В поисках связи противоположного

Периодическая система исторических элементов

Нашумевшая  в свое время, после падения СССР, статья американского профессора Ф. Фукуямы под красноречивым заголовком «Конец истории?» вызывает сегодня разве что  улыбку. Победа западного либерализма над советским коммунизмом не привела к утверждению западной модели общества во всем мире и, таким образом, к «концу истории» как летописи войн: возникли новые «центры силы», новые конфликты и, таким образом, история продолжила свой бег. И вновь стал актуален вопрос о необходимости «постижения истории», поставленный в середине XX века английским историком цивилизаций А. Тойнби.

К. Ясперс и «конец истории»

Однако продолжения дискуссии о том, что означал, сам по себе, провозглашенный было «конец истории», не последовало. Общественное мнение Запада как бы молчаливо согласилось с Ф. Фукуямой в том, что либеральное «постиндустриальное общество», при всех его недостатках, является тем не менее «венцом творенья». И тем самым отказалось обсуждать вопрос: куда ведет нас, и ведет ли вообще, богиня истории Клио?   

В какой-то степени это можно понять: ведь и философское осознание мира, после крушения левой идеи о коммунистическом «царстве свободы», находится в тупике. Философская мысль рисует сегодня различные футуристические картины возможного будущего, боясь оглянуться на прошлые свои концепции. Потому что падение коммунистического феномена ставит вопрос о сегодняшнем смысле фундаментального тезиса о поступательном развитии мира по цивилизационной спирали к некоему все более совершенному обществу.

Эта спираль сегодня как бы «оборвалась» на либеральном «обществе потребления». Что это значит? Ведь все более очевидно, что «век грядущий» готовит нам большие испытания, хотя бы вокруг спора о «справедливом» доступе к природным ресурсам. Мировая гонка вооружений недвусмысленно говорит, что  мир готовится к решению это спора вооруженным путем.

Такого «конца истории» хотелось бы избежать, и, пока есть время, поискать другие способы «постижения истории». Так, немецкий философ истории Карл Ясперс считал, что «истинное изучение происходит  в полярностях. Оно осуществляется не в однозначном обучении, не в знании того, что некто сказал, когда и как он жил, не в сумме внешних  знаний, а только в процессе связи противоположного». Однако поиски связи между противоположными историческими явлениями – это  нечто совершенно другое, нежели общепринятый, такой удобный и оптимистичный «поступательный ход» исторического процесса по спирали от низшего к высшему.

Историк Л.Н. Гумилев, автор знаменитой теории пассионарности,  говорил, что нет такой идеи, которую нельзя было бы изложить на нескольких листах бумаги. Предпримем такую попытку на примере идеи «периодической системы исторических элементов», которая является как бы историческим аналогом Периодической системы химических элементов Д.И. Менделеева, опираясь на ясперовский тезис о важнейшем значении  для постижения истории «связи противоположного».
 
Ф. Гегель и младогегельянец К. Маркс

Осмысление в философском отношении «связи противоположного» естественным образом обращают наш взор на Ф. Гегеля, а именно на его знаменитый способ снятия противоречий путем диалектического отрицания: тезис – антитезис – синтез. Естественно предположить, что, по Гегелю, «связи противоположного» как раз и состоят в диалектическом отрицании друг друга. С другой стороны, величайшей вершиной мировой философии является гегелевское объяснение мира как воплощение в истории мирового духа или абсолютной идеи.

Но вот парадокс:  Гегель сам поставил свою философию под сомнение прогрессивной общественности, когда, диалектически отрицая противоречия современной ему, в общем, уже демократической постнаполеоновской Европы, объявил воплощением своей абсолютной идеи Прусскую конституционную монархию. Как понимать эту гегелевскую «ошибку»? Особенно после перипетий ХХ века?

На эту «ошибку» Гегеля следует обратить особое внимание,  потому что потом подобный казус произошел с его самым известным последователем из числа младогегельянцев – К. Марксом. Он революционно переосмыслил философию своего учителя: диалектическим снятием противоречий «старого мира» объявил социальную революцию, результатом которой напророчествовал возникновение идеального коммунистического общества – свободного от эксплуатации, своего рода земного аналога «царства небесного». И тоже «ошибся», причем похожим образом.

