Зеркало

«…Ну, что ты все время смотришь на меня и учишь, учишь, учишь?… Я же не могу постоянно это выносить. Почему мы с тобой такие разные? Ведь ты – это я, а я – это ты! Почему именно ты меня учишь? Почему я живу в этом мире, а ты как будто тоже живешь, но параллельно мне? Не здесь? Почему именно я живу, а ты только мне советы даешь, а не наоборот? Что было бы, если бы мы с тобой поменялись местами?...»

 
1. Лондон

Глава 1

Мне совсем не хотелось ехать в Англию. Я не любила эту страну с тех пор, как родилась в ней и прожила четырнадцать лет. Потом объявился мой отец из Италии и забрал меня в Верону. Мама тогда была ошеломлена, но, вероятно, не столько тем, что расстраивается по поводу моего уезда на такое расстояние от дома, столько тем, как меняется ее привычный образ жизни – она приезжала из офиса домой, звонила тут же мне на мобильный (разумеется, меня дома не было), отговаривала стандартный набор слов и садилась на диван с чашкой чая перед телевизором. Дочь уезжает далеко и надолго – как?! Теперь каждый вечер отчитывать некого. Ее, конечно, вполне можно понять – у нее было довольно трудное детство, ее мама, моя бабушка, уделяла практически все свое внимание ее младшему брату, который сейчас благополучно стал заклятым пьяницей, а не ей. И из-за этого недостатка материнского внимания в детстве мама решила не повторять ошибку моей бабушки и отыграться на мне – одарить вниманием сполна. Отец когда-то уехал в свою родную Италию и задержался в этой командировке надолго. Хотя неизвестно, возможно, командировкой для него была как раз Англия, где он познакомился с мамой. Мать отпустила его, вроде как и без него забот хватает – вот, еще эту балбеску на ноги надо ставить, а она упирается… Почему-то мама всю жизнь полагала, что без ее материнского внимания я непременно стану уличным музыкантом, нюхающим клей и ворующим фрукты из ларька, проституткой или чем-то в этом роде. А я давно хотела в Италию. Мне не нравились чопорные английские улицы, люди без лиц, этот истукан Биг-Бэн, я ненавидела даже этот пижонский «международный» английский язык… В двенадцать лет я начала изучать латынь, а через полгода и итальянский, который давался мне на редкость легко, возможно, после его пращура латыни.
И вот, отец объявился, приехал… Мама встретила его так, как будто он пришел с работы, как будто он так приходит каждый вечер. Вроде как и обрадовалась, а вроде – чему тут особо радоваться, ну, муж, ну, пришел… сколько лет уж муж… А я была просто счастлива – хоть какой-то лучик света в нашей до ужаса правильной английской жизни. Папа привез мне всяких итальянских подарков, мы с ним целый день тогда провели вместе, общались, он мне рассказал много интересного об Италии, чего я раньше не знала (а что я, собственно, могла знать? Что там была когда-то Римская империя, Юлий Цезарь и гладиаторы, что там жили Ромео и Джульетта, и что там едят спагетти…). Мама почему-то упорно ничего не хотела менять – ни съездить куда-нибудь на выходные (я тоже никуда не ездила с друзьями, некомпанейский я человек, не сложилось…), ни пройтись по магазинам вместе, ни сходить в кино, в театр, в кафе… Ответ один: я устала после работы, а тебе надо учить уроки. Когда ты, в конце концов, займешься делом? Одни прогулки на уме! Ну, что тут поделаешь…
Мама долго не хотела разрешать мне уезжать с отцом.
- Что за вздор, Лигейя! Что ты забыла в этой Италии? Тебе здесь плохо? Я тебя растила-растила! Образование получаешь, куда ты поедешь?!
- Мама, я благодарна тебе, но там мне будет лучше…
- Да что ты несешь, глупая!!! Где это видано, чтобы дети от матерей уезжали?!
- Я к папе еду…
- Конечно, папе там делать нечего, кроме как с тобой нянчиться!
- Он мой папа, и он меня любит!
- А здесь тебя не любят?! Здесь твой дом, твоя родина!
- Ты меня ругаешь постоянно, друзей у меня нет, сама знаешь! Вчера Джим Нэйсон мне дохлую птицу в сумку подсунул! Весь класс хохотал, когда она вывалилась на парту, даже миссис Форстер! А потом она же отругала меня за неряшливость, хотя знала, что я тут не при чем! А Вэнди Браун уже который год караулит меня около школы с компанией и шпыняет по целому часу, как врага народа в средневековье! А туфли, за потерю которых ты меня лишила поездки в Шотландию, у меня украли одноклассники на физкультуре, а потом я нашла их висящими на дереве – изрезанными и изрисованными маркером!
- Почему же ты, глупая девчонка, молчала?
- Да потому, что ты в любом случае будешь ругаться! Хоть молчи, хоть не молчи! Почему-то за несоответствие английским традициям и дисциплине попадает исключительно мне! А то, что делали со мной одноклассники – это истинно английские манеры, да?!
- Ну, знаешь ли! То, что одноклассники над тобой издеваются, - полностью твоя вина. Ты себя так поставила в коллективе, ты плохо учишься, и, разумеется, это повод для общественного порицания! А то, что я ругаю тебя, так это только ради твоего блага!
Я не стала отвечать, заперлась в комнате и проплакала весь вечер. Как, впрочем, и всегда. Я училась на четыре и пять – мама, наверное, думала, что все остальные в моем классе учатся на семерки при пятибалльной системе. Эта наша милая беседа (других, по большому счету, и не было) была последней каплей в чаше моего четырнадцатилетнего терпения.
Но отец, как истинный итальянец, сумел обаять маму и убедить ее, что так будет лучше. Мне, признаюсь, было сначала немного не по себе оставлять маму совсем одну в этом сером Лондоне, но если ей самой это так нравится, что я могу сделать… Может, и в ее жизни что-то, наконец, изменится…
В общем, я тогда уехала. Уехала с красавцем отцом в солнечную Италию с мощеными площадями, голубями, каналами, средневековой готикой и пастой с сыром… Итальянскую кухню я освоила тут же – папина сожительница Лючия быстро меня всему обучила.  Лючия старше меня на десять лет, типичная итальянка – стройная, небольшого роста, с густыми темными волосами, блестящими карими глазами, ослепительной улыбкой, живой мелодичной речью… Она стала моей первой настоящей подругой – мы вместе гуляли по узким веронским улочкам, ездили в миланские магазины, а еще вместе с отцом бывали в Риме, Пизе и Венеции. Все это было как будто сказкой, как будто другим миром, о котором я мечтала четырнадцать лет, живя с мамой в унылой Англии, где все правильно, четко, регламентировано, урегулировано, где у всех все всегда «o’key» и «fine», и что самое страшное – они все правда думали, что все у них именно так, и иначе быть не может (возникает вопрос – зачем тогда спрашивать, как дела, если ответ заранее всем известен?). Странно, я за четырнадцать лет жизни не видела ничего кроме этих street и square, но уже люто их ненавидела, зная, что там где-то есть солнце, смех, папа, друзья, жизнь… Все это нашло свое воплощение в Италии. Это был будто счастливый сон. Но тогда я не представляла себе в полной мере значение последнего слова – «жизнь»…
В свои четырнадцать я уже неплохо владела итальянским, что значительно облегчало мне жизнь здесь. Скоро я совсем перестала пользоваться английским языком, что, честно скажу, радовало.
Итак, сейчас мне двадцать, меня по-прежнему зовут Лигейя Росси (имя осталось староанглийским; это единственное английское, что мне нравилось, а фамилию я сменила, почти сразу, как переехала, с маминой безвкусной Смит на папину сочную Росси. Я читала как-то про такого архитектора, который в XVIII веке в России настроил много всяких красот… вот бы еще в Россию съездить…), я учусь в Болонском университете и работаю исполнительным директором сети милых итальянских ресторанчиков (главный директор, конечно, моя дорогая Лючия), и вот – меня отправляют в командировку в Лондон по поводу открытия там ресторана из нашей сети. «Зачем им ресторан с итальянской кухней? – возмущалась я. – Да пускай едят свою овсянку и запивают чаем с молоком ровно в файв-о-клок!» Папа пытался меня утихомирить: «Лиги, дорогая, дай им шанс узнать что-то кроме этого!» - и по-доброму усмехался.  Что сделаешь, надо ехать. Заодно маму навещу… Мы все эти годы обменивались суховатыми письмами. Мама писала, что у нее все «файн», что она, конечно, соскучилась по мне… Меня не радовало, что у нее все по-прежнему. Я хотела, чтобы она нашла себе мужчину. Они с папой не живут вместе практически с моего рождения, причем оба уже поняли, что нормальной семьи у них так и не получится… Папа часто винил в этом себя, как потом мне рассказывал, но потом понял, что надо жить дальше. Встретил Лючию, полюбил ее… А мама все одна, и что ей мешает, я не могу понять. Даже я, которую якобы надо ставить на ноги, уже уехала шесть лет назад. Ну, или работу поинтереснее… Но она говорила, что все это вздор… Я же писала ей длинные письма, исполненные эмоций и радости, о том, как мне здесь хорошо с отцом, с Лючией, в Италии, как здесь много всего интересного, писала ей о школе, о друзьях, потом о работе, об университете… Она отвечала, что рада за меня, но я не знала, рада ли она на самом деле, ведь в Англии так принято – всегда говорить, что все хорошо и не показывать своего недовольства, тем более в письмах. Этикет, бездушный этикет…
Иногда я сама себя не понимала, как во мне уживались дикая, вопиющая застенчивость и тяга к приключениям? Это раздражало, доводило до слез и нервных срывов. Хуже всего страдать тогда, когда не знаешь, из-за чего.
- Лиги, не забудь привезти своей маме что-нибудь из миланской одежды в подарок, - напомнила Лючия, когда я собирала саквояж. – Она должна понять, что никакой это не вздор – красивая и доступная жизнь, главное, чтобы красота была внутри, ведь правда?
За это отец ее и любил – она во всем умела находить хорошее и всегда улыбалась. Такие люди редко встречаются. В Англии у всех все «файн», но такое ощущение, что все натянули одинаковые маски безразличия на свои лица… Лючия искренне радовалась и искренне переживала, и становилось действительно легче, когда она хотела тебя поддержать и заразить оптимизмом. Я не могу так. Мне и радоваться-то было всегда трудно – всегда казалось, что за эту радость я что-то кому-то должна. В Англии, когда я радовалась, ловила на себе укоряющие взгляды. И решительно не понимала, в чем дело. В Италии я поняла истинное значение слова «файн»… точнее, не «файн», а «беллиссимо!». Здесь, в Вероне, я радовалась совершенно «бесплатно», но жизненный опыт давал о себе знать. Я все время оглядывалась назад, ожидая удара в спину. Я привыкла к такому устройству мира. Но что самое страшное – я не пыталась изменить свое отношение к нему, не пыталась выжить. А этому самому миру было совершенно все равно, как я к нему отношусь.
 
