коленях, бросилась к двери, и резко потянув на себя, оказалась точно в руках у жандармов. Крики и боль. Слёзы.
А сзади стоял человек с полуулыбкой и насмешливым выражением лица. Он протянул вперёд руки, и голос его прозвучал тут неуместно, но ярко и сильно. Гром среди ясного неба.

-Разве человеку не следует очищать свою душу последствием перемены обстановок? Я выбираю себе вечные муки Сизифа и Иисуса. Я буду тащить свой крест вечно.

Свеча растеклась по полу и тронула Евангелие. Кажется больше никто и ничто не сможет переступить черту. Только вот черта размыта, и давно уже пересеклась со святыми словами.


"Их воскресила любовь"
Их погубит разум, Фёдор Михайлович.