Мои телеги

 



1 .  Не прислоняться.               
               
            У меня едет крыша. Молча съезжает вниз по эскалатору и останавливается у зубчатой кромки. Шаг через. Шаг вбок и прямо, под арку, где внизу железные нити с поперечными шпалами искрят синим. Медленно движется разделенная на прямоугольники длинная белая линия преграждения. Ботинки носком касаются верхней черточки, пяткой задевают ее. И тут же наступает Вторая Нога. Первая Нога, Вторая Нога, Первая Нога... Опять Вторая Нога. Ритм: раз, два, раз, два . Почему два? А не пять? Семь? Разворот; и все в обратном направлении, порядке: два, раз, два, раз... Теплый ветер из черной глотки туннеля пахнет смрадом нечищеных зубов электрических путей. Приходится придерживать шляпу. Пузырь дает о себе знать. Топ, бульк, фс-с-с, тук-чикчик,  тук-чикчик.Тьфу! Двое в черных косухах появляются из под арки. Странно: только что на перроне никого не было, и уже набежали. Опять что-то булькает. Жарко. Но пить в лом. Девчонка. Сидит. Читает. Книгу. Мужик. Сидит. Спит. Двое в косухах... Нет. Не привлекают внимания. Опять тянется белая полоса. Шаг. Еще шаг. Наступила на черточку. Противоположная стена—серая. Странно, что в мраморе видно только море. Или только небо. Облачное. Грозовое. И море штормовое. С пеной волн. Чайка. Летит одна. Вверх, вверх. И сразу вниз. Обрывается в черной жирной полосе мазута на поперечных шпалах железных нитей. Красное на черном—это часы. Странно опять: прошло всего три минуты. Поезда нет. Шум не слышен, но я чувствую его корнями волос. Людей не прибавляется. Замечаю удивленно-рассеянный взгляд женщины у колонны. Может быть, она меня знает. Откуда? Ей виднее. Парень в косухе. Сидит. Рядом с девушкой. В руке—цветок. Для нее? Девушка читает. Опять разворот. И все потянулось в том же клейком ритме обратно. Когда приедет поезд? Сильнее стало пахнуть мокрой мерзлой землей. Ветер. Поезд. Снаружи, как молния, синий. Внутри, как молния, белый. Я захожу в поезд. Двери закрываются. И на ярко-черном фоне бледно-белые стертые буквы—
• “НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ”.

   2 .   Ночью.

Оно пыльное. Оно с грязными промежутками в решетке динамика. Тонкий белый провод чахоточно болтается сбоку, пытаясь уцепиться ревматической , искореженной вилкой за пятачок розетки. Если повернуть за ржавеющий короткий штырек в правом нижнем углу корпуса , то голоса или приближаются , или отдаляются , становясь то роднее , то враждебнее . Мягко льется мятная музыка . Вливается в уши , протекает по сыто урчащему желудку и выливается через танцующий след фиолетовых чернил авторучки на бесцветную тетрадную бумагу , где буквы — невиновные жертвы — покорно садятся за решетку сероватых клеточек . Голоса сладко капают в сонной истоме на острия нервов , и звуки тупящей болью отдаются в ушах и черепе , и в больших пальцах ног .  Включена лампа или нет — значения не имеет : боль все равно легкими пузырьками боржоми равномерно растекается по телу . Пауза . Она кажется вечной . Она была , есть , будет . Грузила затыкают ушные раковины и давят грубой тишиной на нежные барабанные перепонки . И тут же  опять музыка . Плакать ? Смеяться ? Думать ... Тише . Громче . А теперь его надо выключить.  Радио работает . Ночное радио.               


3 .  Дура.
         