Глава 2

В Англии было так же, как шесть лет назад. В аэропорту меня встретил деловой партнер – директор будущего филиала нашего ресторана. Типичный англичанин – в костюме, с кейсом. Только глаза у него были уж слишком грустные для закоренелого англичанина. Его имя – Алекс Юрайн (Alex Yurine) - навевало мысли о русском происхождении этого английского бизнесмена.
- Доброе утро, мисс Росси, - дежурно поприветствовал меня мистер Юрайн, на что я ответила ему итальянской улыбкой – буквально выдавила ее из себя (все эти шесть лет Италия учила меня улыбаться). Он оценил это душевное приветствие, но не подал виду. Мы сели в его скромный «Форд» и поехали к гостинице, а потом к офису.
Было раннее утро. Солнце, столь непривычное для Англии, озаряло крыши серых домов, площади, автобусные остановки, Темзу и серые безликие лица людей, что казалось мне смешным после шести лет, проведенных в Италии. Странно, но я до сих пор не забыла английского языка, он наоборот приобрел какой-то новый вкус.
Мой спутник и новоиспеченный партнер излучал флюиды, говорившие о том, что он устал сидеть и молчать. На нем был светло-серый костюм под цвет его глаз и темно-синяя рубашка с галстуком чуть темнее (как я люблю этот цвет!). Я, выезжая в Англию, старалась одеться соответственно цели поездки, но все равно меня угораздило отличиться от англичан – я надела свою любимую черную кружевную блузку и темно-синие узкие джинсы с туфлями на довольно высоких каблуках. На большой кожаной сумке от Prada висел суконный китель, ярко-синий. Тут до меня дошло, почему Юрайн так быстро меня определил на многоликом вокзале. Тем более мой пиджак и его рубашка были в тон друг другу, и я обрадовалась этому, как ребенок.
- Я слышал, что вы жили раньше в Англии, мисс Росси, - нарушил равномерный шум мотора Юрайн.
- Я здесь выросла, - ответила я, превозмогая усилие заговорить с ним. – Отец забрал меня в Италию, когда мне было четырнадцать.
- Не жалко было расставаться с родиной? – спросил Юрайн и перевел на меня взгляд, полный надежды непонятно на что.
- Ничуть, - мне показалось, что я удовлетворила его надежды. Я боялась начинать разговор первой, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. Может, я еще не говорила, но мне было стыдно в двадцать лет быть исполнительным директором – явный блат, и мне казалось, что все это видят. Но мне почему-то захотелось продолжить наше неформальное знакомство, тем более причина его такая радостная – открытие в Лондоне ресторана с итальянской кухней с говорящим названием «Санта Лючия» (название придумал мой папа). – Мне кажется, мистер Юрайн, что вы тоже не всегда здесь жили.
- С двухлетнего возраста, - в его голосе прозвучала тоска русского народа за всю историю его существования, начиная со славян. – Я родился в Санкт-Петербурге. Мои родители оба русские, но они погибли в автокатастрофе. Меня забрали в дом малютки, мне был всего год. Еще через год приехала английская чета и усыновила меня. Говорить я толком тогда не умел, поэтому языковой барьер не помешал. Хотя я знаю русский не хуже английского.
- О, Россия, страна загадок, - томно сказала я и мечтательно улыбнулась. – Мечтаю побывать в Санкт-Петербурге. Там мой однофамилец простроил много красивых дворцов.
- А может, родственник, - Юрайн мне подмигнул. Я вздохнула с облегчением, что на этот раз Англия приняла меня так приятно для меня. Кажется, для моего партнера я тоже оказалась лучиком света в английских бизнес-буднях. Вместо того, чтобы обсуждать детали нашего дела, мы уже почти час разговаривали об искусстве и скитаниях человеческой души. Мне показалось, что Юрайн раньше не имел рядом такого собеседника, как я. А я – такого, как он. Впервые, можно сказать, разговариваю с незнакомым человеком. А как представлю, что надо будет еще и работать – с кучей таких же незнакомых, но более серьезных и менее душевных людей – сжимается сердце.
Вскоре мы подъехали к офису, с радостным смехом выходя из машины. Юрайн весело щелкнул сигнализацией, и мы вошли внутрь серого двухэтажного здания. «Я не позволю нашему ресторану выглядеть так же», - подумала я. - «Дизайном займусь лично. Хоть где-то надо проявить инициативу».
Люди, решившие открыть в Англии итальянский ресторан, оказались более приятными в общении, чем остальные англичане. Возможно, это показалось мне после солнечной жизни. Был подписан контракт о создании дочернего предприятия, Юрайн тут же был официально назначен на должность директора, меня пригласили быть их шефом. Разумеется, как же иначе.
- Вы позволите мне отвезти вас в гостиницу? – услышала я, когда вышла из здания, подставляя лицо солнцу. Я ответила мистеру Юрайну кивком головы и улыбкой. А чем я еще могла ответить? В принципе, можно было постоять и поперетаптываться с ноги на ногу, посмущаться, но я всегда в таких ситуациях – когда нахожусь в чьем-то обществе, и нужна моя реакция на действия собеседника – сначала делаю, а потом судорожно думаю. Он галантно открыл передо мной дверь своего «Форда».
- А почему вы не поменяли русскую фамилию? – задала я спонтанный вопрос, когда мы тронулись. Каждым словом я перешагивала через себя – никогда не думала, что могу так себя вести.
- Мои новоиспеченные родители захотели, чтобы во мне осталось что-то русское. В России я был Алексеем Юриным, а мои усыновители носят фамилию Брайн. Вот так и склеили…
- Неплохо звучит, - я снова улыбнулась, и сэр Юрайн-Юрин улыбнулся мне в ответ. Боже, я кокетничаю?! Откуда это?!...
- А у вас, если не ошибаюсь, английское имя, - перешел в наступление он.
- Фамилия раньше тоже была английская, матери, но я поменяла ее на отцовскую. – Беседу нужно было продолжать в том же духе, никуда уже не деться. Хотя я бы с удовольствием делась – меня бросало то в жар, то в холод от собственной непредсказуемости, которой требовала ситуация.
- Вам она очень идет, - Юрайн уже не переставал улыбаться, и я почувствовала радость, что спасла одного человека от убивающей серости и беспощадности мира.
- А вы никогда не думали вернуться в Петербург, хотя бы на время?
- Я с тех пор в России ни разу не был, - вздохнул он. – Очень хотел бы.
Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Я чувствовала какой-то переходный момент – меня это и радовало, и раздражало. Тем временем машина уже остановилась у гостиницы. Она была маленькая и уютная. Я, когда приехала, успела только позавтракать в кафе (вместе с Юрайном, конечно, он тоже деловой занятой человек… но чтобы не позавтракать с утра – это было непохоже на типичного англичанина). Клиентура была в основном из иностранных командировочных, поэтому персонал тоже был уже немного отучен от нудных английских манер, однако не лишен английской вежливости.
Алекс помахал мне рукой, когда отъезжал. Я поднялась в свой номер на втором этаже. Приняв душ и выпив кофе в гостиничном кафе, я позвонила Лючии и рассказала о заключенной сделке.
- Ну и как тебе твой новый партнер? – игриво спросила она.
- Если честно, он мне очень понравился, - потупилась я.
- Ура! – я знала, что Лючия сейчас пару раз подпрыгнула от радости. Она всегда так делает, когда радуется. Папе очень нравится это в ней. – Что ты намерена делать дальше?
- Не знаю, пока надо сработаться.
- Вы же уже сработались, - засмеялась Лючия.
- Ну, хорошо, буду ждать, когда он пригласит меня в кафе, - засмеялась я в ответ. Перед Лючией приходилось играть роль ее послушной ученицы и делать вид, что я легко и без проблем становлюсь знойной итальянкой. Меня английскую – зажатую, забитую, постоянно рассуждающую, сомневающуюся – она просто не признавала. «Глупости, дорогая, - говорила она, смеясь. – Ты не такая, ты просто вбила себе это в голову!»
Потом я позвонила папе. Он наказал мне передать привет маме, если я соберусь к ней. Я знала, что сейчас она работает, и решила дождаться вечера. Я не стала предупреждать ее о моем приезде, решила устроить сюрприз.
Весь день я сидела с журналом в номере. Мне было хорошо и приятно. Всегда любила спокойный интеллектуальный отдых больше активного. Ближе к вечеру я поднялась с кровати и поехала к маме.
Кажется, я впервые в жизни увидела ее радостное лицо, когда она открыла мне дверь.
- Какая ты стала взрослая! Какая ты красивая! Как дивно от тебя пахнет! Видно, Джонни был прав, Италия пошла тебе на пользу!
Мама называла отца Джонни, на английский манер, на самом деле его звали Джованни.
И я впервые в жизни почувствовала на себе эту детскую связь с матерью, эту невидимую пуповину, которая остается с рождения и на всю жизнь; раньше я не догадывалась о ее существовании. Мне тут же стало легче. От чего легче? Не знаю, просто какой-то груз исчез.
Мы посидели, попили чаю. Мама была в восторге от ярко-малинового палантина, который я привезла ей из Милана. Я так боялась, что она, увидев малиновый цвет, скажет «Вздор»… Я не переставала удивляться тому, что Англия так тепло меня принимает.
Мама, искусно накинув палантин поверх маленького черного платья (которое я на ней видела крайне редко), предложила мне посидеть в кафе.
- Я буду постоянно ходить в твой ресторан, - уверила меня мама.
- Я просвещу их, чтобы делали тебе скидки.
- Ты знаешь, ты приехала из этой Италии, и как будто светлее стало…
Сделав лицо кирпичом, я заговорила чопорным голосом:
- Так тут, вроде, и так не темно, все тут правильно, да и вообще…
- Ну, не будь такой жестокой, Лигейя, - потупилась мама.
- Теперь ты понимаешь, что я почувствовала, когда приехал папа и предложил мне уехать с ним?
- Конечно, понимаю. Я бы и сама куда-нибудь поехала теперь, да вот только…
- Ну, что на этот раз?
Мама загадочно улыбнулась и отвела глаза в сторону, теребя соломинку от коктейля. Я начала смутно о чем-то догадываться.
- Ну, и как его зовут? – спросила я, взглянув исподлобья.
- Фред. Он менеджер спортивного клуба.
- И давно вы?
- Месяц назад познакомились у моего дома. У меня порвались ручки у сумок с продуктами, и он помог мне донести это все до квартиры.
- Странно, что ты не прогнала его тут же…
- Ну, Лиги, ну, перестань…
- Ты чаем-то его напоила?
- Разумеется, - сказала мама.
- Ну, а на следующий день он, конечно, позвонил и пригласил тебя в Нэшнл Гэллэри?
- Нет, в Кавент Гарден.
- Ого! Ну, наконец-то!
- Так, что это мы все обо мне? – спохватилась мама. – У тебя-то как с личной жизнью?
Я вздохнула. Порадовать маму более-менее серьезным романом я не могла.
- Да ничего особенного. Меня редко замечают. Что-то во мне не так…
- Да брось. В тебе все так, просто ты прожила в Англии четырнадцать лет.
- Странно слышать это от тебя… - мне действительно было странно.
- Ладно, давай забудем. И все-таки, неужели еще не собралась замуж? Вроде так рвалась в эту Италию, к раскованным людям…
- Люди-то раскованные, только я-то осталась той же… пусть даже и фамилию сменила, и стиль одежды, и цвет волос… (я всего лишь перекрасила свои темно-ореховые лохмы в благородный черный).
- Ну, милая, значит, всему свое время… тебе всего лишь двадцать.
- Мама, мне уже двадцать… И я думаю, более уместна поговорка «Каждому свое».
Потом я быстро замяла этот разговор, чтобы не портить своими комплексами настроение мамы, у которой оно в кои-то веки хорошее и которую я не видела шесть земных лет.
 Я, честно говоря, вообще не узнавала ни маму, ни Англию. Никогда не забуду свою школьную жизнь, которая стала индикатором моих с этой страной отношений. Школьная форма у нас была самая жуткая, которую только можно придумать – мальчики носили шерстяные костюмы – коричневые клетчатые пиджачки, такие же жилетки и широченные тяжелые брюки со стрелками. Девочек заставляли застегивать под горло кошмарные глухие девчачьи белые рубашки с кружавчиками, бесившими меня до слез, и напяливать сверху колючие жесткие сарафаны, которые были глухо-коричневого цвета, противно пахли шерстью, и надевать такой «туалет» каждое утро было просто мученичеством во имя науки. И все это учителя называли «стилем юных леди и джентльменов». Без формы в школу не пускали, а за такой прогул отчитывали при всей школе и ставили двойки по поведению, которое входило в какую-то важную ведомость (спасибо, что не в аттестат). Никогда не забуду тот день, когда в пятом классе я ухитрилась тайком от мамы к этой дикой форме надеть кеды. Наша классная руководительница отчитывала меня с таким видом и произносила такие выражения, будто я, весело хохоча, сорвала шляпку с британской королевы (хотя, честно признаться, я бы с удовольствием это сделала, но не с королевой, а с самой классной руководительницей). А еще был директор школы, который улыбался щербатым ртом и девизом которого была фраза известного английского педагога «Дети должны быть видны, но не слышны». Угнетало ужасно. Казалось, что под определение этих «детей» подходила только я, и стоит мне посметь открыть рот, как сразу же на меня обрушится гнев школьной администрации и небес. И казалось, будто не только в школе, но и по всему Лондону ходят такие люди, как наш директор и классная руководительница, в таких же жутких глухих одеждах, с кирпичными лицами и только так чувствуют себя комфортно. Я почему-то с малолетства была какой-то белой вороной. Меня постоянно ругали воспитатели и учителя, причем такими высокопарными фразами, что становилось смешно сквозь слезы, я вечно попадала в какие-то истории… Училась я не отлично, но хорошо. Мама считала, что я вполне в состоянии получать одни пятерки, и ругала меня за каждую четверку. Я не говорю уже о тройках. Вообще я не помню, когда мама меня хвалила. Я приходила из школы – и начиналось: почему так поздно пришла, где шаталась? ботинки грязные, опять по лужам шастала, что за наказание? зачем косу расплела, хочешь быть похожей на ведьму? опять четверку принесла? что же мне делать с тобой, пороть, что ли? опять сидишь, книжку читаешь? а уроки??? – и так далее. Когда я стала постарше, начала отговариваться всякими факультативами, чтобы объяснить маме свое отсутствие дома и бесцельное шатание по парку. Садилась там на какую-нибудь забросанную сухими листьями лавочку и начинала себя жалеть и оплакивать. Все мое внутреннее существо противилось изо всех сил всей этой системе, куда я случайно угодила. Усвоив тот факт, что ничего хорошего в этой жизни меня не ждет, я окончательно замкнулась. Меня продолжали пилить, ругать и укорять, но я это воспринимала как привычный факт.
Мы прошлись по набережной Темзы, и мама проводила меня до автобусной остановки.
Уезжать в Италию мне надо было только через неделю, чтобы проследить, как развиваются дела ресторана.
На следующий день я была сначала в офисе, потом мы ездили осматривать здание, в котором буде располагаться ресторан, обсудили дизайн, оформление, я показала им фотографии других ресторанов из нашей сети. А вечером Алекс Юрайн позвонил мне и пригласил на чашку кофе.
- Нельзя же весь день сидеть в гостинице, - убеждал он меня. – А вам так не нравятся английские улицы.
- Я и не ждала, что меня кто-то захочет спасти от одиночества… - черт, я уже свои мысли высказываю вслух постороннему человеку!
- Я знаю одно место, конечно, не «Санта Лючия», но капуччино там готовят изумительно. Так что, я заезжаю за вами через полчаса?
- А у меня есть выбор? – засмеялась я. Кошмар. Я уже смеюсь. Что происходит, объяснит мне кто-нибудь?
Да, я засмеялась. Над собой. А внутри все сжалось от стыда – навязчивая мысль о том, что я не достойна ни Италии, ни поста исполнительного директора, ни свидания с Алексом Юрайном, меня не покидала.
Юрайн приехал за мной на такси. Кафешка была действительно приятная. Мы сидели и разговаривали о России, об Италии, об искусстве, о жизни… Я заставила себя не думать о том, что напротив меня – другой человек и полностью доверилась ему в беседе. И это во второй день знакомства. Деловые партнеры.
- Не могу бросить привычку сюда ходить, мне здесь нравится.
- А почему ее надо бросать?
- Я здесь встретил свою будущую, но теперь уже бывшую жену.
- Что, так неприятно вспоминать?
Он вздохнул и надорвал салфетку, которую вертел в руках.
- Не люблю, когда мною пользуются, но иногда ничего не могу сделать. Особенно если это женщина.
Я промолчала. Глупо было давать советы. Мне уже двадцать, а опыта почти ноль.
Юрайн начал говорить со мной совершенно откровенно, и меня это не коробило. Мы заказали итальянского белого вина.
- Должно быть, глупо, но вы чудесно смотритесь с бокалом вина.
Я засмеялась. Мне еще никто не делала таких наивных и в то же время изысканных комплиментов. Наверно, я покраснела, как рак.
- Мистер Юрайн…
- Алекс, - поправил он меня. Я растерянно подняла на него глаза. – Лигейя, просто Алекс.
- Алекс, я уезжаю в следующую среду… Честно говоря, я никак не ожидала, что с деловыми партнерами можно так запросто разговаривать о судьбах людей…
- Какая разница, кем мы работаем и по какому поводу встретились… Лигейя, у тебя есть кто-то? – в его голосе опять проскользнула тоска.
- Конечно, нет, - усмехнулась я над собой. За спиной Алекса, в углу зала, за столиком сидели четыре девушки и мужчина. Они о чем-то весело разговаривали. Одна из них оглянулась на меня, причем посмотрела так, как будто всю жизнь меня знает. Мне показалось, что она, утомленно улыбнувшись, кивнула мне. И потом, когда мне стало лучше видно ее лицо, меня как ударило током – она была как отражение в зеркале похожа на меня. Но в то же время совсем другая. Безумно красивая, а в глазах блестела мудрость… больше я ничего разглядеть не успела. Моргнув и отведя глаза, я решила, что это наваждение.
- Что случилось? – забеспокоился Алекс.
- Нет, все в порядке… - сказала я, заставив себя улыбнуться. – Просто мне показалось… - тут я думала замять этот разговор, но Алекс продолжил:
- Что?
- Что это одна моя знакомая… неважно.
В общем, мы с Алексом еще прошлись по улицам (английские streets в ночи не казались такими унылыми). Потом я на такси уехала в гостиницу. Та девушка из кафе не выходила у меня из головы, переплетаясь мыслями об этом нелепом свидании.
 
