Жизнь, как Жизнь гл. 35 - СЫТый голодного не раз

            Экзамены сданы. Зимняя сессия для Шуры закончилась на три дня раньше. Она была чрезвычайно рада, что эти последние дни школьных каникул они с Андреем могли целыми днями быть вместе. Ни мать со своими нескончаемыми поручениями, ни брат со своими вечными проблемами (хоть сейчас он в и больнице), ни тем паче, бабушка - невидимая, но необходимая, не могли лишить их радости общения. Вот, только, неприятный холодок пробегал по спине от воспоминания чужого праздника и лёгкое угрызение совести оттого, что в эти самые лучшие в жизни три дня приходится обманывать домашних, делая вид, что каждое утро надо ехать в институт.
            - И почему, чтобы вот так встречаться с Андреем, мне всё время надо обманывать маму? Почему она не рада, когда мне хорошо?!.. Андрею про Павлика не рассказала... Ну, там не моя тайна. А вот почему я про этого институтского ловеласа промолчала? Разве это правильно, скрывать что-то от Андрея? Неужели я становлюсь врушкой? - после каждого ухода Андрея корила себя Шура, оставаясь наедине с собой и досадуя на свою "мягкотелость". - Ведь не была я такой раньше... В интернате так даже гордилась, что никому ничего сказать не боялась. Тем более, что не я, а он, глаза опустил, вид сделал, что меня не узнал, когда в коридоре института потом мне навстречу попался,. А ещё заместителем декана оказался!.. Да как таких вообще на работе держат?!.. Чему, кроме обмана, от него научишься?!..
                ...
            Галопом, словно тройка по зимнему накатанному следу, понеслись-покатились школьные рабочие дни. После занятий - короткая пешая прогулка в сторону Шуриного дома. И... на троллейбусах по домам.
            И Шура, и Андрей готовились к экзаменам. Вожатая - к весенней сессии. Выпускник - к экзаменам на аттестат.
            Однажды, выйдя из троллейбуса и, как обычно, направляясь к своему дому прямо через опустевшую проезжую часть оживленного проспекта перед своими окнами, Шура резко остановилась, услышав окликнувший её сзади знакомый голос, который заставил девушку вздрогнуть. Рядом с визгом затормозила машина. Разъярённый водитель, показав девушке увесистый кулак, промчался мимо. Ноги Шуры словно примёрзли к ледяному асфальту, она не могла сдвинуться с места. Прорвавшийся поток автомобилей огибал эту застывшую фигуру, словно горный ручей, омывающий лежащий на пути камень.
            Шура оглянулась.
            - Ну, да, конечно! Это она - мама Володи Шаронова, "грачёнка", Пашиного "подручного". Только какая она старая и совсем-совсем седая!.. Чего она хочет? - думала Шура, возвращаясь, на исходную позицию назад к остановке, едва стих поток машин, задержанный красным светом светофора на перекрёстке.
            - Здравствуйте, Екатерина Петровна, - ощущая во рту неприятную сухость и с усилием ворочая языком, поздоровалась она с маленькой женщиной.
            - Здравствуйте, - виновато и пугливо, глядя на Шуру вторила собеседница, и замолчала, глядя на неё расширенными глазами.
            - Вы что-то мне хотели сказать?
            Женщина переминаясь с ноги на ногу, как школьница, не выучившая урок, глядела на Шуру исподлобья и молчала.
            - Зачем остановила меня эта женщина? Что ей надо? Вдруг она вот-вот разрыдается, или раскричится, или ещё хуже, как моя мама, бросится на меня с кулаками, Бог знает, что она может выкинуть сейчас, здесь на остановке, у всех на виду, - думала в это время Шура.
            - Как Павлик? - наконец выдавила Екатерина Петровна.
            - В больнице. А как Ваши дела... Как здоровье... Как дети... - монотонно без всякой интонации одеревеневшими непослушными губами с трудом выговаривая слова, спросила Шура, только для того чтобы не услышать новых вопросов.
            И... тут женщину, словно прорвало. Она, по всему видимому, так давно держала в себе своё горе и так томилась желанием хоть с кем-то им поделиться, что тут же на остановке, не чувствуя ни холода, ни смущения от любопытных взглядов стоящих рядом чужих людей, торопливо, сбиваясь и путаясь в излишних подробностях, стала пересказывать Шуре всю свою длинную-длинную жизнь, прожитую за эти неполные пару месяцев нового года.
            - Папа наш умер... Мы, ведь, ничего ему не говорили... Как знали, что этим дело кончится... Так, почтальон, возьми да и принеси повестку прямо в квартиру... Нет бы в почтовый ящик бросить!.. Я то до вечера на работе была. Володя Маню с Ваней в садик отвёл, а сам в училище побежал. Катюшка дома одна с папкой осталась - приболела малость. Когда и как он умер - не знаю... Только, когда Володька с учёбы вернулся, отец в кровати уже мёртвый лежал, а рядом повестка - из руки выпала. А Катюшка, чуть брат на порог, дово-о-льная, сразу хвастаться: "Я тихо-тихо сидела, чтобы папу не будить". Маленькая ещё!.. Разве ж от неё что узнаешь?!..
            - А суд потом был. Через день после похорон. Вас там не было, - приблизившись к Шуре почти вплотную, и снизив голос до шёпота, продолжала свой монолог маленькая женщина. - Сама умереть хотела, - губы её задрожали, голос стал похож на всхлипывание, - а вот живу! - продолжала она, поочерёдно придавливая рукавичкой, то правый, то левый глаз. - Если б не дети, я бы на этом свете ни минуты не задержалась!.. - Три года! За что?!.. За групповую кражу. А сидит один... Да, право, Вам-то зачем это слушать?!.. "Сытый голодного не разумеет!..", - она собиралась сказать ещё что-то, но, передумав, повернулась и, вяло махнув рукой в Шурину сторону, медленно поплелась прочь.