Я становлюсь дурой . Тихо-тихо из меня вытекает рассудок , оставляя черную пустоту и идиотскую радость мокрого щенка . Чувствую холод и тяжесть в затылке . Слова говорящих впитываются мозгом, словно губкой и тут же испаряются через раскрытые немигающие глаза , тупо уставленные в белый искрящийся диск прожектора на нулевом мосту . Во рту пересохло . Ноги покачиваются в такт шевелению качелей : взад — вперед , вправо — влево . Скрип досок сцены , кашель , чихание , шепот и смех . Голоса , удвоенные эхом трансляции , уносятся в пустоту зала , исчезающего за ярким  разноцветным светом сишек . Все слушают . Все не понимают . Я здесь . Меня здесь нет. Я сижу на кубе. Я плаваю под потолком . Как глухо кругом ! Коровы . Живодерня . Собаки . Треск . Паровозы . Плачущий отец . И тут же меняется актер . Снова слова , слова . Как это поставить? Все сидят с невыразимо умными лицами . Тянет тошнить от выдуманной лужи крови на конвейере мясокомбината . Пальцы холодеют , но голове жарко . Все ждут . Чего ? Каждый определяет это для себя сам . Качели выдают ритм : взад — вперед , вправо — влево . Все повторяется , и я становлюсь дурой . 


4. Свеча.


              Я люблю тебя . Что еще можно написать ? Я люблю тебя . На столе горит свеча . Она горит любовью и тает от огня своей любви . Она умирает . Она любит . И я — свеча . Я сгораю . Я люблю . К сожалению , в словах на бумаге появляется присущая им банальность . Но ее никогда не бывает в мыслях . Я люблю тебя . Люблю , люблю , как свеча , как  звезда , как солнце , и моей любви хватит  на всю жизнь — и твою , и мою . Нет . Не то хотела написать . Это дождь за окном сбивает меня своим стуком по жестяному подоконнику . Это машины развозят мои мысли по грязной мостовой ночной улицы и припечатывают их к асфальту ребристыми резинами шин . Им незачем знать , что я люблю тебя . Что они знают ? Ничего . А я ... я знаю только свет твоей любви . Знаю , что ты тоже меня любишь , просто скрываешь эту любовь от меня ( и от себя ) . Но я все равно ее чувствую , знаю . Иначе у меня бы не хватило сил на любовь к тебе . Иначе я бы превратилась в ничто , в мираж , в призрак . Призраков много . Зачем мне становиться одним из них ? Я люблю тебя , и этим я живу . Я живу , пока люблю тебя , а значит , я буду жить вечно , потому что Любовь моя вечна . И мне не хочется быть гордой  . Я  хочу любить . Я  могу любить . Я  люблю . И  я  счастлива .

               
5 . Дождь плакал вчера.

              А  я больше не плачу . Зачем ? Ведь на улице уже весна . И за меня слезы проливать станет дождь . Хотя ... Сегодня мы плакали вместе : на улице плакал отшлепанный ветром за разбитую синеву мартовского неба испуганный мальчишка - дождь , а в театре плакала я . Я плакала ... Неужели опять будет одиночество ? Сто лет одиночества ! Я опять буду  су-щест-во-вать ? А как же мне  жить ? Ведь я же живая ! Мне же больно ! За что ?!... Но ... я больше не плачу . Я в броне . Броня крепка , и танки наши быстры . А театр наш — это я поняла — дом , где живут те , которые одни . И я люблю их .  Люблю за их одиночество внутри себя , когда они остаются один на один с собой , и за их радость , которую они дарят другим , когда они собираются все вместе . Милые мои люди ! Как бы мне хотелось , чтобы вы были счастливы . Счастливы всегда : и когда вы на людях , и когда вы сидите в пустой комнате своего дома перед зеркалом одни . Дарите , дарите друг другу радость , и вы будете счастливы вместе ! Я люблю вас , и я остаюсь среди вас !               

6 .  Весенний солнечный удар .


