Из школьного задания-Портрет деда Миши. - Витя

ИЗ ШКОЛЬНОГО ЗАДАНИЯ: "ПОРТРЕТЫ МОИХ РОДНЫХ".
Селянкин Михаил Тимофеевич

Деда Селянкина я помню мало. Больше по рассказам папы. Я представляю его этакой «глыбой» с медвежьими ухватками, скуповатым на слова и поступки.
 Молчаливость и отчуждённость его произошли, наверное, от нелёгкой рабочей жизни. Он с малолетства работал и работал; воевал добровольцем на войне, прошёл плен,  восстанавливал залитые водой в войну шахты – рубил зубилом и кувалдой, кайлом и киркой в забое, в кромешной темноте уголь.
  Главное, что бросалось в глаза; у этого среднего роста крепыша, были - непомерная сила и жёсткая крепость рук. Седой, с высокими залысинами над морщинистым лбом, с прямым носом и серыми (сталистыми) глазами под кустистыми бровями, он был целеустрелёнен той  сельской, крестьянской жилкой. Он  весь, как будто, состоял из жил и морщин: глубокие (глубочайшие) крупные борозды располагались на его овальном лице, вечно обветренной, крутой и широкой, загорелой шее, на его открытом всем ветрам лбу. По скулам и крепким, как дубовые корни, рукам вечно буграми перекатывались желваки. В свои «молодые» семьдесят лет он легко один поднимал с земли на тележный воз “матрасовку” c  картошкой.
  Это было осенью: папа со своим другом Лукашевским, фотокором из газеты, укладывали на повозку через высокие наклески мешки с картофелем. И, когда им попалась первая же матрасовка, так называется большой, широкий, ведер на пятнадцать мешок, они попросили деда помочь погрузить. Михал Тимофеич, так с малолетства называли его в деревне, легко в перевалку от сохи подошёл к грузчикам. Неспешно расправил широченные плечи.  Твёрже уставил ноги в пудовых кирзовых «вечных» (он их не снимал и зиму, и лето) сапогах.  Заставил посторониться, ухватился, как клещами, своими руками за “вихор” мешка и, переворачивая его в воздухе, легко положил на свою грудь, затем неуловимо весёлым движением, играючи, забросил на самый верх бурта в телеге.  «Тяжеловатый, однако, будет»,- подначил он ошалевших, опешивших парней.
  Много работы поворочали мосластые (в запястье двумя ладонями не обхватишь), в черных, как борозды пахоты, жилах и узлах его руки; они непрерывно что-то делали: пахали, косили, рубили и пилили лес; корчевали пни; а в длинные зимние под свет коптилки вечера катали и валяли в купоросном дыму и угаре валенки. Валенки заказывали у него со всех окрестных сёл. Валял так, каким был сам, накрепко – «сносу не будет». Это, мне кажется, про его руки написал в своей поэме наш ульяновский поэт Николай Благов:
 
                “Лемеха, не руки, - благодарствуй.
                Двойняши усядутся в ладонь.
                Вечные замки у государства,
                Так и говорят они: «не тронь»! “
 
  Дед Селянкин вечно работал широко, привольно, смело и легко, как дышал. И так же в работе, легко и на много, пережил всех своих сверстников. « Работай, - Бог жизни добавит». Жил он, как дуб, почти век. И, глядя на дедушку, невольно  думалось, что он непосредственный потомок нашего славного былинного Микулы Селяниновича.