Глава 3

Я проснулась в смутном настроении. Ничего не хотелось. Должно пройти, думала я. Ненавижу такие моменты. Вроде как я должна думать об Алексе, о вчерашнем вечере, который и правда был чудесным. Но что-то заставляло меня чувствовать вину за то, что… я не понимала, за что. Может быть, за то, что усмехнулась над собой, когда ответила ему «Конечно, нет», когда он спросил, есть ли у меня кто-то. Но почему вдруг? Раньше такие угрызения были нормальными и в порядке вещей.
Я приняла душ и спустилась в кафе. После чашки кофе и круассана легче не стало. Я даже не знала, куда податься. Я поначалу с опаской оглядывалась по сторонам, стыдясь своего существования. В номере сидеть не хотелось, кому-то звонить – тоже, гулять – нет, гулять по Лондону возможно только вечером. Я сидела за столиком и разглядывала в окно постояльцев гостиницы, которые прогуливались вокруг. В основном европейцы. И все за разными целями. О, проскочила японская парочка. Наверно, путешествуют. Восток – дело тонкое. Меня всегда заманивали загадки Востока. Мне даже захотелось познакомиться с японцами, но я по привычке быстренько свернула эту мысль в ранг фантазии. Ну, не для меня все эти тайны и красоты мира, не для меня.
И пока я занималась самобичеванием, столь привычным для меня делом, я почувствовала чей-то долгий и настойчивый взгляд на себе. Поворачиваться не хотелось. Вообще разговаривать с людьми сейчас не хотелось. Но я повернулась.
- Лигейя Росси? – спросила она.
- Да… - пробубнила я, разглядывая новую знакомую, непонятно откуда взявшуюся и непонятно как со мной связанную.
Она подсела ко мне за столик и улыбнулась. Ох уж эта улыбка! Такой улыбкой можно заставить мир просить прощения у небес. Как я этого хотела в последнее время…
- Не смогла найти тебя сразу, вчера в кафе отмечали день рождения одной нашей сотрудницы. Только сейчас все еще спят.
Я не понимала ничего. Зачем ей надо было меня искать? Кто она вообще?
- А кто вы? И что хотели? – задала я два вопроса, чувствуя себя полной идиоткой перед ее невозможными глазами. Они были такие же, как у меня – цвета зеленого нефрита, но блестели как-то по-особенному. Да и все было как у меня – лицо, форма головы, сложение, фигура, голос… Но в то же время все это было совершенно другим – макияж, взгляд, стиль, прическа, манера держаться, интонация, движения…
- Я Альбертина Дали, я из Франции, - представилась она. – А чего я хотела, я уже сказала – найти тебя. Нет, только не спрашивай, зачем. Неужели тебе это ничего не напоминает?
- Я где-то слышала твой голос…
- Хочешь, скажу, где? Внутри себя. Соображаешь?
До меня дошло. Вот кто все время меня ментально избивает и вправляет мозги, когда я начинаю глупить по жизни.
- Я не совсем понимаю, зачем ты пришла в образе другого человека?
- Не понимаешь? А тебя что, устраивают результаты моих уроков?
Я поняла, что, кроме угрызений и боли, действительно ничего нет.
- Вот и меня не устраивают. Заодно поучишься искусству дипломатии, - с усмешкой добила она меня. – Ты совершенно не умеешь разговаривать с людьми.
Я вспомнила, каких мук мне стоило поехать одной в Англию и вести переговоры с новыми партнерами, благо все условия договора были примерно обговорены заранее.
- Да, все это замечательно, только я уезжаю через пять дней.
Альбертина засмеялась. Мне стало совсем худо. Мало того что Alter Ego сидит прямо напротив тебя, смотрит на тебя твоими же глазами, улыбается твоими губами, говорит твоим голосом, так еще и острит и смеется.
- Не переживай, ты не забыла, кем я тебе прихожусь? – и опять рассмеялась.
- А если уж я теперь перед тобой во плоти и крови, - она снова усмехнулась, – то будем общаться как люди. Думаю, мы еще встретимся. А пока… про электронную почту ты слышала?
Я кивнула. Ну, что ж, как скажет.
- Альбертина, а что ты хочешь из меня сделать?
- Из тебя? В идеале мы должны поменяться местами. Буду пытаться хотя бы исправлять и корректировать по возможности. Так же нельзя жить, ты же понимаешь?
Да, я узнала ее. Сестра из зеркала. Это она все время меня порицает и называет дурой, хвалит и поддерживает, трясет за шкирку и очень больно бьет по лицу. Синяков, конечно, не видно, ведь она – это я. Мне еще предстояло прижиться с мыслью, что она теперь тоже самостоятельный человек, но все та же сестренка из зеркала. Ох уж это зеркало.
- Вот тебе моя визитка, - сказала Альбертина и вынула из сумочки темно-красную карточку, на которой медью было выдавлено: «Независимое Литературное Общество. Альбертина Дали. Главный критик-редактор», далее адрес их главного офиса в Париже и номера телефонов – офисный и мобильный. – В крайнем случае звони.
- Критик-редактор… - восхищенно сказала я. – А ты что-нибудь пишешь сама?
- Бывает, - ответила Альбертина. – Статьи, эссе, романы, рассказики…
- А стихи? – допытывалась я у своего второго «Я».
- Разумеется, только я их редко печатаю. Слишком личное. Хоть и говорят близкие люди, что красиво и сильно, все равно не смогут понять, о чем я.
- Неплохая должность. Сколько тебе лет? – задала я глупый вопрос и тут же пожалела о своей глупости, ведь она была моим вторым «Я», и я на миг решила, что ей столько же. Правда, в следующий миг засомневалась.
- Двадцать пять, - ответила она, и не думая надо мной насмехаться. – Я начала работать в издательском деле с восемнадцати – писала статейки в местные культурные и политические вестники, потом стала публиковать критику и рассказы в журналах… Пригласили на постоянное сотрудничество сначала в один журнал, потом в другой… Потом заметили в Обществе.
- А чем вы там занимаетесь?
- Даем рекомендации авторам в издательства и журналы, иногда делаем независимые публикации, сотрудничаем с авторами, заключаем с ними договора и ведем, так сказать, к признанию, способствуем международному сотрудничеству, публикуем критику, думаем об открытии своего издательства.
- И сколько стран с вами сотрудничает?
- Многие из Европы, еще Япония. Больше из азиатов, к сожалению, никто, кроме японцев, достойных трудов не пишет. Больше французов и итальянцев. Ты ведь из Италии?
- Теперь да, но я в Англии родилась.
- Ну, это по тебе видно, - вздохнула она. – Это не твоя вина, это твоя беда. Англия не специально, но сделала тебя тем, чем тебе быть не надо бы.
Я покивала головой. Прирожденный критик.
- А ты всегда жила во Франции?
- Конечно, нет. Я часто ездила по Европе и Востоку, особенно когда училась в Сорбонне на культурологи. А до университета прожила полгода в Японии и месяц в Китае. Скучать не приходилось.
- Везет, - я не знала, что еще сказать! – а я вот учусь в Болонском университете на юриста…
- Тоже неплохо. Хорошие юристы нужны всегда и везде.
- А разве из меня может получиться что-то хорошее?
- Отставить, - грозно сказала Альбертина и посмотрела так, что мне и правда стало страшновато.
Я не знала, как продолжать с ней общаться, чтобы она не смотрела на меня как на дуру. Пригласить пройтись по магазинам? В Англии это, конечно, не такое увлекательное занятие, как в Италии. Пойти в кафе? Уже затаскались по этим кафе. Я сидела как дура и разглядывала свою кофейную чашку. Она смотрела на меня и изучала. Наверно, про себя усмехалась. Больше всего коробят эти моменты. Если напрямую спросить, что нужно делать, рассмеется ведь.
- Ты долго еще будешь душить себя комплексами, или все-таки пообщаемся как люди?
- А ты разве не за этим пришла, чтобы я работала над собой? – спросила я с вызовом.
- Работать надо, красавица моя, а не заниматься тем, чем обычно, в пять раз сильнее, - она поправила волнистые блестящие пряди черных волос. Я любовалась ею чуть ли ни с открытым ртом, не понимая, почему она так похожа и в то же время непохожа не меня. Почему я так не могу, если мы с ней – одно.
- Так, все, с меня хватит твоих угрызений, - Альбертина встала и накинула сумку на плечо. – Люди, значит, люди. Пойдем, выведу тебя в свет.
Я уставилась на нее с глупой улыбкой, выражавшей восторг и непонимание.
- Ну, что ты так смотришь? Пойдем уже, познакомлю тебя с моими ребятами.
Она повела меня на площадку перед гостиницей, где на лавочке сидели те самые люди, которых я видела с ней вчера в кафе.
- Вот, господа, это девочка, которую нужно срочно реанимировать. Ее зовут Лигейя, прошу любить и жаловать, - представила она меня им, а потом их мне:
- Это Шарлотта, наш координатор, - кудрявая рыжеволосая худенькая девушка помахала мне ладошкой. – Это у нее вчера был день рождения.
- Присоединяюсь к поздравлениям, - улыбнулась я.
- Благодарю, - сказала Шарлотта с французским акцентом.
- Это Жаклин, - это была улыбчивая брюнетка с блестящими глазами, которая с гордостью посмотрела на мужчину, стоявшего рядом. – Она секретарь нашего главного.
Жаклин радостно вскинула на меня глаза.
- А это Жанна, редкостная стерва, - представила Альбертина блондинку в довольно откровенном платье, но с добрыми глазами. – Как ни странно, она корректор.
- Ну, и наконец, наше начальство, - Альбертина сверкнула глазами на единственного мужчину в коллективе, ему было лет около сорока, но выглядел он очень обаятельно. Не хвастаясь особым даром знания людей, я определила, что он неженат. – Лигейя, это Кристиан Корсанд. Обрати внимание, думаю, вы подружитесь.