“Кр-р-бум !” — с шумом лопнули и раскрылись почки на тополе и остальных цветущих и нецветущих растенеподобных существ .
“Бум-бэмс !” — Солнце отвесило звонкий фофан Москве . Люди , стукнутые , очнулись от зимней спячки , протерли мохнатыми лапками глаза , разбудили подруг и разом заговорили , оживились : “Ну надо же — апрель ! Целых полгода была зима , а сейчас — почти лето !”
Да , так оно все и начиналось . Автобусы , автомобили , электрички и метро — все вдруг решили перейти на звуковое обслуживание населения и затарахтели , запыхтели , завизжали и зажужжали изо всех своих лошадиных сил .
Птицы абсолютно обалдели от солнца и тепла , собрались на свои митинги и орут , заглушая крики и ревы бодрых людей , тоже обалдевших от солнца и тепла . Везде шум , гам и топот , шарканье по сухому серому асфальту тысяч ног : в сапогах и босоножках , туфлях и ботинках ,сланцах и тапочках .
“Весело , однако !” — подумал изумленный чукча , вылезая после зимней спячки из холодильника. Вы посмотрите , что творится на улицах : женщины , девушки , бабушки и девочки идут стройными рядами — бедро в сторону , ножку — вперед ,— и целенаправленно стреляют  длинной очередью из-под ресниц в проходящие мимо легионы любвеобильных , весенних мужчин , юношей , старичков и мальчиков . Это — бескровная бойня мужского населения Москвы , но она принимается мужчинами на их богатырское : “Ура ! Ура ! Ура !” Кошки ночами орут по подъездам и чердакам , откуда их — конкуренция ! — гоняют разъяренные любовные парочки : кошки своими музыкальными признаниями друг другу заглушают нежный шепот представителей Homo Sapiens .
Собаки на улице танцуют летку-енку и играют в паровозик на глазах у дьявольски нечувствительных к любви старых чопорных дев . Те краснеют и уносят извивающихся от любопытства своих домашних котов. Детки в песочнице строят куличи  , хлопают друг друга лопаточками и смеются .
Весна . Солнце . Ударное время . 


               
7 . Чёрные дыры .


Мне пусто . Звучит  “Гуд бай , Америка !” . Бутусов , как всегда , хорош . Бьет поддых . Опять тоскливо . Лететь . Куда-нибудь , только не пустота ! Все стало серым . И пламя свечи , и святая , и радио . Везде серые звуки , серые тени , серые мысли . Я раздваиваюсь . Сердце танцует от горя и смеется . Окунаюсь лицом в чернила ночи , шумящей прибоем стремительно вращающихся колес полночных автомобилей . Редкие удары часов в пустоту . Жутко . Тошно . Рука отказывается писать ерунду . Не писать — такая же ерунда , но глубже . Я погружаюсь в тоскливую тину . Зеркало не отражается в моих глазах — там грязная топь болота . Пепел вспыхнувших волос оставляет на кончиках пальцев тонкий след памяти . Зачем ? Этого не знает никто. Опять одиноко . Опять бред . Опять никого рядом . Это — закон черных дыр . И нет слез . Есть — капли серого воска на бронзе прозрачной свечи. И тусклый свет слепого фонаря возле дома напротив. Голова — ясная . Сердца — нет .               
   


8 . МиниАРТюрное детство.

Все это было в детстве . Я шла по переходу и думала о том , что сейчас я иду по переходу , а через полсекунды я поверну голову направо ... а клетка мраморного пола останется за чертой каблука левой ноги . Был сон . Была явь . Я удивлялась тому , что человек постоянно думает . Думает , когда спит , когда просыпается , когда ест и идет на работу , пишет письма и старается не думать . Все приобрело объем , четкость , как в стереофильме . Но странно : звуки отстают от изображения , движения разделены на этапы . Зеленая стена пахнет ацетоном и яблоками . Резь в яблоках глаз; и снова сон , как в детстве . Разговор глухой , но от него лопаются барабанные перепонки . Мятность слов сливается в сплошную вязкую массу оранжево-зеленого цвета и тает на языке . Свет лампы передает необъяснимую плавность движений . И — понимание . Понимание слов , но — кто говорит ?, но — зачем говорит ? И ничего нельзя забыть и запомнить. Зубы , губы , языки движутся в такт словам , но звук доходит позже . Это поражает . И хочется испытать это снова . Бред . Удушье . Но все это было в детстве . И я становлюсь наркоманкой . А потом — откуда ? — солнечный свет и цветные тени людей . И ветер . Ни холодный , ни теплый . Руки , лица , животы и ноги . И снова сонная тусклость зеленой комнаты . Звуки , звуки ... И гудение пыльной вентиляции и ... Провалы . Полет . Падение . Миниартюрное детство . Слезы ...



