ФЁКЛ

                «фЁкл».
               
                или
               
           «Необычная история, которая произошла во время обычного гоп стопа с нормальным парнем по имени Феоклист и подтолкнула его в объятия неведомого». 
         

    Вообще каждый может составить свою сказочку. Но для удобства автора все части тела закреплены…

         Краткое содержание:

1. Прелюдия
2. Интерлюдия I
3. Первый Стакан
4. Творец
5. Интерлюдия II
6. Второй Стакан
7. Паук
8. Интерлюдия III
9. Третий стакан
10. Вождь
11. Полюдье
12. Эпилог




















                Прелюдия
                *************   
               

    - Тысяча чертей! - подумал Фекл и открыл глаза. Но ни одного из чертей не присутствовало. Все гости к счастью, вовремя разбрелись. Голод, головная боль, тошнота и другие склонные людям переживания разом навалились на его истертое в праздники тело. Голод в длинном списке похмельных недугов был, пожалуй, самым приятным.

       - А дело-то дрянь, - сосредоточенно подсказал в голове Фекла внутренний голос.

       - Где ж ты раньше-то был засранец, - огрызнулся  молодой человек.

     Разговоры с утра, с самим собой не давали лишних поводов для оптимизма.
Кряхтя, Фёкл все же поднялся и побрел по направлению к балконной двери. Ужасно хотелось подышать чем-то, куда не нагадил табун лошадей. То есть, не запахом мебели, одежды и ротовой полости. По дороге Фёкл чрезмерно внимательно и сосредоточенно, как и полагается с бодуна, рассматривал все, что было раскидано на полу. Сюрпризы его не миновали. Первым на глаза попался аттестат об окончании среднего образования. С того времени, как Фёкл, окончил школу, прошло семь лет, даже больше. Однако, вчера зачем-то размахивая изрядно замызганной корочкой, он хвалился перед гостями своими подвигами. Самым значительным из них был секс с учительницей по английскому языку. Случилось это во время выпускного экзамена, на парте и длилось недолго, даже совсем недолго. Однако, если бы Фёкл собственноручно мог отливать медали, одну бы он повесил на грудь, как раз за это. Но медалей он не отливал.

       «Феоклист Игнатьевич Дедукин»: бесстрастно заявляла валяющаяся корочка аттестата. Дальше следовал длинный порядковый номер его оценок – преобладала цифра «3». А звали молодого человека, действительно Феоклистом. В свое время родители его, проявили чрезмерную оригинальность в выборе имени – некий восточный календарь указывал, что 9 января, когда и родился Фёкл, нужно было назвать младенца именем на букву «Ф». Так как соседи, по странному совпадению, уже назвали сына Федором, то этот вариант отпадал. В итоге Фёкл не стал много кем и всего за один вечер. Феликсом – потому, что мало кто любил Дзержинского. Не стал Филиппом, потому, что звучит по-гейски. Не стал Филаретом, потому что это имя напоминало родителям предмет интерьера. Так же не стал Филофеем, потому что отец, немного разбирался в истории, но на дух не переносил москвичей и макаронников. Хотя последних, при этом, не встречал ни разу. А остановились на имени Феоклист по одной причине. Его мать-химик, всегда хотела, чтобы сын вырос настоящим мужчиной. В ее понимании это означало, быть суровым и твердым. А Фёкл в вольном переводе на язык формул, означал хлорид железа. Пусть будет Фёклом, решили родители, надеясь, что полное имя со временем забудется, как-нибудь само собой.
      
      Тем временем, Фёкл неумолимо приближался к балкону. Он отпихнул ногой пустую пивную банку. Чуть не наступил на размазанный по ковру паштет. Поднял и изящно бросил на диван скомканные джинсы. Следом попались «Русские народные сказки». Их читала младшая сестра, которая гостила у бабушки. Истории про Ивана-Дурака не сильно прельщали Фёкла. Но вчера они по этой книге гадали. Гадание было простое – нужно было назвать страницу и номер строчки. В итоге та ахинея, которую удастся вычитать и есть твое будущее. Феоклисту выпало сначала, что-то про Бабу Ягу - Костяную Ногу, а потом про петушка с косой. Первое он истолковал, как сигнал пойти пялить подругу-Клаву. Второе предзнаменование успешно проигнорировал. Книжку Фёкл аккуратно поставил в шкаф, после чего сделал три победных шага до балконной двери и дернул на себя. Дверь не поддалась. Фёкл покрутил ручку и повторил попытку. Поток свежего воздуха напомнил о том, что счастье – оно есть.

    Открытый балкон, почему-то навевал мысли о далеких берегах и странах, где живут счастливые люди. У них длинные ноги, красивые руки и чистые, лучистые глаза. Они ходят почти голые, у них нет денег, а есть все, что они пожелают. Что-то такое Фёкл позавчера смотрел по телевизору.

    Схожесть Фекла с таинственными созданиями, проживающими где-то за пределами балкона, в радужной дали, заканчивалась нехваткой денег. Издав тихий скрежет, молодой человек потянулся. С высоты среднего роста он окинул взором, всю панораму целиком. Панорама была так себе. Небольшая комнатушка, диван, старый телевизор и поддержанный компьютер. По комнате с изощренным остервенением были разбросаны вещи, пустые бутылки, и игрушечный пудель, по прозвищу Александр Степанович. Впечатления осмысленного апокалипсиса дополняла все усиливающаяся ужасная вонь, копьем пронзающая грани утреннего бытия.  Из всего, что было на вчерашней пьянке, самым теплым воспоминанием оставался именно Александр Степанович, коей выглядел в разы лучше Фёкла.

   - Движение жизнь, осталось пойти на хрен, и жить там - обреченно пробормотал Фёкл, однако направился к зеркалу. Зеркало висело на стене. С трудом, но он все же смог втиснуть в небольшой квадратик амальгамы свое заплывшее тело, вместе с лицом. Крепкой рукой коренастый Фекл, взлохматил на голове, топорщащийся ежик русых волос, и удовлетворенно рыгнул. Другой рукой ощупал свисающее с бока сало. Сало было его собственным и приходилось далекой родней всему выпитому пиву.

  - Ох, бля.!- тяжело вздохнул молодой человек и направился одеваться. У него оставалось ,как минимум две нерешенных стратегических задачи. Во-первых, исполнить предсказание про бабу Ягу, во-вторых, похмелится.

     Сперва предстояло одеться. Быстро, насколько позволяло болезненное состояние,  Феоклист натянул джинсы и футболку с надписью «Россия». После двинулся чистить зубы. По дороге он написал короткую смску Клаве. «Приходи, я дома» - Клава ответила почти тут же. Затягивать процесс не стоило и, почистив зубы, он обулся и вышел.

    Открыв дверь, Феоклист столкнулся с соседом Колей Хреновым – алкашом и наркоманом. Коля оценил внешний вид Фёкла и понимающе хмыкнул. Сам Коля выглядел не лучше – он уже третью неделю не просыхал. Сейчас же, сжимая в руке пакет, в котором отчетливо виднелась бутылка водки, тот самоотверженно воевал с дверным замком. Судя по всему, попасть внутрь Хренов пытался не первую минуту, так как лицо его раскраснелось, а руки предательски тряслись от нетерпения. Однако коварный ключ, уже подплывая к дверному замку, в последнюю секунду терял цель и обреченно утыкался куда-нибудь, в паре сантиметров от скважины. Коля Хренов, был редкостный мудак и в подъезде его никто не любил за пьяные дебоши и торговлю травой. Однако Фёкл не мог выносить человеческих страданий, вызванных алкогольной интоксикацией. Вежливо оттолкнув Хренова от двери, тот взял ключ и, с третьего раза открыл путь к долгожданному опохмелу. Коля одобрительно хмыкнул и захлопнул за собой «калитку».
   
     Клава жила этажом ниже. По традиции Фёкл называл ее подругой. Хотя по сути такой она не являлась. Просто милая девушка со двора. К тому же с большими сиськами и далеко не третьеразрядной задницей. К ней он приходил потрахаться два или три раза в неделю. На этом совместные лирические приключения, как правило, заканчивались. Хотя один раз они все же были в кино. И хоть фильм оказался скучным, этот факт уже было не вымарать из биографии. Не развивались отношения еще и потому, что Клава была особой довольно востребованной, и таких, как Фёкл у нее могло быть несколько человек. Феоклист на ветреность боевой подруги особого внимания не обращал, резонно полагая, что если будет, слишком уж придирчив, его могут лишить радости плотских утех. Так и в этот раз он спокойно спускался по лестнице. Клава ждала его на лестничной площадке в коротеньком халате.

     - Привет, котик – она улыбнулась и шлепнула Фёкла по пухлой заднице.
 
     - Привет, тигренок – буднично, но с некоей теплотой ответил Фёкл.

     - Пойдем?

     - Пойдем. Только давай быстренько. У меня скоро гости.

     - Угу.

  Занимались сексом с Клавой, они, как правило, на лестничной площадке. Там была маленькая комната, где мусоропровод. Неизвестно зачем, но от внешнего мира ее отгораживала дверь. За ней все и происходило. Так как пешком на шестой этаж люди ходили редко, а днем мусор, так же редко выносили, то занятие это было общественно безопасным, и с легкой долей необходимого адреналина. Клава оперлась на бак мусоропровода, а Феоклист, не совсем удобно, но все же пристроился сзади. Акт любви длился недолго – через десять минут оба уже курили.

      - Клава, вот, держи шоколадку – Фёкл достал из кармана смятую плитку. Вчера он специально не стал ей ничего закусывать.
   
     - Ой, котик, спасибо большое. А че эт ты так? Очаровать меня хочешь? – Клава сделала вид, что польщена. Хотя возможно и была польщена.

     - Ну, ты красивая – выдавил из себя Фёкл. Сигарета была докурена лишь до половины.

     - Коти-ик! – ласково протянула Клава и чмокнула Феоклиста в ухо.

     - А может это? В театр сходим? – на самом деле еще десять минут назад Фёкл ни в какой театр не собирался. Но сейчас его понесло импровизировать

     - Пойдем. А когда? – неожиданно Клава согласилась.

     - Ну, я тебе скину, как узнаю. На выходных, наверное. Хорошо? – Фёкл решил нести ответственность за необдуманное решение. И на днях действительно решил сходить в театральную кассу. Тем более что там он не был, примерно, десять лет, с тех пор, когда смотрел спектакль с классом.

    - Ой, котик, ты у меня такой славный! Ну, ладненько, я побежала. Ко мне гости скоро придут. Пищи! Пиши, то есть!

    - Угу

   Фёкл спускался по лестнице и думал, что за гости придут к Клаве. И где он найдет денег на театр. Со всеми поп-корнами, если там они продавались, и пивом «на потом», выходило примерно тысяча. У Фёкла в кармане, да и вообще было двести с лишним рублей. До выходных оставалось два дня, и он решил забежать в гости к Диме Косому, перехватить бабла взаймы. Косой, как и недавно спасенный от интоксикации Хренов, торговал травой – деньги у него водились. Однако в отличие от Хренова, он был идейным «травокуром»,  пил только водку, и то не часто. К тому же не был таким уж редкостным мудаком, что являлось, бесспорно, положительным качеством в глазах дворовой общественности. Чтобы дойти до Косого, нужно было пройти до соседнего дома. Так Феоклист и решил поступить. Тем более, что там наверняка будет чем похмелиться.

     На улице Фёкла ждал простор, запах весны и скорая перспектива выпить. Заскочив в местный ларек с названием «Диоклетиан» он купил бутылку пива, решив выпить его по дороге. Весна стала еще краше и если бы не виднеющиеся тут и там, последствия собачей и человеческой жизнедеятельности, было бы совсем хорошо. Однако они тут и там о себе напоминали, выстроившись в стройные ряды кучки, преследовали Феоклиста по всему пути следования. Пиво закончилось быстро. Бутылка лежала в урне возле лавочки, в то время как Феоклист настойчиво долбился ногой в дверь Косого.

     - Ты блять, чё как милиция, хе-е! – Косой заржал и пожал протянутую руку. Шутка про милицию у Косого была дежурной, тем не менее, Феоклист изобразил подобие улыбки. Раз пришел занимать денег, нужно быть максимально дружелюбным, решил он.

     - Косой, выручи на штукарь – Фёкл решил брать крепость штурмом и сразу

     - Ну, бля, ща посмотрим. Ты заходи, тут Витек. Водочки решили попить. Праздник у меня, блин – Косой явно находился в хорошем настроении, раз сразу согласился дать в долг.

     - А чего у тебя? Первомай продолжается?
    
     - Хервомай, блин! Ну, заходи, не буду же я с тобой в коридоре трепаться.

   На самом деле Косой удачно наторговал травой и срубил, порядка пятидесяти тысяч. В связи с этим он был добрый и решил, отметить получку, раздавив литр водки. Дело шло к вечеру. Голова все так же болела, и Фёкл решил не отказываться, тем более что с этой целью во-многом сюда и шел. Спрятав полученную от Косого тысячу рублей в карман джинсов, он уселся за стол.
   
      Кроме него за столом, как и анонсировалось, был Витёк, и почему-то еще Ваня. Витёк держал на районе шиномонтажку и, кроме того, давно уже сдружился с Косым на почве травы и видимо, общности мировоззрений. Парень он был спокойный, хотя и с понтами. Свой бизнес давал ему повод, чувствовать себя немного выше остальных. Впрочем, во дворе Витька все уважали, и пить с ним было даже интересно. Как правило, разговор начинался с баек про то кого он из клиентов лихо кинул на деньги, либо с того какую бабу он, по стечению обстоятельств, недавно лихо трахнул. Машины были не в счет, о них он говорил всегда и без умолку. А вот Ваня попал в эту компанию как-то случайно – видимо зашел взять косячок, но был любезно приглашен Косым к столу, в связи с его прекрасным расположением духа. Ваня был студентом, учился где-то, толи на историка, толи на биолога, толи на ветеринара. А может, и закончил уже, это доподлинно было неизвестно. В общем, профессия его была изрядно гуманитарной. С дворовыми он почти не общался, но и не конфликтовал. Увидев его здесь, Фёкл удивился, но не очень – водка она, как известно, сближает.

      Литр был приговорен в течение получаса и Косой достал еще половину из холодильника.

    - Последний – с чувством глубокой утраты произнес он.

    - Нормально. Щас эту допьем, еще сходим – это Витек решил брать бразды правления пьянкой в свои руки.

    Феоклист пил молча. Ваня тоже молчал. Видно было, что ему не очень комфортно в незнакомой компании. Впрочем выпитая водка уже дала ожидаемый эффект и взгляд его был, как и у прочих гостей Косого, слегка осоловелым.
 
    - Чего молчишь студент? – Косой решил взбодрить нежданного гостя.
 
    - И, правда. Расскажи, давай пацанам, как там жизнь твоя студенческая. Вот чем щас занимаешься? – это Витек продолжал наращивать авторитет в глазах общественности.
 
    - Ну, я вот, недавно книжку стихов выпустил – Ваня проговорил это очень скромно, но было заметно, что этим фактом своей биографии он гордился. Даже очень.

    - Ох, ****а! За поэтов! – Косой тоже был горд, что в его доме присутствует человек искусства. По крайней мере, Фёклу так показалось.

    - Ну, почитай что-нибудь. Их раннего! Я помню чудное мгновенье – Витёк не дожидаясь, пока Ваня откроет рот начал декламировать все, что знал из поэзии. То есть ровно то, что он и произнес.

    - Ну, я только одно – глаза Вани заблестели, и он торопливо заерзал на табуретке.

    - Да без ****ы! На стульчик можно не становится! – Косой заботился о том, чтоб гостю было комфортно.

     Похрипев чуть-чуть, Ваня поправил шарфик ( а на нем был шарфик ) и начал:

    - Тебя люблю я, что ж поделать
       Пришла ко мне из вещих снов.
       Твои глаза, походка, тело
       И волосы густые, как у лошадей из табунов.
       Ты чудо чудное я знаю,
       Тебя увидеть я мечтал.
       При взгляде на тебя я таю
       И вверх взлетаю, -
      -  Как Юрий Гагарин, в космос когда-то летал.
 
   - Молодец студент! С душой читал – Косой вновь наполнил рюмки. Все чокнулись и выпили.
 
       Феоклист в поэзии не разбирался, но стихи ему показались глупыми и слащавыми, как у девчонок. Правда, про волосы у коней было смешно. Но вряд ли это так и задумывалось. Ване он ничего говорить не стал, пусть себе пишет. Тем более, что Ваня разговорился и следующие пол-литра рассказывал о том, как прекрасно посвящать поэзии всю жизнь. И как он не может уснуть пока не «воспоет хвалу чудесным музам». Еще он рассказывал, что передарил свои стихотворные посвящения всем знакомым девушкам. И одна ему за это даже дала. Последнее заявление вызвало одобрительные похлопывания по спине от Косого и Витька. Фёкл тоже хлопнул, для приличия. Он уже был достаточно пьян, чтобы почувствовать себя счастливым и довольным. Но тут бутыль опустела, и компания стала собираться в магазин за добавкой. В коридоре все перешучивались. А Витёк стал рассказывать случай, как они недавно отработали с пацанами «мобилу у одного лоха, в соседнем районе». Сделали они это не со зла – просто «вид у лоха был такой, что пройти мимо было, ну просто в падлу». Над историей все громко смеялись и теперь по спине хлопали уже Витька.

       Когда они вышли на улицу, уже стемнело, а ларек во дворе внезапно закрыли на учет. Решено были идти до ближайшего супермаркета и затариваться там. До супермаркета было две остановки, поэтому путь решили срезать через дворы, затем по переулку можно было сразу выйти к магазину. Идти по дворам они не боялись – так как Витька, Косого, да и Фёкла тронуть тут было некому. А Ваня был с ними, так что тоже в безопасности. Шли изредка переговариваясь. Тут Витёк цыкнул:

       - Гляди, вперед какой-то чудик чешет – впереди виднелся силуэт.

       - Пусть себе чешет – пробормотал Ваня.

       - Так это не наш. Точно говорю. Ща пацаны лоха обуем. Лишняя мобила она не помешает. С утра поедем на балку толкнем, как раз на опохмел соберем. Экономия, сука, на лицо! – после недолгих препирательств лоха решили немного попинать и отработать мобилу.

      Гоп-стопы Фёкл с друзьями и сам периодически совершал. Не то чтобы, со зла – скорее из куража. На его счету было человек пять, которые покинули район обнищавшими и немного побитыми. В принципе, такой вид промысла, среди пацанов на дворе, считался делом нормальным. А так как все совершалось быстро и поздним вечером, то никого из них не поймали. Да и ментам, по большей части такая мелкая хрень звездочки на погоны не приносила, прибыли особой не сулила, посему ей занимались спустя рукава. Только для галочки. Если не поймали сразу – можно быть уверенным, что уже не найдут. Тут ситуация была более чем благоприятная. Мужик (а, судя по всему, это был мужик, и довольно пухлый) шел один, до освещенного проспекта оставалось еще два квартала. А впереди маячил темный переулок, где и было решено его обуть. Больше всех акту насилия сопротивлялся Ваня. В итоге, его решили оставить в качестве наблюдателя и продемонстрировать мастер-класс. Косой должен был прыгать на спину, Витька помочь свалить. В обязанности Фёкла входило, пинать упавшего, в то время как двое его товарищей ощупывают карманы в поисках «чего-нибудь». По ходу дела ситуация могла и измениться, но, пока условились на таком раскладе. Все дело должно было занять не больше пяти минут, после чего можно было смело идти дальше, за водкой.

        Чем ближе они подходили, тем четче Феоклист разглядывал потенциальную жертву. Дядька был пухлый, даже толстый, в растянутой футболке неопределенного цвета, в оранжевых шортах и кедах. На голове его сверкала небольшая, но четко выделенная лысина. В руке он крутил мобильный телефон. Карман, судя по выпирающим бокам, явно не пустовал. Мужик, казалось, ничего не слышал, а тихо и неспешно шел по направлению к переулку. Еще не взошедшая трава, чернела под его ботинками. Как-то ему удавалось находить особенно черную, сгнившую траву, и идти исключительно по ней. Это, почему-то развеселило Фёкла. Про себя он сразу назвал мужика «говноступ». И вот «говноступ» зашел в переулок. Через минуту все должно было решиться в пользу отважных поддатых грабителей.

      Первым на него кинулся Косой, тут же подоспел Витёк. Мужик, как мешок с цементом, тяжело покачнулся и завалился на дорогу. Ваня взирал на все с тихим ужасом. Феоклист сам не заметил, как дядька оказался у него под ногами, видимо опьянение дало о себе знать. Бил он его без фанатизма, скорее для порядка – чтоб не смог подняться. Витёк нашел кошелек. Косой забрал мобильный.

        - Валим! – крикнул Косой, и они побежали. Ваня был уже где-то на выходе из переулка и ждал остальных.

   Феоклист рванул за ними, но ноги, которые еще минуту назад исправно пинали дядьку, не послушались, и он остался, стоят как вкопанный. Дядька тем временем начал подниматься. Вернее сказать, он распрямлялся как гора, если бы горы, когда-нибудь распрямлялись. Было в этом что-то монументальное и жуткое – Фёкл изо всех сил захотел оказаться подальше от этого места, но не оказался. Мужик выпрямился и взглянул на Фёкла. Фёкл хотел умереть – с жирного лица на него смотрел, умеренных размеров человеческий череп. Он был, как будто вложен в жир, как деталь конструктора.

     - Вот же, блять, и нравы у вас ребятки! – смерть начала отряхивать одежду

      - П-п-п – Феоклист икал и не мог произнести не слова. А сказать он хотел отнюдь не «****ец», а «простите меня». Хотя тут подошел бы и первый вариант.

     - Ну, чуть поздновато извиняться не находишь. Здравствуй, меня зовут Смерть – процитировала Смерть, композицию Гребенщикова.

    Феоклист не понимал решительно ни хрена. Это чувство его еще не раз посетит в будущем. Но не будем забегать вперед. Пока же, все что ему оставалось делать,  рассматривать жертву Гоп-стопы. Как и было сказано, на Смерти были оранжевые шорты, кеды, и он был чуть-чуть лысоват. Если бы, не череп с горящими фиолетовыми глазами, то это был бы нормальный, толстый мужик. Но он им не был, тут Фёкл был уверен на сто процентов. Особое внимание на себя обратила майка натянутое на пухлое тело. На зеленой ткани красовалась наклейка. На ней улыбающийся Сталин поднимал бокал, на фоне картины Верещагина «Апофеоз войны». Надпись аляповатым шрифтом гласила: «День в доме Вождя». Вероятно, Смерть с особой симпатией относился к творчеству группы «Аквариум». Пока Феоклист занимался созерцанием, Смерть рылся в кармане шорт. Провозившись несколько минут, он достал небольшой цилиндр с зеленой кнопкой. Цилиндр, громко скрипнул, и как в фантастических фильмах, развернулся в острую блестящую косу.