Мсье Корсанд осенил меня взглядом и улыбкой. Наверно, все их сотрудницы влюблены в него по ушки, особенно Жаклин, а он давно относится к женщинам как к мебели. Красивой, редкой, дорогой… Нет, возможно, я ошибалась. На Альбертину он смотрел как-то особенно.
- Только не вздумай сразу в него влюбиться, - незаметно шепнула мне Альбертина. – Обычно одного взгляда бывает достаточно. У нас все сотрудницы в него влюблены по ушки, а он относится к женщинам как к мебели. Красивой, дорогой, редкой мебели. Кстати, ты делаешь успехи в физиономических наблюдениях.
Я вспомнила, что думала то же самое про него, когда она мне его представила.
- А что тут наблюдать, - ответила я. – У него же все на лице написано. У него и у ваших сотрудниц, когда они, затаив дыхание, смотрели на него, когда ты мне его представляла.
- Советую пообщаться с ним поближе, - сказала она. – Думаю, он может тебе помочь, как истинно отдельный человек. И это будет не так больно, как со мной.
- Он что, настолько проницателен?
- Ты не представляешь, насколько. Только не влюбляйся. Измотаешься. Ему тоже нужна помощь, но он никого к себе не подпускает.
- Даже тебя? – задала я провокационный вопрос.
- А что я могу без тебя? – она задала еще более провокационный. – Забыла, кто мы с тобой?
- Девочки, хватит уже чирикать как курочки, - раздался бархатистый баритон со стороны этой чудной компании, пока мы с Альбертиной болтали.
- Привыкай к его юмору, прикалываться, особенно над женщинами, особенно над неуверенными в себе – это его конек, - шепнула мне сестренка и многозначительно взглянула на меня для пущей убедительности.
«Вообще-то чирикают воробьи, а курочки кудахчут…» - подумала я про себя, но озвучить это замечание мсье Корсанду я не решилась.
Мы подошли поближе. Шарлотта и Жанна о чем-то весело болтали по-французски, Жаклин разговаривала по мобильному, Кристиан иногда вставлял слово в беседу Шарлоты и Жанны, отрываясь от написания sms-сообщения.
- Представляешь, позавчера видел двух японцев недалеко отсюда, - начал Кристиан разговаривать с Альбертиной по-английски. – Пришлось подслушать их разговор, благо знаю японский, – он говорил медленно и непринужденно, плавно гуляя взглядом то по лицу Альбертины, то по отсвечивающим окнам гостиницы. – Представляешь, они хотят открыть в Лондоне додзё айкидо.
Я в японском была не сильна, но Альбертина, кажется, знала, что такое додзё. Как я поняла, это что-то вроде тренировочного комплекса.
- Ты серьезно? – удивленно улыбнулась Альбертина. – Кто-то хочет заниматься здесь айкидо?
- Хорошо, что распространяют, - пожал плечами Кристиан.
Альбертина ткнула меня пальцем в бок, чтобы я не стояла как истукан и не пялилась по сторонам, как неродная.
- Мсье Корсанд, - начала я, устав молчать, но не знала, с чего начать разговор. Я думала, еще мгновение – и я свалюсь без сознания к его ногам. – Можно полюбопытствовать, что именно вас связывает с Японией?
- Много чего, - он снова пожал плечами, но не думал насмехаться. – Я занимаюсь единоборствами с двенадцати лет. Был в Японии пару раз, но больше с туристическими целями.
- И как там? – заворожено продолжала глупые вопросы я.
- Тонко и мудро, - продолжал он не насмехаться надо мной. – А Запад скоро сгниет.
- Поэтому вы так удивились, узнав, что в Англии открывается центр айкидо?
- Да я думаю, что таких секций здесь хватает. Меня удивляет, где они найдут столько англичан, готовых в полной мере постигнуть суть этого искусства. Западному человеку сложно это постигнуть. На Востоке же с этим рождаются.
Мне определенно нравилось с ним беседовать. Только я чувствовала, что перестаю себя контролировать. Слова, обращенные к нему, выходили из меня все с большим трудом, глаз на него я поднять уже не могла. От него пахло чем-то благородным и мужским, но не голой синтетической парфюмерией, а смесью каких-то человеческих ароматов и отдавало то ли одеколоном, то ли дезодорантом… я не в силах была отойти, но и стоять рядом тоже было невозможно, казалось, вот-вот моя крыша улетит… Какая же я все-таки слабая.
Мы решили все-таки пройтись по улицам и паркам Лондона.
- Лиги, ты не влюбилась, родная моя? – каверзно спросила Альбертина, когда мы с ней оказались рядом на дорожке.
- Отдаленно напоминает, - ответила я и не врала.
- Судьбоносная встреча, - сказала сестренка. – Я думаю, ты к ней готова. Только не психуй и старайся видеть ситуацию, даже если она вне твоего контроля.
Она сейчас была не посторонним человеком, а той самой второй мной, которая жила в моем сознании и говорила, как нужно себя вести.
- Альбертина, а у него с тобой что-то есть? – решила я прояснить ситуацию уже сейчас.
Она вздохнула.
- Со мной – есть. Но пока с тобой нет, это ничего не значит. Не удивляйся, если вдруг начнешь его ревновать к собственному Alter Ego, ведь мы пока обе – самостоятельные люди.
- Ты с ним встречаешься?
- Ага, каждый день, на работе, - усмехнулась она. – Если хочешь, то он сильно выделяет меня из всей той мебели, которую для него представляют женщины. В смысле, я для него не мебель.
- Он был женат?
- Раза три, если не ошибаюсь. Потом завязал, понял, что бессмысленен этот конвейер. Его многие воспринимают как самовлюбленного и самодовольного пижона, имеющего склонность к экзотике и харизме, поэтому в него и влюбляются. Он это принимает как данность и продолжает строить из себя сердцееда – маска, не более. Потом встретил меня. Его мир не перевернулся, просто он снова поверил в любовь. Но этого пока мало. Делает вид, что у него все хорошо, и что он сам все может. Но о том, что это далеко не так, знаю только я.
- А как сделать так, чтобы все было так? – начала я тупить.
- Делай все как я скажу, - ответила она.
Тут меня кто-то сильно ткнул пальцем под ребро. Я айкнула, а Альбертина засмеялась, видимо, ее тоже ткнули, но она привыкла по-другому реагировать.
- Ну, что, красавицы, - весело сказал Корсанд. – давно не виделись?
- Ну вот, у Кристиана хорошее настроение… - вздохнула Альбертина. – Иди лучше над девчонками поглумись.
- Да ну, надоело, - отмахнулся он. – Смотрю, вы идете какие-то вареные… Надо и вам поднять настроение.
Я тихо засмеялась. Мне было хорошо с ними, но я не понимала, что происходит, кто такой Кристиан Корсанд и какую роль в его жизни я могу сыграть. Или он в моей… в нашей… с Альбертиной.
Весь день мы шлялись по Лондону, ели суши в японских кафешках (да, такие здесь тоже были, и оказалось, что я неплохо орудую палочками), заходили в магазины… оказалось, это не так скучно, когда есть веселая компания. Иногда они начинали говорить по-французски, и я не всегда понимала, о чем они говорят. Но Альбертина и Кристиан были понятны мне всегда. Так понятны, что я порой вообще ничего не понимала. Не сами слова, а их смысл.
Мне в тот вечер удалось поболтать с Кристианом немного о человеческой и восточной мудростях. Он долго рассказывал мне, чем он занимается помимо Общества. У него было полно званий по всяким боевым искусствам, и он рассказывал мне об уникальности и развитии каждого из них. Нет, это далеко не было скучно. В итоге я зажглась, и он пообещал обучить меня кое-чему. Я подумала, что духовно не готова к постижению этих путей. Он мне ответил тем, что он помогает Альбертине менять нас местами. Я не могла поверить своим ушам – и он в курсе всего этого сумасшествия?
- А ты что думала, я не вижу, что ты и она – это один человек?
- Но мы же сейчас два разных человека…
Он тихо засмеялся.
- Это так, для улучшения процесса. Вы – один и тот же человек.
- Да, но вы любите ее, а надо мной смеетесь… - тут мне показалось, что я позволила себе лишнее.
Он перестал смеяться и спокойно улыбнулся, заглянув мне в глаза. Это было невыносимо, я не знала, как смотреть на него в ответ.
- Милая моя, - сказал он тихо, не отрывая взгляда. – Ты настоящая. И пока настоящей не станет она, я буду любить мираж. Только дело ведь вовсе не во мне.
- В вас тоже, - почему-то сказала я.
Он не стал отвечать. Он молча сидел на мягком диванчике в очередном вечернем кафе рядом со мной, сплетя пальцы рук и опершись запястьями о стол. Я не знала, о чем он думал и соответствовали ли его мысли его словам. Справа от нас по полукругу, который описывал диванчик, веселились французские девушки и Альбертина среди них. Она пару раз подмигнула мне.
- Мы не можем поменяться местами, ведь я чувствую, а она запрещает мне это делать, - продолжила я, не знаю, почему я говорила с ним об этом.
- Она не запрещает, а пытается тебя спасти от сгорания. Ты же не контролируешь себя, когда чувствуешь. Она будет снаружи, а ты, душа, которую никуда не денешь, и которая снаружи тоже видна, - будешь внутри.
Моя крыша все-таки поехала. Это все никак не вписывалось в мою нормальную жизнь. Хотя, если подумать, когда она была нормальной? Она была никакой. Будто я ждала чего-то. Да, ждала, и это что-то, кажется, пришло, но не вступило в свои права. И это еще больше изматывало и мутило остатки рассудка. Я смотрела на Альбертину – она была уверена в себе, красива, хотя я не считала себя красавицей, она, казалось, все знала и понимала. Но то ли не хотела, то ли не могла мне рассказать. А может, это я не могла услышать…