Верный марксист В.И. Ленин по его методике поставил этот социальный эксперимент в России. Но в результате революционного отрицания Российской империи на свет божий появилось не идеальное общество, а Коммунистическая российская диктатура пролетариата,  учение же марксизма-ленинизма выродилось в религию нового «атеистического типа», как определил его З. Фрейд.

Если мы вспомним «ошибку» Гегеля по поводу Прусской монархии, то увидим, что исторический гегелевский «снаряд» дважды попал в одну и ту же воронку: в начале ХХ века в России как бы подтверждается на практике «ошибочный» вывод Гегеля о Прусской монархии, как результате диалектического отрицании «старой Европы». Причем в России монархическая деспотия принимает жесткую идеологическую форму в виде единоличной диктатуры И. Сталина. В этой связи можно вспомнить, что и Французская революция 1789 года, которая  прошла на глазах у Гегеля, увенчалась, в конце концов, диктатором - императором Наполеоном и революционными наполеоновскими войнами.
 
Революция в России отличается еще тем, что это был единственный в истории случай, когда было предсказано событие исторического масштаба, а теоретически обоснованный эксперимент был доведен до конца. И хотя полученный результат – коммунистический общественный феномен – считается «отрицательным», это тоже результат. Тем более что он совпадает с «ошибкой» Гегеля. Из него можно сделать вывод, что ясперовские «связи противоположного» в истории – это разного рода революции и войны, или революционные войны. А противоположными историческими явлениями (элементами) выступают государственные образования с разными социально-политическими системами (разные общественные формы).
Однако свой теоретический вывод о революционном происхождении коммунистического «царства свободы» Маркс сделал не из Гегеля, а из своей собственной исторической концепции развития мира.

К. Маркс и «конец истории»

Примечательно, что в начале XXI века, в «конце истории» по Ф. Фукуяме,
К. Маркс и, его «Капитал», снова в моде, хотя оценивают его уже иначе. Многие современные западные философы считают, что если миру суждено погибнуть, то погибнет он по Марксу, а вот спасется, если он все-таки спасется, вопреки ему. То есть анализ Маркса, и стоящего за ним Гегеля, признается, а вот его вывод, идея диалектического отрицания в виде революционного преображения, считается губительным.

Впрочем, нас интересует сейчас только марксов анализ исторического развития мира, так называемый исторический материализм. Как известно, его ядром является формационная концепция мировой истории. Несмотря на либеральную критику этой концепции, понятие исторических формаций Маркса продолжает широко использоваться, может быть потому, что ничего лучшего пока никому предложить не удается. 
   
Действительно, формационный подход к истории К. Маркса  гениально прост: экономический базис общества первичен и определяет собой, и формирует, соответствующую ему общественную надстройку, то есть форму общественного устройства (тип государства). Когда изменения в базисе общества, например, в результате прогресса средств производства, накапливаясь, качественно меняют экономический базис, он, в свою очередь, - путем диалектического отрицания - приводит в соответствие с собой общественную надстройку.
Таким образом, отсталые общественные формации уходят в историю,   сменяясь более прогрессивными: братскими, справедливыми и равноправными формациями.

Так Маркс обнаружил «крота истории», который «роет глубоко». А с другой стороны, его можно назвать и «вечным двигателем» общественного развития, или воплощающимся в истории гегелевским мировым духом. По праву первооткрывателя исторический оптимист К. Маркс увенчал общественное развитие мира своей собственной высшей коммунистической общественной формацией.

По этой логике в России в начале ХХ века произошел формационный переход, была осуществлена смена капиталистической формации на высшее коммунистическое общество, что означало собой и «конец истории» по К. Марксу. Но в последнем Маркс ошибся, причем «ошибся» по Гегелю.

Формационная линейка истории

Рассмотрим внимательнее содержание исторического посыла К. Маркса: технологическому развитию общества соответствует его общественная формация или общественный строй. Он очень хорошо подтверждается историей,  собственно, он взят из мировой истории. Созданная на его основе формационная историческая линейка известна нам со школы.
Первобытная общественная формация – простое собирательство, охота и начатки земледелия. 
Рабовладельческая общественная формация - примитивные технологи и средства производства.
Феодальная общественная формация - цеховое ремесленное (мануфактурное) производство.
Капиталистическая общественная формация (высшей форма – империализм) – заводской (индустриальный) способ производства на основе достижений науки.