      - Гляди, если потом нажать на красную кнопку, то коса свернется! Круто, правда!? – Смерть показал Феклу, где красная кнопка. Затем вновь что-то вновь заскрипело, и коса свернулась. Фёклу было очень интересно.

      - Так вот, мой друг. Наконец-то мы встретились – Смерть потер живот.

     - Уже? – в целом это был резонный вопрос. Фёклу не было и тридцати.

     - Ну, в каком-то смысле да. Это было так сказать предначертано. А персонально тебе, даже предсказано.
 
     - Это ж когда? – Феоклист понимал, что один хрен бежать не куда, и решился поговорить.

     - Ну, целых же два раза. Первый раз тебе выпала Баба Яга – Костяная Нога. Второй раз Петушок с косой. Чего уж тут непонятного. Если б не ваше, испорченное масс-медиа цивилизацией сознание давно бы уже, уехал, а Баден-Баден – Смерть  от души засмеялся. Фёкл подозревал, что от его души.

     Помолчав минуту, Смерть продолжил.

   - Это все конечно наши профессиональные шутки прибаутки. Корпоративный юмор, так сказать. А я к тебе по делу. Даже по миссии. Повторюсь, наша встреча была предначертана. Ничего не поделаешь. Но не печалься  чересчур. Голову с плеч я тебе срубить не могу.

   - Это еще почему? – Фёкл удивился и даже как-то обрадовался новости.

   - Ну, есть на то причины. Я бы, если честно, может, и отрубил бы тебе что-нибудь за такие знакомства, но, увы и ах! Встретится, мы должны были сегодня. А о подробностях чудной встречи я как-то не поинтересовался.

   - Не поинтересовался у кого?

   - Да есть у нас специально обученные. – Смерть задумался. Видимо над определением. Прикинув, каким бы словом обозначить «специально обученных», он вздохнул и не стал говорить никак. Вместо этого выжидающе уставился на Феоклиста.

       Феоклист понял, что от него ждут кого-то словоизвержения. И он задал вопрос, который появился у него сразу, как только он понял, что перед ним Смерть.

    - А почему вы толстый, и мужик? Ну, Смерть, в смысле?

    - Наверное, потому что, блять, я толстый и мужик. Вот ты, какого хрена такой!? Я же этим не интересуюсь. А костлявой бабой меня сделало женоненавистничество. Средневековье, мать его, странное сочетание образа прекрасной дамы с забавами инквизиции. Женщина, так сказать воспринималась, как ведьма. Ведьма, как зло. Я вроде как, тоже ничего хорошего не приношу. Хотя кому как. Ну, в общем, и меня за компанию туда же приплели, только облачили в погребальный, почему-то монашеский халат, нет, не халат, как его, забыл, в общем, и изрядно уменьшили в объемах. Популярно изложил. Я ж, как никак медийный персонаж, и должен популярно доносить свою точку зрения до аудитории. Хотя в основном, конечно не до разговоров.
 
    - А-а-а – то, что выдавил из себя Фёкл, ему показалось на редкость многозначительным.

    - Так вот, вернемся к делу. Миру, знаешь ли, милый друг – ****ец. ****ец глобальный и неотвратимый.

    - Чего?

    - Ад!

    - Чего?

     - Ад, говорю, войной идет. Черти собираются выползти наверх и накрыть все это медным тазом. Неизвестно, что у них получится. Но бурление в их пространстве очевидно. Правда, тут вы сами виноваты. Вот ваш гоп-стоп - яркое тому подтверждение. Концентрация дряни в головах возросла многократно. А спокойствие духа и всякие там человеческие ценности накрылось ****ой окончательно и бесповоротно. Тысяча чертей, как говаривал ваш этот актер, фамилию забыл. Ну, их примерно столько. Каждой твари по паре, так сказать. И все лезут наверх. Ты извини, я тебе тут банальности твержу – ты ведь наверняка, все это уже в сотнях фильмах видел, тебе не интересно.

    - Да нет, нет очень интересно.

  - В общем, нам нужен ты. В какой-то мере ты избранный. Мир твой спасти, уже вряд ли получиться. А вот чертей, вернее ад победить надо в любом случае.

  - Ну, а чего я?

  - Вот оно. Продолжается все по давно пройденной схеме. Да минует меня чаша сия. Почему я должен брать на себя эту тяжкую ношу и так далее. В общем, послушай меня, дружок. Вот как ты думаешь, все в жизни происходит? Почему одни люди становятся богатыми, а другие нет? Почему, о ком-то знает весь мир, а о ком-то никогда не слышали, и вряд ли услышат? Почему одним попадаются нормальные бабы, а другие, всю жизнь живут или с мешком сала, или с пакетом костей? Почему кто-то пьет двенадцатилетний ирландский односолодовый виски, а кто-то хреначит боярышник? Отчего, блять, постоянно топит бедное Гаити, а, например Новой Зеландии все по хую?

   - Ну, так положено, наверное.

   - Кем?

   - Ну, этим – Фёкл поднял палец вверх.

   - Ну, про этого, вообще отдельный разговор. Поймешь попозже – Смерть усмехнулся.

   - Так и как решается-то?

   - На ОТЪ-Е-БИСЬ! Все главное в жизни всегда происходит на отъебись! Когда на тебя сваливается что-то, чего ты, ну никак не ожидал. Хряп-с и, вот, пожалуйста! Тут конечно многое от твоего внутреннего полюса зависит – кирпич тебе с крыши, или миллион долларов в подарок, с девкой в придачу. Но сила она, один хрен остается силой. Полюс меняется и только. Так вот – там, куда ты усиленно тычешь, многие вещи решаются ровно так же. На отъебись!  По образу и подобию, как никак. Тебя запеленговали, полюс твой определили и хреначат вниз тем, что под рукой оказалось. За исключением каких-то ключевых моментов, которые, как правило, прописываются, для каких-то главных персонажей. Как в компьютерной игре, примерно. Понятно, что некоторые вещи там решаются сложнее – заседания, обсуждение, нытье постоянное, споры, но в целом так. Популярно объяснил? – Смерть тяжело вздохнул. Видимо объяснять приходилось не только Феоклисту.

   - Ну да! То есть меня выбрали на отъебись?

   - В общих чертах верно. Но не совсем. Про полюс помнишь?

   - Ага

   - Так вот. У тебя, его нет. Что это значит, до конца не ясно. Но решили, что интересно будет попробовать, что из этого выйдет, если без полюса, потому и выбрали. Будешь теперь с адом бороться. Скажу сразу – отказаться нельзя. Иначе. – Смерть выразительно потряс перед лицом Феоклиста карманной косой.

   - Ага. И как? Как бороться-то? – Фёкл был печален, озадачен, возмущен и горд одновременно.

     Печален – потому что миру ****ец. Озадачен - внезапностью житейских перемен. Возмущен - таким халатным устройство миропорядка. И горд, что выбрали все-таки его, человека без полюсов.

   - Я понимаю, что ты, наверное, сейчас испытываешь сейчас целую гамму чувств. Ты должен их смирить – слишком уж ответственная задача. Что и как объяснят тебе на месте. Сейчас мне нужно тебя в это место послать.

  - Послать? А куда?

  - В какой-то мере именно туда. Это скажем так немножко другая плоскость реальности.

  - Другая плоскость, а это как?

  - Ну, понимаешь, каждый из людей, так или иначе, существует в своей реальности. В своей такой маленькой параллельной вселенной. Вот, ты видишь этот мир и людей. А с чего ты взял, что другие шесть, или сколько там у меня потенциальных клиентов? Так вот, с чего ты взял, что другие люди видят мир ровно то же самое? А они и не видят. Они генерируют свою вселенную – просто база размещения, так сказать, общая. Никогда не задумывался, почему тебя окружают конкретный круг людей, а не все миллиарды сразу? Ну да, во-первых, времени не хватит. Но его как факт и не существует, если говорить объективно. Но речь не об этом. Так вот – генераторы реальностей, которыми вы во-многом и являетесь, иногда выдают что-то вроде схожих электромагнитных полей. Схожими они бывают в разной степени. Какие это поля, и чего там конкретно у них общее можешь не спрашивать. Я не физик. А тот физик, который мог это объяснить, я за ним уже приходил. Так вот эти общие показатели полей, каким-то образом притягиваются друг другу. То есть, в общем, говоря, все твои знакомые, коллеги, друзья, родители, даже бомж на улице, окружают тебя лишь потому, что у вас есть схожие электромагнитные колебания. И чем больше у этих колебаний точек пересечения, тем ближе тебе человек, блять, и роднее! Хотя при этом вы с ним существуете в разных вселенных. Человек один родился и один помрет, если слышал. Это все к тому.

   - То есть мы как бы через стенку, что ли общаемся?

   - Грубоватое сравнение. Скорее через силовое поле. Между прочим, чем, сильнее твоя реальность генерирует сама себя, тем больше она начинает места занимать. Поглощая другие реальности, или создавая новые ответвления самой себя. Вселенная она либо расширяется, либо сужается. Стагнационные элементы большая редкость. При этом, расширяясь, Вселенная укрепляется за счет той энергии, которая не нужна другим. Каждому по потребностям. Или скорее воздастся вам по вере вашей. Вот и отсюда различия в персонажах, и в мере их прокачанности. Суперспособности разные отсюда же – это я образно выражаясь. В общем, это еще один из законов. А в целом мнений на этот счет хватает. Я же в данный момент, просто перенесу тебя в одну из частей твоей собственной вселенной. Это конечно не совсем точно, но и не противоречит общей идее. Не обещаю, что там тебе понравится. Но как я уже говорил, выбора у тебя нет. Все претензии, к полюсам – Смерть опять хихикнул.
 
    - Но – возразил, было Фёкл.

    - Никаких «Но»! Бляха муха, ведь мечтал же эту фразу сказать лет сто. Вот что значит, мечты сбываются. За сим откланиваюсь – дела не ждут. Хотя уже и бессмысленно вроде – миру то ****ец. В общем, тебя встретят. Благо есть кому – с этими словами Смерть достал из другого кармана шорт маленький пульт и нажал на нем, единственную кнопку.

      Перед глазами Фёкла все погасло. Когда он очнулся, то понял, что находится в приюте для бомжей.

               

       Интерлюдия I
   *****************
 
     Фёкл еще раз огляделся вокруг, глаза его не подвели – он действительно был окружен бомжами. Конечно если два десятка грязных заросших мужиков, не были сектой, бродячим симфоническим оркестром, или представителями секс меньшинств, то это были определенно бомжи. Прежде чем предпринимать какие-то конкретные действия ( а Фёкл хотел конкретно выругаться ) следовало осмотреться. Благо много времени это не заняло.

    Зрелище перед ним открывалось отнюдь не живописное, и даже не пасторальное. Эта была небольшой зал, что-то вроде актового зала в детском саду. В актовом зале отсутствовали окна. Их роль исполняли вельветовая обивка. Она покрывала всю плоскость от потолка до пола. И была какого-то грязно вишневого оттенка. Дверь в комнате была одна. Она была железной, с одним оконцем, которое сейчас было снаружи закрыто створкой. Больше ничего особо примечательного в комнате разглядеть не удалось, за исключение непонятной кучи, громоздившийся в углу. Кучу накрывала серая тряпка, вышитая маленькими звездочками. Нехотя, Феоклист начал рассматривать своих новых соседей. В основном лицезрение не доставило никаких положительных эмоций. Скорее даже вообще не доставило.

            Товарищи Феоклиста были неопрятные, грязные пожилые мужики. Степень «пожилости» была разная, как и сила вони, которая от них исходила. И хоть персонально Фёкл ни к кому не принюхивался, было понятно, что воняют бомжи в разной степени паршиво. Всего их было человек двадцать или тридцать. Возраст колебался от «где-то за тридцать», до «где-то за шестьдесят». Почти все они были бородатые, ногти чернели от грязи, сальные волосы падали на лоб, так что глаз видно не было, никто из них не носил обуви; лишь какие-то тряпки, да рванина, скрывали тела. Ребята, судя по всему, были индивидуалистами, так как кучками никто не сидел. В хаотичном порядке их неопрятные тушки были рассажены по всей плоскости. Лишь иногда, кто-то, ворча, поднимался, и с отсутствующим видом прошествовал в другой конец зала. Больше никаких действий не совершалось. Ну, разве, что за исключением перманентного алкоголизма, царившего среди присутствующих. Каждый из них был экипирован какой-нибудь бутылью, из которой он периодически прихлебывал невнятного цвета пойло. То здесь, то там в комнате возникал тихий гул, как будто бомжи с кем-то переговаривались. При том никаких явных признаков беседы Феоклист обнаружить не смог, как ни старался. А старался он ни очень. Феоклист помнил, что ему надо здесь совершать какое-то благородное действо. Убивать он никого не собирался, не смотря на вонь. Разговаривать, а тем более пить с бомжами не хотелось . А ничего больше в вельветовой комнате сделать было нельзя. Фёкл загрустил.
 
      - С мощами на выход! – глухой сиплый голос набатом прозвучал из-за двери.
 
   Тут же один из мужичков поднялся и, сжимая в руке бутыль, поперся к окошку. Дверь отворилась. Пара рук, затянули бомжа в открывшийся проход. После чего все стихло.

     - Вот ведь совсем не уважают! Куда ж это годиться-то? – Фёкл не заметил, что за спиной сидел один из посетителей.

     - Вы о чем? – Фёкл все же поборол отторжение. Как-никак миссию надо было выполнять.

     - Видели это? «С мощами на выход», кто ж так с людьми то разговаривает. У нас и заслуги есть и регалии. Мы ж ого-го когда-то были. А щас, видите ли, профнепригодны.

     - Ну, это случается – Фёкл знал парочку бомжей на районе. Один из них раньше и вовсе преподавал в консерватории, а потом спился.

  - Случается, то, что кончается, елки палки! А ты что-то молод, как я погляжу. Тебя то за что? – бомж утер губы, как будто недавно обедал, и отхлебнул сивухи.

  - Не поверите. Я с адом борюсь. – Фёкл решил, что один хрен им без разницы. Что с адом бороться, что морских котиков с хомяком спаривать, бомжам это обычно индифферентно, если есть выпивка. А она у них была.

  - Ну, чего ж не поверить – поверю. Мы тут все этим и занимаемся в какой-то мере. Победить ад с помощью одного человека сложно. Даже если это ад всего лишь одного человека.

   Фёкл утвердительно кивнул. Он задержал дыхание, так как от бомжа разило, потому не мог говорить. Сейчас все его мысли были заняты тем, как превратить интереснейший диалог в умелую попытку ретироваться.

   - Так тебе туда! – бомж будто прочитал его мысли и показал ладонью в сторону серого покрывала со звездочками.

   Феоклист переспрашивать не стал, а поднялся и пошел, куда указал мужик. Через пару шагов он позволил себе выдохнуть.

   - Здравствуй, здравствуй! Еще один бездарь приперся – Фёкл подошел к серому покрывалу, и голос прозвучал именно оттуда. Такое появление персонажей, зародило собой добрую традицию. Но осознал это Феоклист немного позднее.

   - В смысле?

   - Ну, в смысле, того, что вся эта комната и так ими забита, а толку никакого. Сколько лет, а толку никакого. Только и могут, что пить, спать, и жаловаться. Я конечно слегка категоричен, но бывают мнения и похуже. – голос мерно доносился из-под покрывала, однако его обладатель упорно не появлялся.
 
   - А ты кто?

   - Да по большей части никто. Что-то вроде смотрящего за бомжами – голос хихикнул.

   - Ты же ничего не видишь.

   - Это ты мой друг ничего не видишь, хоть и смотришь по сторонам с любознательностью какающей лягушки. Я видишь ли, люблю странные, но яркие метафоры. Так вот я, как раз, все понимаю. Ты очередной идиот, который пришел бороться с адом. В общем уже не первый. Правда, как бы тебе объяснить, не то что бы вы здесь часто бываете. Новичкам здесь не место, так сказать. За последнее время напряженно было с пополнениями. Толи фантазия истощилась, толи приоритеты сменились. В общем, ты единственная свежая кровь. Надеюсь, толк будет. А я…ну меня ты можешь называть Эл. Просто Эл. Запомнить труда не составит.

   - А что надо делать-то, Эл? 

     Голос вздохнул, и одеяло медленно сползло. Фёкл не знал, как реагировать. Другой бы, наверное, тоже растерялся – перед ним сидел огромный, в человеческий рост, семнадцатиголовый плюшевый медведь, и улыбался во все рты.

     - Шалом! Простите, больше так не шучу. Приятно познакомится, у меня есть достаточно сил, чтобы помочь в твоем нелегком деле.

    - У вас?

   - Ах, ты про этот образ. У меня довольно игривое настроение сегодня! Вы же не против плюшевых медведей. К тому же в какой-то мере, вы меня так и представляли. Или же может быть, я такой на самом деле? В общем одни загадки – медведь довольно улыбался.

    Феоклист подозревал, что мир больной на голову. Просто до сегодняшнего дня он не понимал масштаба трагедии.

   - Ну что же ты стоишь засранец?! Сядь на жопу быстро и слушай!!! – медведь рявкнул во все семнадцать голов так яростно, что Фёкл побелел.

   - Бля! – это он от неожиданности

   - Прости, прости. Это я…с непривычки что-ли. Иногда такие глупости совершаю. Сам потом раскаиваюсь, да поздно. Просто иногда я слишком уж склонен к пафосу и патетике. А иногда наоборот, страсть, как пошалить люблю. Не чужд мне и юмор. Как правило, все больше абсурдный. Но границы абсурда, как ты знаешь, устанавливаем мы сами – Фёклу показалось, что, говоря «мы сами», медведь имел в виду только себя и свои головы, а не каждого человека в отдельности, как это могло показаться.

     И еще Фёкл понял, что внешний вид медведя, его жеманность, и странные перепады настроения уже действую ему на нервы. В общем, плюшевый надсмотрщик «о семнадцати головах» не производил приятного впечатления. Его очень хотелось пнуть, и пинать долго. Однако Феоклист понимал, что вряд ли это будет самым мудрым решением в его жизни, особенно после гоп-стопа со Смертю.

    - Что приуныл, братец? Давай я тебе все распишу, как фреску в храме. Вот держи свой инструментарий. – Медведь полез лапой под плюшевую задницу и извлек оттуда бутыль.

   Бутыль была прозрачной и закрыта высокой деревянной пробкой. Жидкость по цвету напоминала самый паршивый и дешевый портвейн «777», прозванный в народе «три топора». К таре прилагался стакан, из чего Фёкл сделал вывод, что портвейн придется пить. В этом он не ошибся.

  - Чтобы победить ад, братец тебе придется сделать несколько манипуляций. Во-первых, ты должен будешь выпить эту жидкость. Не сразу, а в три захода. Всего три стакана и она закончится – Эл, забрал у Фёкла стакан, еще раз осмотрел, после чего протер лапой и вернул обратно.

  - Это что вообще за бодяга?

  - Что-то вроде самогона. Варила его правда не бабушка, с дедушкой. Пойло на вкус отвратительное. Но я тут не при чем. Понимаешь ли, чтобы увидеть ад – надо его попробовать. Все это конечно дурацкие условности, но без них никуда. Не можем же мы тебя заставить барахтаться в море абсолютной энергии. А потому облекаем все это дело в привычные и понятные тебе образы.

   - И на том спасибо.

   - Хм, а ты даже ироничен. Это похвально. Так вот, ты выпьешь первый стакан и увидишь то, с чем тебе придется, как сам понимаешь, бороться. С первого стакана всю ситуацию не уяснишь. Но занавесочка, что называется, приоткроется. За этой занавесочкой ничего хорошего нет. Там, по правде говоря, полный ****ец. Тот ****ец, который уже случился с твоим миром в самом ближайшем будущем. Я не оговорился, именно случился в будущем. Такое тоже бывает. Так вот увидев ад, нужно будет двигаться дальше.

  - Куда?

  - Успокойся не в рай – медведь ехидно захихикал и Фёкл опять захотел его пнуть.

  - Вот уж успокоил.

  - Ладно, уж, не изощряйся и не таких видали. Так вот у тебя есть главная задача. Вернее их две, увидеть врага и победить врага. Увидеть тебе поможет, как раз бухло. А победить вот это – медведь громко щелкнул, мягкими на вид, когтями лап и неизвестно откуда свалилась дверь.

     С громким хлопком дверь упала, и повисла над головой Фёкла. Она парила чуть повыше человеческого роста ничем не поддерживаемая. Дверь была деревянной и даже слегка потертой. К ней была приделана железнодорожная подножка. Кроме того, висел наклеенный листок бумаги. Листок гласил: «Врата открыты. Гости заждались».

    - Это я надпись придумывал. Правда, смешно?

    - Если честно, не очень – ответил Фёкл.

    - Что бы ты понимал. Так вот за этой дверью тебя ждет основное задание. Тебе нужно будет собрать слово.

    - Слово?

    - Да. Понимаешь стакана три. Три раза ты увидишь ад, и после каждого стакана ты должен будешь входить в эту дверь, за которой тебя будут ждать буквы. Из этих самых букв ты составишь слово, которое и станет твоим оружием против чертей. Чертей конечно много. Тысяча чертей! Почти, как в песне «тысяча поцелуев бездны». Хорошая кстати песня рекомендую. Так вот, несмотря на их количество, одно единственное слово станет для тебя и мечом-кладенцом и ядерной ракетой «Сатана». Смешно это я про Сатану да? Ну, нет, так нет. В общем, три взгляда на ад, три входа в дверь, несколько букв, и одно слово. Все в принципе просто до неприличия. Если справился, то победил. Если нет, будет очень грустно. И не только тебе одному. Хотя тебе в особенности, уж поверь. – медведь совсем недобро ухмыльнулся и потер живот. Фёклу показалось, что оттуда доносятся какие-то звуки.

    - А эти все бомжи, они тоже слово искали?

    - В общем-то, да…но немного нет.

    - Спасибо за содержательный ответ, Эл.

   -  Эл? Ах, да точно. Всегда, пожалуйста, милый друг.

    - Скажи, а вы сами все  это не могли сделать, раз все так просто?

