ДРУГ ЗА деньги

(фото автора)

       Разрыв с мужем был неожиданно тяжёлым и болезненным.  Ночи  без сна,  еда без аппетита, дни без солнца, работа без радости. Так вразвалку, не сильно отличаясь друг от друга, тянулись дни и ночи.
       Однажды, бесцельно перебирая бумаги на своём непривычно захламленном рабочем столе, как сквозь вату в ушах, Шура услышала беззаботный, глуховатый голос:  “...хочешь  купить  друга за деньги – купи собаку...”.
       В дверном проеме отдела, как всегда, не то входящая не то выходящая, с живописной копной свежевыкрашенных жёлтых волос стояла ученица оператора Ольга и “умирала со смеху” от своего же анекдота.
       Она была примечательна на Вычислительном Центре тем, что добросовестно,  а  главное без лишнего напряжения мысли,  бралась за любые поручения,  которыми загружали её электронщики, бережно сохранявшие в своих  душах  и сердцах молодых специалистов тонкий студенческий юмор.
       Так лёгкую на подъём и безотказную Олю могли послать за импульсами, а на уточняющий Олин вопрос:
      – В чем я их принесу?  – следовал серьезный взвешенный ответ:  “В пакете”.
       Рабочий день  приближался  к  концу. Девицы-красавицы – старшие программисты и просто программистки спешно подкрашивали и подпудривали  свои юные, не нуждающиеся ни в какой косметике личики, поглядывая на большие круглые  часы на стене, торопясь во время закончить свой рабочий день.
       Без обычной щепетильности смахнула в выдвинутый ящик стола свои бумаги и Шура.  В зеркало смотреться не хотелось, чтобы лишний раз не увидеть  там  эту  бледную светловолосую девушку с грустными голубыми глазами, глядя на которые просто стыдно жить и радоваться жизни.
       Вместе с  боем  часов  ровно в семнадцать ноль-ноль девчата выпорхнули из отдела весёлой стайкой разноцветных бабочек.  Шура неприкаянно  плелась сзади,  а в сознании навязчиво и бесцеремонно копошилась одна и та же не прошенная мысль:
       – Хочешь друга – купи собаку, друга, друга, собаку, собаку, собаку...
                ...
       Лада и Шура потянулись навстречу друг дружке как давние добрые знакомые – молодая чёрная собака средних размеров с гладкой короткой шерстью, отливающейся на ласковом апрельском солнце атласным блеском, и молодая светлая девушка высокая, но тонкая и прозрачная как одуванчик.  Что ж, противоположности притягиваются...
       Собака радостно и доверчиво лизнула дружески протянутую  открытую ладонь,  а рука незнакомки ласково легла на тёплый собачий загривок.  Девушка гладила собаку,  глядя в лицо её хозяина длинно и запутанно объяснявшего, почему он должен расстаться с этим чудом, а собака поставила свою лапу на ногу девушки в лёгкой белой туфельке, не давая возможности сдвинуться с места.
       Оказалась, что это – четырёхмесячный   щенок  благородной редкой по  тем  временам  в  центральной России породы – английский дог, и пройдет совсем немного времени, как он превратится в огромную “собаку Баскервилей”.
       В чем  вопрос?  На пятом этаже кирпичного дома, конечно же, такой собаке хуже, чем в стоящем прямо на земле небольшом деревянном домике  с большим вишневым садом,  расположенном на самом что ни на есть центральном проспекте и терпеливо доживающим свой срок в окружении бездушных кирпичных коробок новых девятиэтажных домов.
      Поводок был передан из рук в руки.
      Старый хозяин  и  новая  хозяйка закончили свой диалог обычными словами прощального приветствия, а чёрная собака и белая девушка продолжили  свой  путь так, будто сейчас они совершали свою обычную ежедневную прогулку.
      Собака, довольно и радостно виляя хвостом, по детски нетерпеливо забегала вперед, тревожно возвращалась и,  лизнув руку  своей  новой подруги,  снова  порывисто  и доверчиво устремлялась в неизвестность.
      Лицо девушки сияло. Прохожие, оглядываясь, улыбались.
                ...
      Седая худенькая старушка с милыми морщинками на лице, в котором угадывались былые, яркие черты первой  деревенской красавицы, сидела на скамейке в полисаднике за посеревшим от солнца и дождей деревянным  столиком,  напряженно  всматриваясь вдаль улицы когда-то чёрными,  а теперь блеклыми,  порыжевшими от горя и  времени  добрыми глазами. Она не видела, но сердцем знала – по тихой тенистой аллее шла ее Шурочка-цветик, её единственная, ненаглядная внученька.
      – Что там у неё в руке?  Видать чемодан?  Какой большой и  черный! – подумала старушка. –  Да это,  никак, собака?! – наконец догадалась она, когда собака выполнила свой очередной забег вперед.
     – Да  как же так?  Да откуда ты её взяла? – запричитала старая женщина.
     – Купила,  бабулечка, купила... Моя она теперь. Понимаешь, моя! – непривычной скороговоркой  строчила  девушка,  словно  опасаясь,  что кто-то  лишит  её  права владения этим сокровищем.  – Вот и документы есть! – размахивала Шура собачей родословной перед бабушкиным носом.
       – Да по-го-ди ты!  Не тарахти! Как купила? Неужто за деньги?  – по-нижегородски сильно упирая на “о”,  засомневалась старушка. – Вон, их сколько и без денег бегает...
       – Такие не бегают,  – с каким-то отчаяньем  в  голосе возразила внучка.
       – Да-а, красивая... – видя, как преобразилась внучка в присутствии этого зверя, задумчиво, как бы нехотя, согласилась её собеседница.