Затем, по Марксу, должна была последовать коммунистическая общественная формация как общество справедливости, равенства и братства.  Теоретически, ее экономический базис (способ производства) должен был принципиально отличаться от предшествующей формации. Естественным отрицанием «слепого» рыночного способа хозяйствования при капитализме, тем более подверженного периодическим кризисам, выглядело плановое развитие экономики на основе человеческого разума.  А поскольку рыночное хозяйство господствовало весь обозримый исторический период, то его диалектическое отрицание вселяло головокружительную надежду на еще небывалый в истории формационный переход: действительно из «царства необходимости» в «царство свободы». Это давало также основание вынести технологию производства за скобки, поскольку она оставалась практически неизменной.

Коммунистический эксперимент был поставлен, но «царство свободы» на свет не появилось. Зато появились вопросы: 1. Чем был в действительности «реальный коммунизм»? 2. Возможно ли «настоящее» коммунистическое общество? Они до сих пор остаются открытыми.
 
Либерализм как высшая стадия

Сегодня освобожденное «реальным коммунизмом» место «высшей формы общества» занято либерально-демократическим обществом, на  основании того, что оно отличается от грубых предшествовавших ему  капиталистических форм. Его базисом можно считать новейшие информационные технологии: наука сама по себе стала важнейшим средством производства.

Но при этом в нем сохраняются исторически возникшие рыночные отношения, более того - они являются фундаментальной составляющей либеральной демократии. Последнее, по Марксу, лишает ее новизны, поскольку в таком случае нет признаков совершения диалектического формационного перехода. Однако, если  пренебречь диалектическим отрицанием, объявив его общественной катастрофой, что сейчас и делается, то вполне можно признать либерализм высшей формой общества на новом технологическом (информационном) фундаменте, и тогда говорить о «конце истории» по Фукуяме, как и о том, что «оборвалась» цивилизационная спираль развития.

Этого не спешат широко заявлять, потому что уже возвестившие об этом, как тот же Ф. Фукуяма, не находят поддержки в общественном мнении. Такую оценку либерализма большинство наблюдателей, кроме его апологетов, в силу нарастающих внутри постиндустриального мира противоречий, отвергает.
С другой стороны, до победы в мировом масштабе либерализму еще далеко, и, значит, формационный переход может быть не завершен. Тогда  в ближайшем будущем нас ждут тяжелые испытания, которые сопровождают  все формационные переходы, во всяком случае, сопровождали до последнего времени.

Впрочем, мрачным прогнозам о ближайшем будущем и без того нет числа. Их делают люди с мировыми именами. Например, философ и вечный диссидент
А. Зиновьев (1922-2006), который назвал ХХ век «последним человеческим веком». Но он также сказал, что Кассандры сегодня - «белые вороны», на которые никто не обращает внимания. Поэтому обратим свой взгляд назад в историю.




Общественные формации

Первобытный строй, в свете нашего анализа, интереса для нас не представляет. Ограничимся также историей Европы, поскольку именно ей мы обязаны историческим прорывом человечества к либерализму, демократии и научным знаниям. 

Рабовладельческая формация при ближайшем рассмотрении распадается на множество разных общественных государственных форм - способов организации рабовладельческих обществ. Это  различные диктатуры, от примитивных до просвещенных, демократические (народные и олигархические) республики (Римская и греческие), империи (Римская и Александра Македонского). Римская и греческая культуры дали нам очень высокие образцы общественного устройства, актуальные до сегодняшнего дня. Очевидно, что примитивные рабовладельческие формы сосредоточены в начале этой эпохи, а  более совершенные – в конце, что соответствует представлению о поступательном развитии мира. Другая бросающаяся в глаза деталь: конец рабовладельческой формации - это триумф империй, в которые выродились античные демократические общества Греции и Рима. Падение Римской империи, ее распад на провинции под властью разного рода монархов-диктаторов, стало концом этой эпохи.