    - Нет, не могли. Если бы могли тебя бы не звали. Видишь ли, несмотря на всю нелепость ответа, мы к этому аду не очень причастны. То есть, конечно, причастны, но в качестве создания площадки, а отнюдь не ее наполнения. Поэтому победить чертей может только…ну в данный момент это ты Феоклист. А ад он останется. Куда ж без него – медведь потер лапу о лапу, как будто в предвкушении чего-то увлекательного.

    - Я могу подумать?

    - О чем же?! О жизни, и смысле ее, что ли? Ну не смеши меня этими рекламными плакатами. Никто не купится. Собираться с силами я тебя уверяю, не нужно. Это даже как-то звучит противоестественно. Тебе нужно ****овать и от души делать свое дело. Это все, что мне и всем, от тебя надобно. Конечно, ты можешь отказаться. Но я бы тебе не советовал. Не перебор с угрозами, я надеюсь? – медведь посмотрел на Феоклиста странным, очень странным взглядом. Фёклу стало жутко, и он предпочел отрицательно помахать головой.

   - Вот и славно! Позвольте, я буду отвечать за розлив жидкости в бокал. Извини, что не поддержу – с похмелья всегда творю всякие глупости, ужасно потом себя корю за это.

  - Таким, как ты не предлагаю – Фёкл решил чуток осадить семнадцатиголового урода.

  - Посмотрите, какие мы дерзкие. Пей, давай, блять, уже. Черти ползут! УУУУ!!! – Медведь завыл во все глотки и комната начала трястись.

    Фёкл поморщился и разом опрокинул в себя содержимое стакана. Такой дряни ему пить не приходилось никогда. Стены комнаты поплыли, запрыгали, а потом, какая то гигантская рука стерла его в порошок, и долго рассыпал прах над неведомым черным океаном. Вот тогда он и увидел ад.

               


         Первый Стакан 
     ****************               
               
            А теперь-то, ой теперь
            В бездну открываем дверь.
            Ой, ты люлечки люли,
            Черти Фёклушку нашли.
            Черти Фёклушку нашли
            И под ручку увели.
            Будет выпита душа,
            Под чистую. Не шиша
            Не останется тебе,
            Не останется с тобой
            Не останешься собой
            За доскою гробовой.
            Будешь выпит, будешь пуст,
            Тьма вокруг, да зубок хруст.

     Прямо перед Фёклом пел ансамбль русской народной песни. Розовощекие пышущие здоровье девки, отплясывали, вертясь в некоем подобии хоровода. Рядом мужик хоть прихрамывал, но усердно крутился в центре танца, не забывая перебирать клавиши на баяне. Хоровод раскручивался все быстрее и быстрее. Все яростней и неразборчивей становились слова песенки, пока не переросли в протяжный вой, такой силы, что Фёкла, как порывом ветра бросило на землю. В то время ансамбль русской народной песни, превратился в смерч, взлетел и устремился куда-то вниз.

       Фёкл сидел на самом краю обрыва. А ниже протяжно выло нечто. Еще туго соображая, Фёкл привстал и глянул вниз. Какая-то сила, будто держала его за шиворот, иначе бы он непременно обеспечил себя полетом вниз на ближайшие месяцы.
      
     Внизу огромным хребтом лежало неимоверных размеров плато. Откуда оно начиналось, Феоклист разглядеть не мог, вероятно, откуда-то из-под утеса, на котором стоял он. Плато было серебристого оттенка. Ниже него располагалось такое же огромное, но уже оранжевое, а еще ниже третье – фиолетовое. Фёкл поймал себя на мысли, что вероятно, утес каким-то образом закреплен на огромной высоте, раз ему удается увидеть целиком всю картину. При этом он понимал, что масштабы бездны не поддаются никакому исчислению и осознанию. Поэтому и решил, что познавать бездну, совсем не стоит. Все три плата, с огромной высоте, на которой висел Фёкл, представляли собой лестницу. Они будто вырастали друг из друга. Получалось, что из чрева самой преисподней вылезли три огромные ступени наверх. Фёкл не знал, как по ним можно будет хоть куда-то взойти, он совсем не хотел думать, о том, кто может сделать три этих небольших шага, и еще он не понимал, почему у плато такая нелепая расцветка. Вопрос про расцветку так и остался без ответа. Вместо этого Фёкл увидел то зачем пришел.

      У подножия первого плато копошились черти. Издалека они напоминали чавкающую массу, целиком состоящую из опарышей. Их действительно было очень много. Однако Феоклист, каким-то образом смог рассмотреть всех, как через суперсовременный бинокль, который наверняка еще никто не придумал.

           Хрупкие непропорционально и неправильно изогнутые конечности трепыхались, как тонкие ветки деревьев под ударами ветра. Бледные тела покрывали струпья и язвы. Вниз по шершавой, выгнивающей изнутри коже, медленно и вальяжно спускались черви или стекали струйки гноя. Гной собирался в лужицы, возле копыт и когтистых лап, а червяки уползали, вероятно, по своим делам. Глаза чертей, местами вспоротые и провалившиеся, напоминали вскрытый до времени фурункул, они также желтели, краснели, чернели, были студенистыми и слегка выпирающими вперед. Черти издавали звук. То есть они не кричали, не рычали, не галдели и не матерились. Они тянули бесконечно протяжную ноту, как будто у дешевого синтезатора запала одна из клавиш. Однако, к синтезатору, издающему подобные звуки, Фёкл не стал бы подходить не за что на свете. Его лоб покрылся испариной. У него было четкое ощущение, что все существа у подножия первого плато направили свой выгнивающий взор исключительно на него.  Взгляд этот не нес в себе абсолютно никакой ненависти или плотоядной страсти, этот взгляд просто хотел добраться до Фёкла. Оказаться поближе. Совсем рядом с ним. И тогда Феоклист знал, ему будет некуда прятаться и некуда бежать.

        Звук усилился, и нижнее плато начало крошится. Оно обсыпалось по краям, и черти, подобно склизкой волне начали ползти наверх. Вся масса перекатывалась на ступеньку поближе к Фёклу, не переставая издавать ужасного звука.

         - Фёклушка! Фёклушка! Фёклушка! Фёклушка! Фёклушка! Фёклушка! Фёклушка! Фёклушка! Феклушка! – зашипели, заурчали, заныли черти голосами девок из хоровода.

          Их голоса гнойниками лопались в голове Феоклиста, а отголоски нечистотами сползали по стенкам его сознания. Теперь черти глядели на него с первой ступени, высокого плато. Закричав, Фёкл закрыл глаза. Когда открыл, на него смотрело семнадцать плюшевых голов. Медведь улыбался. Улыбался ехидно и откровенно паскудно. Феоклист был не в силах реагировать на эту суку, ему хотелось лежать и не шевелится всю оставшуюся жизнь. Он трясся, как в припадке, зуб не попадал на зуб,  а сил хватало лишь на то, чтобы бессвязно мычать. Однако неведомая сила грубо подкинула его, как пустую пивную банку и, тут же швырнула в распахнутую дверь, чтобы он очнулся уже совсем в другом месте.
      

                Творец
                *********

  - Все, что здесь происходить, совсем неправильно, - эта была первая мысль, которая пришла в голову Фёклу, после того как он очнулся. Распластавшись, тот лежал на пыльной тропинке. Приподнявшись, он увидел, что тропинка действительно пыльная, узкая и при этом, настойчиво ползет вверх. Что-то здесь действительно не клеилось. Может быть, как раз мысли Феоклиста. После стакана адской бормотухи и лицезрения не менее адского ада, жизненные приоритеты слегка видоизменились. Преисподняя, если это конечно была она, перестала казаться тем местом, куда попадают самые отвязные парни, просто за то, что они жили в свое удовольствие.            

     Рефлексия длилась недолго, и после нескольких попыток анализа реальности, Фёкл решил не забивать себе голову. Тем более, что в нынешних условиях ничего хорошего из этого бы не вышло. Пусть идет, как идет, решил Феоклист, взяв с себя зарок ни коим образом не анализировать происходящее с ним в дальнейшем. Хотя пока с ним ровным счетом ничего не происходило. Фёкл приподнялся и отряхнул джинсы. Перед ним, петляя, поднималась куда-то вверх довольно узкая аллея. По обе стороны аллеи громоздились высеченные из камня столбы. Даже скорее это были истуканы – убого выполненные изваяния людей, с вытянутыми вдоль тела руками, и не очень выразительными лицами. Чтобы их рассмотреть, необходимо было подойти поближе, но пока этого делать не очень хотелось. Столбы были  высотой в человеческий рост. Расцветка не блистала разнообразием, но демонстрировала несколько сот оттенков серого цвета. За ближними к аллее изваяниями виднелись другие. А за другими еще другие.  В общем это было огромное поле истыканное каменными глыбами с одной уходящей вверх дорожкой. Насколько заметил Фёкл, по мере удаленности от тропки истуканы становились все более невзрачными, толи из-за естественного разрушения, толи от лени скульптора. Больше никаких достопримечательностей не наблюдалось. И тут Фёкл услышал глас:

     - Тебе нужно идти вперед. Не свались с дорожки, а то хуже будет. Хотя может хуже и не будет. Вот странно. Действительно, хуже не будет. Но будет хреново. В плане морального совершенствования, видимо. Хотя какого хрена. Действительно, какого еще совершенствования! Просто не сходи с этой тропинки! Фигачь наверх и не забивай голову – голос доносился, откуда-то справа, со стороны камней.

     Голос был довольно писклявым и при этом активно дискутировал сам с собой, слегка изменяя тональность и выразительность. Фёкл посмотрел направо. Ему показалось, что он увидел мелькнувшую от истукана маленькую тень. Но больше ничего.
 
   - Товарищ, вы где? – Фёкл не знал, как обратится к голосу, и поэтому выбрал наиболее нейтральный на его взгляд вариант.

   - Какие еще товарищи, мой друг? У меня, знаете ли, по поводу товарищей давнишняя травма. Тоже мне травма. Чистой воды идиотизм. Хотя, хотя. Необходимо согласится с самым ненавязчивым заявлением. Пожалуй. Пожалуй, мне от товарищей слегка дискомфортно. Не обращайтесь ко мне так больше – голос казался на редкость раздосадованным.
 
   - Ну, хорошо не буду. Простите – Фёкл понимал, что нужно познакомиться с голосом. Иначе он так и простоит на этой тропинке, в двух шагах от каменных столбов.

   - Вот и славно. А вы идите вперед, я же говорю. Промедление смерти подобно.

   Заезженное, но оттого не менее разумное изречение, подействовало. Фёкл пошел по тропинке.

   - Мы в город изумрудный идем дорогой нудной. С ума сошел со всем? Какой город?! Не обращайте на меня внимания. Дорогой не простой! – голос звучал где-то совсем неподалеку, но Фёкл не мог определить, откуда точно.

      Подниматься по тропинке оказалось делом совсем непростым, тут песня была права. Ноги будто прилипали к земле и упорно не хотели двигаться дальше. С той же скоростью можно идти, вляпавшись в гудрон. Но Феоклист был настойчив и очень скоро справа и слева от него поползли ровные ряды каменных статуй. При ближайшем рассмотрении истуканы оказались не столь одноликими, как показалось в начале. У них были разного размера, четко выделенные, резные носы. У них были глаза, в которых даже выковыряли зрачки с радужкой. У некоторых были бороды. Даже прически были различными. Тем не менее, истуканы Фёклу не понравились. Для себя он их обозвал «Сад ***ней», как будто бы сад камней, только похуже. Пройдя несколько десятков шагов, когда делать, было совсем нечего, а оставалось лишь рассматривать статуи, Феоклист понял, в чем их главное отличие. В смысле не отличие его от статуй, хотя такие отличия, несомненно, были, а статуй между собой. Все дело в том, что справа от аллеи, или как обозвал ее Фёкл «каллеи», истуканы возвышались с туго натянутыми, вернее выбитыми улыбками. Те же что неспешно проползали мимо Фёкла по левую руку, были до крайности грустными. Их улыбка были натянута уголками вниз.

     Открытие Феоклиста заинтересовало. И он решил разнообразить унылое путешествие детальным рассмотрением правого ряда статуй. Тропинка была, конечно, узкой, но так или иначе подойти поближе все же не помешало бы. Что Феоклист и решил сделать.  С натугой, вытягивая ноги из тяжелой пыли, он подошел почти вплотную к каменным лицам.

         - Визуализируй положительные эмоции. Представь себе синий цветок и золото. Через пять дней и семь минут твоя жизнь заиграет новыми красками. – Истукан раззявил каменную пасть и выплюнул набор слов в лицо Феоклисту.

         - Чё еще за ***ня?! – отпрянул Феоклист. Вернее мог бы отпрянуть, если бы его ноги так не липли к тропинке. Скажем так, он отшатнулся и пошел дальше.

         - Я люблю себя, я лучше всех прочих, моя улыбка несет благодать и свет – это уже рявкнула следующая статуя, обдав путешественника, как показалось Фёклу, стойким запахом перегара.

          - Позитив! Позитив! Позитив! Свечение и свет в моих глазах! Мелодия в моих медовых устах! – это был третий камень.

          - Разве свечение и свет, не одно и тоже, в принципе? – Феоклист попробовал наладить диалог с каменным идолом. Впрочем, безрезультатно.

           - Если к тебе относятся плохо. Значит эти люди во власти злых духов. Они обладают черной аурой. Помни, ты светлый – четвертая каменная рожа тоже не была особо оригинальной.

           - Если тебе напинали по морде и отобрали деньги, эти люди, скорее всего, обладали черными подошвами. Помни теперь ты, скорее всего бедный – Фёкл иронизировал, как умел. Камень не отреагировал.

           - Танец с волшебным божеством привлечет тебе славу и успех. Представь, что ты одна сплошная улыбка. Беды минуют тебя стороной. Ты защищен куполом лучистой энергии добра и позитива! – после довольно длиной речи от пятого изваяния Фёкл не выдержал, и начал переходить на другую сторону дороги.
 
         Впрочем, на другой стороне дороги, каменные статуи тоже молчать не собирались. 
 
         - Тьма укрывает твою душу. Мир – это слезы – казалось, произнося это, истукан грустно потупил взор.
 
         Фёклу стала интересна альтернативная позиция, и он решил не уходить до поры до времени.

         - Вовремя зарезанная черная кошка, черная белка и черная черепашка, помогут тебе отомстить роду человеческому за боль и унижения! – Фёкл любил животных. Ему крайне противны были люди, которые над ними издеваются. К тому же он ни разу не видел черных черепашек. За недостоверность и садизм, он плюнул в сторону ворчащего камня и побрел дальше.

         - Ты плакал, родившись на свет. Ты плачешь сегодня. И завтра этот мир сгложет твои кости, когда ты будешь в слезах.

         - Что за унылое говно, дрочила?  – эта сторона дороги раздражала не меньше чем предыдущая. Но терпение еще оставалось.

         - Ойееее! Нет любви! Этот мир, лишь стон мироздания – не разделенный никем жалостный стон, погибших душ! – четвертый камень, казалось, находился на грани истерики.

        - Поэтично, бля – Феоклист любил, когда поэтично.

        - Страх, боль, отчаяние и унижение – вот горький удел человека. Поплачь мой друг. Слезы это наша обитель. Слезы зальют глаза наши, дабы не видеть мрак окружающей нас реальности. Нет любви, нет надежды, нет веры. А счастье, это лишь две маленькие дверцы, ведущие прямо в твои слезные железы. Всхлипни хоть разок! – пятый столб лицом и голосом напоминал престарелого миссионера, которому явно не доплачивают.

       - Долбанные эмо! Хоть живые, хоть каменные, все равно, одна хрень нелепее другой! – Фёкл решил, что с него хватит, и перетащил свое тело на середину пыльной тропинки.

      Ему показалось, что идти стало значительно легче. По крайней мере, над ухом не неслись эти нелепые вопли. Дорожка резко пошла вверх. И теперь подъем больше напоминал восхождение на кручу. Но наверху холма, возможно, что-то было, поэтому Фёкл прикладывал все силы. Последние шаги обнажили перед Феоклистом новую картину. Он стоял на пригорке. Ряд статуй здесь редел, и заканчивался несколькими метрами далее. А чуть поодаль на круглой каменной плите восседал человек с ножом и вилкой в обеих руках. Если Феоклист не ошибался, то человек медленно и с наслаждением, кусочек за кусочком ел собственную ногу. Феоклист надеялся, что ошибается, так как расстояние было приличным. Хотя, идиотов хватает во всех мирах и плоскостях, это Феоклист знал точно, потому был морально готов ко всему. Нога, так нога, резонно решил он и поплелся по направлению к человеку.
     Статуи закончились. Как венец творения слева и справа от дороги красовались два плаката. Плакаты вероятно, должны были донести некий сжатый смысл, до выжатого дорогой Феоклиста. Первый плакат был розовый, текст был написан тонкой золотистой вязью. Гласил он следующее:

                Чудесной ласточкой порхает
                Благая мысль – таков закон.
                И если ласточка сдыхает,
                То, стало быть, нарушен он.
                Все в мире мило и ажурно
                Несет изящество прикрас.
                И если в вас кидают урной,
                То знайте – кинули не в вас.
                Улыбка - чудо созерцанья,
                Дарует нам блаженства свет.
                Скажите благости мечтанья
                Лишь только «да». А может, нет?
 
      Как понял Феоклист, общая мысль заключалась в том, что статуи пропагандировали идею «все заебись, только поверь в это». Ну, в целом же Феоклист любил, чтобы было заебись, когда действительно заебись. Все остальное ему представлялось нелепыми обезьяньими ужимками. Так сказать, недостойными попытками лишний раз дрочить матушку-судьбу и, вымогать у оной жалкие подачки. Вымогать Фёкл не любил. Гоп-стопы были не в счет.

     Второй плакат был довольно мрачным. На фиолетовом фоне, неровным почерком красовались буквы, написанные серебряной краской. Посыл был вполне однозначен:

                Разлился мрак, разлился над планетой!
                Рожден ты в мраке сморщенном, ночном!
                Здесь из зверушек жарятся котлеты,
                Здесь правят всем Гоммора и Содом.
                Слеза чиста, одна она невинна,
                Себя ты, в жертву боли принеси.
                Рыдай, что мочи есть. Чтоб было видно.
                Но этим никого ты не беси.
                Последнее - лишь скромная ремарка
                Обилию жестоких, мрачных дней.
                Ты бродишь, как евреи из Ремарка.
                Скажите, ну при чем же здесь еврей?

  Наличие вопросов, вроде как автора к самому себе, озадачило Фёкла. Из последнего плаката он понял, что «жизнь хрень, в любом случае». В этом была доля истины, как и в предыдущей максиме, впрочем. Однако валандаться по улицам и изображать из себя расстроенного упаднического задрота, Феоклист считал занятием бессмысленным и недостойным. К тому же велика вероятность, что с такой жизненной позицией ты будешь регулярно отхватывать в бубен. А плакать Фёкл и вовсе не любил.

     - Здрасьте вам. В смысле привет. Хотя, как знать, какое изречение лучше отразит всю теплоту нашей встречи? А может быть ее душевную наготу и открытость? Нет, пожалуй, так – я долго ждал, добро пожаловать! – все это произнес хомяк.

    Хомяк выкатился к ногам Феоклиста внезапно. Зверек выскочил, откуда-то из-за статуй. Фёкл этой встречи не ждал, а потому чуть не раздавил гостя. Он уже занес ногу, но хомяк изящно отпрыгнул в сторону и остался цел. Фёкл уставился на хомяка. Пушистый, небольшого роста, наверняка небольшого веса, шкурка густая, персикового окраса, глазки-бусинки, в одной бусинке блестел маленький монокль.

      - Да, монокль и что? Я не позер это для солидности. Солидность – ха-ха, глупая карикатура на интеллектуала. Не считаешь ли ты, что интеллектуал, уже сам давно глупая карикатура на самого себя. Тише, тише. Собраться, надо срочно собраться – в общем, не сказать, что Фёкл часто встречал говорящих хомяков, страдающих явными нарушениями психики.

     - Я Смысл Жизни – скромно заявил хомяк и протянул лапку, вероятно, для рукопожатия.
    
   Феоклист примерно понял направление беседы, нагнулся и слегка притронулся к передней хомячьей лапе. Хомяка, судя по всему, это вполне устроило. Он тут же уселся на пыльную дорогу и вытянул задние конечности. Передними он оперся, чтоб не упасть. После торжественного приветствия, Феоклисту просто необходимо было выяснить ряд деталей.

      - Так ты, говоришь, смысл жизни?

      - Ну да, а как ты его себе представлял?

      - Ну, наверное, немного не так.

      - А как?! Принцем на белом коне? Ох уж мне это изъезженное девичье клише. Да я такой, мне тут стеснятся особо нечего! – хомяк был горд, что он такой и действительно не стеснялся. Это Фёкл определил по весьма расслабленной позе.
 
      - То есть ты вообще такой? Для всех?

      - А, ты об этом. Ну, в этом плане могут быть некие разночтения. Несколько версий, обновления и прочее. Но в целом. Хотя давай так. В этом месте я такой только для него – хомяк ткнул пальцем в сторону сидящего неподалеку мужика. Судя по всему, тот и вправду ел ногу.

      - Это вот того? -  Фёкл ткнул туда же, куда и хомяк.

      - Ну да.
 
      - Скажи, а он правда свою ногу ест?

      - Доедает, если быть убедительно точным. Он, понимаешь ли, воспринял слово «самокопание» слишком буквально. Или даже фразу «он исчерпал себя до дна». В общем, исчерпать себя у него не вышло, и он решил перекусить собой. В какой-то мере, как он думает, это одно и тоже. Нет-нет, да-да, точно. Точно! Самоедство – по-моему, это в ту степь – Фёкл заметил, что хомяк начинал нервно перебирать пальчиками, когда монолог приобретал форму диалога.

      - У тебя проблемы? Ну, в смысле, с речью.

      - Нет. Не обращай внимания. Понимаешь, смысл жизни он должен быть объемным, не однозначным так сказать. Объема во мне, как видишь не особо, пришлось брать свое неоднозначностью. Даже скорее многогранностью.

      - А этот о тебе знает? – Феоклист имел в виду мужика с недоеденной ногой.

      - В том то и дело, что нет. Видишь ли, он меня ищет.

      - Чё-то не похоже.

