Маринка

   Тем летом я впервые выехала с мамой из Одессы.После гибели отца в Венгрии, мама наконец, немного ожила, у нее появился интерес к жизни.
Мы поехали навестить бабушку в далёком Казахстане. Моя мама родилась там, куда мы ехали. Семья бабушки жила лет сто в Одесской области. Чистокровные украинцы, они были высланы из родных мест, как кулаки. Да, они не были бедняками. Мой прадед, принадлежал к духовному сословию, жил в крепком доме с женой и двумя дочерьми - Марфой и Анастасией. Был у него и приемный сын, одноглазый Семён, оставшийся сиротой после революции 1917 года. Семен был огромный детина, работящий и спокойный. Он любил девочек, и был им, как родной брат.
  Хозяйство было справное: два вола, две коровы, овец с десяток, пара кабанов, а птицы не счесть!.. Батраков не держали, сами справлялись. Батюшка после службы в рясе не ходил, работал. Дочери на выданье тоже вставали и ложились затемно.
Когда началось раскулачивание, то у них отобрали всю скотину, два самовара из трёх, угольный утюг и швейную машину. Попадья и обе поповны умели шить и слыли модницами.
  Председателем комиссии по раскулачиванию был мой дед Трофим Иванович, потомственный дворянин, лишенный отцом наследства за то, что стал красным. Записан он был сиротой, потому как семья его эмигрировала в Европу. В сражениях за Советскую власть дед был несколько раз тяжело ранен, и годился теперь только в гражданскую службу.
Бабушка рассказывала, что когда Троша увидел её, у него ноги подкосились. Он сначала онемел, а потом, когда речь к нему вернулась, охрип от волнения. Статный комиссар, с тонкими усиками над резной верхней губой и светло-голубыми глазами, в черной кожанке и с кобурой на поясе, произвел на неё такое же впечатление. Боясь греха, она укрылась в молельне, но ненадолго. Комиссия ворвалась и туда, складывая намоленные веками семейные иконы в серебряных и позолоченных окладах в мешки, как картошку...
   Когда комиссия завершила свою работу, дом остался пустым и сирым, без икон и занавесок - кисею тоже забрали на нужды трудового пролетариата. Голые тюфяки и подушки без наволочек были сложены в углу, резные дубовые кровати тоже были необходимы кому-то другому, только не попу с его семьёй.
На пустом столе сиротливо лежало предписание о высылке семьи раскулаченного гражданина Траченко с семьёй в далёкий Казахстан. На сборы было определено три дня. Яков Семёнович, хоть и лишен был сана, из дому пропал, обходил, прощаясь, свою паству.
На третий день приехал комиссар в кожанке, чтобы отправить раскулаченных по этапу. Усаживая на телегу миловидную Марфушу, дед шепнул: "Приеду за тобой скоро! Будешь ждать, душенька?" Раскрасневшаяся Марфа коротко кивнула и отвернулась, вдруг тятенька увидит!..
Трофим Иванович приехал через год на Покров. К тому времени выправил он себе направление в те края, куда высылали с Украины "кулачьё". Назначили его председателем сельсовета.И должен был он организовать колхоз...
   Но прежде женился он на красавице Марфуше, тайно обвенчавшись с ней в дальнем селе, чтобы не компрометировать свое революционное достоинство. А потом, записывая регистрацию брака в сельсовете, прибавил ей от своих двадцати шести лет два года до совершеннолетия...
  Эту историю рассказывала мне бабушка, когда жила с нами в Калининграде. Я была уже взрослой, когда спросила её, почему она молится и зачем прячет в доме столько икон. И по ходу рассказа узнавала, что я вовсе не пролетарского происхождения, что у бабушки родилось в браке четырнадцать детей, восемь из которых выжило. Это были мои дяди, тети и мама.
Когда старшие мамины сёстры поодиночке, взрослея, уехали на Украину учится, настала очередь и моей маме уехать из Ново-Андреевки. Лида и Тая вышли замуж за офицеров, служивших в Одесской области. Мама ехала не на пустое место. Сестры снимали дом на две семьи, и мама была принята к ним.
   Она успешно поступила в мединститут в Одессе. Через три месяца по приезду вышла замуж за папу, а через год родилась я. Едва мне исполнилось два месяца, мама овдовела и вернулась жить к сестрам, чтобы не свихнуться от тоски... Так прошло три года. Мама перевелась на вечернее обучение и устроилась на работу медсестрой в институт Филатова. А теперь мы ехали к бабушке в Андреевку в первый мамин отпуск!
