Чёрный день

               
Часто я вспоминаю этот солнечный тёплый летний день.  Вижу его в малейших подробностях.  И мне снова и снова становится совсем не по себе от ужаса, который я невольно  натворил.

Накануне к нам приехал наш давний друг. С  ним меня познакомила  академия, в которой мы на одном курсе четыре года осваивали «Науку побеждать».  После выпуска разъехались на год и снова летали то в одном полку, то рядом.  Короче говоря, лучшие годы наших жизней мы провели вместе.  После  увольнения в запас  разноцветные революции расселили нас по разным государствам, но связи мы не теряли и, через  двадцать  лет разлуки, он приехал на мой шестой юбилей.
Вспоминая старое, рассказывая новое, мы почти сутки оба не замолкали,  поэтому слушать собеседника  каждому из нас было некогда. Моя супруга, не выдержав скорострельной трескотни двух «молчаливых и угрюмых», среди ночи отправилась баиньки, а мы…  Не помню ложились ли по постелям и когда.   Утром, позавтракав, сели в сделанном мною  перед   дачным домиком  «Месте отдыха личного состава».  Что это такое?  Это – две расположенные под углом скамейки возле постоянного кострища, в котором я жёг сухую траву, опавшие листья, сухой мусор,  конечно, рваную бумагу, которую в изобилии выбрасывал из своего кабинета, т.к. уже пытался  «литературить» и… изредка шашлыки.  Скамейки были разной высоты.  Когда я был бодр, свеж и стремился заняться чем–либо, то удобно было набираться смелости  перед работой на высокой скамейке;  ежели  был усталым, раскисшим и ничего делать мне не хотелось, то лучше было отдыхать на низенькой.  От солнечных лучей и посторонних глаз  сидящих скрывал сделанный из планок  декоративный заборчик.  А головы солнце напечь не могло, т.к. от него они были закрыты пышной кроной  черёмухи.

        Итак, сидим. Я,  не имея никакого желания что–то делать,  раскис на низенькой лавочке, а мой друг, весь обуянный  мыслью  оставить  свой след на нашем участке, на той, что повыше.  Опять же оба включили ШКАСы.*  Время от времени  друг предлагал мне: «Давай  хоть что–либо сделаем».  А я,  весь в томной нирване:  «Да погоди ты.  Успеем».  И вдруг мои глаза наткнулись на скворечник. Да, на простой скворечник, который в этом году остался без жильцов,  что было странным. Обычно ежегодно пустующее  ранней весной  жильё шустро захватывали воробьи.  Вернувшись из перелёта на предельную дальность, скворцы тут же бодро выселяли из него не имевших вида на жительство  и не прописанных на этой жилплощади  пернатых  и сами, сделав косметический  ремонт, приступали к продолжению рода.  И так из года в год. Когда осенью жилплощадь пустела, я снимал скворечник, чистил его и ошпаривал кипятком, чтоб уничтожить какого–то клеща, от которого птицы сами  избавиться не могли.  Ежегодно.  Птичий конвейер  безупречно поставлял  новую партию рабочей силы в ряды борцов с вредителями участка № 5.  А в нынешнем, без понятных нам причин,  жилплощадь пустовала.  «Снять его к чертям, чтоб глаза не мозолил, укоряя мою бестолковость:  «У тебя даже скворцы не селятся».

Вдвоём принесли самую большую лестницу, установили около берёзы, убедились в устойчивости, друг взял остро заточенный нож и полез наверх.  Я, стоя внизу, время от времени кидал ему лозунги, поддерживая морально.  Из задней стенки скворечника вверх и вниз была выпущена  одна  дощечка.  В каждом  её конце в своё  время  я  просверлил дырки  и через эти  отверстия   крепил  птичий  домик  к  стволу берёзы  надёжной  парашютной  стропой.  Подобрался однокашник к самому верху птичьего домика, обрезал верхнюю стропу и скворечник, повернувшись на 180 градусов, повис, ещё  удерживаемый нижней стропой,  вверх ногами. В этот момент и увидел я самое страшное: из домика вылетел стриж.  Как я  ужаснулся!  До сих пор горько сожалею о том, что нарушил покой птичьей семьи.  Друг сразу меня спросил:  «Может, укрепить его на старое место?»   «Нет, не нужно: стрижи сюда больше не вернутся».  Обрезал он вторую стропу, скворечник упал на грядку, крыша оторвалась и из него выпало гнёздышко, а в нём… два яичка.

Не могу рассказать, как мне  стало дурно: я организовал вандализм, погубил птичью семью. Прощения мне нет.  Но мог ли знать, что в домике живут птички?  Они  посещали своё жильё так скрытно, совершенно  незаметно для нас, хотя и была эта берёзка постоянно на виду.  И отсутствие другой птичьей пары нас не насторожило.  Думал:  «Устарел, что ли домик, потому и не селятся?»

Прошло с того чёрного дня два десятка лет, но до сих пор жутко представить себе,  что ощущала стрижиная самочка, когда слышала, что к её гнёздышку и будущим деткам подбирается   homo sapiens, якобы человек разумный.  И, превозмогая страх, терпела, стараясь сохранить своё семейное счастье.
       Много горя пришлось повидать и пережить мне за чёрные годы войны.   А сам я тоже,  пусть и невольно, оказался варваром, вандалом, принесшим высшее горе.  Тем более беззащитным, не защищённым  существам.  Мы–то – люди, вооружены разумом, способностью рассуждать,  теориями,   различным инструментом,  и полезли в гнёздышко, чтоб  незаслуженно  жестоко  обойтись с бессловесным  слабеньким  «младшим братом».

       Скажу откровенно:  такой редкий и столь  долго ожидаемый визит друга для меня был омрачён.  Внешне вида я не подавал. Но очень часто перед глазами  возникал эпизод вылета стрижа из разорённого нами гнёздышка.  Я снова и опять представлял себе, что должна была чувствовать  птичья самочка, видевшая,  что к её надеждам и радостям, уверенный в её беспомощности,  лезет вооруженный инструментом  и знаниями  до зубов,  лохматый и оскаливший  клыки  якобы homo sapiens.




*  ШКАС – крупнокалиберный пулемёт калибра 6,72 мм. Скорострельность 1800   
                выстрелов в минуту.