      - Ну, у каждого свой способ. Этот решил, что его смысл жизни воплощен в искусстве. Нет ну, пожалуйста, кто ж запрещает. Так он начал стругать из камня, всех этих уродцев. Сделал одного. Ждет. Где он, мол, смысл жизни, нашелся или нет? Я рядом бегаю ору, вот он я, вот он, пожалуйста. Хватай на руки, неси домой, наслаждайся интересной компанией. Однако в упор не замечает. Ну, сделал он еще одного истукана – вроде как совершил акт творения. Не помогло. Мои вопли ему по барабану – увлекся видимо. И начал стругать всю эту галерею каменных головешек. Одни, мол, несут позитив, другие негатив, а душа творца она мечется между черными и белыми тенями. То есть он мечется между позитивом и негативом, стало быть. Сложная натура, хули, хотел. Ну, чистой воды профанация. Где он скажите, видел белые тени? Но жизнь прекрасному в угоду, мы непременно отдадим, так сказать. Потрудился на славу, как видишь. Весь пустырь забил камнями, как на острове Пасхи. Но удовлетворения ему это не принесло. Еще бы, потратил полжизни на ерунду, которая вообще никому и никуда не впилась. Гений, блять, не признанный. Я к этому времени уже оставил попытки до него достучаться и пошел гулять. Когда вернулся, он уже съел свою лодыжку. Он понимаете, пьет свою творческую энергию и заедает ее плотью от плоти.

     - Творческую энергию? – Фёкл оценил, что хомяк рассказывал бойко и энергично. Ему захотелось подробностей.

     - Ну, да, так он ее называет. Набодяжил себе в бутылку какой-то бормотухи и давится. Там, видимо, наркотик какой-то подмешан, вот он боли и не чувствует.

     - Бормотуха - это ничего хорошего, – в памяти Феоклиста еще был свеж недавний опыт.
 
     - Это точно. В общем, понял я. Надо ему отсюда вырваться. И вырваться любым способом. Добра я ему желаю, не нужно ему эти каменные хрени выстругивать. Я ведь Смысл Жизни, как-никак. Хоть и хомяк. А ниче, так получилось. Хреновенько, но в рифму – как-никак, хоть и хомяк. В общем, помогай мил друг. Ты идиота выручаешь - я тебе буквы презентую.
 
     - А как?

     - Да хоть как. Лишь бы здесь он больше этой чернухой не промышлял. Я тут бессилен. А ты можешь слегка выступить в роли Фатума. Ведь можешь когда захочешь, я ж знаю. Ну, все, до встречи. Адью, так сказать. Адью? И как еще можно сказать?! Что за иностранные заимствования? Где милое и теплое, русское – пока. Успокойтесь!!!
 
   Ругаясь сам с собой, хомяк юркнул в тень статуи и опять исчез. Феоклист остался один на один с нерешенной стратегической задачей. «Поедателя ноги» отсюда надо было срочно удалить. Для начала, решил Фёкл, надо с ним побеседовать. Шаркая, все так же прилипающими, но целыми ногами, он побрел по направлению к художнику.

      - Милейший, не хотите оторвать кусочек от творца? – творец доедал свое бедро, усердно орудуя вилкой и ножом, при этом, не забывая прикладываться к бутылке.

      - В каком смысле? – опешил Фёкл.

      - Нет, не в том, не подумайте. Никакой крамолы. Хотя все мы в какой-то мере рвем на части! – лицо художника погрустнело. Сохраняя это  выражение, он обвел взглядом утыканный статуями пустырь и замер. Фёклу показалось, что скульптор перестал дышать.

     - Мужик, ты живой? – тут видимо больше подходило это обращение, решил Фёкл.

     - Ах да, простите. Ушел, знаете ли, в мир возвышенного. Теперь вот, вновь созерцаю не совершенство жизни сущей. Так я говорю, не желаете ли кусочек творца? – художник мило улыбнулся, отрезал небольшой кусочек собственного бедра, надел на вилку и галантно протянул мясо Феоклисту.

     - Можно я откажусь? – Фёкл очень-очень хотел отказаться.

     - Конечно, я понимаю. Свою ношу я должен несть, в данном случае съесть сам – художник заглотил кусок, с чувством прожевал и потянулся за бутылкой.

    В паре шагов от скульптора торчала слегка недоделанная статуя, и Фёкл решил на нее опереться. После лицезрения обеда, его слегка покачивало.

     - А это – художник указал на бутыль, - моя творческая энергия! Прана духа, простите за каламбур.
 
    Фёкл не знал, что такое каламбур. А потому не понял каламбура. Прощать, одним словом, было не за что.
   
    - Один лишь ее глоток, придает мне сил для сотворения великих шедевров – художник говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. Голос его плавал от высоких нот, до глубокого, якобы загадочного, баритона.

    - Вам не кажется, что они какие-то нелепые? Ну, то есть, нафига лепить сотни одинаковых каменных статуй, которые, во-первых, страшные, во-вторых, явно здесь никому не нужны? – Феоклист придумал этот вопрос по дороге. То есть по дороге, он очень хотел разбить лицо тому, кто это сваял, но впоследствии смягчился.
    
     - Жестокий, насквозь прогнивший мир. Где вы видели, чтобы художник творил для кого-то? Творчество, сам его процесс, вот что является важнейшей составляющей творца. Частичка моей души, моей плоти, есть в каждом из этих камней. В них я творю величие ее величество Красоты. Разве они не совершенны? Разве не повергают в трепет величием и оригинальностью задуманного и воплощенного одним лишь автором?

    - Ну, мне кажется, я ясно объяснил, что это хрень? Нет? Повторяю – это хрень! Да и как-то вы переборщили со словом «величие» в конце – просто Фёкла резанул по ушам безмерный пафос «поедателя ноги».
 
    - Бездушное меркантильное создание. Вас никогда не посещала ни одна муза. Вам никогда не мерещилось пение соловья, доносящееся из мусорного бака. Вы никогда не видели, как будто бы всю изящность античной архитектуры, лишь мельком взглянув на здание районной администрации. Вам не слышались чудесные утонченные рифмы и вдохновенные метафоры, в стихах унылых провинциальных поэтов. Вы - продукт, бездушная часть безликой толпы!

     - А вы едите свою ногу! – аргумент показался Феоклисту весомым.

     - Оставьте меня, вы не понимаете душу творца! И я еще предлагал вам отъесть кусочек! Вам! Ничтожный вы обыватель! Прочь! Прочь! Убирайтесь!

    Дело глухо решил Феоклист. Он попытался оторваться от статуи, на которую опирался. Однако его нога затекла и, чтобы подняться, пришлось приложить усилие. Фёкл его и приложил. Однако когда он ровно стоял на обеих конечностях, половина статуи закачалась, рухнула на землю и разлетелась на мелкие осколки.

   - Ё-мое! – только и мог пробормотать, внезапно смутившийся Фёкл.

   - Убийца! Тиран искусства! Что же ты делаешь?! – художник начал голосить, потрясая вилкой и ножом.

     Не слушая его воплей, Феоклист заметил другое. Стоило половине статуи разбиться, как все каменные изваяния в раз повернули головы. Глаза их горели не здоровым красным огнем. А взгляд был направлен на художника. Вероятно, они думают, что он, таки решил от них избавиться, предположил Фёкл. И тут его посетила идея. Рядом с недоделанной статуей валялся инструмент. Взгляд тут же упал на довольно увесистый молот. Феоклист схватил его и быстро, насколько позволяла вязкая тропинка, пошел в направлении оставшихся истуканов.
   
      - Стой, падла! – совсем не литературно завопил скульптор. Опираясь на вилку и нож, он пополз следом за Феоклистом.

     Но Фёкл уже был возле статуй, а художник был далеко. Размахнувшись, он сшиб голову одного каменного болвана – голова слетела легко и, ударившись о землю, тут же превратилось в труху.

     - ***вое искусство, раз не бессмертное! – крикнул Фёкл и пошел крушить статуи, одну за другой.

     Головы слетали с такой скоростью, что покойные якобинцы, вероятно хором хлопали в ладоши, медленно вращаясь в собственных гробах. С каждым разрушенным изваянием, огонь в глазах оставшихся разгорался сильнее и сильнее. К чему-то это да приведет, решил Феоклист, и продолжил плодить труху на пустыре. Он уже начал уставать, так как молот был довольно тяжелым, и махать им приходилось весьма интенсивно.
       И тут земля содрогнулась – истуканы единым махом вылетели из земли и прыгнули вперед, по направлению к художнику. И мрачные и веселые лица, запели бравурную походную песню. Назвать композицию слишком жизнеутверждающей, было крайне сложно:

                Автору творенья – смерть!
                Авторы творенья ведь
                Так не рубят. Чтобы впредь
                Неповадно было
                Кожу с тела мы сдерем,
                Кости в порошок сотрем!
                Без тебя переживем!
                Ждет тебя могила!

                Хрум-хрум-хрум! И ням-ням-ням!
                В завершенье трудодням!
                Кто по коням и коням
                Быстро не свалили,
                Тем сквозь веки и века,
                Дружно грянем: Уха-ха-ха.
                Покарает вас рука, 
                Та, что сотворили.

               
 - Какие мстительные, падлы. Казалось бы, хренота хренотой, а как ревностно к себе относятся. –  бурча Фёкл колотил молотом очередного истукана.
 
     Но, судя по тому, все истуканы уже обрели уверенный ритм движения, помощи со стороны больше не требовалось, и Фёкл бросил на землю орудие. Каменные болваны быстро и слаженно приближались к художнику, и Феоклист решил посмотреть, чем дело кончится.

     Впрочем, из песни все было и так понятно. Одноногий творец был растерзан в клочья в течении нескольких недолгих секунд. Теперь о непризнанном гении, напоминали лишь мясные огрызки, щедро раскиданные на несколько метров вокруг. Покричать он вволю не успел. Поэтому видимо погиб не мучаясь. Идолы же, грохая по земле, вновь вернулись на заданные позиции и замерли.

      - Видимо это и означало метаться между негативом и позитивом – задумчиво произнес Феоклист, глядя на пятна от художника.

      - Ну, какой ты все-таки молодец! Вот ведь знал! Знал, что можешь! Если только захотеть, бодро ***м повертеть. Хм, прости не та присказка. Спасибо тебе, друг! Не обидишься, если так назову? – хомяк опять материализовался из-под ближайшего истукана.

      - Ну, если честно, я не очень хотел, чтобы все так печально закончилось – как правило, Фёкл не желал зла снобам-истеричкам, даже если они были авторами невнятной ерунды.

      - А, так ты про это – хомяк весьма конкретно указал на разбросанные кишки.

      - Как бы, да.

      - Не печалься. Творцы они люди такие. Им необходимо время, чтоб собраться. Этому, боюсь времени понадобится побольше, чем обычно. Ну да ничего страшного. Случай все-таки довольно запущенный. Но ты не переживай, несколько чего-нибудь лет, и все встанет на свои места. В буквальном и переносном смысле. Зато к этим каменным засранцам он больше точно не вернется. Займется, конечно, творчеством. Но я послежу, чтобы он делал, что-нибудь более честное, глубокое, красивое, или, на худой конец, актуальное. Так что считай, ты выступил в роли необходимого пинка под зад. Так сказать - перст Судьбы. Но впрочем, ты меня понимаешь?! – хомяк обрел вид пафосный и гордый.

       Его можно было понять, он уже второй раз произносил довольно долгую речь и при этом не спорил сам  с собой. Фёкл подумал, что хомяк, в общем-то, парень нормальный. Вот, только монокль ему явно ни к чему.

     - Ты вообще нормальный парень-то Смысл Жизни. Вот только монокль сними – сказал ему Феоклист и улыбнулся.

     - Я подумаю – буркнул хомяк. Видимо замечание его оскорбило.

     - Не переживай – поддержал его Феоклист, стремясь сгладить, возможную, душевную травму.

     - Переживу. Или не переживу. Пожалуй, да. То есть переживу. Где кончается эта долбаная многогранность, хотел бы я знать. Но не узнаешь. Не-а. Посмотрим. Кстати вот, держи. Но мой тебе совет, лучше пока не смотри. Тебе это сложно понять, но ни черта хорошего там не будет. Сначала собери все. Не забивай мозг всякой ерундой одним словом – после продолжительного вступления, хомяк протянул Феоклист несколько
смятых в листочков.

      Феоклист повертел их в руке. Там явно прослеживались отпечатанные на принтере буквы. Какие именно буквы было не разобрать. Последовав хомячьему наставлению, Фёкл просто положил бумажки в карман джинсов.

      - Кстати, как ты относишься к паукам? – невзначай спросил хомяк

      - Да нормально в общем – Фёкл к паукам относился нормально.

      - Ну, и славно. Пока, стало быть! – буркнул хомяк, видимо еще не отошедший от критики монокля, и растворился в тени одного из истуканов.

     Тут же что-то загрохотало. Феоклист испугался, решив, что на этот раз каменные статуи пришли по его душу. Однако, это была всего лишь дверь. Подразумевая всего лишь дверь, мы не имеем в виду, «всего лишь» дверь. В общем, эта была уже виденная один раз, висящая в воздухе деревянная дверь  с железнодорожной подножкой, и листком, с все той же надписью: «Не срать! Помыли в кои-то веки».


                Интерлюдия II
                *****************

   Дверь захлопнулась и исчезла. Фёкл услышал вялые хлопки над своей головой. Это плюшевыми лапами рукоплескал Эл. Плюшевая тварь была явна довольна.

     - Ну что оклемался, борец с нечистью? Как тебе путешествие? По-моему так более чем занимательное действо вышло?

     - Пошел бы ты в сраку, плюшевый задрот. – Фёкл совсем не хотел разговаривать с этим угнетателем свободной воли.

     - Ой, какие мы грозные! Видимо мантия супер-героя на плечи давит. Ты еще свой криптон не допил, Кларк Кент недобитый.

    Феоклист  метнул в медведя самый гневный свой взгляд. Но ни одна из семнадцати голов даже не поморщилась.

    - Вопросы? Советы? Пожелания? – ехидно поинтересовался тот, и достал из-под себя небольшой блокнот и карандаш.

    - Засунь себе это…

    - Не принимается. Что-нибудь более конкретное есть? Ну, давай вопрошай, гласом своим Феклистовым. Я пока добрый. Посему мудрость свою неименную готов с радостью излить на тебя журчащим потоком.  Или приступим к опохмелу? – медведь потряс перед лицом Фёкла на треть опустошенной бутылью.

   - Да нет у меня к тебе вопросов.

   - Вот это да. Неинтересно разве тебе путешествовать внутрь и вовне себя? Не позабавили тебя картинки цветные, да истории мудреные? – Медведь, непонятно с чего, начал изъясняться, как дешевые провинциальные актеры.  Из тех, кто хочет добавить в исторический спектакль налет патриотической былинной старины. Получалось карикатурно и паршиво.

   - То есть внутрь и вовне себя? – Фёкл понял, что от этой части игры ему не отвертется.

   - Ну, ты был как бы в себе мой друг. Блуждал по пыльным тропинкам глубинных тревог. Хе-хе. Подсознание так сказать твое пробудилось. Ничего путного я там не увидел. Но с другой стороны, а у кого там оно есть. Я про путное. Ну и в аду ты был, конечно. Осталось только разобраться, что из этих путешествий было адом, а что подсознанием. Либо одно перетекало в другое. А может быть, все было построено на противоречиях, и ты был после ада, сразу в раю. Или наоборот. Погляди, какой простор для фантазии. Но одно точно, все это и в тебе и вовне. Потому что это, ну во многом одно и тоже. Не представлял наверное, какая хрень в каждом человеке скрывается. Необъятная безудержная хрень. А снимают, как правило, только самый верхний слой. Тот, что на виду. Его и едят, им и щели конопатят, так сказать. А все что ниже остается совсем нетронутым. Мало личностных археологов в последнее время. Дурацкое определение, согласен с твоим видом недоуменным. Но с «психонавтами», уже один отстрелялся. Хотя бесспорно «психонавты» чуть вернее. Так вот. Копать всем лень.  Ковырнут разок. Ложечкой зачерпнут и довольны до усрачки. А вся вот эта бездна, она, как правило, протухает, проседает или наружу рвется. Но ты в голову это сильно не бери. Тебе надо бороться, вот ты и борись. Рассматривай все происходящее как уникальный случай прослыть крутым и непостижимым. Ад он в какой-то мере – вещь универсальная. И этот универсам тебе не обходимо похерить. Как можно быстрее. Ну, вроде все моя миссия в донесении до тебя благостного посыла, выполнена.

     - А ты не мог бы конкретнее?

     - Конкретнее? Мой друг с утра ты встал с бодуна, трахнул подругу возле мусоропровода, потом пошел занять денег на театр, и там тебе под водку читали стихи, в которых цвет волос девушки сравнивали с табуном лошадей. Дальше ты встретил толстого мужика с черепом прямо в лице, и он, помахивая, косой, отправил тебя бороться с тысячей чертей. Сейчас перед тобой сидит семнадцатиголовый плюшевый медведь, который размышляет с тобой, блять, о метафизике. Тебе не кажется, что во всем происходящем, конкретика будет немного ни к месту?

     - Ну, Эл, ты выражаешься слишком засрано. То есть, как его, пространно.

     - Это потому, что мне на хрен не надо ничего тебе доказывать. Я просто обязан был обозначить некие условности, которые необходимы, чтобы твое тупое выражение лица стало бы еще более тупым. Вот и все. Что касается пространности. То если ты не заметил, это своеобразный вывод из странности пространства окружающего. К тому же, один товарищ. Не верти головой, он умер уже. И не здесь. Так вот, один товарищ сказал, что, мол, всякий знает, в Истории присутствует какой-то смысл. Но мало кто знает какой. Вот и какой после этого конкретики ты от меня требуешь? Вот вам добро, вот вам зло, вот меч-кладенец, бей быстрее по головам и получай заслуженную награду. Инициация блин, в лучших традициях. Все просто, как три копейки.
    
       - Я не понял ни хрена – в таких вещах Фёкл не лгал. Он действительно не все осознал.

     - А я не сомневался. Ты ж существо унылое, убогое и недалекое. Ну, прости, прости, не хотел обижать. Хорошо ты существо, со своим оригинальным мышлением. Вся система образов и понятий у тебя индивидуальная. Настолько индивидуальная, что аргументы прочих ничтожеств ты считаешь никчемными и во внимание не принимаешь. Так лучше. Ой, я вижу – глазки загорелись. Прямо,  как у меня – и глаза Медведя полыхнули фиолетовым холодным светом.

     Фёкл испугался, но уже не так сильно, как в первый раз. Почти вся болтовня Медведя была успешно проигнорирована. В перерыве между двумя монологами плюшевого урода он посматривал по сторонам. Феоклист заметил, как бомжи в комнате оживились. Они посматривали на прибывшего Фёкла и старались сесть поближе. Пропойцы были возбуждены, как спортивные фанаты перед матчем. Многие из них стали рассаживаться поближе к месту событий. А у Фёкла все сильнее и сильнее пухнет голова. От всего происходящего было тошно, как утром с похмелья. И было решено идти по уже проторенному, пусть и, возможно, ошибочному пути. Обреченно взяв стакан из медвежьих лап, Фёкл усталым движением подернул бутылку с земли. Очертив полукруг горлышко впилось в стакан, и тот мгновенно наполнился. Под заинтересованным взглядом медведя, тара была опустошена в три глотка. После чего Фёкл побледнел дернулся и повалился на пол. Глаза его закатились, а из горла донесся тяжелый хрип.

                Второй Стакан
                ****************
      
    В этот раз ад, уже не встречал Фёкла народным пением, отчего казался менее страшным. Снизу доносилось шуршание и скрежет. Третье плато накрывал серый склизкий, толи сумрак, толи туман. Было похоже на то, что кто-то вылил в пространство овсяный кисель, который нехотя развалился в воздухе и, покачиваясь на воздушных волнах, медленно спускался к земле. Хотя видимо, слово «земля» к аду было не применимо. Так как, строго говоря, на земле он не находился. Впрочем, к этому времени Феоклист уже окончательно запутался и называл все вещи своими именами, не размениваясь на пространство и время.

     Третье плато выглядело пустынным. От него остался лишь легкий контур, который готов был, развалится от малейшего прикосновения. Нижняя ступень была будто высосана и теперь не вызывала ни страха не испуга. Она уже начала скукоживаться, ссыхаться, и постепенно сползать куда-то вниз. Как будто тысячи рук мяли, сдирали с ее боков песчаник и грязную глину, выворачивали камни, а затем со скрежетом тащили в бездну. В том, что ниже плато находилась бездна, Фёкл нисколько не сомневался. Изгрызенные контуры нижней ступени Преисподней еще повисели несколько мгновений и совсем скрылись в тумане. Осталась лишь легкая полоска, на которой активно копошились сотни изорванных, неправильных, чужих и холодных тел. Это были другие тела, но скоро они предполагали добраться до своего единственного гостя. Теперь Феоклиста от чертей отделяло всего два рубежа. И черти, судя по всему, активно работали над сокращением расстояния. Тысячи склизких серых существ, что-то скатывали к подножью второй ступени.

     Феоклист присмотрелся и понял, что катят они человеческие головы. Головы были необычайно крупные и почти все идеально круглой формы. Наподобие булыжников их скатывали к подножью лестницы, а затем громоздили еще выше. Получалась такая куча, по которой существа и пытались проникнуть на первую ступень адского пьедестала.

     - Феееклушка!!! – эхом донеслось стоголосое эхо до Феоклиста.

     Черти отчетливо махали ему изорванными изломанными лапками, и щерили в ухмылках прогнившие рты.

      - Ути-пути, доберемся до тебя, слаааденький – черти пинками подкидывали голову в общую кучу. Однако казалось, что даже за работой они не спускают глаз с Феоклиста, который вцепился руками в край своего обрыва, и накренившись глядел вниз.

     Фёкл присматривался к головам. И чем больше присматривался, тем больше понимал, что это головы Клавы. Как шары в боулинге, сотни голов его недавней возлюбленной катались по тонкой береговой линии исчезающего в тумане плато. Все эти головы были с разными застывшими выражениями лица. Вот проехала ухмыляющаяся Клава. Плотоядно взирающая Клава. Гневающаяся Клава. Обиженная Клава. Клава в унынии. Клава, просящая денег. Жалующаяся Клава. Стонущая в порыве страсти Клава. Последней голове Клавы в рот набилось немного песка, но стонать она не переставала. Головы были почти идентичны, но при этом напоминали недоделанные, не до конца обтесанные заготовки. Как будто мастер бросал начатое на половине дело. Не усмотрев в своем детище, ни толики изящества и оригинальности. Фёкл опечалился, он конечно Клаву не любил всей душой. Но краткие моменты секса возле мусоропровода, тем не менее, скрашивали и обогащали его жизнь.
      
       - Уберите от нее руки! Эй, черти поганые! – Фёкл закричал, что было силы. Потом повторил крик несколько раз.