9. Конвертик счастья.

Я ждала письма . Я застала себя за ожиданием твоего письма . Почему ты не пишешь ? И серые , облупившиеся стенки почтового ящика покрываются плесенью ожидания . Счастье похоже на маленький ,белый , в бесцветную клеточку тетрадный листок с легкими рисунками мыслей фиолетовыми чернилами авторучки . Что еще нужно ? Расстояние не имеет значения . Ожидание — вот квитанция к выдаче почтальоном небольшого плотного конвертика с счастьем . А может быть , я ошибаюсь ... Нет , мне не нужно твое письмо . Я не хочу знать твои далекие мысли , — у нас холодно , я сегодня получил наряд вне очереди , привет , как живешь , — глупо , прости , но это глупо и ... неинтересно . Обмен светскими приличиями . Вежливая холодность твоего имени в конце письма . Зачем мне это ? Я не ждала письма . Я удивилась своей наивности и ушла в слепое счастье неполученного конвертика через разбитое темное зеркало твоего имени . Прощай .
Любящая тебя  Н .



10. Призрачность и прозрачность.


Острая серебряная шпилька от звезды прочертила царапину по темному зеркалу . Она сидит , глядя в глубину зазеркальной комнаты . Шорох за спиной . Теплое дыхание ощущается корнями волос на затылке .
— Это ты ?
— Я .
— Зачем ?
— Потому что ночь .
— А если день ? Ведь ночью нет солнца .
— Тогда я — солнце .
— А я ?
— Святая .
Молчание . Не то вздох , не то стон . Пересохшие губы с треском  приоткрываются .
— А окна слепые ...
— Но за ними есть люди . Они все видят .
— Нет , они тоже слепы .
— А кто же тогда зряч ?
— Кошка .
— Ты красива .
— Я знаю . Это просто дождь . Закрой окно .
— Нет , это слезы .
— Пусть слезы ... Уже осень .
— Нет , это весна .
Глаза закрываются . Слышен шорох несуществующей листвы на обугленных деревьях .
— А я мечтала ...
— Я люблю тебя .
— Зачем ? Сейчас день .
— Но будет ночь .
— И тогда ?
— Тогда будет чудо .
— Чудес не бывает .
— Но оно произойдет , если надеяться .
— На что ?
Молчание . Стук стеклянных капель об лед .
— Я чувствую весну .
— Это смерть .
— Пусть . Значит , будет зачем жить .
— Тебе пора . Прощай .
— Да ...  Прости .
Шаги удаляются вниз по скрипящей лестнице . Стук захлопнувшейся входной двери . В окно — пронзительный свет фонаря и тени паутины веток от высокого тополя . Глухо воет в щель рамы бомж-ветер . Это конец .


11. Кому ты нужен?


Понимаешь , Солнце , тебе одиноко . Ты один . Но летишь сквозь прозрачность летней ночи и знаешь на вкус свободу . Но — ты несвободен : ты — один . Цепи одиночества крепче железных наручников постового мента . Много друзей , но кто тебе нужен ? Кто поймет твою душу ? Хотя ... Ты не допускаешь никого до своей души . Это — свято . Редкие встречи с любовью — соломенные шалаши на берегу речки-вонючки . Пришла весна — разлив — грязные ошметки прелой соломы . И опять бурая пена любовной грязи тянется шлейфом . Удивляешься , где люди ? Они только что сытно поужинали , просмотрели последние новости и легли в мягкие постельки , не забыв сходить на ночь в туалет . Вспомнил ? А теперь — заводи мотор “Харлея” и лети , птица . Кому ты нужен ?.. Прости . Мне жаль тебя . По-русски “ жалеть” — значит  “любить” . И я — люблю тебя . Ты — нужен . Осталось найти того , кому нужен ты , твоя внешняя свобода и внутренняя тюрьма одиночества . А дождь твоих слез высохнет : ты — Солнце . 


12. Кошка смотрела на смерть.