 
Глава 4

Расстались мы в тот вечер невнятно. Добредя до окрестностей гостиницы, мы сначала кучками (Жаклин-Кристиан-Шарлотта и Альбертина-Жанна-я) ошивались и болтали о прелестях и гадостях жизни в этом мире, а потом все стали как-то незаметно исчезать истинно по-английски – не прощаясь. Так, например, я не заметила, как исчез Кристиан – хотела попрощаться с ним, поблагодарить, полюбопытствовать, когда мы снова сможем пообщаться. Но он ушел, не сказав мне ни слова, хотя я знала, что он связан со мной теперь так же крепко, как и с Альбертиной. Правда, другими веревками. Он ушел, и я слегка обиделась. И тут же поймала на себе насмешливый взгляд Альбертины, с которой мы к тому времени остались одни (Жанна отошла в бар за сигаретами и тоже пропала, видимо встретила там кого-то из своих, и ее увели в номер спать). Моя новоявленная сестренка по-прежнему считала, что объяснила мне достаточно, но непонимания и вопросов у меня стало еще больше.
Я заснула чуть ли не в горячке, мятежно ворочаясь в пахнущей стиральным порошком постели. Мне снились какие-то невнятные обрывки снов, какие-то жуткие картины, но проснулась я около девяти часов от телефонного звонка. Сначала я плохо понимала грань между сном и реальностью, поэтому долго не брала трубку. Что со мной произошло вчера, и что будет дальше – я не понимала, не сон ли это. Но в конце концов, когда назойливая мелодия на мобильнике врезалась в без того чугунную голову, я взяла телефон в руки и нажала зеленую кнопочку.
- Я тебя разбудил? – осторожно спросил Алекс Юрайн. – Как ты себя чувствуешь?
- Алекс… - я совсем забыла о существовании филиала ресторана «Санта Лючия» и Алекса Юрайна. – А… как я должна себя чувствовать? Почему ты спрашиваешь?
- Я видел тебя вчера около гостиницы в веселой компании, - сказал он грустно-металлическим голосом. – Я тебя не осуждаю, просто…
- Алекс, я не могу тебе сказать, кто эти люди. Это одна моя давняя знакомая с сослуживцами. Я не могу тебе объяснить, что меня с ними связывает.
- Не можешь? А почему?
- Потому что… потому что я сама не знаю.
- Лигейя, с тобой все в порядке? – он, наверно, решил, что я тронулась рассудком и, вероятно, был прав. Какие еще выводы можно было сделать нормальному человеку после такого заявления?
- Да, - неуверенно ответила я. – Почти.
- Помощь не нужна?
- Нет, Алекс, спасибо тебе большое, - я говорила так, как будто прощалась с ним навеки. – У тебя ко мне что-то по работе?
- Ну надо же, вспомнила о работе, - удивленно изрек он. – Ты говоришь таким голосом, будто не понимаешь, на какой планете ты находишься. Они что, напичкали тебя наркотой?
- Ты с ума сошел, - возразила я и только потом поняла, насколько глупо это было с моей стороны.
- Извини, не хотел тебя обижать. Просто звоню узнать, как ты.
- Я тронута, Алекс. Спасибо. – Я прервала связь, так и не ответив на вопрос о моем состоянии.
Алекс своим звонком клещами вырвал меня из тисков непонятной субстанции, в которую я угодила после встречи с главным критиком-редактором Альбертиной Дали. Теперь я себе была не хозяином, впрочем, как и всегда, но сейчас – жестче. Теперь она была главной, она критиковала меня и редактировала. И я, хоть и злилась на нее, знала, что она знает, как для меня лучше. Мне оставалось ей довериться.
Кристиан Корсанд. Французский японец. Японский француз. Бред какой-то. Он-то откуда все это знает? Если посмотреть со стороны, то их с Альбертиной отношения были вполне человеческими, но она сказала, что без меня ничего не может быть, а он сказал, что любит мираж. Так какой же она мираж? Он обнимал ее, разговаривал с ней, я чувствовала себя третьей лишней. При этом понимая, что она – это я. Та, какой должна быть.
Я вылезла из смятой постели. Тело было влажным от холодного пота. Горло противно болело, в глазах был туман. Я подошла к зеркалу в ванной. Волосы были похожи на прическу Медузы Горгоны, хотя обычно после сна все не так плачевно. Тушь с ресниц, которую я вчера забыла смыть, вместе с тенями и подводкой рассыпалась и размазалась вокруг глаз, и я была похожа на зомби. Я помотала головой, стряхнув наваждение, и встала под душ. Я включила воду на полную мощность и стояла под ней не двигаясь минут, наверно, двадцать. Слезы и макияж глаз смешивались со струями воды из лондонского водопровода, текли по плечам, разлетались на тысячи брызг и уходили в небытие, скрываясь в бездне такой же беспощадной лондонской канализации. Мне на минуту показалась, что я тоже туда утекла вместе с водой. И плыву где-то там… нет, я даже не щепка, я такая же капля воды, как и миллионы вокруг меня.
Меня привел в сознание голос Альбертины.
- Лигейя, вылезай, успокойся, все будет нормально. Помой голову и выходи. Мы хотим с тобой позавтракать.
- Альба… - простонала я, возвращаясь из лондонского водопровода в лондонскую гостиницу. – Как ты зашла, я же запирала дверь…
- Думаешь, сможешь запереться от меня? – посмеялась она.
На самом деле я не помнила, запирала я дверь изнутри или нет. Действительно, вот дурочка, чему я удивляюсь?
- А Кристиан… он тоже хочет? – я начинала бредить, а значит, жить. Худо-бедно, хоть как-то. Но уже не капля воды среди миллионов таких же в темной канализационной полости.
- Ну, естественно, хочет, - подбодрила она меня, пока я намыливала волосы шампунем. – Он очень много думал о тебе со вчерашнего дня.
- Он? Обо мне?
- Ну да… Почти всю ночь тебя с ним обсуждали. Ничего, дело излечимое. Все будет, сестренка! – я не видела, но знала, что она стоит там, по другую сторону клеенчатой занавески, и улыбается. И знает, что говорит. А если уж Альбертина сказала, то так и есть…
Настроение мое немного улучшилось. Альбертина подала мне полотенце. Я расчесала мокрые волосы, и Альбертина высушила мне их феном, пока я мазала кремом лицо.
- Вы в одном номере живете с ним, да? – спросила я.
- Конечно. А что, ты уже начала ревновать?
- Не то что бы… А сколько языков ты знаешь?
- Сейчас скажу… Французский, английский, итальянский, латинский, испанский, немецкий, китайский, японский, греческий… Восемь, вроде.
- Неслабо… - подавилась я воздухом. – А Кристиан?
- Французский, английский, русский, японский… немного китайский.
- Тоже неплохо.
- А ты?
- Английский, итальянский и латынь… - потупилась я. – А что тебя заставило выучить так много языков?
- Мне интересно, - пожала она плечами. – Все они такие разные и по-своему красивые. Мне просто захотелось знать эти языки. За исключением английского, который пришлось учить по обязательной программе в школе и университете.
- Я тоже английский не люблю, хотя все языки знаю по мере необходимости по месту жительства. Кроме латыни.
- Audentes fortuna juvat , - сказала она, обняв меня за плечи. Мы засмеялись, и я решила принять к сведению эти слова, не зря же древние их сказали.
Я оделась, и мы с Альбертиной спустились в кафе. Вся дружная компания уже сидела там. Шарлотта, Жаклин и Жанна о чем-то весело щебетали, Кристиан Корсанд сидел, сложив руки на груди, откинувшись на спинку стула, и смотрел в окно. Альбертина подвинула из-за соседнего стола еще один стул, так как на всех места не хватало, и мы с ней сели по обе стороны около него. Он как будто проснулся – просиял улыбкой, поцеловал Альбертину в щечку, меня же удостоил дежурным «Привет». Все мое хорошее настроение мигом улетучилось, но я не стала изображать из себя несчастную, так как такое мое положение было смешно и Кристиану, и, в особенности, Альбертине. Она-то вообще меня могла за это убить… больше за причины, чем за результат. Итак, я из всех сил старалась делать вид, будто настроение у меня такое же хорошее, как и было пару секунд назад. А саму трясет от отчаяния. К чему это все? Ладно Альбертина, сестренка, тоже мне, из зеркала… Но кто такой этот Корсанд? Он-то здесь причем? Что он с ней заодно, и также в курсе всего, это понятно. Но что я должна делать дальше? Что? Я даже не знаю, как думать.
- Да, все забываю вас спросить, - робко, с дурацкой натянутой улыбкой начала я мямлить, обращаясь к мсье Корсанду, - что привело ваше Общество в Англию?
- Здесь есть литературный клуб, нас пригласили, чтобы мы выбрали авторов для сотрудничества. Так удачно выпало как раз на день рождения Шарлотты, - он улыбнулся и подмигнул координатору. Та чуть не растаяла, хотя старалась держать себя в руках.
Когда я задаю ему вопросы, пусть глупые и вымученные, он отвечает, вполне охотно и не уклоняется. А разговаривать просто так… Вот получилась у нас вчера одна беседа, да и то не то, что мне бы хотелось. Опять я рядом с ним чувствовала себя маленькой беспомощной дурочкой. Даже когда он сказал «Милая моя…»… будто с издевкой. Меня трясет. Прошли всего сутки, а я уже так больше не могу.
- У нас сегодня будет вечер в этом клубе, если хочешь, идем с нами, - сказала Альбертина, поправляя заботливо Кристиану воротник пиджака, будто издеваясь.
«Ну, да, конечно, идти туда с вами и смотреть на вас, голубков. Сделали одолжение, пригласили, ах, вы только подумайте, какая милость!» - думала я, все еще пытаясь удержать улыбку на лице. Но от Альбертины ведь ничего не скроешь. Она сидела и смотрела на меня насмешливо, и, наверное, только наличие знакомых людей вокруг останавливало ее, чтобы не засмеяться мне в лицо. Я не понимала, что я опять делаю не так. Мне казалось, что от меня-то здесь ну никак не зависит мое теперешнее состояние.
После завтрака все начали выходить из-за стола. Альбертина поймала меня за руку, пропустив всех вперед.
- Конечно, а что тебе еще остается делать, кроме как смотреть на твоего мужчину и собственное Альтер-Эго рядом с ним! Что может быть эффективнее! – прошипела она, и я чуть не расплакалась от обиды.
- Давай, давай, реви, - сказала она чуть громче. – Больше ты ничему не научилась за двадцать лет жизни.
Одно из двух – либо я сейчас покончу с собой, либо убью ее. Что, в общем-то, будет одним и тем же. Ни то, ни другое сейчас невыполнимо. И тут мне в мою бедовую голову пришла гениальная мысль. А что, если…
- Альба, а можно будет туда взять еще одного человека? – спросила я.
Она улыбнулась мне, и отнюдь не насмешливо.
- Правильно мыслишь. Пока работаешь над собой, надо кем-то себя развлекать, а не страдать по еще не достигнутому. Что, твой русский сослуживец в тебя влюблен?
Тут мне стало немного обидно. Она говорила об Алексе как о ком-то низком. Он был хорошим, но немного не в моем вкусе. Но я, честно говоря, была рада кому угодно после такого длительного и непростительного одиночества.
- Да ладно, не дуйся, какая сейчас разница. В свет его вывести не стыдно, бизнесмен все же, да тем более весьма симпатичный… Только предупреждаю сразу: если ты ждешь, что Кристиан начнет ревновать, расстроится и весь вечер будет бросать на тебя, веселую, с кавалером, косые взгляды – не жди. Не будет. Ему нужна я. Только я пока недоступна. Потому что ты тормозишь. Но ты уже делаешь успехи по выходу из безвыходных ситуаций. Ура, - она мне подмигнула и унеслась вслед за удаляющейся толпой.
- Я позвоню тебе, когда будем собираться, - крикнула она напоследок, уже хватая под руку Кристиана. – Позвони пока своему!
Мне, если честно, было не очень приятно, что она сказала про Алекса «позвони своему», и главное – при Кристиане. Но он ничуть не расстроился. Да и не мог. Зачем я ему такая нужна, когда Альбертина рядом с ним? Нужно поторопиться, чтобы они (мы?) наконец были счастливы вместе. Но что я должна была делать, я не знала. Но раз Альбертина говорит, что я делаю успехи, значит, надо продолжать примерно в том же духе.
Мне ничего теперь не оставалось делать, кроме как «звонить своему».
- Алекс? Привет…
- Лигейя? Рад тебя снова слышать. Что такое с тобой было с утра?
- Прости, если обидела.
- Да нет, все нормально… Что случилось-то?
- Да ничего особенного, личные переживания. На нервной почве приснился жуткий сон. Извини.
- Сейчас-то ты в порядке?
- Да, почти. Знаешь, Алекс… хотела тебя спросить. Ты любишь литературу?
- Хорошую – конечно, кто же ее не любит.
- Ну, Независимое Литературное Общество с дешевыми таблоидными книжонками не работает…
- Общество? Наслышан. В юности даже мечтал послать им свои бредовые стишки… А почему ты спрашиваешь?
- Просто те люди, которых ты подозревал в пристрастии к наркотикам, сотрудники НЛО, и у них сегодня вечер в одном лондонском литературном клубе. Познакомятся с авторами, присмотрятся, может, кого-то будут издавать. Зовут меня с собой. Не хочешь составить мне компанию?
- Ого, а шампанское будет?
- Наверняка, но я так полагаю, что творческие личности предпочитают «Мартини».
- Идет, - весело согласился Алекс. Догадывался он о том, что я его таким образом использую, или нет, я не поняла. Чужая душа – потемки, особенно если она от рождения русская. И все-таки я поняла, что дорожу Алексом. У него была искра, которая бывает не у многих. Мне обычно с такими людьми хорошо. Но я пока затруднялась представить нас с ним как пару, как мужчину и женщину. А хотя… почему сразу пара? Мне хорошо с ним, вот и все. Но Альбертина сказала, что он влюблен… Ох… Ну, если он не махровый эгоист (вроде, не похож), то он меня поймет.
 