    Черти убрали руки и стали пинать головы ногами, весело помахивая огрызками позвоночников торчащих между ног. Видимо эти костяные наросты, и были хвостами порождений ада, так воспетыми многими писателями и художниками. Что касается копыт, то их наблюдалось по минимуму. Некоторые из чертей смахивали грязными когтистыми лапами капли гноя, которые выступали из расширенных язвами пор, однако дело спорилось, и возле первой ступени уже скопилась ни одна сотня Клавиных голов. Однако лезть по ним было явно не удобно, головы, то и дело скатывались с вершины. И никак не желали лежать спокойно. Однако когда последняя оказалась у подножия, произошло нечто странное. В воздухе запахло дешевыми духами с явным привкусом яичного порошка, и туман, вальяжно растекшийся по поверхности, поплыл к куче. Медленно переваливаясь, как оживший разумный студень, он полз по направлению к Клавам. Медленно из глаз скрылись черти, затем кривляющиеся лица возлюбленной, всех их скрыло облако – густое, как овсяный кисель. Туман вздрогнул и вновь рассыпался по поверхности. Однако теперь на месте сотен изваяний красовалась огромная Клавина голова. Он кривила припухшие губы, вращала накрашенными глазами, а на носу можно было рассмотреть маленькие прыщики. Чуть окрашенные ее волосы топорщились на затылке, а в левом ухе болталась медная сережка в форме сердечка. Там где начинался Клавин подбородок, всей тысячей выстроились склизкие черти.
 
         - Аааам! – каким-то утробным голосом произнесла голова и сильно вдохнула.

     Всех чертей, всосало в Клаву, как пыль в пылесос. Роем тел они влетели ей в рот. Щеки Клавы надулись, а глаза стали большими и совсем бездумными. С набитым ртом она повернулся лицом к первой ступени, подняла глаза, подмигнула Фекла, и выплюнула всю гнилостную массу, к подножию на самый верх адской лестницы. Освобождаясь от слюней, черти выкарабкивались из общей кучи. Они хихикали, сморкались, и Феоклист уже мог их видеть почти рядом. От балкона, на котором в одиночестве торчал Фёкл, их разделяло несколько метров. Клава же о такой переправке чертей нисколько не жалела. Голова вздохнула. Затем ее глаза провалились, зубы, как нажатые кнопки, задвинулись в рот, волосы втянулись в кожу, а затем все, что осталось медленно начало сдуваться как воздушный шарик. И вот, перед ошалевшим Феоклистом уже лежал кусок латекса, растекшийся по поверхности последней ступени на пути к выходу из ада. И на этой ступени толпилась тысяча чертей. Феоклист вздрогнул и вывалился из Преисподней.

           - Давай! Давай! Давай! – Фекл открыл отекшие почему-то, глаза. И успел заметить, что бомжи собрались тесной кучкой. Они кричали, размахивали руками, и расплескивали вокруг себя вонючее пойло. Судя по всему, так они его, имеется в виду Феоклиста, морально поддерживали. Но Фекл не успел насладиться фанатской любовью. Его опять схватили за загривок. И плюшевая лапа вновь закинула его вялое тельце в черную дыру упавшей сверху двери. На двери весела уже заученная надпись: «Руководство в запое. Оставьте просьбу секретарше».






                Паук
                *******

    Когда Феоклист пришел в себя, его трясло, как в гусенице. Не в гусенице танка, а в обыкновенной гусенице - из тех, которые ползают от одного места к другому, влача несколько пар ног и унылое существование. В глазах мелькали зеленые водянистые всполохи, пахло гнилью, и было как-то мучительно склизко внутри. Не кем иным, как гусеницей он оказаться не мог. Движение началось постепенно. Вначале его внутренности довольно заурчали, завибрировали, как будто работали вхолостую. Затем что-то заунывно всхлипнуло, и Феоклист приподнялся. Затем что-то хрустнуло, направляю Фёкла к земле. Жалостливо, шаркнув телом по поверхности, он продолжил движение. Ощущения были не из приятных. Наверное, так же, целенаправленно, но без особой злости елозят лицом по советскому ковру. Даже запах был схожим. Унылое движение катилось, как отечественный автомобиль: кряхтя, скрипя, но разгоняясь. Чтобы потом, вероятно взорваться ко всем чертям.
    Понемногу Феоклист начал слышать голоса. Они стонали и жаловались. Голоса шелестели обрывками фраз:

    - Я тебе точно говорю. Это ни к чему хорошему не приведет.

    - Вот ты говоришь, а один приятель попробовал и ему по морде надавали.

    - Эх, это они там могут.

    - А что мы, хорошо там, где нас нет.

    - Я – последняя буква алфавита. Прекрати якать, ёб твою мать, я же тебе говорила.

    - Ну, нет денег, где ж их взять. Я и молится то, толком не умею.

    - Вот Леночка она всегда такая радостная. А ведь у нее холера.

    - Разворовали все, суки, а мне на пиво не хватает.

  Голоса неслись со всех сторон. Они прорывались в мысли Фёкла, и шоркали по мозгам не хуже, чем внешнее ритмичное, но оттого не менее унылое, вращение. В конце концов, причитания хлынули такой струей, что в голове осталась серая масса. Примерно так же, вероятно выглядит лужа, если в нее высыпать несколько пакетиков желатина.
   Постепенно Фёкл начал уставать. Он хотел было повертеть головой, продрать глаза, но внезапно осознал, что этими привычным атрибутами больше не обладает. Себя он чувствовал круглым шероховатым шариком, со всякой дрянью внутри. Наверняка поэтому и было склизко. Он однозначно был гусеницей. Вернее ее составной частью. Той, что ближе к жопе. Такая самоидентификация радости не приносила.
 
   - Слышь, гусеница, а я Феоклист – внезапно для себя Фёкл решил наладить диалог с невидимым, но определенно главным здесь, собеседником

   - Даже так. И чего только на свете не бывает – внезапно гусеница ему ответила. Голос был доверительный, женский. Фёклу представилась, тётечка с благородным лицом способная на решительные и даже жесткие поступки. Примерно такую он видел в передаче про судебные иски по семейным делам. Правда та, на первый взгляд, не была гусеницей.

   - Я где вообще? – этот вопрос Фёкл задавал периодически и в нормальной реальности. Но здесь он обретал особую жизненность и актуальность. Потому не звучал стыдливо-безразлично, как это иногда бывало после пьянок в незнакомой компании.

   - Ты насекомое, мой милый друг. Если это тебя удовлетворит, то это, в какой-то мере «где» - игриво, но как-то безразлично ответила тётечка.

   - И на том спасибо. А нельзя ли меня из этой хреноты. Ну, то есть простите из вас, выпустить – тоже игриво, но как-то жалобно пробормотал Фёкл. Хотя он и понимал, что мало кому понравится, когда его сущность называют хренотой. С другой стороны, кто захочет держать гостя в доме, который ему по определению противен. То есть в вопросе Фёкла сквозил дуализм.

    - Да, пожалуйста – ответ был весьма конкретным.

    - Что вот так все просто? – конечно Фёкл недоумевал. Недоумевала и задница гусеницы, от которой он просил избавиться. Но задница и Фёкл в этот момент представляли собой одно и тоже существо. К тому же Фёкл первый решился на самоидентификацию. А потому вероятные разногласия сошли на нет. Гусеница тем временем продолжала.

    - Ну, в принципе ничего сложного. Конечно, в какой-то мере ты получишь свободу. Но с другой стороны, ты все равно останешься насекомым. И духовную общность потеряешь с, так сказать, социумом. Подумай, в принципе, остаться это комфортно – тебе нужно только расслабиться – голос особо не настаивал, но некая заинтересованность присутствовала.

    - Нет спасибо. Ей Богу, крайне постыдно находится в самом заду

    - Ну, взгляни на это дело с другого конца. Хе-хе. Ты не последний, а завершающий. Ну и к тому же с чего ты взял, что я гусеница? Хотя ладно. Отсекаем привязанности.

    - Что простите? – последняя фраза была произнесена, как-то излишне патетично

    - Да так, к слову о заднице. Иди уже с Богом Феоклист. – голос воронкой вкрутился в жидкое месиво человеческих бормотаний. Ухнул и пропал.

    Феоклист рухнул на склизкую поверхность и разлепил глаза . Теперь они у него были, как впрочем, и все остальное. Первым дело он почесал то место, с которым не так давно близко породнился. Над Феоклистом промелькнула длинная изогнутая тень. Когда он поднял голову, вытянутое туловище уже исчезло в облаках. Оставалось оглядеться, что Фёкл и сделал. Он стоял по колене в хлюпающей желтоватой жиже. Жижа вздувалась пузырями и вздрагивала при каждом прикосновении. Студенистые волны расходилось от ног Фёкла. А круги от них, если так можно назвать, вибрирующие бугры мутной жижи, терялись за горизонтом. Фекл решил, что попал в огромный фурункул, так как все вокруг было кашеобразным, склизким, вонючим и при этом, гнойно-оранжевых оттенков. 
      
    Вдобавок, подвигав ногами, Фекл обнаружил, что превратился в насекомое. Или остался им. Гусеница, если это была она, не ошиблась, предсказывая будущее с такой уверенностью. Резонно решив, что это все же лучше чем ничего, Фёкл начал выбираться. К тому же долбанную игру, в которую он ввязался по собственной глупости нужно было выиграть. Собрать эти несчастные буквы. А потом можно было мерзкому еврею и по почкам надавать.

       Так или иначе, перспектива весны, зимы и лета в общей камере не радовала. А такая перспектива, судя по настрою организаторов всего этого маразма, явно существовала. Поэтому Фёкл медленно побрёл вперед. Склизкая дрянь под ногами заливала ботинки. К тому же облепила штаны ошметками совсем уж странного оттенка. Двигаться было скучно, противно и до безобразия уныло. В таких приключениях не было ни интриги, ни очарования. И тут с неба начали падать камни. Лихо вращаясь в полете, они с воем врезались в гнойное желе. Волна брызг захлестнула Фёкла с головой. И тут же все стихло. Студенистый ковер теперь украшали бусинки валунов – длинной грядой они выстроились друг за другом. В высоту они были не больше двух метров, примерно такое же расстояние их отделяло друг от друга. Расположение камней, как бы намекало на возможность пробраться по валунам до того места, где валяются вырезанные из бумаги буквы. Однако забраться на них человеку без снаряжения было не под силу. Этот факт заставил Фёкла вспомнить о том, что он насекомое. Вероятнее всего кузнечик или что-то похожее. Так как задние ноги, хоть и были в ботинках и штанах, но при этом непривычно выпирали коленями назад и торчали за правым и левым плечом как колчаны, правда без стрел. Было решено прыгать. Фёкл дернулся, покачнулся и упал лицом вниз. На вкус месиво под ногами напоминало клей БФ. Его Фекл как-то хлебнул в детстве по дури, но вовремя выплюнул. Биологическое устройство ротовой части кузнечика не позволяло сказать: «Да ебись оно всем конем». Поэтому Фёкл об этом подумал. И тут же совершил вторую попытку. Скрипнув суставами, подпрыгнул и влетел зеленым лицом в черный бок валуна. Биологическое устройство ротовой части кузнечика не подвело и в этот раз. Зато третья попытка принесла долгожданный успех – Фёкл был на вершине. Он окинул гордым взором ближайшие окрестности. Путь предстоял долгий - с высоты валуна виднелась земля. Она начиналась на горизонте.
       Тридцать седьмой камень дался легко и непринужденно, Фёкл был усталым но довольным насекомым. Очертания края обетованного уже виднелись в нескольких десятках метрах. То, что он был обетованным, было видно не вооруженным глазом. Поверхность его напоминала степь. Она была холмистой, с легким налетом, почему-то фиолетовой растительности. По этой растительности во всю скакали какие-то нелепые существа. На высоте нескольких метров над степью висели два кокона. А посреди всего великолепия, огромной тушей бронзового оттенка, возвышался самодовольный паук.

     Вообще по паукам сложно определить степень их довольства жизнью. Но, глядя на этого, сомнений не возникало – он был крайне доволен собой и окружающим миром. Паук был огромным увесистым и практически неподвижным. Лишь изредка его глазки вращались по кругу. Лапы, время от времени, делали неосознанные хватательные движения. Фёкл надеялся, что они не осознанные. Все конечности паука были покрыты крупными и слегка загнутыми шипами черно-бордового оттенка. Кое-где с них висели обрывки серой холщевой ткани. Обрывки висели с видом абсолютной безысходности – как будто этими лапами только что разодрали одежду монаха-францисканца, который выдумал эликсир бессмертия, или узнал смысл жизни. С другой стороны, тряпичные ошметки иногда колыхались, что давало робкую надежду на то, что монах вырвался и все расскажет человечеству, как только отойдет от полученного шока. Хотя если судить по внешности паука, шок пройдет не скоро.
 
    Фёкл скромно помахал пауку зеленоватой лапкой с ближайшего к земле валуна. Паук вальяжно помахал в ответ и нервно дернул одним из своих глаз. Затем утробно рыкнул, вероятно, кашлянул и почесался.

     - Тебя, я, есть, не буду – с некоторыми паузами между словами пробормотал паук. Начало беседу породило у Фёкла прилив сдержанного оптимизма.

     - Это вот сейчас был уверение в том, что меня не сожрут, или какое-то пространное рассуждение о бытие. – Фёкл ляпнул не подумав, наверное, поэтому получилось довольно изысканно. Даже с потугом на ироничный юмор.

      - Смешная шутка. – одобрил паук и снова рыкнул. Наверное, посмеялся.

      - Спасибо. – в таких ситуациях Феоклист предпочитал вежливость.

      - Вижу в таких ситуациях, ты предпочитаешь вежливость. Не ожидал. Но правильно. Если разобраться. Вариант первый – жрать не буду.

      - Это почему же?

      - Мог бы сказать, что не хочу. Но тут есть ряд других субъективных причин, которые меня просили не раскрывать. Считай это вынужденным проявлением уважения к вашей персоне.

      Этот ответ Фёкла вдохновил и он начал пробираться к берегу. И тут раздались песнопения.
    
        О этот мир прекрасный мир!
        Возносим песнями в эфир,
        Мы все прекрасное в тебе -
        - И макароны и кефир.
        Грешно печалится судьбе,
        Когда любовь живет в тебе.
        Кисломолочные продукты,
        Мучные, жизнь ведут в борьбе.
        Не видят радости, ети,
        Но ты иди их просвети.
        И жизнь из банки сухофруктов,
        Взбурлит компотом на груди.
 
    Стоило кузнечику-Феоклисту ступить на большую землю, как его тут же обступили энергичные, но на редкость худосочные существа. Существа напоминал ангелов на диете. Не то чтобы, ангелы были тучными – они были нормальными. По крайней мере, так их представлял Фёкл. С этими же дела обстояли хуже. Загорелые, длинноволосые с длинными, чуть крючковатыми носами, они носились жизнерадостной толпой и пели песню. Пели они так себе. Песня Фёклу показалось редкостным бредом. Все, как один были наряжены в некое подобие тог, преимущественно раздражающих оттенков. Малиновые, желтые, бирюзовые, коралловые тоги мешками висели на их обтянутых кожей скелетах. Все выглядело так, будто евреев в каком-нибудь концентрационном лагере, перед смертью заставили праздновать день рождения Гитлера. Однако это лишь на первый взгляд. Приглядевшись, Фёкл заметил, что худым типам все происходящее нравилось. И еще он заметил крылья на спине. У каждого из танцующих к тоге были пришиты по нескольку крыльев. Раздавали их видимо впопыхах, поэтому приклеены они были хаотично и не красиво. Кое-где торчали облезлые перья. Где-то распустились нитки. Какие-то крылья почти оторвались и волочились по земле. У одного из танцующих было и вовсе три крыла. Пляшущие персонажи казалось, не замечали спрыгнувшего с валуна огромного зеленого кузнечика. Они просто обегали его веселой многочисленной, худощавой толпой, напевая свою песенку.
    - А это простите кто? – Фёкл поинтересовался напрямую у паука.
    - Да, так – отмахнулся паук, – необходимые условности, побочные эффекты, бесплатные дополнения одним словом.
    - Понял – на самом деле Фёкл ничего не понял.
    - Вон смотри, вторая партия чешет. Насладись моментом. – паук повел глазом в неопределенную сторону. Однако Фёкл уже услышал песню и повернулся на звук. 

      Ведь, где-то там живет она
      Залатана, заштопана.
      И этот сладостный момент,
      Растет и пухнет, как стена.
      Синеет даль, клубится пар
      За горизонт летит комар.
      Комар летит, на вашу кровь,
      Комар не есть морковь.
      Любовь
      Ворвется в вашу жизнь паря,
      Жизнь за нее, не за царя
      Готовы вы сложить, не глядя,
      Не пОпадя, там, перед кем.
      И не перед обычной ****ью,
      Ты будешь нем, почти совсем.
      И мы любовь рифмуя вновь,
      Удар наносим в глаз, не бровь.

  Эта песня зацепила Фёкла любимыми с детства рифмами. Однако зрелище поразило его еще больше. Навстречу ему, двигалась делегация девушек с головами куропаток. Куропатки разевали свои клювы и пели. Женская часть существ, изящно вытанцовывала. Но выглядело это так, будто обе части функционируют отдельно друг от друга. Вся делегация была облачена в откровенно откровенные наряды. Посмотреть было на что. В один момент Фёкл поймал себя на мысли, что не прочь был бы узнать какую-нибудь из танцующих чуть поближе. Смущало его в этом только голова куропатки. Хотя на памяти Феоклиста встречались барышни и куда более необычной комплектации. Отогнав от себя пагубные мысли Фёкл, перепрыгнул на несколько метров поближе к пауку, пропуская танцующих. Он нисколько не удивился, когда девушки-куропатки направились на встречу к толпе загорелых ангелов-дистрофиков. Все к тому и шло, предположил Фёкл. Затем обе команды сплелись в общем танце и начали водить хоровод. Лицезрение хоровода Фёкла не увлекло, и он вспомнил о буквах, которые ему необходимо было отыскать, так или иначе.

     - Насмотрелся? – спросил паук. Тон его, как показалось, был весьма насмешлив.

     - Это все к чему, хоть?

     - Ну я ж говорю: ретуширование, яркий антураж. –  паук разговаривал с ним, как с идиотом. Как с кузнечиком-идиотом, что особенно печалило.
    
     - А теперь смотри – паук взмахнул лапищами и над его головой появился огромный плазменный экран. Он махнул еще раз и два кокона, висевшие по обе стороны от его массивной туши, так же начали светиться.
 
     В одном коконе находился силуэт мужчины, во втором женщины. Судя по всему, они чувствовали себя довольно комфортно и свободно ворочались скрытые паутиной. Раздалось легкое шипение. И со звуком горящего бикфордова шнура по паутине начали расползаться красные капилляры нитей. Они лопались и медленно рисовали на серой клейкой поверхности алые, пульсирующие контуры. У мужчины высветилось сердце с небольшой веточкой – так изображается в картах масть черви. У девушки, масть была пики. Алые капилляры на ее паутине вздрогнули и почернели. Тут же на кристаллическом экране вспыхнула надпись: «Черви – козыри».

    - Это касается, в общем, не карт, и не мастей. Это я так вообще о жизни. Но не стоит забывать, что она, в том числе и игра. Вот и играюсь смыслами от уныния своего паучьего. Надеюсь понятно? – паук лукаво, насколько это может сделать паук, подмигнул.

   Фёкл вздрогнул и не уверенно склонил голову набок.

  - Он меня бьет – сквозь паутину послышался высокий голос запечатанной там девушки.

  - Бьет, значит, любит – пробормотал паук, так же делая паузы между словами. И вновь рявкнул. Видимо в этот раз, это было усмешкой.

   Внезапно, все окружающее Фёкла пространство заполнил гомон двух голосов. Происходящее напоминало поход в зоопарк, в сопровождении Уильяма Берроуза, или соседа Фёкла - алкаша и наркомана Коли Хренова. Тот кстати любил зоопарк, чего нельзя с уверенностью сказать о Берроузе. Слова разгонялись и ударялись о Федину голову, оставляя на коже кузнечика, почти физические отметины.

  - Ты мой котичек.

  - Моя зайка.

  - Ах, ты пушистик.

  - Кушай мороженко, енотик.

  - Поросеночек ты мой, ласковый.

  - Рыбонка моя ненаглядная.

  - Черепашечка моя темноволосая.

  - Голубоглазый ты мой, большеклювый пеликанчик.

  - Самая редкая, моя чудесная мохнатая норка. Животное норка, я имею ввиду.

  - Ах, ты так козел.

  - Пресноводная стерлядь.

  - Баран ты криворогий, чтоб тебе пусто было.

  - Криворогий значит?! Сука, ты сука. Кобеля значит просишь. Найди себе какого-нибудь козла, пусть он тебя охаживает.

  - Мудак ты! Выхухоль ****ая! ****ый!

  - Да уж ****ый и тобой и жизнью поёбан. 
 
  - Верблюд ты! Жир и слюни – все, что ты за жизнь накопил. ****уй в свою пустыню, это все что у тебя осталась Ни квартиры, ни машины, ни денег. Ебучая пустыня и ты, все чего я добилась. Долбаная я корова!

   Висящие в паутинах тела продолжали дергаться и пульсировать. Движение нарастало. Паутина треснула окончательно и из нее показались обнаженные руки-ноги. Паук с интересом наблюдал, как хрустела и трескалась его липкая сеть, но никаких действий не предпринимал. Казалось, он был доволен до крайности.

     То, что вылупилось из паутины, Фёклу совсем не понравилось. Это конечно были люди, физиологически это были почти люди. Мужчина и женщина висели на тонких нитках. Оба среднего роста, среднего лица, ничего выразительного, никаких отличий. Таких, Фёкл встречал каждый день. В автобусе, на улице, в магазине. Но не ожидал встретить их здесь - среди болота залитого желто-оранжевой гнойной массой, в обществе гигантского паука. Тем более, сам он был огромным зеленым кузнечиком в штанах.