Феодальная формация начинается  с так называемых «темных веков», когда  человечество после расцвета в античную эпоху вдруг утратило многие общественные и культурные завоевания. Общепринятое объяснение этому – вторжение варваров. Отметим, что многие историки не считают его удовлетворительным, потому что варвары веками сосуществовали с Римской империей. На обломках имперского Рима возникло множество «варварских» государств, освящавших свою власть единственно именем христианского Бога.

В этой исторической формации мы также находим множество форм организации общества, которые в существенных чертах напоминают нам рабовладельческие формы. А именно: разнообразные диктатуры в виде феодальных княжеств, королевств, царств; демократические формы (Новгородская республика, города-государства Ганзейского союза); монархии (империи), абсолютистские и ограниченные в какой-то степени феодальной знатью (двором).

В конце эпохи феодализма происходят революции в Голландии, Англии и Франции, в результате которых возникают современные демократические республики. Во Франции революция увенчивается на время «демократической» империей Наполеона. Низшие общественные формы также сосредоточены в начале этой эпохи, а более совершенные – в конце. Причем развитые демократические формы (Англия, Франция) соседствуют с имперскими (Россия, Германия, Австро-Венгрия).

Капиталистическая формация знаменуется буржуазно-демократическими революциями. Власть монарших особ, помазанников Бога, сменяют демократические формы общества. По отношению к богоданной власти, все они действительно являются властью народа, ибо даже диктатор теперь всего лишь часть народа: апеллировать к Богу отныне бессмысленно. В этом смысле демократия – это некий совокупный человек, занявший место Бога. Ее легитимность опирается, вместо Священного Писания, на некие демократические процедуры или процессы, например, революции. Формально это находит выражение в том, что государство отделяется от религии, и становится светским, то есть атеистическим. Поэтому можно называть эту формацию и буржуазно-демократической или демократической.

Она также включает в себя весь уже имевший место в истории набор общественных форм, но в «демократическом» облике: Наполеоновскую и Британскую империи, разнообразные диктатуры (Латинской Америки, Азии и Африки), республики (олигархические, парламентско-президентские). Демократические процедуры декларируются даже откровенно диктаторскими режимами, но наполнение их  реальным содержанием выливается в длительный процесс «развития демократии». Совершенствование демократии также идет по нарастающей к концу эпохи, общим знаменателем которой становится либерально-демократическая модель общества.

    Коммунистическая формация (по К. Марксу) в том виде, в котором она состоялась, сразу после своего возникновения представлена жесткими идеологическими диктатурами (СССР, КНР, другие социалистические государства), хотя внешне они имели все атрибуты демократии. В дальнейшем в СССР очевиден  прогресс смягчения установившейся в 30-х годах единоличной диктатуры Сталина, и возникновения на ее месте в 50-х годах корпоративной диктатуры в лице ЦК КПСС.  Аналогичный процесс имел место и в КНР: от единоличной диктатуры Мао к диктату правящей верхушки, слоя. Налицо как бы процесс размягчения коммунистических диктатур, причем в сторону наполнения содержанием их до того пустых демократических форм. 

Подведем итоги: все рассмотренные исторические формации при ближайшем рассмотрении распадаются на ряд одинаково организованных общественных (государственных) форм: диктатуры (единоличные и  правящей верхушки), демократии и империи. В каждой формации, кроме неоконченной коммунистической, присутствуют все типы общества (государства).

В один и тот же момент времени на политической сцене мира могут находиться различные общественные формы (государства) на разных стадиях своего развития (из разных исторических формаций), вследствие неоднородности исторического развития. Например, в ХХ веке мы наблюдаем: постиндустриальные западные страны, феодальный Афганистан, теократическая Саудовская Аравия, диктаторские режимы в Латинской Америке, полуфеодальные режимы в Африке,  Арабском мире и Азии, развивающиеся демократические страны, коммунистические страны(СССР, Китай, и др.). Причем все они имеют более или менее демократический фасад. 

Все общественные формы активно влияют друг на друга, опираясь на свои исторические преимущества. В результате создаются смешанные формы, которые мы и наблюдаем в реальной истории.