Кошка сидела на клетке пола и смотрела в угол на смерть . Натянуто звякали медяшками капли дождя в бурые стекла луж . И тоскливо чиркали спицами веток по мокрой губке неба засыпающие голые деревья . Мертвящий свет подъездной лампы делил серость треснувшего тротуара на Светлое и Темное . А ветер стеснительно поддувал в щели осевшей двери . Кошка смотрела на смерть , и глаза ее светились янтарем . Ватные голоса прохожих , скрип открывающихся почтовых ящиков , встряхивание ржавых тросов лифта сливались в тягучую тишину дождливого майского вечера . Тук-так , тук-так ; кап... кап ... кап ... Шаги . Стук каблучков . Стук капель . Стук хлопнувшей двери . Кошка сидела неподвижно . Статуя . Кончик хвоста напрягся и тихонько подрагивал . Люди не обращали внимания на кошку . Кошка не обращала внимания на людей . Кошка смотрела на смерть . Люди смерти не видели . Чья смерть ? Ах , милый , если бы я знала ! Почему смерть чувствовала только кошка ? И странно : никто не видел ни кошки , ни смерти ...



13. Нет.


Она с размаху села в снег . Перед глазами поплыли желтые круги , которые расходились , как по воде , во все стороны . В ушах назойливо звенел комар , и пластиковый обруч боли намертво впаялся в затылок и виски .
— Что это с ней ?
— Упала ?
— Ах , боже мой !
— Приступ , наверное .
— Врача кто-нибудь позовите .
Вокруг суетились люди . Кто-то помогал ей встать , усаживал на скамью , расстегивал ворот пальто . Она слышала смутный гул , видела серые тени . Лица сливались в сплошные розовые маски . В голове звучала только одна фраза : “Ваша мать скончалась ...”

Вчера пришла с работы как никогда раздраженной : с утра опоздала , получила выговор , по пути домой подвернула ногу (она уже стала опухать) , соседка , встретив ее на лестнице , сказала что-то едкое по поводу ее нового знакомого . Она с силой забарабанила в дверь . “Черт , звонок никак не починят !” — злобно подумала она . Мать открыла дверь , улыбнулась :
— Привет ! Какие новости ?
— Да никаких , отвяжись , — буркнула она , не взглянув на мать .
Стащив с трудом сапоги и сморщившись от боли , она проковыляла на кухню и , прямо в пальто , взяла со сковородки котлету .
— Ты бы уж разделась и  руки вымыла , а я тебе сейчас картошечки с котлетой  и салатом поло-
жу. — мать остановилась в дверях кухни .
— Погоди нудить-то , я и так устала , как собака , а тут еще и нога разболелась . Черт ! — она опять поморщилась .
— А что с ногой ? — обеспокоилась мать .
— Да подвернула , пока ехала .
— Дай , я посмотрю .
Мать наклонилась и осторожно ощупала опухшую лодыжку .
— Ой ! Да тише ты ! — дернувшись , вскрикнула дочь .
— Не волнуйся , все пройдет . Иди , сними пальто и колготки . Я тебе сейчас на ногу компресс по -
ставлю , бинтом затяну , и опухоль к утру спадет . Это ты просто ногу растянула .
Мать говорила тихо и ласково , словно не замечая резкого тона дочери . Она была бледна и часто дышала . “ Небось , спала весь день ,а теперь голова болит . Спать надо меньше .“ — подумала дочь , мельком посмотрев на мать .
Она прошла в прихожую , скинула пальто , размотала шарф . Долго шарила в поисках тапочек .
— Мам , куда ты сунула мои тапки ? — раздраженно крикнула она в кухню — Сколько раз говорила : не трогай ничего моего !
— Они под тумбочкой . И не кричи , пожалуйста . У меня голова болит и с сердцем что-то не в порядке .
— Меньше спать надо . — довольно отчетливо буркнула себе под нос дочь .
Она нашла тапочки и прошла в комнату . Включила телевизор , развалилась на диване .
Мать тем временем разогрела обед , накрыла в комнате маленький столик и , взяв бинт , подошла к дочери .
— Ну что , все еще болит ?
— А ты как думаешь ?
— Сейчас компресс поставлю .
Мать умело поставила компресс и наложила повязку на травмированную ногу .
— Легче ? — заботливо спросила она .
— Как будто , — ответила дочь , не отрываясь от экрана .
— Послушай , пересядь , пожалуйста , в кресло , а я прилягу : нездоровится мне что-то .
Дочь нехотя поднялась с дивана ,и проковыляв, плюхнулась в кресло .
Мать легла .
Через полчаса она попросила :
— Дочка , в аптечке найди , пожалуйста , валидол .
— Сейчас , — сказала та и пошла в ванную за аптечкой .
Валидола не было .
— Давай я в аптеку схожу , — предложила она и тут же хлопнула себя по лбу : Черт , она же закрыта уже ! Может , у соседей есть ?
Дочь накинула поверх домашнего халата пальто , так как в подъезде было холодно , и вышла на лестничную площадку . Через пятнадцать минут она принесла пачку валидола .
Мать лежала вытянувшись ; ее лоб , руки , лицо были белыми , холодными , покрывшимися испариной . Дочь кинулась к матери , затормошила ее :
— Мам , мама , тебе совсем плохо , да ? Сейчас , сейчас , потерпи , милая ! — она засуетилась : накрыла мать теплым одеялом , подложила грелку , быстро вскрыла пачку таблеток и протянула матери две .
— Вот , мамуль , таблетки . Держи . А я сейчас чай горячий сделаю .
Дочь опрометью кинулась из комнаты , забыв о ноге ; включила газ , поставила чайник .
“ Она же умереть может ! “ — дернулась в голове дикая мысль . Не захватив пальто , она бросилась из квартиры на улицу , чтобы вызвать “скорую” . С досадой подумала о том , что у них нет телефона .
На улице под зелеными фонарями танцевали крупные звезды пушистого снега . Она добежала до ближайшего автомата , сдернула трубку .
— Алло , алло ! “Скорая” ? Да ... У мамы сердечный приступ ...


