Глава 13. Крачун

                2604
     Глава 13.                «непостижимы для меня:
     КРАЧУН.                пути орла на небе,
      (От автора)                пути змея на скале»
                (Пр.30:19),
   

         «Большой орел, с большими крыльями, с длинными перьями, пушистый, пёстрый» (Иез.17:3)
           парит величаво над бескрайней холмистой равниной благословенной земли Сеннаар. Это орел змееяд, или, по-старинному, «крачун». Подставляя широкие крылья под мощные потоки воздуха, поднимающиеся над нагретой солнцем землей, неторопливо чертит крачун круг за кругом в белесом, выгоревшем от жары, небе.
     Тысячи лет предки крачуна так же величаво и неспешно кружили над этой землёй, для того, чтобы вдруг, прервав своё однообразно плавное кружение, упасть из поднебесья на беспечную змею, нежащуюся в блаженном забытьи на камнях и земных проплешинах, лишенных травы, открытых, солнцу и зоркому глазу орла змееяда.
      Легкий западный ветерок всё дальше уносит птицу на восток, к горам, призрачные контуры которых прорисовываются в голубой дымке на восток от большой реки. А река, причудливо извивающаяся среди зелёных холмов, отсюда, из-под самого неба, похожа на жирную, сверкающую на солнце, прохладную, вкусную змею, переползающую с одного бесконечно далёкого края равнины на другой край, такой же далёкий, исчезающий за горизонтом, в сиреневой дымке.
        Как прекрасен мир с высоты! Вверху – синь пустоты бездонной. И чем выше, тем синее! А внизу, под широкими сильными крыльями, от горизонта и до горизонта -- зелёное море степи, покрытой застывшими волнами холмов. И в этом безбрежном море разнотравья бегут и кружатся зелёные волны, рожденные причудливыми завихрениями ветра среди степных холмов. Горячее сияние солнца вверху, плавное скольжение ветра внизу, склоняющего травы, – всё для того, чтобы ничто живое не утаилось в густой траве от острого взгляда крачуна. И то, что, заморочено и запутано на земле, отсюда, сверху, так понятно и так прекрасно!
         Память предков, дополняя собственную цепкую память крачуна, управляет полётом в воздушных потоках голубого простора над равнинами, горами, озёрами, напоминая обо всём, что когда-то было, а, значит, и вновь может быть на этой древней доброй и щедрой земле.
              Вот, возле притока большой реки, который вырвавшись из лесного горного ущелья, крутится крутыми водоворотами и мечется из стороны в сторону перед тем, как замедлив бег, разлиться по долине в спокойных, ленивых плёсах, там, на левом берегу реки, стоят разноцветные шатры из козьих шкур. Предки крачуна и он сам не раз видели такие шатры в долине Сеннаар. Но то, что видит крачун возле ущелья – этого нет ни в его памяти, ни в более обширной памяти его предков.
        Здесь, где недавно вздымались к небу тысячелетние стволы гоферовых деревьев, стоит странное деревянное сооружение, которое не видел ни крачун, ни его крылатые предки. Увидев это сооружение, флегматичный крачун делает взмах крыльями и, круто изменив направление полёта, по широкой дуге приближается к громадному ящику, сооруженному из стволов гоферовых деревьев, которые отсюда, с высоты, кажутся тонкими палочками.
       И чувствует крачун, что именно к этому длинному ящику летел он, влекомый неосознанным чувством – желанием пролететь сквозь него в новое небо, где нет гнетущего чувства опасности, беспокоящей крачуна под этими, пока что беспечно лазурными, небесами. Именно это странное сооружение искал он, кружа над долиной. Многое хранит интуитивная память крачуна. В том числе и страх перед изделиями рук человеческих: силков, сетей, капканов – всего того, что способно погубить другую, менее умную птицу, но не крачуна, ибо
      «память о них не исчезла у детей их» (Ес.9:28).
       Но этот огромный ящик, хотя сделан руками коварного человека, не внушает опасений. И чувствует крачун неодолимую тягу к непонятному сооружению. Всё сильнее охватывает крачуна желание пролететь сквозь этот громадный ящик за которым, как откуда-то ведает крачун, откроется новый мир и призывно зовущее новое небо в котором избавится он от гнёта необъяснимого страха.
        Крачун не думает, он послушен желаниям, идущим в его сознание от Высшего Разума. Не раз он, послушный этим желаниям, спешил на зов самки в период любви, не думая о тяжком бремени, которое берёт на себя, выкармливая беспомощных птенцов. И в этот раз подчиняется орел змееяд таинственному зову подсознания и над таинственным ящиком складывает крылья и бесшумно, стремительно падает из поднебесья, а, перед самой замлёй, круто меняет орёл направление падения и, как меткая стрела из сильного лука, стремительно исчезает в треугольном проеме двери, чтобы, промелькнув сквозь ковчег, взмыть в бездонную синеву нового неба, откуда увидит крачун, как изменилось всё на земле, повернувшись наоборот. Но небо… небо такое же бездонное и крылья крачуна не утратили силу, а тело легкости и стремительности. И небольшое усилие вновь возносит птицу к такому же яркому солнцу, как то, которое светило по ту сторону ковчега.
       Только нет в душе крачуна прежнего гнетущего чувства страха от приближения неизвестной смертельной опасности ибо
      «Ты дал ему, чего желало сердце его» (Пс.20:3) 
      -- и страх остался по ту сторону громадного ящика, который крачун преодолел не зная, не думая: зачем? Так надо, сказала ему интуиция – сигнал Высшего Разума.

  Конец гл. 13.              2604