Идеальный «обитаемый остров»

Подведем черту под этим экскурсом в историю, поставив  мысленный эксперимент. Представим себе идеальное (невероятное) общество – некий «обитаемый остров», достаточно малый, чтобы на нем могло существовать только одно общественное образование (государство), и поместим его в начало исторического времени – в начало эпохи рабовладения. Такой «обитаемый остров» не будет испытывать никаких внешних воздействий, и будет развиваться только за счет внутренних ресурсов. Допустим, что это идеальное общество не впадет в стагнацию, в застой, а под действием, например, своих пассионарных сил (по Л.Н. Гумилеву), начнет равномерное поступательное историческое движение.
   
Данные мировой истории позволяют сделать вывод, что в таком случае этот «обитаемый остров» последовательно пройдет весь путь исторического развития, продвигаясь в каждой исторической формации от низших ее форм к высшим. То есть он последовательно пройдет все общественные (государственные) формы в каждой исторической формации, от диктаторских до демократических, заканчивая имперской формой.

Движение внутри исторической формации осуществляется не без конфликтов, но преимущественно эволюционным путем. При переходе к новой исторической формации происходит революционный скачок: накопленное обществом «историческое количество» переходит в новое «историческое качество». В предельном случае революционная буря сметает до основания имперскую общественную надстройку общества, в результате чего оно распадается, и скатывается к низшим общественным (государственным) формам в новой формации, и начинает новое восхождение по исторической лестнице на новом экономическом базисе.

То есть в точках смены исторических формаций такое идеальное общество как бы теряет свою историческую память, проваливаясь в «темные века», чтобы уже на новом уровне, в новой исторической эпохе пройти путь от низших форм к высшим, от диктатуры до демократии и империи. Такое последовательное историческое развитие  в идеальном случае «обитаемого острова» образует собой  периодическую систему всей суммы исторических элементов (форм общества), являющуюся как бы историческим аналогом Периодической системы химических элементов Д.И. Менделеева. Во всяком случае, внешнее сходство налицо.

Античный мир как «обитаемый остров»

В реальной истории государства представляют собой смешанные общественные формы, которые непрерывно взаимодействуют друг с другом. Поэтому историческая картина далека от идеальной, и представляет собой весьма причудливую мозаику самых разных общественных образований, которые к тому же могут весьма  замысловато перемещаться по клеткам периодической исторической системы.

Но, по мере усиления глобальных процессов, мир как бы «сжимается»,  все более и более напоминая «обитаемый остров». А, значит, со временем будут все более и более проявляться периодические исторические закономерности.Доказательством объективности этих закономерностей, если здесь вообще возможны доказательства, может служить история Античного мира.

Если отвлечься от рабства, лежащего в основании его экономического базиса, мы увидим, что в силу своего географического положения, а более всего потому, что он представлял собой первую общественную формацию в истории (и поэтому не испытывал воздействия других исторических формаций), он весьма близок к нашему идеальному «обитаемому острову».

Поэтому именно в Античном мире мы наблюдаем самое большое в истории количество общественных форм, которые последовательно сменяют друг друга, и увенчиваются, в конце концов, Римской империей. Поэтому культура Рима во всех отношениях вполне сопоставима с современной политической культурой, настолько, что, кажется, будто мы и сегодня живем по римским лекалам. В смысле организации общественной жизни также очевидно, что «ничто не ново под луной», причем все это присутствовало, так или иначе, уже в Античности.

Особый интерес для нас представляет, конечно, история падения Рима. Считается, что он пал под тяжестью имперского бремени и разложения его высших слоев. С точки зрения формационной истории можно добавить, что Рим пал при переходе в новую, феодальную, формацию. Тогда «темные века» феодализма – это более результат самораспада римской культуры, чем вторжения варваров. Варвары осели среди развалин Рима, и, вместе с падшими духом римлянами, открыли новую историческую формацию. Они образовали примитивные в сравнении с имперским Римом варварские государства, однако, вполне соответствовавшие установившейся грубой варварской культуре. История вступила во второй свой круг.
 
Заметим, что своего рода «темные века» наступают в истории и далее после падения абсолютистских монархий: после Французской революции – якобинская диктатура, Вандея и наполеоновские войны, после Русской революции – «военный коммунизм» и гражданская война. Но в последующем на них накладываются сильные внешние воздействия.