Глава 5

Сидя в номере с книжкой, сладко развалившись на гостиничной кровати, нежась в солнечных квадратах, которые образовывали на ней лучи солнца при посредстве оконных рам, я вдруг задумалась над тем, почему все эти фатальные встречи – одна за одной – произошли со мной именно в Лондоне. В Лондоне, столице серой правильной Великобритании, где я прожила четырнадцать лет от роду без особых для себя результатов. Шесть лет, проведенные в Вероне, дали мне хотя бы представление о живых людях, чувствах и жизни вообще. Ладно, не очень-то хотелось забивать голову бесполезными мыслями, тем более «полезных» и так хватало.
Я ждала звонка Альбертины. В душе, конечно, надеялась, что позвонит Кристиан, но это было из области фантастики. Максимум могла позвонить его секретарша Жаклин, или кто-то из девчонок, но не он.
Телефон зазвонил. Алекс Юрайн.
- Я сама тебе хотела позвонить, как только меня просветят, - сказала я.
- Я понимаю, - ответил он. – Просто хотел услышать твой голос.
- Еще наслушаешься сегодня вечером, - смутилась я.
Мы немного поболтали – о литературе, о поэзии, об их роли в нашей жизни… Мне было определенно интересно с ним разговаривать. Я уговорила его дождаться моего звонка и только после этого заехать за мной на такси («Форд» был замечательным, но кто знал, сколько мы с ним выпьем шампанского или «Мартини» за процветание английской литературы, будь она неладна?).
Альбертина позвонила уже после обеда. Где вся эта веселая компания все это время пропадала – мне оставалось только догадываться. Приятные люди. Но меня иногда утомляет. Хотя, Альбертина же сказала, что мне надо учиться искусству дипломатии.
Так вот, она позвонила и сказала, что они за нами с Алексом заедут в шесть вечера на такси.
Ровно в шесть в мою дверь постучали. Я в это время уже сидела с Алексом на кровати, и мы смотрели телевизор. Я открыла, на пороге стояла Жаклин.
- Привет, - сказала она с улыбкой. – Вас все ждут внизу. Пришлось взять две машины, а то все не умещаются.
- Привет, Жаклин. Это Алекс, - представила я своего спутника. Тот галантно поцеловал ей руку.
- Ну что, идем? – сказала я, беря с полки клатч от Just Cavalli. Мы вышли, и я закрыла номер.
Ребята стояли внизу около двух желтеньких такси. Девочки радостно меня поприветствовали, Кристиан умильно улыбнулся. Я познакомила их с Алексом. Девочкам он понравился, Кристиан не проявил никаких чувств. Еще бы.
Вечер был довольно приятным. Подносили напитки и закуску. Мы успели познакомиться с некоторыми авторами. Работать с ними должны Кристиан и его команда, а мы с Алексом вскоре отделились и ушли на лоджию.
- Все-таки хорошо, что ты меня взяла. Сейчас бы была совсем одна.
Мне сделалось нехорошо на душе. Неужели подумал, что использую?
- Нет, что ты, я не использую тебя. Мне правда нравится проводить с тобой время. Не все же ты должен меня куда-то водить. Или тебе здесь не нравится?
- Нет, ну что ты. Очень даже нравится, я тебе страшно благодарен. Сам бы никогда не выбрался на что-то подобное.
- Да я бы тоже, если бы не встретила Альбертину.
- А почему вы так похожи с ней?
Я так боялась, что он спросит… Если бы он задал этот вопрос при ней, она бы наверняка нашла, что ответить, чтобы не пудрить мозги и не обижать тайнами.
- Не знаю, честно, самой интересно. Бывает такое… Но ведь мы с ней абсолютно разные, правда?
- Не знаю. Мне кажется, что ты могла бы стать такой, как она.
Я замолчала. Мне не хотелось говорить об этом Алексу и все ему рассказывать.
- А кто этот Корсанд? Почему он так смотрел на тебя?
- Корсанд? Смотрел на меня?! Не замечала никогда. Он, мне казалось, не отрывается от Альбертины.
- Это тоже верно, но он несколько раз бросал на тебя пронзительные взгляды. Что, не может понять разницу между тобой и ней? – пошутил Юрайн.
- По-моему, разница очевидна. – Не очень смешно. Алекс, кажется, это понял.
- Извини. Если ты не хочешь об этом, давай не будем. Но мне кажется, что они плохо на тебя влияют. Ты с того дня сама не своя.
- Издержки процесса обучения… - сказала я себе под нос, чтобы Алекс не расслышал. Он, видно, опять угадал мои желания и не стал переспрашивать. Я продолжила, уже внятно и вслух: - Они на меня влияют очень хорошо. Результата пока не видно, но он будет.
Алекс грустно вздохнул. Мне казалось, он все понимал, сердцем, но умом считал это все бредом. Тем более я толком даже ничего не объяснила. И, видимо, сердце у него оказалось сильнее, и это оно приказало ему просто сменить тему разговора, а не обзывать сумасшедшей и требовать объяснений моего поведения.
Альбертина снизошла и предупредила меня, когда они собрались уходить. Я сказала Алексу, что он может не ехать со мной до гостиницы, чтобы не делать крюк. На этот раз мы каким-то чудесным образом вшестером (!) уместились в одно такси – Жанна уселась впереди с водителем (любила она ездить впереди), а все остальные – друг у друга на коленках сзади. В итоге я оказалась на руках у Кристиана, слегка вытеснив Альбертину, и рядом еще ютились Жаклин и Шарлотта. Всем было очень весело, даже мне. Я старалась не обращать внимание на дыхание Кристиана, согревавшее мне шею и на мою руку, оказавшуюся ввиду обстоятельств у него на плече, и на его ладонь, лежавшую у меня на бедре, надо думать, для того, чтобы меня не заносило на поворотах. Я просто твердо знала, что пока не достойна чего-то большего.
Доехав до гостиницы, мы расплатились с таксистом в двойном размере, за потенциальную опасность загреметь в полицию за такое количество народу в одной машине. Встряхнули мы чопорный Лондон, ничего не скажешь. А когда приехали в гостиницу, перебудили, наверно, всех постояльцев, так как времени было как раз около одиннадцати ночи – комендантского часа. Давясь смехом и стараясь не очень громко топать, мы добрались до своих номеров и распрощались.
Через несколько дней мне нужно было уезжать домой в Верону.