    Но что-то вновь хрустнуло и тела стали стремительно меняться. Ломались кости, вздувалась кожа, рвались сухожилия и растекались привычные, будто вылепленные из глины контуры. Судя по людям, им не было больно. Либо они перестали обращать внимание на боль такого рода. Мужчина ниже пояса начал вытягиваться, кожа стала склизкой и твердой, появились наросты. Из наростов с хрустом выпростались суставчатые ноги насекомого. Тело покрылось маленькими волосками, которые еле заметно шевелились. Ступни срослись и там начала вырисовываться хищная голова, с огромными мощными жвалами. Жвалы медленно задвигались и сжались со стоном. Запахло так, как будто только что пальцами размазал по ладони огромного и обязательно коричневого жука. Метаморфозы проходили стремительно. Через пару минут, недалеко от Фёкла на ниточке висело странное извивающееся существо. С какого конца оно начинается, было определить решительно невозможно. Верхняя половина напоминала мужчина. То, что раньше находилось у него ниже пояса – превратилось в верхнюю половину отвратительной на вид хищной многоножки. С женщиной превращение проходило по обратному сценарию, и сейчас на ниточке дергала человеческими и насекомьими конечностями тварь, верхняя половина которой была огромным вытянутым и явно хищным насекомым. Насекомые были схожи. Только занимали разные половины туловищ  и имели особенную расцветку. Мужчина - зеленоватый, женщина – в розовых разводах. Пару секунд существа дергались. И вдруг, внезапно качнувшись с ниток паутины, кинулись друг на друга. Жвалы клацнули, захрустели кости, чавкнула и порвалась человеческая плоть. Женщина начала есть мужчину с головы, мужчина жадно вбирал в себя ноги жертвы. Многоножка свернулась в кольцо, стала одним целым и в таком состоянии повисла, тяжело подергиваясь и наслаждаясь обедом.

     - Это что за ****ец?! – выдохнул Фёкл, которому свело не только скулы, но и все что было, вплоть до коготков на конечностях.

    - Ну, назовем это презентацией вероятностей. Вероятность кстати довольна высока. Смотри, зато какая забавная пародия на цикличность вселенной получилась. Чем не буддийский Инь  и Ян – паук удосужился поднять лапищу и ткнул прямо в многоножку. Та вздрогнула но есть не перестала. Но на взгляд Фёкла, то, что висело перед ним, больше напоминало огромный плотоядный крендель. Но никак не черно-белый Инь и Ян. Сувенирами с его изображением, лениво торговали таджики с местного рынка. Восток был в моде.

   - Возможно, буддисты имели в виду что-то другое? – спросил он.

   - Очень даже может быть – согласился паук и моргнул сразу тремя глазами.
   - Жизнь - дерьмо – высказал Феоклист давно вертевшуюся в голове мысль.
 
    - Ну, положим это не так. И знаешь, такое состояние как «нигеро», не доведет тебя ни до чего путного. Это я о психологии. К тому же это, - он ткнул в «Инь-Ян» - так сказать, наглядный пример, аппликация к нашей беседе. Она была, в общем, не обязательной вовсе. Но так согласись гораздо веселее.

    - Да уж, чуть не усрался от веселья.
   
   - Не стоит расстраиваться. Бывают в жизни и совсем другие примеры. Не настолько банальные. Правда для этого надо, для начала, завязать с любительской зоологией. До определенного конечно предела. Правда, я, признаться, этими случаями не занимаюсь, не курирую.
 
    - А кто же?

    - А ты смешной. А впрочем, прости, запамятовал. Да есть ведомства. Но, в общем, ты главное не заморачивайся. Увидимся еще, думаю. Да чуть не забыл, у меня же поручение.
 
    - Какое такое?

    - То, что ты ищешь, ты получишь, только отгадав загадку – паук зарычал утробным голосом карикатурного злодея.

    - Ты серьезно? Ты же огромный злобный паук, какая на хрен загадка?

    - Прости такое условие. К тому же меня всегда привлекала классика жанра. Ты вроде как герой. Я вроде как злодей. Чтобы тебе меня победить и дойти до положенной цели, ты должен пройти испытание, разжиться житейской моралью, и, в конце концов, хитростью вырвать у меня победу. Конечно, меня несколько смущает определение «огромный злобный паук», но примем условия игры. Как только ты отгадаешь загадку, я тут же паду от твоей ноги.
 
   - Ноги?

   - Ноги. Ну, готов к коварной загадке?

   - Мама дорогая. Я найду этого урода и изобью его, как Сидорову козу. Готов.

   - Сколько будет дважды два?

   - Это загадка?
 
   - Ну да зачем лишний раз нагнетать интригу, там, где ей не место. Итак, сколько будет дважды два?
   
    - Четыре, блять. Четыре!

  Взревев, как самое настоящее поверженное зло, паук подпрыгнул и рухнул на брюхо. Вздрогнув всеми членами, он завыл, и превратился в среднего по размерам тарантула. В один прыжок Феоклист настиг жертву и придавил гада лапой. Ковырнув желтоватую слизь, он обнаружил внутри две свернутые бумажки. Что-то сверкнуло в воздухе, и Фёкл вновь стал человеком. Взяв измазанные листки кончиками пальцев, он, не глядя, сунул их в карман джинсов. Невдалеке замаячила знакомая дверь. Она по-прежнему висела в воздухе. И красовалась нелепой табличкой «Закрывай за собой. Все так делают». Неспешно Феоклист направился к ней. По дороге он пнул ботинком горстки, раскиданного тут и там, пепла. Видимо это все, что осталось от танцоров. Хотя вполне возможно они просто убежали. Запрыгнув на железнодорожную ступеньку летающей двери, он шагнул в темноту. И конечно закрыл ее за собой.

      Феоклист висел в бездонной черной пустоте. Кое-где в черной пустоте летали явно нарисованные картонные звезды. Все остальное было жутко-реальным и гнетущим. Он понимал, что удерживается в ней и не падает вниз, лишь благодаря тому, что под ногами у него маленькая крошка неизвестно чего. Крошка могла быть и хлебной, но она была настолько крохотной, что оставалось загадкой, как это она может удерживать человека от этой огромной черной бездны. Но стоило подумать об этом, как Фёкла потянуло вниз. Не успев напугаться, он открыл глаза. Вокруг было привычно прохладно. Его обступали обитые войлоком стены. Тут и там продолжали выпивать бомжи. Он вернулся домой, ну почти домой.


   
                Интерлюдия III
                ****************
    
    
         
         Прошло полчаса, а Феоклист все никак не мог очистить свой ботинок от паучьего тела. Лапки, волоски и прочее надежно въелись в ребристую подошву и палочка, которой Фёкл ковырял протектор, была почти бесполезна. Наблюдая, как с трудом отлипает очередная, уже пятая лапка и падает на пол, Феоклист решил развеяться беседой. Медведь, был конечно редким засранцем, но он по крайней мере не был насекомым. К тому же все, на его взгляд главное, Эл уже рассказал, поэтому на два невинных вопроса Феоклист намеревался получить, такие же по содержанию ответы.

       - Эл, а скажи, почему все в этих…ну не знаю местах…постоянно поют и стихи читают. Даже в аду пели. Это что? Тоже мое внешнее и внутреннее?

       - А-а-а – Медведь казалось, слишком был занят презрением, которое излучали все его головы, и не был готов, к внезапному диалогу.

       - Я говорю, что это за стремление жечь сердца людей глаголом ? – это выражение Фёкл запомнил в школе.

      - А да тут дело в твоей голове. Или скорее их отношению к твоей голове. Ты же без полюса приятель. И они не знают, какими точно схемами на тебя действовать – пугать там, загадки загадывать или призывать к неумеренной и чреватой активности. Отсюда и периодическая смена действия на совсем уж дурацкое, нелепое поведение персонажей оттуда же, ну и песни-пляски. Искусство оно же, как чума – в какой-то мере косит всех. Поэтому его и используют как универсальное средство устаканивания энергии. Обуздание хаоса. Ну, как будто бы пытаются испечь пирожок из полного ****еца, если не знают, как иначе дать тебе его попробовать.

     - А, вот теперь понял. Всегда бы так.

     - Я же говорю, ты существо никчемное. Скажешь «*уя се жопа», знаешь сразу за что хвататься, произнесешь «отменная филейная часть», начинаешь судорожно подозревать окружающих в педерастии. Впрочем, рассмотрим этот пример, как не слишком удачный.

    - Ага – Феоклист опять задумался.

    - И, это, как там тебя, что еще? - Медведь был явно отвлечен, чем-то и зачастую отвечал невпопад.
   
    - Я про бомжей спросить хотел. Откуда они здесь вообще, если это грань моей Вселенной. Я такого количества даже не встречал никогда за раз.

    Он окинул взглядом бомжей. Те заворожено смотрел за происходящем. Расположились они в нескольких метрах. Сбились тесной кучкой и периодически радостно махали Фёклу рукой.

    - В слове Вселенная, есть слово «Всё». Поэтому удивляться тебе не надо. А с твоим умом удивляться просто опасно. Я до сих пор вот думаю, откуда в твоем прошлом путешествии Берроуз появился. Каким хреном его туда занесло. Ну да ладно, видимо ошиблись чуток. Пусть создает единственную здесь интригу. А эти, ну бомжи. Они здесь… ото всюду набежали. И сбегались, признаюсь долго. Они, видишь ли всемогущи, и в какой-то мере даже Боги. Ну, то есть ваши земные, или персонально ваши, Боги.
    
    - Боги? В смысле?

    - Ну, в прямом. Боги, пророки, авторитетные персонажи мифологии. Или скорее представления о ней. Они, видишь ли, всемогущи. И могут делать все, что захотят. У них нет желаний самореализовываться. Ну, то есть доказывать чего-то другим - поэтому они весело пьют. По мере надобности их отсюда усылают. Но, как я говорил, давно уже никого не было. Просто миру-то вашему, как помнишь ****ец, а им ****ец уже давненько.
 
    - И они не расстроены?

    - Используем здесь слово «отнюдь». Отнюдь.

    - А разве они не должны все творить, горы рушить, океаны осушать, чудеса творить?

    - Во-во, именно этого от них все и просят – блестящую цацку, чтобы громко верещала и ярко светилась. Они, понимаешь ли, не хотят уже ничего делать. Вот захотелось бы тебе, не знаю лазить в ведре помидоров, выращенных своими руками.

    - Ну конечно, я бы там выискал самую симпатичную помидорину и съел бы ее.

    - Проблема в том, что их помидорины либо сгнили, либо на пути к этому. Мир еще чуток и ухнется, а он и есть для них в какой-то мере это самое ведро. Чаще конечно сливное, но помидоры в нем тоже плавают. В общем, оно им теперь вообще не нужно. Вот и ждут тихо, пока все закончится. А так как силу они свою не используют, энергия их не задействована, поэтому и обитель их выглядит слегка загаженной. Хотя в свое время было довольно живописным местом. Ну и ад, как ты заметил, он тоже не слишком разнообразный. Поэтому, как только черти выберутся, здесь вот и случится Рагнарёк. Не малоизвестный скандинавский писатель Йолопукки Рагнерёк, а такой семейный, домашний конец Света.

      - Конец света?

      - Ну да, черти же ползут. Буквы ты собираешь. В финале, как и полагается называем Слово и выигрываем.

      - А что со Словом? Зачем оно?

      - Ну что же ты такой то, блять, я же все объяснил. Слово это вообще начало начал, как родительский дом в песне. С него все закончится, им все начнется. Иначе никак. Поэтому пока раньше слова не закончился я, вали на хрен отсюда в свой ад, побеседуй с ребятами. Кстати в связи с тем, что бомжи твои волнуются, а черти подступают, из ада отправишься сразу за буквами. С милыми людьми повидаешься, и заодно мне силы сэкономишь – надоело твое вялое тело каждый раз в дверь закидывать. Ну, давай, за папу, за маму, за медведя семнадцатиголового! – Медведь разболтал остатки жидкости и вылил в стакан.

       - Когда все это закончится, я тебе в морду плюшевую дам - прошептал Фёкл глядя на одну из голов.

       - Когда это закончится, это будет уже не важно. Пошел я говорю! – медведь всунул в руку Феоклиста стакан и тот покорно выпил. Хотелось, как можно стремительней провалиться из этой комнате ко всем чертям. И желание исполнилось почти мгновенно.

      

          Стакан Третий
     ****************
    
         - Здрасьте! Здрасьте! – устало пробурчал Фёкл, наблюдая колышущееся море из чертей.

       Море плескалось в нескольких метрах. А к его утесу уже были пристроены лестницы, выполненные из разных частей, не менее разных тел. Где-то были только сплетенные руки, где-то кости или волосы. Многие представляли собой своеобразное ассорти. Лестницы невыразимо адски воняли. Сравнение Федору понравилось. И он перестал бояться, принимая происходящее и произошедшее как данность. Другого варианта в последнее время у Феоклиста не было, поэтому приходилось общаться даже с чертями. Черти ответили шипением, жужжанием, свистом и прочими возможными и, некогда пугающими звуками. Феоклист устало сел на край утеса и свесил ноги. Затем плюнул в ближайшую тварь.

       - Нате вам! – Фёкл крикнул это в знак презрения.

      Черти еще громче заулюлюкали.

       - И ты думаешь победить, мой милый друг? – Голос по традиции прозвучал из ниоткуда.
 
       - А ты, кто?

       - А я Ад – произнес, вероятно, Ад.

       - Очень интересно.

       - Такого мне не говорили.

       - Ну, я же с тобой борюсь. А врага нужно знать в лицо.

       - Да не со мной ты борешься Фёкл. Разве я являюсь тебе тысячей переломанных мыслей, эмоций, переживаний, амбиций, и всяческих гнилостных поступков, а еще неразрывной эстафетой бессмысленных пустот? Разве я ору тебе: «Феееклуушка! Фееклуушка!», разве я? Нет же ведь. Ты Феоклист с чертями борешься. А я, как уже тебе известно, что-то вроде универсама. Торгово-выставочная площадка. Да - наполнение специфическое. Но необходимое.

       - Почему же необходимое то? Разве нельзя чтобы было, вот все хорошо и без ада?

       - А тебе кто мешает, родной? Кто тебя заставляет то ежедневно его пополнением, ну то есть меня пополнением заниматься?

       - Я вот как раз ничего и не делаю. Я ж вроде супер-героя, борюсь с всемирным заговором, злом там, чертями этими всеми, которые нашу свободу или красоту погубить хотят.

       - Охо-хо. Вот все, куда ни глянь, поголовно супер-герои. Стадо супер-героев. И все обязательно, если уж хотят, прости за выражение, «мандануть», так обязательно что-нибудь помассивнее, да покрупнее. Самого крутого чувака на районе или «мировую закулису». Кто же еще одолеет главного злодея-то. А то, что у самих под дверью насрано. Ими же, кстати, и насрано, не замечают. С этим все будут разбираться непосредственно после водружения знамени над очередным Рейхстагом.

      - Ты какой-то спокойный.

      - В смысле, спокойный?

      - Ну, ад он же другой!

      - Ну, начнем с того, что «ад- это другие», если ты эту цитату имел в виду, хотя вряд ли. Ты вероятно про отсутствие внешних пиар-атрибутов: огонь, рога и хохот сатанинский и трубы?

      - Ну, в какой-то мере. Пустынно тут у вас очень. Нету ни сковородок, ни грешников жарящихся, ни кругов, ни квадратов, ничего.

      - Ну, видишь ли, с одной стороны конечно, иногда бывает. Но это по настроению и, исходя из личных, что называется особенностей каждого. А с другой стороны: стереотипы, стереотипы, беда любой профессии. И моей профессии в том числе. Отхожу от этого – передаю воплощение идеи, так сказать, в руки заказчика. Ну и третье, на мой взгляд, главное состоит в том, что, как правило, если приходит ****ец, то он редко сопровождается насыщенной цирковой программой. Молча он приходит. Как данность. Вот уж кто в совершенстве освоил современную бытовую психологию так это он. ****ец – это всегда однозначная нацеленность на результат. Не разменивается по пустякам, не распыляет себя, понимаешь ли.

      - Это ты пожалуй прав – у Фекла бывали случаи, когда этот самый результат наступал совсем неожиданно. Его нынешнее местопребывание было тому яркой иллюстрацией.

     - Понимаешь же когда захочешь. Так что побороть тебе нужно, вон их. Смотри кривляются, рожи тебе строят, а на меня никого внимания. Это они к тебе по ступеньке подбираются. Тесно им. Надоело просто так, без дела ютиться, вот и решили ребятки, что уже достаточно сильны. В какой-то мере тебе повезло.

    - В чем?

    - Ну, что ты Смерть тогда в переходе встретил. Если бы они в той части твоей Вселенной вылезли, шансов бы у тебя никаких, мой друг, не было.

    - А что бы было? Ну, то есть сейчас то что?

   - Что касается первого вопроса, то сказать точно сложно. Но черти бы тобой овладели. И либо в стадо бы, какое подался, либо прибил бы кого на досуге. Может быть, стал бы воинствующим веганом. Но это я так шучу. В общем, ничего хорошего. Что касается второго, то теперь у тебя есть шанс освободиться от всей налипшей, давящей, или если будет угодно, адской херни, что прибывает непосредственно в Аду. Ад напомню сейчас с тобой и разговаривает.

    - Я если честно уже здесь очень долго. И очень долго не могу все это понять до конца. Мне и медведь все это пытался объяснить. Но у него семнадцать голов, он плюшевый, к тому же, ведет себя как гнида. Ну не очень я ему доверяю.

     - Семнадцать плюшевых голов? А, так вот ты про кого. Предыдущие воплощения у него как-то занимательнее выглядели, рога там, глаза по счету. Ну, видимо тренд времени. Вспомнить бы тут про времена и нравы. Да у вас и без меня патетических занудных идиотов хватает. Тоже своеобразное или своенравное ответвление ада - попытка всем рассказать, как им жить. Но, да и Б-г с ним.

     - Б-г?

     - Ну да.

      - А мне Эл, сказал, что они в бомжатнике заперты.

      - Эл?

      - Медведь.

      - Пожалуй, с ним все еще хуже, чем мне показалось.

      - Пожалуй, вы правы. Так что с бомжатником то?

      - Мы немножко о разных вещах рассуждаем. Как бы тебе понятнее объяснить. Есть закон, а есть судьи и прокуроры. Так вот в бомжатнике представители юстиции, и отчасти даже фискальных органов. А это закон, что ли.

      - Но Смерть мне сказал, что все на «отъебись» делается.

      - Это тоже закон. И знаешь, не сказал бы, что это плохо. У «отъебись» тоже существует некоторые приоритеты. Ритм, пульсация, полюса эти ваши, или как они теперь называются. Но, что-то я отвлекся. Как говорил один, с позволения товарищ, из того же Эловского бомжатника, о метафизических вещах лучше не рассуждать. Потому что один хрен не докопаешься. Воду очень сложно заставить лечь к себе в карман, можно только обустраивать русло, или выбирать реку, вода останется какой есть. Ну, вот опять понесло. Соскучился я видимо по незамутненному общению. Хе-хе. Считай последнее «хе-хе» сатанинским хохотом. Сам же хотел атрибутов.

     - Можно еще вопрос?

    - Давай последний. А то более или менее вменяемый диалог не может длиться много, иначе скатимся в заунывное бормотание. А это не многим удается делать вменяемо. По крайней мере, в этом веке и в этой стране. Как ты, кстати, к Гребенщикову относишься?

     - Про город золотой и поезд, хорошие песни. А остальное как-то мутно. У вас, что фан-клуб здесь?

     - Скорее группа поддержки. Но я опять шучу. Про город и поезд то, как раз хренота. Но не об этом. Что за вопрос?

     - Про Рай. Он есть?

     - Ты не находишь странным спрашивать про рай, у ада? Хотя, что может быть не совместимым со здравым бредом и не здравым смыслом в эпоху постмодернизма? Рай есть, но конкретной выставочной площадкой он, пожалуй, не обладает. Он скорее похож на фотографию, которую надо научить себя проявлять. И тогда ты поймешь, что на ней кадр за кадром твоя жизнь. Это я утрирую. Рай – оно секундное явление. Главное научится ценить эти секунды, и тогда помаленьку паззл сложится картинка за картинкой. Ну, пожалуй, все. Завершим беседу схожим с твоим вопросом: надеюсь, я оставил у тебя приятное впечатление?

      - Да с тобой было приятно побеседовать, Ад

      - Всегда к вашим услугам.
 
      - Не хотелось бы вас обидеть…

      - Да я понимаю. Плоско шучу. Ну что, пора прощаться? Тебя гости заждались. Видимо в общих чертах, то есть простите «чертях», наш разговор можно считать состоявшимся.

    
       - Ну, пока значит.

       - Да, пожалуй, пока.

    За голосом не последовало никакого светопреставления. Лестницы вздрогнули, и по ним медленно и монотонно стала ползти тысяча чертей. Фёкл решил не реагировать на происходящее. Он так же монотонно наблюдал за ползущим склизким воинством. Черти целеустремленно, как устрицы в прибой, поднимались на край утеса. Поднявшись, зачем-то отряхивались, скалили гнилые зубы, кривлялись в сторону Феоклиста, но обходили того стороной.
 
       Вместе с прибытием чертей увеличивался и утес, на который они забирались. Какое-то резиновое место, этот Ад, подумал Феоклист. И тут черти запели.

    - Ну, нет, блять, сколько можно?! – это презрев апатию, заголосил Фёкл.

   Однако на чертей это не подействовало. Посыл, они должны были донести, в связи с отсутствием у Фёкла необходимых полюсов, с помощью песенного искусства. Мотив песенки был до безобразия похож на мелодию из детского мультика. Видимо в Пекле лучше всего разбираются в пародиях и народном юморе, почему-то предположил Феоклист. А черти между тем построились группками и голосили, изящно дрыгая гниющими конечностями:

          Ад ко всем приходится разом,
          И к китам и к водолазам.
          Но косить лиловым глазом,
          Не фиг в сторону китов.

          Раз! Внутри тебя чертенок,
          Грязен он, изящно тонок.
          Два и три ему вдогонок
          Прибегут без лишних слов.

          Умножайте, размножайтесь,
          Обижайте, обижайтесь,
          Льстите, врите, унижайтесь,
          И гордитесь, без затей.

          В этой нашей чудной песне,
          Нет прекрасней, нет чудесней,
          Вашему стремлению влезти
          В поголовие чертей.
         

 Судя по всему, куплетов в этой песни было как раз по количеству чертей. Однако Феоклист их слушать не хотел. Он отвернулся и пошел на другую сторону утеса. Ничего интересного в аду больше не происходило. Тут же, прямо перед его лицом, рухнула откуда-то сверху слегка дымящаяся деревянная дверь. Единственная на ней табличка в виде листа бумаги привычно гласила: «Не ребята! Так нельзя! Хоть бы предупредили!». Неспешно Фёкл зашел в дверь, привычно рухнул в темноту, и понесся в-ни-куда. Теряя сознание, он подумал, что с ним происходит что-то по настоящему необычное.