Формационные переходы

Очевидно, что самое важное в периодическом взгляде на историю -  формационные переходы. В них заключаются ясперовские «связи противоположного», связующие разные исторические формации, или общественные формы, представляющие разные исторические формации, которые, в свою очередь, являются «противоположными явлениями». Так как они антагонистичны по отношению друг к другу, отрицают друг друга, то ясперовские «связи противоположного» - это социальные (революционные) кризисы и войны. Этому легко найти подтверждения в истории: все великие революции связаны с падениями империй или монархий.

Во время формационных переходов происходит также историческая «смена Богов». Нетрудно заметить, что все исторические формации имеют своих Богов, даже более того: Боги является их необходимым духовным фундаментом. Так, Античный мир поклонялся олимпийским и другим языческим богам (к ним присоединился в конце эпохи Христос), феодальная Европа верила только в Христа, а буржуазно-демократическая Европа (а за ней весь мир) – верит сегодня в Демократию как в Бога – как в наилучшее общественное устройство, реальный «рай земной». Коммунистический феномен также изобрел своего Бога – «всесильное учение марксизма-ленинизма» как предтечу коммунистического «рая земного».

Понятно, что формационные Боги враждуют между собой, и смерть старых Богов знаменует собой конец формационной истории. Поэтому каждый формационный переход – это вселенский кризис.
Все известные в истории формационные переходы, так или иначе, заканчивались установлением власти диктаторов, но они были очень разные по своей природе: от Кромвеля, Робеспьера  и Наполеона до Ленина, Сталина  и Мао Цзедуна.  В этом смысле вызывает тревогу факт возникновения в ХХ веке фашистских диктатур в Европе (Германия, Италия, Испания) и в Азии (Япония).

С точки зрения периодической истории – это переход по исторической лестнице в эпоху рабства на расовой основе.  Но в эпоху рабства с «цивилизованным лицом» - с позиций «культурного превосходства», использующего для подчинения новейшие технологии. 
То, что фашистское рабство имело формационные черты, говорит возрождение языческих религиозных форм в фашистских странах, на которые в новых условиях возлагалась роль духовной опоры общества. Так, в Германии пропагандируются языческие боги из древних героических эпосов. В Италии античные (языческие) традиции пытается возрождать Муссолини, а Япония опиралась на национально выраженную религию - синтоизм.

Это безусловный формационный откат от универсальных богов (Христианского, Демократического и Коммунистического), для которых «несть ни иудея, ни эллина». И это предупреждение, что будущее может быть беременно фашизмом.
Примечательно, что коммунистическая диктатура и диаметрально противоположная ей  фашистская возникают в один исторический период. Может быть, это не случайность, то есть ясперовские «противоположные явления» возникают попарно, как проявление в истории закона дуализма.         

Демократия как историческая формация

Итак, при подходе к формационным переходам до последнего времени (до начала XХ века) общество приобретало имперские (или абсолютистские монархические) черты, при этом демократические институты становились бутафорским фасадом имперского здания. Однако распространяется ли этот процесс на современную либеральную демократию?

С точки зрения периодической истории можно говорить о демократии в широком и узком смыслах. После развенчания светской моралью Богов, и революционного низвержения богопомазанных императоров и монархов, новая демократическая  власть становится в широком смысле властью от имени народа. Более того, де-факто демократия как символ выполняет роль нового божества, вследствие упразднения старого Бога.

В ХХ веке уже все государства, даже откровенно диктаторские, клянутся демократией. И являются демократиями в широком смысле: и потому что имеют все же некоторые демократические процедуры, пусть и чисто формальные, и потому что без кучки диктаторов народ, тем не менее, будет не полон – диктаторы ведь тоже люди, и, бывает, незаурядные. Звучащие сегодня повсеместно слова о приверженности демократии имеют такое же значение, как и звучавшие когда-то заявления о вере единственно в Христа. В действительности же за демократической риторикой  могут скрываться, и скрываются сегодня, самые разнообразные общественные формы.