2. Верона

Глава 6

Мой самолет отлетал в десять утра. С Альбертиной, Кристианом и девчонками я попрощалась еще вчера. Не думаю, чтобы они так уж жалели о нашем расставании. Альбертина дала мне все напутствия еще раньше, но еще вручила вчера деревянную шкатулку, обитую темно-фиолетовым бархатом, местами потертым временем. Сказала не открывать, пока не прилечу домой. Кристиан вчера перед тем, как мы разошлись по номерам, поцеловал меня в щечку и ничего не сказал. Только посмотрел. Вроде как еще увидимся, в более широком смысле этих слов.
Я закуталась в свой синий китель от D&G, купленный на распродаже в Милане – погода сегодня в Лондоне была истинно лондонской. Ветер, дождь моросил… Мне, вообще-то, нравилась такая погода, но где-нибудь в другом месте – в Италии, во Франции, но не в Англии. Или хотя бы не в Лондоне. В Шотландии, насколько я знаю, более живописная местность. Ну так вот. До аэропорта меня довез, конечно, Алекс на своем «Форде». Мне было тяжело с ним прощаться, еще потому, что ничего не хотелось ему обещать. Мы же деловые партнеры, не стоило об этом забывать, и мы еще будем часто пересекаться. Пока договорились о звонках и электронных письмах. Меня это вполне устроило, его, кажется, не очень. Уж больно грустно он на меня смотрел, когда я проходила паспортный контроль за турникетом.
В самолете  я уставилась в иллюминатор и всю дорогу разглядывала облака. Когда прилетели в Рим, я даже не заметила. Оттуда Лючия должна была отвезти меня домой в Верону.
Спустившись на землю, я почувствовала себя хорошо. Запах родной Италии взбодрил меня. Неделя, которую я провела в Лондоне, пусть непривычном для меня, показалась мне вечностью. Та гостиница, улицы, кафе, такси, ночные похождения, новые знакомые, среди которых оказались люди моей судьбы – вторая я и мой мужчина. Не знаю, с чего я решила, что он непременно мой. Может быть, с того, что вторая я была уже с ним. И первая я решила во что бы ни стало тоже это сделать. Это была одна из причин – хотя бы ради него, одного-единственного во всем мире, которому я так нужна… Э, стоп, стоп, стоп… Размечталась.
Лючия была страшно рада меня видеть. За веселой болтовней мы не заметили, как добрались до дома. Папа был на переговорах, и Лючия сразу ему позвонила. Он выразил сожаление, что не смог меня встретить из моей первой командировки, но пообещал приехать как можно скорее. Мы с Лючией начали готовить ужин. Обсудили обоих встреченных мной в Англии мужчин – Алекса и Кристиана.
- Два за одну неделю? Ты делаешь успехи, - искренне обрадовалась моя мачеха. Подобную фразу мне уже говорила Альбертина Дали. О ней я ничего не стала рассказывать.
- Не так все просто, Лючия. Ты же знаешь, я не из тех, за кем водится слава сердцеедки, влюбляющей в себя на счет три самых крутых и не только.
- Ну, что-то же тебя с ними связывает, и если бы это были просто партнерские отношения или дружба, ты бы не говорила мне о них, - она снова игриво улыбнулась. Что наша жизнь? Игра! «Game» по-английски. Как несовершенны человеческие языки… Но когда я перешла снова на итальянский, мне стало легче жить. А ведь Альбертина знает так много языков… Наверно, мы с ней общаемся не на человеческом языке.
- Один влюблен в меня, а от другого меня бросает в дрожь.
- Ты влюбилась?
- Не думаю. Возможно, это что-то большее. Но он из Франции, мала вероятность, что мы когда-нибудь еще увидимся, - сказала я и соврала, потому что точно знала, что с Кристианом я еще увижусь, и не раз.
- Ну, а тот, первый? Он тебе что, совсем не нравится?
- Почему, нравится… но больше как человек. Он хороший, интересный, интеллигентный, у него русское происхождение, мне хорошо с ним, но когда мы с ним как мужчина и женщина, мне неловко.
- Ты думаешь, он тебя не достоин?
- Не люблю я эти соревнования «достоин - не достоин»… Ну, некомфортно мне с ним в такие моменты. И я чувствую себя виноватой из-за того, что не могу оправдать его ожиданий.
Хорошо, все-таки, когда есть такая мачеха, с которой и о шмотках, и о мужчинах… Глубже она не лезет в душу, мне этого и надо. Просто поболтать. С мамой, даже моей обновленной мамой с малиновым шарфиком из Милана, я бы так разговаривать не могла.
Когда вся последорожная суета вокруг меня улеглась, сувениры были раздарены, приветы переданы, я наконец закрылась в своей комнате и открыла ящичек, который мне дала Альбертина. Изнутри он был обит черным атласом. Внутри лежало старинное овальное зеркало с кованой серебряной рамкой и ручкой. Эта вещь была очень старая и красивая. Я сразу поняла ее смысл – зеркало, ведь Альбертина – оттуда. Я заглянула в него. Альбертина смотрела на меня и улыбалась. Мы начали невербальную беседу.
- Ну, как добралась? Как Италия?
- Беллиссимо! Как ты? Вы все еще в Лондоне, или уже уехали?
- Улетаем в Париж сегодня вечером.
- Как Кристиан?
- Нормально, как обычно. Передает тебе привет.
- Ему тоже. Когда мы увидимся?
- Думаю, срок следует измерять месяцами. Доучивайся спокойно.
- Альбертина, ты знаешь, я подумала, что всегда хотела работать музыкальным или литературным критиком.
- Милости просим к нам в Общество. Только сначала доучись.
- А почему через другие зеркала мы не можем разговаривать?
- Можем. Но в другие смотрят еще много людей. Сама понимаешь, как мешает лишняя энергетика. А в это никто, кроме тебя, смотреть не будет. Если, конечно, ты его спрячешь сейчас в ящичек и задвинешь под кровать. У тебя ведь домочадцы не копаются в твоих вещах?
Альбертина на прощание блеснула глазами, и я, заперев зеркало в ящик, засунула его под кровать, ближе к стене.
После встречи с сестренкой из зеркала во мне что-то щелкнуло. До меня дошло, что проблема была не в маме, не в Англии, а во мне. Когда я переехала к папе, у меня появились хорошие знакомые и даже друзья. Я могла безнаказанно гулять по паркам и улицам, мне это нравилось, и совершенно не хотелось сесть на лавочку и заплакать (опасаясь, что подойдет полисмен и поинтересуется, не пьяна ли я). Но я осталась все той же, Италия не изменила меня. Иногда мне казалось, что свободы здесь слишком много, и очень часто я одергивала себя мыслью, что я не на своем месте, что я не имею право носить красивую одежду, встречаться с друзьями, ходить в кино, смеяться, хотя мне было хорошо. Все было по моему вынужденному сценарию – одежда казалась мне не идущей, друзья казались льстецами, веселье – театром. Вот тогда-то и появилась в моем зеркале вторая я. Началась школа жизни – угрызения, насмешки, ментальные избиения – и все это мне от самой себя. Голос сестренки становился все отчетливее и громче. Она смеялась надо мной беспрестанно, а я не понимала ровным счетом ничего. Даже те факты, что я поступила во всемирно известный Болонский университет, и что мне дико повезло с мачехой, которая является генеральным директором сети ресторанов и которая взяла меня работать, не радовали и казались мне ничего не значащими.
То, что Альбертина Дали была второй мной, я понимала в полной мере, поэтому и позволила ей так бесцеремонно меня править. Со стороны, если бы кто-то (кроме Корсанда) об этом узнал, это выглядело бы дико. Но я знала, что она и только она может вытащить меня из этой трясины, куда я сама себя загнала. Она, то есть я сама.
Вечером я вышла на балкон. Мы жили на первом этаже, но это же Верона, поэтому я страшно напоминала себе Джульетту Шекспира. Мне, если честно, не нравилась никогда эта пьеса – два юнца, одной тринадцать, другому восемнадцать, влюбились друг в друга (именно влюбились, и именно как дураки; о любви, настоящей, спасающей, в этом возрасте не может быть и речи) и потом сдуру зарезали себя на пару. Критики говорят – они умерли от любви. Чушь. От любви не умирают! От нее воскресают! От нее живут!!!
Так вот, стою я на балконе и думаю… О чем же я думаю? Сложно сформулировать все сразу. Об Альбертине, об Алексе, о Кристиане… Я пыталась понять свои чувства к нему. На какой-то момент в Лондоне мне показалось, что еще немного – и я влюблюсь. Альбертина помогла мне этого не сделать. Теперь я и сама понимаю, что это только мешает. Но сказать про него «люблю» я пока тоже не могла. Слишком громкое слово, и я пока не могла, не зная достоверно, брать такую ответственность. Любить, но не влюбляться… да, возможно, это спасло бы и меня, и его. «Люби, но не влюбляйся», - безмолвно говорила мне Альбертина.
 
Глава 7

Вот уже полгода я жила в Вероне, доучивалась в Болонье, работала исполнительным директором «Санта Лючии». Переписывались с Альбертиной по электронной почте. Несколько раз звонил Алекс. Ему удобно – звонишь один раз и по работе, и по личным вопросам. От Кристиана только приветы, которые передавала мне Альбертина. Я скучала.
У меня приближалась защита диплома, и Лючия пообещала дать мне отпуск, как только я закончу университет, чтобы я отдохнула как следует.
Я сильно волновалась и, как обычно, думала, что непременно завалю защиту и выйду из университета с позором и справкой. За авральной подготовкой я как-то ночью решила заглянуть в зеркало. Альбертина снова смеялась. Опять она смеялась надо мной, как над дурочкой. Я включила компьютер, открыла программу ICQ  и написала ей:
- Что смешного? – злилась я. – У меня, можно сказать, судьба решается!
Она засмеялась еще сильнее несколькими смайликами.
- А что ты так бесишься, девочка моя? – спросила она в следующем сообщении. – Ты что, не училась эти пять лет? Ты этот диплом разве не писала? Ты защиту не репетировала?
- Училась, репетировала… Но мало ли что!
- Ох, дурочка… У тебя все не в меру. Влюбляешься – так с головой, страдаешь из-за ерунды – так хоть в гроб ложись, волнуешься из-за диплома – хоть не защиту не ходи! Самой-то не смешно еще?
И снова смеющийся смайлик.
Я отключилась. Мне действительно стало смешно. Я еще раз повторила мою защиту и легла спать.
На следующий день я защитилась на «отлично», жаль, Альбертины и Кристиана не было…
Придя в пустую квартиру (папа на работе в посольстве, Лючия в ресторане решает организационные вопросы, пока я в академическом отпуске), я свалилась не кровать и закрыла глаза. Около трех месяцев бессонных ночей и сплошной нервотрепки. Я еще раз поблагодарила небеса за то, что живу с понимающим папой, который старался не трогать, и поддерживал, если это было нужно. Мама, если бы увидела, как я готовлюсь и переживаю, сказала бы, что я все эти годы ничего не делала, поэтому сейчас рву и мечу, и вообще сама виновата, и что, кстати, никто не освобождал меня от домашних дел, а то, что я не училась вовремя – это мои проблемы. И то, что дипломная работа – венец всей учебы и огромный труд, ее не волнует. Если бы я вела себя спокойно, она бы упрекнула меня в том, что я мало готовлюсь к столь ответственному делу. С ума свихнешься с такой логикой. Но Альбертина в зеркале снова смеялась над моими мыслями, и я поняла, что с этим пора кончать. Не надо фантазировать о том, что было бы, если… , если этого все равно уже не будет.
Я достала из сумки темно-красную визитку с медными буквами и набрала офисный номер Независимого Литературного Общества.
Трубку сняла, мне показалось, Жаклин.
- Независимое Литературное Общество, главный офис, - сказала она по-французски, но я ее поняла.
- Соедините, пожалуйста, с мадемуазель Дали, - игриво сказала я по-английски.
Через пару секунд я услышала в трубке до боли родной голос моей Альбертины.
- Альба, я защитила диплом, - сообщила я по-итальянски. Так привычнее.
- Куда бы ты делась, - сказала она, и я слышала, как она улыбнулась. – Когда приедешь к нам?
- А может, вы ко мне? У вас тут никаких клубов с вечерами не намечается?
- У вас там не клубы, у вас каждый – личность. Они сами к нам приезжают, если надо. Но, возможно, заедем. Боюсь, нескоро.
- Ну, а у вас там что новенького?
- А мы вот открыли наконец издательство, - гордо сказала главный критик-редактор. – Так гораздо удобнее работать, чем распихивать рукописи по издательствам. Заключать договора, подписывать кучу бумажек, убеждать редакторов в чем-то – лишняя трата времени и денег. А у нас в издательстве все расходы быстро окупаются – книги и правда неплохие.
- Молодцы, здорово. Не возьмете меня поработать критиком?
- Да хоть сейчас! Только тебе придется перечитать кучу макулатуры.
- А еще что надо будет делать?
- Отбирать понравившиеся достойные внимания вещи и передавать на критику мне. Работать будешь, скорее всего, в определенном жанре, но можешь и в нескольких, если захочешь. Только учти, что таких рядовых критиков, как ты, у нас человек десять.
- Я, наверно, скоро приеду к вам. Только вот я французского не знаю.
- А переводчик у нас тоже есть, - успокоила меня сестренка. – Будешь читать на английском. А в Париже приживешься, тут тебе понравится.
- Как там Кристиан? – задала я вожделенный вопрос.
- Прекрасно, - ответила Альбертина. – Живет и тянется на солнышке. И всей душой хочет, чтобы ты поторопилась.
- Это он тебе сказал? С чего ты вообще взяла, что я ему нужна?
- С того, что он уже не может расстаться со мной. Опять забыла, кто мы?
- А может, то, что происходит с ним и с тобой – это опять плод моей больной фантазии?
- Стала бы я тебя ругать за плоды твоей фантазии, если сама им являюсь, - фыркнула она. – Хватит уже выдумывать, приезжай.
- Ладно. Позвоню, - пообещала я.
Мы попрощались на позитивной ноте. Я так и не решилась попросить Альбертину соединить меня с Кристианом, наверно, она это поняла.
Лючия на той же неделе оформила мне отпуск, и я улетела в Париж. Уж слишком земным мне показался этот отрезок времени в Вероне. Она стала для меня просто домом, в то время как раньше она была сказочным домом.
 