       – И добрая, – добавила внучка голосом, в котором прозвучала такая тоска по этой самой доброте!
     И словно в подтверждение последних слов собака,  до этого  встревожено  и  напряженно ловившая слова и интонации двух женщин,  доверчиво лизнула шершавую натруженную, покрытую набухшими венами руку старшей.
       – Ишь, подлиза! И почем же ты её купила? – задала старушка свой жизненно важный вопрос.
       – Сто пятьдесят,  – сразу поникла внучка.
        За свои  полстолетья нелегкого  труда  при царе,  при большевиках,  в войну и послевоенную разруху,  во время строительства социализма и “на прямом пути к коммунизму”  эта  женщина заработала пенсию по старости сорок два рубля, примером своей жизни подтвердив одну из своих многочисленных  поговорок: “Трудами праведными не наживешь палаты каменные”.
       – Как зовут-то её? – обреченно вздохнув, но уже с некоторой долей уважения, глядя  на спокойно сидящее рядом животное, спросила бабушка.
       – Ла-а-а-да,  Ла-а-а-душка...  – нараспев, вслушиваясь в музыку произнесенных слов,  ответила внучка, и собака подтвердила верность сказанного  коротким лаем и энергичным взмахом длинного гладкого чёрного хвоста.
       – А где же жить-то будет твоя Ладушка?  Вон, какая большая! Чай, будку ей большую надо... – задумалась старушка.
       - Да нет же,  бабулечка!  Она ещё маленькая.  Четыре месяца ей... Когда вырастет,  вот такая будет, – приложила девушка руку сбоку к  тому месту,  откуда  начинались её длинные стройные ноги. – А на улице ей нельзя – она же комнатная!  Смотри,  шерсть какая короткая и без подшёрстка.  На улице она замёрзнет. Это у овчарок шерсть густая и тёплая, им морозы нипочем...
        – Ишь, что удумала!.. Собаку – в избу!.. Где это видано?.. Да и места у нас нет... – причитала бабуля, все же потихоньку продвигаясь к парадной двери.
        Втроем вошли в маленькую прихожую,  собака с большим пониманием проблемы легла на полу рядом с вешалкой.
        – Хорошо,  Лада!  Тут будет твоё место,  – одобрила Шура, но на душе становилось всё тревожней.
        – Скоро мать придёт, – прояснила вслух нараставшую тревогу старушка.
        Шурина мать Клавдия Даниловна – женщина властная и практичная была “хозяином” в доме, домашними же хозяйками в одинаковой степени были бабушка и внучка.
        Ждать долго  не пришлось.  Дверь широко распахнулась и в прихожую,  в которой сразу стало тесно, сбрасывая на ходу, куда попало плащ, шляпку, перчатки не вошла, а, скорее, вихрем влетела невысокая плотная молодящаяся женщина средних лет. Дочь, как цирковой жонглер, привычно и ловко ловила летящие предметы её туалета.
       – А это что тут ещё такое?!  – увидев Ладу,  громко  вскликнула хозяйка  тоном, предвещавшим бурю.
       Собака вмиг оказалась на ногах. Шерсть на её загривке поднялась дыбом, а откуда-то глубоко изнутри рвалось наружу глухое угрожающее рычание.  Надменность и высокомерие на лице женщины сменились испугом. Она попятилась в комнату и вмиг очутилась на огромном диване, стоя спиной к стене. А черная “добрая” собака, встав передними лапами на край дивана, периодически сменяла угрожающее рычание зычным, прерывистым лаем.
      – Шур-а-а!  Убери собаку! – вдавившись в стену, вопила хозяйка.
      – Ну-у-у,  доду-у-малась, мать собакой травить!.. – делая особое ударение на слове “мать” с какой-то тайной издевкой продолжала она.
      Впервые слова матери не ранили Шурину душу. Впервые почувствовала она себя перед ней защищенной.
      Стараясь открыто  не  показывать своего одобрения поведения собаки, Шура без труда успокоила свою чернявую подружку, и та с гордым сознанием выполненного долга послушно отправилась на своё место.
      Клавдия Даниловна, все ещё опасливо поглядывая  на  приоткрытую дверь прихожей, спустилась с дивана и, почувствовав под собой твердую опору широких теплых деревянных половиц,  по обыкновению раздраженно, но все же не так громко повторила свой первый вопрос.– Это Лада, – ответила Шура.  – Она хорошая! – добавила она, чуть запнувшись.
       – Оно и видно... –  недовольно пробурчала мать.  – Откуда  ты  её взяла?
       И далее следовали те же вопросы, что интересовали бабушку. Услышав цену, Клавдия Даниловна разразилась потоком бранных слов в адрес дочери, подвергая сомнению состояние её рассудка.  “Выпустив пар” и чуть поостыв, она на мгновение замерла, словно осененная гениальной идеей.
       – Сто пятьдесят, го-во-ришь? – окая не меньше старухи, переспросила она задумавшись. – Если десять щенков по сто пятьдесят, то получится полторы тысячи. Щенки у собак появляются два раза в год... А это – три тысячи рублей, – продолжала вслух свои подсчёты практичная женщина.
       – Так это и работать не надо!  – довольно подвела она итог своей бухгалтерии.
      Бабушка и внучка облегченно вздохнули – буря утихла, не успев разыграться.
       – Ла-а-дно,  пусть живёт, – милостиво разрешила хозяйка, с видимой осторожностью выходя в прихожую, и, лицемерно улыбаясь в сторону животного, почти пропела: “Дорога-а-я ты наша...”
       Лада, не  поднимая  лежащей  на лапах крупной головы, согласно стукнула хвостом по полу.
           Наутро Клавдия Даниловна снова укатила к сыну...