Демократия в узком смысле – это власть, избираемая народом и действующая в интересах народа, то есть всех его сословий. Ее лозунги хорошо известны со времен Французской революции: «Справедливость. Равенство. Братство». В принципе, это недостижимый идеал, но истории известны случаи, близкие к этому идеалу. Самые выдающиеся из них - это Древние Афинская демократия и республиканский Рим. Показательно, что они появились на античном «обитаемом острове», когда Боги были языческие. Однако, та же античная история говорит, что демократические образования были очень неустойчивы, и достаточно быстро перерождались в тирании даже худшие, чем некоторые диктатуры. Так, философ Платон бежал к просвещенному диктатору Сиракуз от ужасов Афинской демократии, где начал размышлять об идеальном общественном устройстве, отличном от демократии. (Кстати, оно имело коммунистические черты, за что потомки обвинили Платона в коммунизме).

Нет оснований считать, что в современную буржуазно-демократическую эпоху ситуация кардинально изменилась. Демократические формы в их чистом виде иногда появлялись и на ее поверхности, но потом быстро вырождались в нечто другое, как правило, прямо противоположное. В нашу эпоху демократии близкие к идеалу – это, пожалуй, краткие периоды всеобщего энтузиазма после революций. А потом, как известно, «революции пожирали своих детей».

Говоря о современной либеральной демократии, первое, что бросается в глаза,- это ее античные корни. Античные демократические образцы общественного устройства были перед глазами революционеров-демократов, ниспровергателей феодальных монархий. Второе - демократическая эпоха началась в XIX веке, и, по историческим меркам, еще очень молода. Третье – эта эпоха светских государств, лишенных религиозных корней, которые были выкорчеваны в период революций. Четвертое – необычайное развитие производственных технологий и науки, которые позволили создать высокий стандарт жизни для среднего человека. (Это неприятный сюрприз для К. Маркса, но его извиняет то, что в XIX веке это невозможно было предвидеть.)

Рождение современной демократии отягощено грехом рабства и колониализма, а также I мировой войной – борьбой за передел колоний. Это характеризует современные демократии как крайне агрессивные новообразования. За демократическим фасадом в этот период скрываются Британская и Наполеоновская империи.

В начале ХХ века вышедшие из феодализма Германская, Австро-Венгерская и Российская империи обладают уже многими демократическими институтами, и являются фактически конституционно (демократически) ограниченными монархиями. После двух мировых войн демократическими в широком смысле слова становятся все страны мира, за немногими теократическими исключениями. 

Сегодня, если отвлечься от ритуальных заявлений в приверженности идеалам демократии, легко увидеть, что современные «либеральные демократии» весьма далеки от «равенства, братства и справедливости» даже в античном их понимании. С другой стороны, существующее сегодня огромное количество определений и признаков демократии позволяет самозваным арбитрам «признавать» или «не признавать» государства демократическими, в зависимости от своих интересов.

Высокая степень дифференциации по уровню доходов между низшими и высшими слоями в «либеральных демократиях» говорит, что сегодня за демократическими фразами и процедурами скрывается хорошо известная истории плутократия, то есть власть денег, денежной (финансовой) олигархии. Сложилась глобальная (западная) финансовая олигархия, она стремится к полному господству в мире, в том числе идеологическому, и поэтому признает «правильными» демократиями только те, чьи правительства, так или иначе, контролируются ею. Остальные зачисляются в категорию еретиков, как это было в религиозные века с «неправильно» верующими. 

Многие независимые обозреватели (М. Леонтьев) справедливо называют олигархические демократии имитационными или модельными демократиями. В рамках определенной демократической модели финансовая олигархия манипулирует обществом с помощью хорошо оплачиваемых ею институтов власти (законодательного, исполнительного, судебного и др.). Формальное соблюдение этих модельных процедур становится, по сути, единственным критерием легитимности либеральной демократии.

Однако известно: то, «что правильно по форме, может быть издевательством по содержанию». Эта трагедия сейчас и разворачивается в либерально-демократическом обществе.  Демократические процедуры так усложнились, и стоят так дорого, что простое соблюдение их становится делом весьма непростым. А свободные и честные «выборы» превращаются все больше в пиар-кампании, на которых правящий класс «продает» и «продавливает» своих ставленников народу.

Камо грядеши?