“Скорая” приехала через двадцать минут . Дочь места себе не находила в соседней комнате . В квартире было много врачей , но было тихо . Вот уже полчаса пытаются откачать мать . Из дверей большой комнаты вышел врач .
— Ну , как ? — с тревогой в голосе бросилась ему навстречу дочь .
— Вашу маму надо срочно госпитализировать .
— Мне можно с ней поехать ?
— Да , разумеется ...
 

В больнице было слишком бело и слишком тихо .
Она сидела в коридоре . За дальним окном бесновался ветер , раскачивая ветки калеки тополя и кидая в черное стекло мутные комья снега . Минуты повисли в хлорированном воздухе коридора . Пальцы рук судорожно сцеплялись и расцеплялись , дрожали . Сердце гулко ухало в пустоту тела . Она ждала .
Резким  вскриком скрипнула беленая дверь операционной , и из нее на цыпочках вышла медсестра. Она подошла к дочери . Наклонилась , легонько дотронувшись до ее плеча :
— Вам лучше поехать домой , а завтра вы приедете ,и вам обязательно сообщат о состоянии здоровья вашей мамы .
— Да , да , спасибо ... Конечно , надо ехать ... — автоматически ответила она и , не видя перед собой , направилась к двери .


Она не помнила , как доехала до дому . Всю ночь на кухне горел свет . Она курила сигарету за сигаретой , уставившись взглядом в одну точку , и вздрагивала от малейшего шороха .
В семь часов она не выдержала , сорвалась с места и поехала в больницу . Еле нашла заспанную дежурную медсестру , назвала фамилию , имя и отчество матери , дату и время ее поступления в больницу . Сестра порылась в картотеке и зевая произнесла : “Ваша мать скончалась ...” .
Последних слов она не слышала . Все заволокло туманом . Дочь рванулась к выходу , пробежала несколько метров до автобусной остановки и с размаху села в снег .



14. Твой гроб.
 