                Вождь
                *********

         Фёкл выпрыгнул из проема двери прямо на холодный пол. Пол был сложен из массивных гранитных плит с подсветкой. В граните были выбиты разные непонятные фразы на незнакомых языках и Феоклисту они ровным счетом ни о чем не говорили. По дороге лишь промелькнуло пару изречений на русском, что-то про город со слезами на глазах и гиену какой-то неизученной породы. Гранитные плиты были впритирку подогнаны друг к другу с какой-то изощренной тщательностью – ни зазора, ни щелей между ними не было. Идти по граниту было легко и удобно. Светящиеся надписи свои скудным мерцанием слегка озаряли пространство. Но ровно настолько, что бы не поскользнутся и не размозжить голову – в двух шагах коридор сковывала тьма. Фёклу тьма показалась похожей на черный творог. Она была пористой, увесистой, но при этом достаточно мягкой, чтобы через нее можно было протиснуться. Коридор постепенно пошел под уклон, и гранитные плиты выстроились мозаичной лестницей. Теперь они дыбились друг на друга, выгибаясь подобием хребта дракона или мифического Бегемота. Приходилось идти аккуратно, ощупывая ногой каждый выступ. Выл ветер. Он как будто проскальзывал вдоль стен осторожно и нервно. Замирал. И лишь, чуть слышное эхо. Но и оно не долго висело в воздухе. Тьма сжирала наивные отголоски. Фёкл подумал, что если бы он стал ветром, ему бы не поздоровилось. Да и скучно это как-то. Внезапно Фёкл начал вспоминать, что он не путешественник по неизвестным мирам, а вполне себе нормальный парень. Это осознание становилось тем яснее чем, ниже он спускался по горбатому граниту. Осевшие, куда-то на дно его, в общем, не глубокой души, воспоминания, впечатления и пристрастия пульсирующим фонтанчиком начали пробиваться в голову.
          Прежде всего Фёкл остро почувствовал тоску по дому . После всего произошедшего ему ужасно хотелось домой. Не обратно к алкашам на матрасах, а в нормальный дом: с ванной, туалетом, холодильником, в котором стоит холодное пиво. Не забыл Фёкл и про компьютер. Статус в контакте: «****ец тоска бля», давно требовал качественного апгрейда. Да и рынок порноиндустрии не стоял на месте. Саша Грей ждала его с новыми анально-вагинальными свистоплясками.
       
           Вспомнив известную в узких кругах актрису, Феоклист затосковал по Родине – затосковал надо сказать вполне ассоциативно. Фёклу очень нравилось слово «свистопляска», в нем на подсознательном уровне ощущалась могучая русская стать и громкая поступь. К тому же, стрельнуть сигарет, а после сплясать на могиле доброхота, тоже входило в обозначенный национальный характер. Впрочем, за отсутствия у Феоклист каких-либо четких представлений о подсознании все сводилось к тому, что ему просто нравилось слово «свистопляска».

        Вспоминая о Саше Грей и ее порнографических откровениях Фёкл загрустил. С Клавой он расстался и теперь все, что  ему оставалось - зависать возле компа. А после можно было смело идти в салон - фотографироваться на семейный портрет вместе со своей правой рукой. Тоску чуть притупила новая волна воспоминаний. Дома Феоклиста ожидали кореша и водка. Водку Фёкл любил. Хоть и не вспоминал о ней долгое время. Водка была настоящим русским напитком: крепкая, простая, дающая в голову. Пиво – это так баловство для малышни – что толку с пива-то? На вкус пенный напиток все равно в последнее время был как моча, чтобы напиться, его нужно было покупать много. А к популярным алкогольным коктейлям с пугающими названиями и мрачной расцветкой, Фёкл относился с презрением – их бухало только нефорье, а нефорье за людей не считалось. Другие алкогольные напитки так же были разложены в голове Фёкла, строго по полочкам:

    1.Вино – его пьют только французы, пидарасы и престарелые тетки. Тетка Фёкла была престарелой и каждый раз, когда он к ней приходил, та пила кагор. А от самого упоминание пидарасов Фёкл становился багровым и бил кулаком в стену или в соседнего пидараса.

    2.Коньяк – это для хачей и ментов.  Фекл помнил, что коньяк обычно пили хачи и менты, а к ним он относился не очень. К тому же коньяк пил Наполеон, когда на Россию нападал. Когда это произошло, Фёкл не помнил. Тем не менее, он негодовал от такой наглости.

    3.Виски – это буржуйское пойло. Его потребляют всякие мудаковатые мажоры в своих мажорных кафе. Как-то раз Феоклист посетил такое место. Там все пили виски и сидели с такими самодовольными рожами, будто они срут исключительно золотом. Мажорные мудаки поднимали бокалы и причмокивали, попивая буржуйскую дрянь. Фёкл вообще не любил буржуев – за то что Россию губят. Не любил понтовых мажорных чуваков – за то что им хватает бабла трахать любых телок. И шотландцев, кстати, тоже не любил – за педерастические юбки в клетку.

    4.Боярышник – им промышляли преимущественно соседние алкаши. Да еще сосед Феоклиста Коля Хренов. Идеологических разногласий с боярышником у Фёкла не было, но пить все равно было как-то западло.
   
    5. Портвейн – это для музыкантов. Фёкл часто видел, как небольшие компании длинноволосых парней играли в переходах, а после пили портвейн, мешая его с газированной водой. В компании с длинноволосыми парнями были и девчонки. Девчонки были необычно одеты, иногда красиво пели или играли на флейте. Однако все они были преимущественно страшными и так же пили портвейн. В принципе Феоклист почтительно относился к гитаристам, пусть и волосатым. А вот страшных девок он не любил. Поэтому портвейн оскорблял его эстетические чувства.

     Всякие абсенты, ромы и прочие текилы Фекл мог выпить при случае, однако уважения к ним не испытывал. Потому то водка и была лучшим его другом и антидепрессантом. Выпить с пацанами водки с огурцами и пельменями почиталось за счастье. Иногда они после этого шли на улицу и ловили по городу лохов. Вернее лохи, как правило, попадались сами. А уж отработать у терпил легкую мобилу, забрать деньги, и чуток попинать ногами для профилактики считалось делом чести. Ну а в последующие разы уже делом техники. Но иногда даже проверенные схемы дают сбой. Поэтому, рассуждая о водке и пельменях, Фёкл спускался по светящимся каменным плитам, в почти осязаемой темноте, хрен пойми куда.

      Однако «хрен пойми куда» начало обретать более осязаемые очертания – очертания огромной гранитной двери. Дверь похоже была приклеена к скале. Выглядела она так, будто была выполнена, еще одним современным художником – из тех, кто брюзжит о холодности мира и непробиваемости общественного мнения. Правда, в современном искусстве уже давно правила бал маловнятная хренота, посему Фёкл не очень удивился. К тому же искусство, как таковое его не волновало. В отличие от ностальгии по дому. Единственное, ему не верилось, что за дверью есть что-либо, кроме камня - настолько нелепо она смотрелась. На уровне груди, к двери была привинчена круглая массивная ручка в форме человеческой головы. Голова была с маленькими усиками и грустными глазами. Ручка была привинчена намертво, сразу шестью ржавыми шурупами. Чуть справа от ручки, висел золотой колокольчик. Фёкл позвонил в него.

    - Да, да входите – прозвучало с той стороны.


  Фёкла уже начинало напрягать то, что все начинают с ним знакомство с того, что являются в виде голоса, несущегося, хрен пойми откуда. Но видимо таковы были правило игры. Вздохнув, Фёкл дернул за ручку-голову. Дверь не поддалась. Убрав руку, он увидел, что металлическое лицо теперь закрывает медная челка. Челка свалилась на глаза, и дверная ручка начала вращаться сама по себе, будто пытаясь отряхнуть волосы со лба. Сделав несколько круговых движений, дверь заскрипела и подалась вперед. Сквозь щель пролился поток мутноватого сиреневого цвета. Феоклист двинулся, было к проходу, но услышал голос. К нему обращалась дверная ручка. Сначала слова звучали грубо, на каком-то незнакомом языке. Но падали они в голову Фёкла вполне русскими фразами.

      - Челку поправь – обратилась к нему дверная ручка и шмыгнула носом. Усики при этом торжественно встопорщились.
 
      - Да без проблем. – Фёкл поправил челку, и ручка ему подмигнула. Когда он уже протиснулся на ту сторону двери, то услышал отголоски жалобной песни, которую, по всей видимости, исполнял дверной страж.

               Рождает зверя, наконец
               Могучая Ехидна!
               Мой друг, тебе пришел ****ец
               И это очевидно!
               Хоть из-за леса, из-за гор
               Несется дед Егорка,
               Позняк уже точить топор
               Под час голодный Волка.
               Метаться поздно по местам,
               Где свет в конце туннелей.
               Здесь уж отметили Потсдам
               И Нюрнберг захотели.
               На отпущения козла
               Найдет зверей ватага,
               Фашист сточил кусок мосла -
                - В мясном борще Рейхстага.

    - Не обращай внимания, он уже полвека эту песню поет. Как придумал в конце сороковых, так и воет каждый раз. Хотя в последние годы прогресс явно на лицо, даже в ноты попадает – голос доносился из хрустального гроба.

    Собственно говоря, кроме хрустального гроба в огромной пустой и холодной зале, на первый взгляд не было ничего. Лишь иногда Фёклу казалось, что шелестящий ветер приобретает человеческие контуры. Ветер играл с тенями, менял очертания, выпячивал сгущающийся сумрак мрачными готическими полотнами. Тонкие вытянутые контуры людей на этих полотнах изгибались, рвались и сливались друг с другом. Их тела были ничтожны и уродливы. Огромные впадины глаз мерцали фиолетовым мутным светом. В этом свете не было ничего – холодная жгучая боль и пустота. Все это Фёклу показалось лишь на миг. Затем ветру, вероятно, наскучило это представление, и он сдавленным жалким стоном унесся куда-то прочь.

     - Эээй! – Фёкл побоялся подойти к гробу и решил привлечь к себе внимание криком.

     - Ну что ты кричишь, как недорезанная контра. Подожди минуту, дай собраться. Не часто у меня такие почетные гости. Как правило, жалкие ублюдки лишь, да никчемные потерянные существа. Бывают иногда исключения, но это как повезет. Но в этих краях, знаешь ли, крайне ***во с везением. Прости за нецензурную лексику – сила привычки. Надеюсь, не претит? – голос, доносившийся из хрустального гроба, был старческим, дряблым, но доверительным и Фёкл решил согласиться.

     - Да нет, не претить, что вы. У меня дед хуже матерился, когда жив был.

     - Да мертвые, как известно не сквернословят. Ну, считай, что я в какой-то мере тоже дед. Так сказать мировой дед, кхе-хе – голос толи посмеялся, толи закашлялся.

    Крышка гроба чуть скрипнула и начала подниматься. Из щелей, во все стороны брызнул пар или какой-то газ. Фёкл видел, что так бывает в фантастических фильмах, когда путешественники покидают криогенные камеры, для межзвездных перелетов. Запахло тухлыми яйцами и ароматическими свечами. В дыме проступил силуэт.

     - Ну, давай знакомится – силуэт сказал это уверенно и как-то по особенному, будто эти слова он сначала собрал по окружающему сумраку, а затем выплюнул под ноги. Однако под ноги Феоклисту ничего не упало, а вот силуэт шагнул вперед.

     - ****а в рот, так ты же Ленин – перед Фёклом стоял Ленин. Один в один такой же, как в Мавзолее, только двигающийся.
   
     - Давно уже на меня так не реагировали, после Троцкого, пожалуй. Но с ним мы в последнее время часто видимся.

     Феоклист напряженно хмыкнул. О чем разговаривать с Лениным он решительно не представлял. Он помнил о вожде пролетариата два факта. Первое - то, что он был вождем пролетариата и вел всех на революцию. Это ему постоянно повторяла классная руководительница Софья Шемовна. Она преподавала математику, однако почему-то любила вспоминать про Ленина и годы Октября. Как правило, это происходило в день учительской зарплаты. Софья Шемовна прибегала на урок и, проглатывая рвущиеся изо рта неприличные фразы, отыгрывалась на классе. Затем успокаивалась и добавляла, что всех буржуев надо повесить, а Ленина на них как раз не хватает.

     Еще ему о Ленине много рассказывала бабушка. В памяти Фёкла навсегда отложилось то, что Ленин умер в Горках. В детстве ему представлялось, что смерть Ильича настигла на горках, а потому его мальчишеское воображение рисовало вождя мировой революции со всей дури врезающегося в дерево после очередного спуска с ледяной высоты. Однако какой из фактов биографии нужно было задействовать сейчас, Фёкл понять не мог.

    - Да ты не тушуйся, малец – Ленин казалось, и не заметил смятения Феоклиста. Он лукаво подмигнул ему. Достал из кармана пальто кепку. Расправил и напялил на голову. Вздохнув, вождь пролетариата уставился на его представителя.

    - Вот говорят, вы на Горках умерли – неуверенно пробормотал Фёкл, сугубо ради поддержания беседы.

    - Интересная,  у вас интерпретация. Хотя если подумать, в этом уверении вы отнюдь не одиноки. Вот скажите мне, милок кое-что – глаза Ленина заблестели.

  Вождь приосанился, выкинул вперед руку и стал походить на памятник, что стоял недалеко от дома Фёкла, на главной площади. Феоклист понял, что у Ильича давно не было свободных ушей и теперь придется внимать его красноречию. Иначе, понял Фёкл бумажек с буквами ему в скором будущем не получить. Замерев в почтительной позе, он предпочел слушать. Ленин не заставил себя долго ждать. Яростно взмахнув рукой, он затянул длинную тираду.

    - Вот скажите мне милок, почему проиграл социализм? Почему алчные западные капиталисты, одолели таки власть Советов. Ведь я долго наблюдал за происходящим. И отсюда, и из своей приемной на Красной Площади. Почему?!

   - Не знаю я – Фёкл не лукавил. Он действительно не знал.

   - А я вам отвечу – как раз из-за этого представления. Ленин умер на горках, говорят. Нелепость чистой воды, казалось бы! Не поедет пожилой пятидесятилетний мужик в пальто на горке кататься. Чушь! Бред собачий! Но все же поверили. Кого не спроси, все лишь смеются и про горки говорят. Так вот, эту идею нам подкинули американцы. Почему, спросите вы?

   - Почему? – Фёкл не хотел пререкаться с пожилым, пусть и покойным вождем.
 
   - А вот скажите, как в Америке называются американские горки? Правильно, русские. Дикая необузданная Россия. Вечные медведи на улицах, алкаши с балалайками, соболя, черная икра, а также беззаконие и насилие - экстрим, одним словом! И горки такие же! Так вот, как решили они, что я на горках умер, так и смирились с тем, что революция победила. Мол, русский правитель по-русски и скончался. Но на этом все не закончилось.
   
    - И что дальше? – Фёкл видел, что Ленин долго думал над этим и очень хочет поделиться открытием.

    - А теперь вспомните, батенька, как ВЫ горки эти называете?! Правильно – американские. Потому что быстро, весело, свободно, динамично, так сказать. Ну, все поверили в нелепую причину моей смерти. А товарищи-недоумки мои сделали вывод, что меня американцы на горках уморили. Сталин конечно правду знал, но он гнида никому и словом не обмолвился. Хотя при этом правила игры и общую версию поддерживал, чтоб государственную лодку не раскачивать.

    - Это он молодец! – Фёкл слышал по телевизору, что Сталин молодец и поэтому верил.
 
   - Мудак он усатый, а не молодец. Но не об этом сейчас. Так вот с этих русско-американских горок и началось противостояние. Потом придумывать начали, как бы правду завуалировать. Блоки всякие, идеологические доктрины, придурка вон того на двери от рисования отучили, для общего дела. Потом холодная война и понеслось. А горки в этой войне, как показатель общественного мнения выступали. Называют больше людей горки русскими – не зря Ленин умер, побеждает Россия. Называют американскими – сгубили наймиты запада вождя и родину сгубят.
   
    - Уф - Фёкл выдохнул. Он уже запутался, хотя американские горки любил.

    - В итоге вся мировая история двадцатого века превратилась в соревнования двух аттракционов для среднего и старшего школьного возраста. То вверх, то вниз. Победили, конечно, американцы - у них сфера развлечений развиваться начала. Они парков везде понастроили. А европейцев и все другие народы приучили горки американскими называть. И тем самым ликвидность Советских граждан в собственных глазах обесценили. Привили им западный образ жизни и все. ****ец. Одним словом, мы были рождены, чтобы сделать. А они сделали. Сказку сделать былью, я имею в виду. А знали бы все про резиденцию Горки, хрен бы такое, когда произошло. Потому что резиденция Горки только одна! И она в России! Вот до чего фольклор и идиотизм народный державу довел!

      Ленин успокоился и утих, хотя по его возбужденному взгляду было видно, что сказано еще далеко не все, что он думает о противостоянии восточной и западной цивилизации.
Вождь впал в подобие транса, и казалось, не замечал ничего вокруг. Фёкл решил ему пока не мешать и пошел осмотреться. Зал был большой. Даже очень большой – это было понятно по эху – из того, что сказал Ильич, обратно начали долетать только его первые фразы. Вероятно, за границами сумрака существовало, что-то еще. Однако виду оно не подавало, а знакомится с ним, у Фёоклиста желания не было. Он пошел по направлению к гробу. Гроб был с подсветкой. Крышка была хрустальной, в то время как бока были сделаны или из свинца, или из темненного серебра. Осматривать опочивальню наскучило довольно быстро. И тут невдалеке Фёкл заметил стенд с двумя рисунками.

       Первый рисунок изображал двух чудовищ. Чудовища были противоестественно безобразного вида. Длинные щупальца, зеленые тела, перепончатые крылья, черные глаза без зрачков. Рисунок был сделан карандашом и явно не был закончен. Два чудища на нем, гнались друг за другом на небольшом расстоянии. Щупальца были раскинуты в разные стороны, крылья раздувались, и открытые рты обнажали яркую галерею острых клыков. Внизу красовалась, тоже не законченная, но уже понятная подпись:«Дагон и Ктулху».

     - Я ее называю «Догони, Ктулху! – Ленин появился за левым плечом, как черт из табакерки.

     - А почему?

     - Ну, динамика тут есть. К тому же картинка ярко отражает ваши политические, теперь уже почти мифические реалии. Эта картинка здесь уже давно. Гляди, я ее чуть-чуть осовременил.

      Ленин достал из кармана пальто листок бумаги и развернул. На листке была почти такая же картина. Только монстры улыбались криво пририсованными улыбками. А на месте голов с глазами без зрачков, красовались неряшливо приклеенные фотографии премьера и президента. Премьер гнался за президентом. Улыбаясь, он размахивал щупальцами и раздувал перепончатые крылья. Подпись гласила: «Дагони Ктулху»

    - Ну,  зачем вы так то? Не уважительно ведь!

    - Да что вы буквально то все, молодой человек. Мне ж отсюда все видно. Поверьте это очень даже похоже на правду. Просто вам этого не заметно. Яркая картина политической жизни России-Матушки получается.

    - Ну, вам виднее. Но я бы такую картинку дома не повесил.

    - Я бы вам тоже этого делать не советовал. А вот отсюда то ее вряд ли конфискуют. – Ленин хихикнул.

    - Или вот посмотрите, тоже веселая мазня. – Ленин повел Фёкла за собой поближе к стенду.

      Рядом с монументальным полотном про погоню за Ктулху висел маленький кусочек бумаги. Как будто краешек тетрадного листка в спешке оторвали. На нем было неровным почерком написано: «Я хочу МБХ».«Х» еле влезало на бумагу и стремилось вырваться за границы мятого клочка тетради..

     - Вот что вы думаете по этому поводу? – Ленин торжествующе улыбнулся.

     - Ну либерсты это все. Мне сосед говорил. Вор был вот и посадили. Вот и хотят его всякие девки продажные, небось, чтоб на запад с ним уехать. Хотя, хрен его выпустят! И поделом!

      - Вот, опять узколобые ваши взгляды. Как кстати вас зовут?

      - Феоклист.

      - Интересное имя на этот раз. А я Ленин. Владимир, если будет угодно. Но впрочем, да. Так вот, узколобые у вас взгляды, я говорю Феоклист. Указали вам пальцем в кого дерьмом бросаться, вот и мечете, как рыба икру. А ведь все не так было. Обратился не так давно ко мне один из ваших – Ленин поднял вверх палец и тыкнул в темноту.

       - Хотя нет, не из ваших. Простите. Из тех, ребят, что высоко сидят. Так вот обратился и о помощи просит. Ну, у меня такое регулярно. Но обычно, требуют что-нибудь весьма абстрактное, что им, по их мнению, должно принести их абстрактное счастье. А этот был конкретен. Хочу, говорит, машину крутую – Майбах!

       - Крутая тачка! – Федя видел, что такая есть у кого-то. В новостях показывали.

       - Крутая, ага. Ну а его спрашиваю, название пишется, как произносится? Он мне, мол, не переживай, я щас точно напишу все на бумажке. Тут ему срочный звонок. Он кусок ежедневника оторвал, быстро вот эту ерунду мне написал и убежал. Такие пироги. Но с него еще спросится. А впрочем, не об этом.

       - То есть  он этого МБХ, то есть МайБаХ, хочет? Ну, тогда понятно. Дорогой бренд, модный.

       - Ты я вижу, расстроился. Не стоит. В какой-то мере и тот, твой бренд, тоже дорогой и модный. Особенно в последнее время. Разве, что не машина – Ленин опять улыбнулся чему-то своему.

     Закончив улыбаться Ленин бодро зашагал прочь. Отойдя несколько шагов, он как будто вспомнил о Фекле. Остановился и поманил за собой, к хрустальному гробу. Фёкл нехотя пошел за ним. Ему уже начинали надоедать шуточки вождя. Но другого варианта не было.

     - Гляди  мое последнее изобретение – Ленин уцепился за нижний край гроба и, крякнув, приподнял его целиком. Гроб был на шарнирах и легко откинулся, как крышка. Вождь мирового пролетариата стоял торжественный и почти светился. Фёкл подошел ближе и заглянул под гроб.

       В огромной яме, которая там находилась, копошились хомяки. Тысячи пушистых зверков бегали, пищали и что-то усиленно грызли. Фёклу показалось что это «что-то» имело некогда человеческие очертания. Где кончается яма Феоклист определить не смог.

     - Там, под гробом у меня система туннелей. А в них хомяки – Ленин был определенно счастлив.

     - Любите домашних питомцев. Я тут кстати недавно встречал одного, с забавным именем…в монокле.
    
     - А, Анатоль, да да знаю мерзавца. Ну что ж тем лучше.

     - Анатоль?! Он мне представлялся…

     - У хомяка не все в порядке с головой, по-моему. А вы поверили? Ну, я ж говорю – ограниченное восприятие.