  В поезде, где мы тащились в плацкартном вагоне несколько суток до Семипалатинска, я перезнакомилась со всеми детьми. Мама не могла за мною уследить, и поэтому тоже перезнакомилась со всеми родителями детей, чтобы была возможность хоть как-то следить за перемещениями нашей ватаги. В те времена ходили по вагонам люди-побирушки и цыгане. Одни просили еду, а цыгане пели и воровали, что плохо лежит. Однажды вечером рядом с мамой устало присела слепая женщина, с мальчиком-поводырём. Я спала.
- Я вижу тебя, добрая женщина, ты - необыкновенная красавица. У тебя было большое горе. Но радость тебе будет от твоей дочки.И всё у тебя будет в жизни хорошо, если ты не выпьешь темным вечером с двумя черноволосыми и черноглазыми женщинами красного вина. Пей, что хочешь, только не ночью и не красное вино. Это может случится, когда твоя дочь поймает черную рыбу, похожую на змею. Если не послушаешь меня, то болеть будешь тридцать лет, а единственным утешением тебе в жизни будет дочка твоя - Леночка.
Женщина ушла, унося с собой кусок сала и краюху черного хлеба, а мама, украдкой перекрестившись,  легла спать.
 ... Нас встречало всё село. Бабушку я увидела впервые. На ней было синее в горошинку платье, а на голове -  белый платочек, завязанный под подбородком. Была она строгая, и не улыбнулась, увидев нас, только плотно поджатые губы задрожали, и она быстренько смахнула единственную слезу кончиком платка.Поповна - поповна и есть. Всю жизнь она проходила в платочке.
   Мне понравилось у неё всё! И низенькая выбеленная хата, покрытая соломой,  и огромная печь с запечком, где я пряталась, нашкодив. И большой чистый двор, и огромный кабанище Борька, лежавший под навесом во дворе, не в силах подняться из-за наросшего на нём сала.И чистые глечики и боняки, нанизанные на кольях забора  вверх дном. И, главное, огромный лохматый пёс Мальчик.
  Он был очень-очень злой, говорили, что порвал в клочья даже забежавшего нечаянно на двор чужого курчонка. А я в первый же вечер  без страха залезла на него верхом и играла с ним, как со щенком, таская его за уши и шерсть. Когда мама выглянула из окна, то увидела, как я засунула псу в пасть свою крошечную ручку до локтя, пытаясь достать изо рта теплый скользкий язык. Мальчик лежал, спокойно наслаждаясь моим обществом.
  В другой раз все испуганно выбежали из дома во двор, когда услышали мой истошный крик и лай Мальчика.  Мама  испугалась и подумала, что меня кусает собака.Но увидели они, как коза Звёздочка преспокойно  жуёт шикарный зелёный бант на моей голове. Все засмеялись, а я заревела ещё громче.
   Тогда, первый раз в жизни, я сидела на шее у дяди Юры, младшего маминого брата. Ему было лет восемнадцать, осенью - в армию.Он таскал меня на шее по всему селу, рассказывая про нас с мамой и хвастаясь своей племянницей. Мне очень нравилось сидеть на мягких дядькиных плечах, и когда он спрашивал, не хочу ли я пойти сама, я  хныкала, отказываясь.Так обошли мы с ним все хаты в селе. и  везде меня привечали, как родную. Но ни одна хата не была лучше нашей. Необыкновенно чистая, светлая, на окнах - белоснежные вышитые занавесочки, высокие постели застланы расшитыми бисером покрывалами, из-под которых бело  пенились подзоры. Пахло теплыми поляницами и  наваристым борщом.
   В  горнице в красном углу, украшенном церковными покрывалами, теснились иконы, блеща дорогими окладами. Если бы дедушка не привёз их с собой, Марфуню не отдали бы за него замуж. Эти семейные иконы до сих пор хранятся в наших семьях, разойдясь  теперь уже по многочисленным внукам. Две есть и у меня.
   Потом  мы с Юрой гостили у дядьки Семёна в горах на пасеке, куда ездили на лошади верхом. Мы привезли ему в холщовом  мешке круглую поляничку, куски жареной курицы и масло в маленьком горшочке. Огород у него был свой.
   Горы были каменистые и блестели на солнце, как лакированные. На их склонах росли клочки травы и маленькие деревца без листьев. Потом я узнала, что это карагач, а вместо листьев у него колючки. Когда лошадь перестала подниматься вверх по узкой дорожке, я с удивлением увидела большой зеленый луг, усыпанный крупными красными цветами и уставленный синими ульями. Меду было ещё мало, но на скамейке стояло три больших горшка, наполненных прозрачным, почти без запаха медом. Первое, что я сделала - опустила обе руки в один из горшков. Как это было чудесно! Мёд с моих пальцев стекал тонкими непрерывными струями и укладывался на поверхности остренькими кучками, которые медленно оседали в толще меда.Одноглазый старик-пасечник похвалил меня:
    - Вот умница! Зачем ложка, если Господь руки дал?