Чем больше делишься своим одиночеством с друзьями , тем больше остаешься одинок .
Странная закономерность . Любишь ночь: не надо говорить о чем-то , ведь ты слышишь свой голос и голос ночи без слов. Надо слушать. Тишина и шерсть летней темноты успокаивают горящие от обиды нервы. Слезы — вода, которую пьют звезды , а луна — зеркало твоего лица. Шум машины , тихий шелест листьев о подоконник и сонное капанье крана в кухне — музыка ночного радио. Ты любишь ночь и стихи . Зажигаешь свечу и пишешь письма в несуществующие страны. Нежность, заключенная в твоих глазах , и запах волос пьянят ночные окна автобусов , а пьяные мужчины , стоящие в желтых кругах подъездных ламп , провожают тебя мутным взглядом и тянут вслед руки.Ты не замечаешь их. Зачем ? Ведь ты хочешь просто гулять и разговаривать с звездами . Сердцем . Отдых от дня.  Днем одиночество давит к земле. Ночью одиночество заставляет тебя тянуться вверх , и ты летишь. Солнце и луна , незримость ветра и стекло воды — все это твое. Ты — королева .  Но... для кого? Кто это видит? Кому это нужно? И... Что с тобой? Ты понимаешь , что уже мертва ; ни потом , ни в чем-то , а — уже.  Зачем тебе день , зачем ночь? Одиночество — твой гроб , и ты стоишь у своего гроба в изголовье с венком в руках , где написано : “На память дорогой мне от меня  любимой “ .  Смешно и... страшно. Страшно! И ты  жмуришься и стараешься не видеть себя в зеркале и тушишь свечу, плачущую на неполученные письма . Тебе жаль себя ?.. И только когда тонкие посвисты рассветных птиц начинают проникать в твой дом , ты успокаиваешься , натягиваешь потертые джинсы , вешаешь на плечо сумку и спускаешься вниз по лестнице, покрепче захлопнув за собой дверь . Что тебя ждет в этот день ?..
 

15. Одиночество.

“А-а-а-а !” — И дикий вопль с силой разорвал горло; и тут же скрежет зубов и глухой стон . О, господи ! Ну что, что, что мне делать?! Порочный круг, в котором я живу, не разорвать.  Он — железные наручники , впившиеся в тонкие запястья . Одиночество волком вгрызается в спину.  Везде сплошные стены , бетонные стены , украшенные тупой —  яркой , но тупой — неоновой рекламой . И воздуха нет. Есть — спертый пар от стиснутых дыханий миллионов людей . Они тоже одни . Их много , они живут семьями , но они — одни . Красивая жизнь , дороги автостопов , блюзы уличных музыкантов и ночные глаза желтых фонарей — калейдоскоп бесконечного одиночества.  Стертые стены летнего Питера , связанного смирительной рубашкой белой ночи , и гулкие шаги деревянных колодок башмаков на Аничковом мосту — тоже одиночество. Но это — выход , это еще не смерть . А душа мечется в тесной клетке тела . Умереть — жить , тепло — холодно: противоположности . Но они притягиваются . Несоответствия , раздвоенность. Я внутренняя и я внешняя.   Тянет к земле и к небесам с одинаковой ужасающей силой . Взрывы хохота , взрывы плача . А потом — тишина , спокойствие , благостная улыбка на лице и — пустота .


ПОСТСКРИПТУМ.

Жираф.

                Говорят , что все сказки человеку рассказывают в детстве его мамы и бабушки . Это не так . Бывают такие минуты , когда все валится из рук , беспричинно хочется плакать. Она выключает в доме свет , зажигает свечу. Нежность музыки перехватывает горло. Она забирается с ногами на кровать, обхватывает руками колени и утыкается мокрым от невыплаканных слез лицом в теплую темноту подушки . И больше всего на свете в эту минуту она хочет того , чтобы скрипнула тихонько дверь, прозвучали глухие шаги по мягкому ковру , и он присел бы рядом на кровать , тихо погладил бы ласковой ладонью ее пушистые волосы и стал бы нашептывать сказку.
Сегодня , я вижу, особенно грустен твой взгляд ,
И руки особенно тонки , колени обняв.
Послушай : далеко-далеко , на озере Чад
Изысканный бродит Жираф...


февраль 1993 — июль 1994.