     - Ладно, проехали – Фёкл слегка опечалился. – Так вы любите животных?

     - В какой-то мере. На самом деле над этим проектом я думал последние годы. Скоро планирую представить его наверх. Должен вписаться в последние тенденции. Я хочу предложить создать первый в мире «хомякопровод» и по нему пустить хомяков во все ближайшие страны.

      - «Хомяко…» что?

      - «Хомякопровод»! Как нефтепровод, только круче. Нефть может кончиться, а хомяки нет. Они же самовоспроизводятся. Мы сможем поставлять их во все страны. Посмотри это же чистая энергия! – Ленин ткнул пальцем в одного из зверьков. Хомяк энергично ретировался.

       - Вам не кажется это немного странным? – Фёклу определенно казалось.

       - Ну, это смотря с чем сравнивать. Вот представь станцию, которая вырабатывает энергию из хомяков. Тысячи зверьков бегают в колесе или в нескольких. А в это время им на замену прибывают новые особи. Колесо вращается, вырабатывает электричество. Энергия обогревает дома, дает свет. Снижает потребление нефти, которую можно оставить на бензин. Или можно создать двигатели, в которых также будут бегать хомяки, это не сложно.
 
      - Ну, я не знаю, Владимир Ильич. Это как-то уже совсем бредово.

      - Про ГОЭЛРО все так же говорили! И что теперь? Только и знают что твердят: «Лампочка Ильича, лампочка Ильича»! Главное приложить политическую волю. К тому же в случае войны нам без хомяков никуда – они идеальные диверсанты.

      - Хомяки?  - образ хомяка, как идеального диверсанта не совсем совпадал с тем, что Фёкл обычно подразумевал под словом диверсант. Хотя нельзя сказать, что этим словом он слишком уж часто злоупотреблял.

      - Ну да они могут съесть урожай, попортить проводку, им можно имплантировать маленькие бомбочки в пузико. Обозлятся на нас враги – мы на кнопку нажмем и все! Бах, нет врагов. Дело за малым – за трубой! Необходимо построить трубы. На Север и на Юг в Европу, и уж тогда все держитесь. Придет «Хомякопровод»!

      - Вы думаете, вашу идею одобрят?

      - Еще бы! Сейчас и почище бред реализовывать пытаются. Все деньги пилят. А хомяки это очень даже в тренде последних заявлений руководства вашей страны.

      - Это вы о модернизации? – Фёкл был в курсе последних тенденций политической жизни, благодаря тем же, новостям.

      - Ха, модернизация! Бери выше! «Хомякозависимость» всех мировых держав это не модернизация! Это еще мощнее! Это ПОСТМОДЕРНИЗАЦИЯ! Следующий шаг на пути к величию ! – последние слова Ленин выкрикнул, как на митинге.

      - Охотно верю – Фёкл не очень верил, но и не отрицал такой возможности.

      - Но впрочем, ладно. Время не ждет. Его нет! Прости, опять неудачно шучу. Теперь тебе придется достать из меня бумажки

     Ленин скинул пальто. Быстро снял и бросил рядом жилетку и теперь расстегивал пуговицы от рубашки. К такому повороту событий Феоклист готов не был. Он совсем не хотел ничего доставать из вождя мирового пролетариата. Это уж был явный перегиб. Вариантов того, где Ленин мог хранить буквы, было не много, и ни один в восторг не приводил.

      Тем временем Ленин скинул рубашку и Фёкл увидел, что тело вождя от ключиц и до пупка рассекает вертикальная молния. Расстегивалась она сверху вниз, но это, уже не существенное дополнение.

        - Видишь ли, Феоклист – Ленин освободился от пут рубашки и стоял сейчас голый по пояс.

        - Вижу. Точно. Ленин с молнией – ну это же просто ****ец какой-то!

        - Нет, Феоклист, тут все совсем не просто. Понимаешь ли, я хранитель государства российского и всего мирового порядка. После определенных событий это старое мертвое тело сдерживает внутри себя вселенский хаос. С каждым годом мое тело становится все тоньше и тоньше. Бальзамирование очень изматывающая процедура, знаешь ли. Чем тоньше становится мое тело, тем ближе, хаос подбирается к внешнему миру. Я сила та, что хочет негатива, но часто созидает позитив.

    - Это вы придумали про негатив? – Фёклу фраза показалась знакомой.

    - Легонький плагиат. Но я к этому отчасти тоже приложился. Продолжим. Я Владимир Ильич Ленин – мертвый пуп земли российской. Из меня растет государство. И мной оно может кончиться. Сердце империи мертво и сгнило. И не смотря ни на какие припарки, лучше не становится. Но пока еще есть время. Вот тебе уникальный шанс, соприкоснутся со всем хладом мирового хаоса раньше срока. Считай, что это подарок. Да, подарки у меня странные, но поверь, я их крайне редко раздаю безвозмездно. Тебе можно, в кои-то веки. Дай мне левую руку.

      Фёкл протянул вождю левую руку. Ленин выдохнул и расстегнул молнию до живота. С размаху он втащил туда ладонь Феоклиста.

      Феоклист нащупал хаос. Он несся как Джаггернаут – неведомой и неудержимой силой. Хаос давил и морозил, превращая самое ретивое движение, в игру на мертвых костях. Безысходность хлада угнетала. А Фекл почувствовал себя так, будто его рука застряла в унитазе. До телефона далеко. Дома никого нет, и в ближайшие лет сто не будет. Одним словом, отчаяние и паника проникли в сердце Феоклиста. Но тут он нащупал бумажки и со звоном выдернул руку. На пол упали осколки льда и какая-то черная слизь. Слизь испарилась моментально. Лед таял статно и неспешно. Никакого Ленина перед ним уже не стояло. Вождь мирового пролетариата лежал в своем хрустальном гробу. Фёклу показалось, что в один момент тот открыл глаз и подмигнул. Но возможно просто показалось. Бумажки он отправил в карман джинсов. В воздухе привычно затрещало. И разрезая на хлопья творожную темноту, сверху рухнула привычная дверь с нелепой табличкой: «Занято. Стучать три раза». От разговора с Лениным у Феоклиста разболелась голова. Ему хотелось убраться из этого царства. Но тут опять послышалось пение. Похоже, мелодию бормотал во сне сам Ильич.
            
                Сердце гнилостное бьется
                Тик-так-так. Та-та-та
                Что там дальше? Вам неймется?
                Пустота! Пустота!
                На разрытые могилы
                Ставьте крест, ставьте крест.
                Сердце гнилостное сгнило.
                Кто его? Кто поест?
                Может мышки? Может мушки?
                Может слон? Может стон?
                Что звучит из бедной тушки,
                Словно горн! Будто гром.
                Где небесные светила,
                Где-то тут. Где-то там.
                Сердца гнилостного сила.
                Ходит, бродит по дворам.

   «Заебало. Как же это все заебало» - пробормотал Фёкл. Жуткая мелодия звучала ему в спину, когда он резво и уверенно прыгнул в распахнувшую объятия пустоту.
       
               


      Полюдье
  **********
 Когда Фекл отошел от внутреннего мира Ленина и открыл глаза, народу в комнате прибавилось. Хотя возможно это был лишь обман зрения, вызванный тем, что кочующие тут там бомжи, окончательно сгруппировались и плотной толпой обступили Феоклиста полукругом. Таким образом, за его спиной восседал плюшевый медведь, а внушительная группа оборванных алкоголиков сформировала некое подобие полукруглой арены. Фёкл почувствовал, что сейчас и должно было произойти главное. Хотя лично для себя главное он вынес уже из разговора с Адом. Странным образом, отправляясь в свои путешествия, он никак не анализировал и не думал о происходившем с ним в Аду. Да и вообще по большей части не думал. Эти мысли, возвращались как из копилки только тогда, когда он, опустошенный и измотанный в очередной раз вываливался из двери. Но они уже не бурлили в его голове водопадом, а несколько устаканились и текли ровно.

      Возможно, в какой-то мере помогло выпитое зелье. Все-таки, несмотря на странное дополнение к медвежачьему шмурдяку, он чувствовал себя ровно так, как если бы в одинокого выхлестал бутылку крепленого вина. Почему-то неудержимо хотелось встать и во весь голос, патетическим тоном произнести: «Смеркалось, господа!». Но делать он этого не стал, потому что посчитал последнее, передозировкой бреда в организме. Впрочем, атмосфера была именно такая. Ее, вероятно, и почувствовал сидящий позади плюшевый медведь. Приказным тоном тот потребовал у Феоклиста последние листки бумаги. И пока тот возился в карманах истерично покрикивал на него, не забывая периодически отпускать какие-нибудь привычные скрабезности. Фёкл просто не реагировал на мерзкое поведение Эла, хотя стремление оторвать ему, хотя бы одну голову, усиливалось с каждой секундой.

        - Инструмент!– Медведь повел одной из голов и кивнул ближайшему бомжу. – Быстрее шевелитесь, пока этот недоумок окончательно не откинулся. Инструмент, блять, я сказал!

    Воздух в бомжатнике был почти ощутимо наэлектризован. Медведь орал во все глотки. Правда, делал это к счастью недолго. Ближайший из пропоиц быстро понял, что от него требуется, и тот скрылся, протиснувшись сквозь плотный ряд немытых тел. Вернулся он с каким-то свертком, из которого медведь достал глиняную табличку и тюбик супер-клея. Напевая что-то под нос, он начал аккуратно разворачивать скомканные бумажки и вежливо смазывать их липкой жидкостью.

     - Сейчас мой недалекий друг случится самое важное в твоей жизни событие. При этом, правда не будет присутствовать, ни твоя гипотетическая жена, ни дом, ни дерево. Но событие это будет главным, уж ты мне старику поверь – медведь опять перешел на интонацию спившегося актера из дешевого спектакля, про сермяжную правду и благостную старину.

     - А что будет? – Фёкл решил поинтересоваться

     - А будет твоя битва. Ты же супер-герой, не забыл? Супер-герой, супер-клей, супер-медведь, супер-сказка. Хе-хе. Так вот сейчас я, образно выражаясь, кую твое главное оружие. Это Слово. С него все и начинается. Но для тебя им может все и закончится. Это мощнейшее оружие. Это, в какой-то мере, даже сакральная правда, с которой ты выйдешь на бой с тьмой. Будь уверен в себе, юный падаван. О, это еще одна фраза, которую я давно мечтал сказать. Ах да, чуть не забыл. Еще тебе сейчас станет очень, ну просто очень больно. Как же я так, ты же даже не успел подготовиться. Старость видимо, ой-ой.

    И Фёкл заорал. В его груди взорвалось что-то такое, что начало раздирать его иглами, щипцами и зубами в клочья. Волна невыносимой, жуткой, вопящей боли начала медленным катком, с нарастающей скоростью выкатываться к голове. Феоклист упал на пол и там его колотило судорогой с такой силой, что обитый вельветом пол начал вибрировать. Голос Фёкла исказился. Он уже не кричал, а словно выплевывал из себя формы, которые не может проглотить и разжевать ни один из языков мира. Он их отрывал с размаху, как струпья, и напоследок двинув по гниющей ране, выкидывал в народ. Народ заволновался. Ряды заколыхались в неспешном медитативном ритме. Все ждали, когда Фёкл, уже больше напоминающий кусок тряпья, которого метелит ураганный ветер, рыкнет идущей из него болью. И Фёкл рыкнул.

       Голова Феоклиста лопнула как ногой раздавленный эклер и из раны месивом крема выпросталась серая слизь.

    Слизь гулко хлюпнула на вельвете. Влага щупальцами вспорола покрытие и уползла куда-то вниз. На полу пульсировало, дышало, билось в ровном ритме огромное поле крохотных точек. Но с каждым вздохом и каждым ударом ритма они росли. Хлопнули мгновенья и они стали напоминать уже подросшие спичечные головки. В этих формах начали проглядывать изломанные, изжеванные гнилью конечности, бездонные черные глазницы, и стекающая по телам медлительная слизь. Это и была тысяча чертей. Круг бомжей начал расходиться, отодвигаясь все дальше от происходящего. Фёкл недвижно лежал на полу. Прошло несколько секунд, и он начал шевелиться. Голова срослась. О вскрытом только что черепе напоминали лишь глаза, в которых еще звенела, ни до конца ушедшая боль. И тут послышался рёв всех семнадцати глоток. И этот рев накрыл:

      - Слово! Слово, твою мать! Держи свой меч-кладенец, ничтожество! – медведь все это время усердно приклеивал бумажки к глиняной табличке. Пока Феоклиста трясло в судорогах, он заботливо придавливал лапой каждую букву, чтобы ни одна не отклеилась.

     - А-а-а! – Фёкл стонал, но понимал, что необходимо подниматься. И он поднялся. Его до сих пор трясло и он мало, что мог разглядеть. Все плавало и размывалось.

    - Слово! Слово! Слово! – гулким хором начали кричать бомжи. С каждым выдохом это все больше напоминало марш.

    - Слово? Слово? Слово? – пищали на полу подрастающие черти, кривляясь и изгибаясь, все свои немыслимые конечности.

    Момент был трагическим и торжественным. Понимая, что время уходит, Медведь кинул в Фёкла табличкой.

     То есть не трагически кинул свой меч в помощь раненному герою, как показывают  кино. А со всей дури запустил в него глиняной табличкой, нисколько не гнушаясь разбить ценное сакральное оружие. На счастье Фёкла пол был вельветовый и, ударившись о ногу, табличка  выкатилась перед ним. Шанс был всего один, и Феоклист это понимал. Он почувствовал свою значимость. Он понял, что сейчас решиться все. Ведь если черти вырастут окончательно, битва будет проиграна. Все, что происходило до того пойдет прахом, а затем будет растерто, и сожрано гнилым воинством. Превозмогая боль, он наклонился за неведомой сакральной правдой. Негнущимися пальцами он оторвал глиняный брусок от пола и медленно понес к глазам, чтобы прочитать Главное Слово, а затем навсегда изгнать чертей. Напрягая зрение, он вычитывал плавающие черные буквы. Белая бумага, на ржавой глине выглядела трагически искренней и выстраданной. Поэтому Фёкл сконцентрировался и прочитал:

     - ***КС! – выкрикнул он и воздух зазвенел.

      После этого Фёкл замер, и вновь посмотрел на табличку.

     – ***КС?! Главное сакральное слово, это – ***КС?!
    
     - Если коротко, то да – ответствовал улыбающийся медведь.
 
     - Это все! То есть вот это все, что было, ради этого слова?

     - Ну, во-первых, а что было то? А во-вторых, какого же слова ты ждал? АУМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ? ***КС ничем не хуже. Более емко, знаете ли – медведь залился смехом, сопровождаемым восторженными похрюкиваниями. – Да не ссы, Фёкл. Главное результат! Глянь, и где теперь твои черти?

    Фёкл пригляделся и увидел, что там, где только что подрастали хозяева преисподней - влажнеет лужа. Просто промокший ковер. Он посмотрел на бомжей и те зааплодировали. Ноги уже не держали, и Феоклист рухнул на пол. Несмотря на всю нелепость происходящего, он почувствовал себя победителем.

    - И что теперь? Торжественные фанфары? Мир спасен?

    - Так ты, блять, ничего и не усвоил. Какие фанфары? Миру ****ец, мы же это говорили. А ты свободен, мой унылый друг. Теперь тебе нужно будет сотворить какую-нибудь свою нелепую хренотень. А это право, уж поверь мне, дается ой как не многим. Дверь вот там. Ага, там. Уёбывай побыстрее, не томи – медведь нехотя указал на железную дверь и та, скрипнув, открылась.
 
    Фёкл поднялся и пошел. Однако медведь, будто нехотя остановил его жестом плюшевой лапы.

    - Ну, как главному менеджеру, тебе полагается один бонус. Исполнение желания. Одного конечно, но зато любого. Фантазируй как душе угодно. Обещаю, что ограничивать не буду. Тебе нужно будет только подумать и награда махом найдет своего героя. Как в рекламе, если помнишь: «Лопай, лопай, Склифосовский, заслужил» - и медведь снова истерически загоготал.

    И тут Фёкл улыбнулся. Он чувствовал себя свободным, сильным и полным разных оригинальных идей. Он уже точно знал, какое желание ему необходимо исполнить прямо здесь и сейчас. Он зажмурился, и на полу что-то звякнуло. Не торопясь, Феоклист поднял канистру и нежно отвинтил металлическую крышку. Нащупав в кармане появившуюся зажигалку, он веселой и бодрой походкой двинулся в сторону недвижимо восседающего медведя.
 
   - Постой, постой! Одумайся. Это же ведь тебе нисколько, это даже никому не нужно. Ни капельки. Дорогой Фёкл ваши действия идут в разрез с логикой. Твою ж мать, мерзкая ты образина!

   Однако Фёкл слушал вполуха. Он с наслаждением и с безопасного расстояния плескал на плюшевое тело бензин. Медведь ворочал головами, махал руками, ревел, но с места не двигался. Видимо действовало данное им обещание. Феоклист слышал, как оживились алкоголики за спиной. И затылком, он фактически чувствовал моральную поддержку и одобрение. На секунду он задумался о мире, которому ****ец. О какой-нибудь благой моральной подоплеке, которой мог бы закончиться этот эпизод с медведем и желанием. Но все эти мысли, мелькнув развеселым хороводом, умчались в сумрачную даль. Поставив, пустую канистру рядом с собой, на пол, Феоклист достал зажигалку и чиркнул кремень. Что-то подобное Фёкл тоже видел в фильмах и всегда мечтал сделать так с каким-нибудь редким мудаком.

   Нежно описав полукруг, зажигалка мягко приземлилась на плюшевое брюхо. Поток огня разлился по шерсти, и медведь запылал.

   - Ну, какой же ты мудак! Ну, блять, так же и знал! – Эл, бил себя лапами по пузу, но огонь расползался все сильнее и сильнее.

  Этого зрелища Фёклу было достаточно, и он двинулся к двери. Эта дверь уже не парила. На ней не было никаких надписей. Железный проем был холодным и простым. А за ним открывалась безвоздушная, спокойная энергия - приятная и абсолютная пустота.

    - Эй, вы! – крикнул Фёкл бомжам. – Будет желание, заходите! Найдете чем заняться, обещаю.

    Делая свой последний и первый шаг. Феоклист думал о том, что придется стать фокусником или, что-то около того. По крайней мере, освоить азы. На все про все, по расчетам, ему хватило бы и недели. Подумав об этом, он ушел. Дверь осталась открытой.

    
    

     Эпилог
    ********
 Финал всей этой истории нельзя назвать оригинальным. Скорее он предсказуем, как не предсказуемые голливудские фильмы. На улице лило как из ведра. Узкий переулок еще только отходил от утренней дремоты, а по нему уже сновали десятки человек.

      Вначале его и в конце с непроницаемыми лицами стояло оцепление милиционеров. Выражением лиц у них было такое, будто бы их прислали на прием к проктологу, то есть ничего хорошего по ту сторону живой линии не происходило и возится им здесь, придется долго. Оцепление штурмовали телевизионные и газетные журналисты, пытаясь докричаться до следователей, дозвонится до начальства, получить любую информацию или хотя бы поймать в визор камеру, хоть какое-то намек на разгадку. Оцепление стояло, как русские, обороняя Москву, и не давало никаких шансов проникнуть чуть в глубь истории. Следом за дежурными милиционерами, замерли недоумевающие доктора. Они лишь покачивали головами, разводили руками, курили и изредка матерились. Докторов было человек пять, и все свои действия они совершали скупо, но вдохновенно. Периодически к докторам подбегал кто-нибудь из милицейского начальства, тоже махал руками и матерился. Доктора понимающе взирали на собрата по несчастью, затем милиционер убегал в сторону, получив дозу понимания. Увлекаемый матами, разносящимися из трубки сотового телефона, он быстро скрывался из виду. Еще ближе к центру переулка, стояли служебные автомобили, два или три, на переднем сидении одного, напряженно курили следователи. Курили молча, всем своим видом выражая крайнюю раздраженность, помешанную на презрение к роду человеческому. На крыше автомобиля нехотя пульсировала сине-красная мигалка, чуть вдали такая же пульсировала у скорой помощи. Еще два или три следователя чуть в стороне опрашивали трех парней. Парни были явно с похмелья. Молодые люди еще более интенсивно, чем врачи, махали руками, делая ими колюще режущие движения в воздухе.

      - А Фёкл мне и кричит, беги Косой, я прикрою. Ну, Косой это я. Гляжу, а он же маньяк. Мужик этот. Он, косу достал, и давай кромсать пацана. Это же блять, просто, какой-то ****ец. Он его и так и так. Ну, мы понятно как рванули вон туда, к выходу. И всю ночь водку пили. Какой там звонить. Думали, как бы он нас не покрошил.

     - Косу говорите, достал, значит? Здоровую блестящую косу?

     - Ну да, он ее из шортов вытащил и давай крошить. Я такого ни разу не видел в жизни. Только в фильмах.

    - Из кармана шорт, толстый мужик в кедах достал косу? Здоровую блестящую косу? И в каких фильмах, говорите, вы все это видели?
 
    - Да начальник, я чё, гоню что ли, по-вашему? Я ж не совсем ёбнутый такое прогонять! Вон, пацанов спросите – Ваньку, Витька, они тоже все видели.

    - Их мы тоже спросим, вы не переживайте. Так вот вернемся к косе и потрошению. Как это происходило?

    - ****ец кроваво!

    - Очень хорошо!

 А посреди всей этой суеты под куском плохо покрашенного брезента, лежал Фёкл. Его тело было накрыто с головой. Благодаря этому мы не можем видеть не взрезанного живота, не валяющихся поблизости внутренностей. Так же незаметна нам лужа серой слизи, которая вылилась у него изо рта. Руки его сжаты в кулаки, глаза расширены, ноги подогнуты, как будто от страха или для прыжка. Благодаря брезенту не видим мы и того, что это уже лишь тело Феоклиста, неудачно сходившего за водкой в один из вечеров. Не сможем мы также понять, насколько расширилась его вселенная и, как изменились полюса. Не знаем, как сложится его карьера фокусника, и состоялась ли она вообще. Все это с ним уже произошло и наши миры больше никак не пересекаются. Никак. Однако если, прямо сейчас посмотреть на улицу, можно заметить, что на улице поднимается сильный ветер. А тучи на небе становятся гуще и чернее. Медленно-медленно они собираются в одну. А та в свою очередь, трагически  и грозно принимает очертанья огромного семнадцатиголового плюшевого медведя, лишь кое-где поеденного языками пламени. И ничего хорошего этот медведь миру, по-видимому, не сулит.
   

                Артур Матвеев февраль-март 2010