  Горный мед - необыкновенное произведение природы! Зрелый поздний горный  мед - белый. Когда он оказывается во рту, то удивляешься, что он нежный-нежный, как сгущенное молоко. Не такой сладкий, как луговой или лесной, он имеет тонкий аромат какой-то травы, немного пряной. Нам много лет присылали зимой этот мед в посылках. Он был вылитым в цилиндрическую форму и завернут в плотную вощёную ткань. Хранили его в большой кастрюле прямо в этой тряпке. Он не таял без холода. Одна большая ложка этого волшебного меда два раза в день лучше всех лекарств лечила мою ангину. Помню, ещё Семён научил меня, что мед нельзя класть в горячий чай:
   - Так его волшебная сила пропадает... Мощь в нем большая, её греть не надо.
   За проделку с медом меня наказала мама, запретив выходить со двора. Влетело и дяде Юре.Не особо
унывая, он первый раз повел меня в сад, который находился за высоким плетеным тыном. А я и не знала, как здорово бывает в саду! Буйная зелень была  разбавлена красками овощей и фруктов.. Огромными оранжевыми тыквами, любую из который легко можно было превратить в карету для Золушки. Краснеющими помидорами, рясно висящими на высоких кустах. Белыми патиссонами, лежащими на зеленой траве.  Желтыми  огромными грушами и краснобокими здоровенными яблоками под названием Апорт, которых теперь в Казахстане днем с огнем не найдешь... А над арыком, протекающим вдоль забора росли небольшие яблоньки с вкуснейшими в мире яблоками под названием дубовка.  Мелковатые яблочки очень крепкие, ярко-жёлтые. Сок их тягучий, как сироп, а аромат - не сказать словами! Вкуснее этих яблок нигде и никогда я не встречала. Юра нарвал мне полный подол этих замечательных каменных яблок. За что и поплатился. Бабушка высекла его хворостиной, и наказала всем  - яблоки не рвать!
   Мне было запрещено ходить в сад. Но я нарушала этот запрет, тайком перелезая через дырку в заборе.
Как раз по ту сторону росли тыквы, и каждый раз я наступала на колючие листья с ужасом! Они больно кололи мои босые ноги. Единственное, что утешало меня - дубовки. Наевшись их, я  возвращалась во двор и занималась другими важными делами: кормила Борьку початками сушеной кукурузы, лазила в курятник, чтобы словить яичко прямо из-под курицы и выпить его ещё горяченьким, сидела на воротах из толстых жердей в ожидании  стада коров, в котором была и наша красавица Краля. Иногда её молоко было горьким и бабушка выливала его свиньям и кошкам. А потом шла ругаться с пастухом, что он  не следит за коровами и они едят полынь.
   Однажды баба Марфуша позвала нас с мамой в сад.
   - Смотри, Дашка, что твоя дочка наделала! -  и показала  рукой на ряд маленьких яблонь. Вместо яблочек на нижних ветках висели аккуратно обглоданные огрызки.
  - Бабуля,  я яблоки не рвала! Ни одного! - начала я оправдываться.
   Бабушка засмеялась и ушла, махнув рукой.
   Когда домашний арест был снят, Юра  побежал со мной на Каначку. Это  ледяная горная речка в конце улицы, отделяющая  село от гор. Верхом на лошади мы уже переходили её.Там уже было много народу. Все пытались ловить какую-то Маринку.
   Я боялась глубины и осталась на отмели, там была теплая вода и красивые мелкие камешки на дне.Я играла с этими камешками, как вдруг почувствовала, что кто-то скользкий и холодный заползает  мне под подол. Я завопила. Юра подскочил ко мне и вытащил из-за пазухи черную блестящую змею.
  - Маринка! Смотрите, маринка! - радостно воскликнул он,  держа змею над головой.
   Оказалось, что маринка это не девочка, а необыкновенно  вкусная рыба.  Одной невольно мною пойманной рыбиной бабушка накормила  семью из пяти человек. Этой рыбы теперь тоже нет, она пропала, когда в казахской  степи появились военные ядерные  полигоны...
   Сбылось всё, начиная с этой змеевидной рыбины и заканчивая тем, что мамуленька моя пролежала тидцать лет парализованная, прежде, чем встретиться со своими родителями.