Любимое оправдание современной демократии – черчеллевское: ничего лучшего в мире пока не придумано. Это справедливо в рамках «демократической» исторической формации, поскольку она еще не закончилась. Но история Античного мира, из которого она берет корни, говорит, что республиканский Рим сменил Рим имперский. Повторится ли эта «демократическая» трагедия в нашу эпоху?   

  Из периодического взгляда на историю следует, что может повториться. Во-первых, у современной демократии для этого достаточно времени - она еще так исторически молода! Во-вторых, несмотря на свою молодость, по падению нравов она уже превзошла, пожалуй, имперский Рим. А в-третьих, она больна коррупцией, которая уже дала метастазы в виде терроризма.

Заметим, что коррупцией поражены сегодня все демократические страны, несмотря на упорную повсеместную борьбу с оной. Причем что характерно: чем больше демократии – тем больше и коррупции. Об этом, собственно, и говорит мировой финансовый кризис. Многие независимые эксперты считают, что он является закономерным порождением многолетних финансовых злоупотреблений, то есть коррупции, демократической элиты – финансовых кругов Запада. Неслучайно самая гигантская финансовая пирамида - Мэрдока обрушилась в цитадели демократии – США.   

Правда, западная статистика настаивает на том, что демократия – лучшее лекарство от коррупции, так что приходит на ум афоризм о лжи и большой лжи. Ведь каким образом она это доказывает? Например, аферу Мэрдока можно  посчитать за один коррупционный акт и приравнять к российскому Мавроди…

Если вдуматься, все несчастья современной демократии: войны, терроризм, наркотики, падение нравов и т.д. – так или иначе связаны с коррупцией, с коррозией ее основных элементов. Для борьбы с пороками демократии ужесточается законодательство, усиливается контроль над обществом, ограничиваются демократические права – вот уже и начинают проглядывать черты будущей империи. Особенно в США.

В Античности имперский период начинается с падения былой веры в языческих богов, все боги, в том числе иноземные, уравниваются в правах - да здравствует демократия! - и как бы спускаются на землю, чтобы принять участие в земном празднике жизни. Этот праздник постепенно превращается в кровавую вакханалию, и, чтобы навести хотя бы элементарный порядок, демократия отдает себя во власть императора, и становится империей. Не потому, что империя лучше демократии, но имперская броня вселяет надежду на спасение от демократического разложения.

Начало подобного процесса мы уже наблюдаем. Он облегчен тем, то все боги  давно уравнены в правах с человеком, и религиозные моральные заповеди как бы повисли в воздухе. А просвещенческий атеизм не оправдал возлагавшихся на него в ХХ веке надежд, и не смог родить светскую нравственность, хотя бы отдаленно напоминающую религиозную.

Поэтому  падение нравов в последнее время носит обвальный характер, по словам филолога В. Гаранкина, сегодня «люди влюбляются в декаданс – последнюю песню умирающей культуры». Когда для большинства людей станет очевидно, что демократический бог (со всеми его ценностями) не может остановить деградацию общества, Он утратит свой авторитет, как это произошло когда-то с Христом. Люди разочаруются в демократии, и вполне демократически выберут себе императора, как это произошло в Риме. Потому что альтернативой этому будет также распад и разложение. Хотя называться «демократический» император будет, скорее всего, по-другому, может быть, президент с особыми полномочиями. 
 
  И сегодняшний «золотой век» демократии сменит «демократическая»  империя, или империи (на основе так называемых «мировых центров силы»), которые ведь уже видны на горизонте. А затем в свою очередь распадутся империи под тяжестью единовластья. Почему? «Спасение человечества в разрушении современной цивилизации. Она сама разрушит себя», - говорил в последние годы своей жизни А. Зиновьев. «Будущее знать можно, но изменить ничего нельзя», - говорили когда-то античные мудрецы.

 Если нашему «обитаемому острову» удастся пережить будущие «темные века», он перейдет на новый исторический (формационный) уровень. Но, чтобы это произошло, в наш разрушающийся мир должен прийти новый Спаситель, который повторит старую истину: «Идите за мной. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». И повторит ее так, что люди поверят ему, и родится новая вера, новый Бог. Если, конечно, до этого Спасения не воплотятся в жизнь апокалипсические сценарии из фантастических фильмов.

 март 2010 г. Ульяновск