3. Париж

Глава 8

Альбертина встретила меня в аэропорту. Я чувствовала, что моя жизнь стала намного интереснее со всеми этими разъездами, новыми знакомыми, новыми чувствами, притом, что твоя суть остается в тебе, и ты совершенствуешь и шлифуешь все, что вокруг нее. Альбертина тоже это чувствовала, судя по тому, с каким довольным видом она сидела за рулем своего «Рено». Этот вид говорил о том, что я уже становлюсь похожей на нее. Только в этом случае она могла быть мною довольна.
- У меня есть квартирка недалеко от центра, - возвестила она меня. – Дали в университете, когда хорошо училась. Грант какой-то от кого-то. Сдать все руки не доходят. Можешь пожить там, если хочешь. И Эйфелеву башню видно, и Монмартр недалеко.
Я засияла от радости.
- Ты сама-то где живешь?
- Тоже там, недалеко, будем бегать друг к другу.
- А офис ваш где?
- Недалеко от Елисейских полей. Я тебя завтра туда отвезу. А пока располагайся, осваивайся.
Я была почти счастлива и довольна. Альбертина покосилась на меня:
- Не хочешь ли увидеться с мсье Кристианом Корсандом?
Я посмотрела в тонированное окно машины.
- Я пока не готова к встрече с ним.
- А если он вдруг сейчас встретится нам на улице? Прикажешь проехать мимо? Не готова она, посмотрите на нее.
- Тина, сбавь обороты, я запуталась окончательно.
- Ты в трех соснах заблудилась, голубушка, - вздохнула она. – Ладно, я все понимаю, но надо поторопиться. Ты уже и так потеряла много времени непонятно на что.
Это меня успокоило, и я решила поторопиться. А что именно надо делать, пока не знала. Решила действовать по обстоятельствам.
- Ты ведь скучала по нему, - сказала Альбертина, нарушив молчание.
- Скучала.
- И не готова? – уточнила она.
- Нет. Не знаю, как себя вести с ним, чтобы не выглядеть дурой и чтобы ты не смеялась надо мной.
- Лиги, я говорю тебе не как Альтер Эго, а как подруга – будь женщиной, в конце-то концов! Действуй по-женски, а не жди, когда он тебя пожалеет за то, что ты не от мира сего.
- У него же женщины как мебель, - горько заметила я.
- Ну, я-то не мебель, я ж говорила. Веди себя как я.
- Если ты ведешь себя как простая стерва, как и вся остальная мебель, что же такого особенного его в тебе привлекло?
- Ты.
Я вздохнула.
- А что ты вздыхаешь? Во мне его привлекла ты, и потому-то мы не можем быть полноценно счастливы, что я не могу показать ему хотя бы очертания души, то есть тебя. Ты все далеко где-то, но он тебя разглядел. Я – это только оболочка.
Я снова вздохнула, на этот раз из-за того, что здраво осознала то, что мне предстоит сделать.
- Вот-вот, - кивнула она. – Но ничего, прорвемся. Уже видны подвижки.

Квартира была небольшой, но мне и не нужны были хоромы. Мы с Альбертиной попили чаю, она помогла мне разобрать вещи и обставить и обвешать квартиру предметами-свидетельствами моего пребывания здесь.
- А Кристиан вообще знает, что я в Париже? – спросила я, ставя на тумбочку синий стеклянный подсвечник-фонарик.
Альбертина довольно хмыкнула.
- Ага, не перестаешь о нем думать.
- Да подумала просто…
Она издевательски закивала головой, развешивая мои шмотки от итальянских кутюрье в платяной шкаф. Да, надо будет в Париже пробежаться по магазинам…
- Хорошо, что подумала. Думаешь ты редко. Ну, конечно, он знает. Я же говорю, мы часто говорим о тебе.
Мне тут почему-то стало стыдно. Мне очень-очень захотелось поторопиться.

На следующий день Альбертина провела мне экскурсию по офису НЛО и отвела в отдел кадров, где меня оформили. Критик. Литературный. Профессия моей мечты. И зачем я пошла на юриста? А, наверное, для гарантии, если что… И вообще я удивилась их решению – как они меня, человека непонятно откуда, без филологического опыта и образования, столь легко приняли на довольно ответственную должность.
- Критики здесь лишними не бывают, а ты все-таки не совсем безразлична к литературе. Заодно и поучишься. Считай, что по блату, - объяснила моя верная Альбертина.
Я пошла туда и правда из-за интереса к литературе. Решила, что буду работать как умею – на высокую зарплату пока не претендую, учитывая мой бессовестный блат.
После всех формальностей мы пошли в кабинет к Кристиану Корсанду. В приемной сидела Жаклин и играла в преферанс на компьютере. Она была рада меня видеть и тому, что я у них теперь работаю.
Кристиан сидел, развалившись, на кресле, и читал на компьютере какой-то текстовый документ. Играла умиротворяющая восточная музыка. Пахло миндалем и вишней – потом я заметила дымящуюся ароматическую палочку. Кабинет Кристиана был обставлен всякими диковинными штучками, трофеями из Японии – куклы, веер, иероглифы в бамбуковых рамках. Еще был большой стеллаж с книгами и папками, рядом – стойка с дисками. В углу кабинета был столик, раковина, на столике – много всяких чайных принадлежностей. Все было изысканно и естественно. Мне показалось, что я попала в дом какого-то волшебника или эльфа. Кристиан, не отрываясь от монитора, улыбнулся.
- Лигейя, поздравляю. Али, поставь чайник, пожалуйста, и достань с полки коробку конфет.
Альбертина пошла выполнять указания, а я расположилась на обитом красным материалом офисном стуле, озираясь по сторонам.
Когда Альбертина разлила по чашкам чай, источавший дивный аромат, Кристиан подъехал к нам на своем кресле, не вставая.
Мы долго и приятно болтали. Я не помню более приятного чаепития в моей жизни. Не хотелось думать о проблемах, о чем-либо плохом. Я впервые смогла разглядеть Кристиана подробно. Он был высок, гармонично сложен, движения были мягкими, но производили впечатление решающих, как и его взгляд. Глаза у него были темно-зеленого, оливкового цвета, оттененные орлиными бровями. Длинные темные волосы, тронутые сединой, аристократично зачесаны назад и собраны в хвост. Его угораздило выделиться даже в одежде – помимо вполне будничных джинсов, казаков и черного вельветового пиджака, на нем была темно-красная атласная рубашка с китайским воротником под горло, но сейчас он был расстегнут довольно глубоко. На правом мизинце был серебряный перстень с ониксом. Он смотрел своими темно-оливковыми глазами куда-то сквозь стену, и Бог знает, где были его мысли. Я смотрела на него, как завороженная.
- Так что, - Кристиан продолжал беседу, половину которой я прослушала, - наверно, Али будет директором вместо меня, когда я уйду на пенсию.
- Мне кажется, вы рано о пенсии, - хихикнула я.
- Почему рано, мне уже сорок пять, а книги читает молодежь…
Ему сорок пять? Не дала бы больше сорока никогда.
- Вы так говорите, как будто вам не сорок пять, а давно за сто, - заметила я.
- Да он у нас все хочет всерьез заняться единоборствами, школу свою открыть, - разоблачила его Альбертина. – Вот и жужжит про пенсию. Надо же как-то людям все объяснить.
Кристиан сидел и довольно улыбался. Потом он повернулся ко мне:
- Если хочешь, я научу тебя обращаться с мечом и контролировать энергию. Тебе это не повредит, а возможно, даже поможет. Вон, у Али уже второй дан по кэндо и шестой кю по айкидо.
Я восхитилась. Альбертина улыбалась и смотрела на меня, мол, соглашайся, будешь как я – приблизишь наше счастье.

На следующий день мне в руки попали первые несколько рукописей. Я осилила их довольно быстро, может, потому, что они мне понравились. Села за компьютер писать комментарии. Мне понравилась моя работа, я поняла, что я здесь как рыба в воде. Не следует забывать, что я еще была только в отпуске и работала официально в «Санта Лючии». Альбертина сказала, что я могу потом работать в Обществе через Интернет, но я боялась, что как раз через него, родимый, придется работать в «Санта Лючии».
Вечером я принесла рукописи и свою критику Альбертине. Ее кабинет, кстати, напоминал кабинет мсье Корсанда, но был чуть меньше, и жалюзи на окне было поднято. Играло что-то из классики, органная музыка. По-моему, Бах.
- Ну, как работалось?
- Ты знаешь, наверно, я плохой критик. Мне все понравилось.
- Что ж, такое тоже бывает. Ты сильно не переживай, если что-то будет не так, то над тобой я – все еще раз проверю.
Я вторую ночь ночевала в своей парижской квартире. Мне здесь нравилось. Это не было другим миром (примерно такие были ощущения, когда я первый раз приехала в Италию), это была наша планета, но какая-то уютная, романтичная, красивая… В окно светил прожектор на вершине Эйфелевой башни, который освещал, вероятно, весь Париж, и не было в этом городе уголка, откуда его не было бы видно. Я уже вторую ночь засыпала с улыбкой.

Примерно в таком ритме я прожила в Париже месяц. Звонили папа и Лючия, они были рады, что мне нравится, но не совсем понимали природу моего решения. Я сама вдруг начала задумываться: вот так взяла, собралась и уехала в Париж. Вроде как в отпуск, а на деле в новую жизнь. Так. Это уже третья. Третья жизнь под названием «Париж». Что будет дальше, не хочу загадывать. А то будет неинтересно или больно в разочаровании. Именно за это Альбертина меня всегда ругала через зеркало.
Мы с Альбертиной вместе тренировались у Кристиана, точнее сказать, они оба обучали меня. Мы собирались в парке и размахивали деревянными мечами – боккэнами и тренировали всякие стойки и захваты.
- А где будем заниматься, когда будет холодно? – наивно спросила я после пробежки в конце тренировки.
- А заниматься будем тихонько у меня в кабинете, когда из офиса все уйдут. Места там хватит, по крайней мере нам с Али хватало. – Кристиан игриво улыбнулся. Иногда он казался мне просто невыносимым.

 
Глава 9

Короче говоря, из «Санта Лючии» я уволилась. Первыми об этом узнали папа и Лючия. Приняли мое решение, но по-прежнему не понимали его природу. Я пыталась объяснить им, они слушали и уважали мое мнение. Это радовало. Вторым об этом узнал Алекс Юрайн. Я позвонила ему из офиса.
- Привет, - тихо сказала я, услышав знакомый голос. – Как дела, как работа?
- Как я рад тебя слышать! Работа бьет ключом, лондонцы в восторге от нашего заведения. Ты-то как? Где ты вообще, куда пропала?
- Я в Париже, Алекс, - мечтательно сообщила я.
В ответ – секунда молчания.
- В Париже? Уж не с теми ли твоими знакомыми?
- Да, я работаю критиком в НЛО. Мне нравится, правда.
- Я рад  за тебя, - по интонации я поняла, что он и правда рад за меня.
- Алекс, представляешь, - начала я взахлеб ему рассказывать о своей жизни, - я защитила диплом…
- Мои поздравления, - перебил он меня.
- Спасибо. Так вот, главный директор «Санта Лючии» и по совместительству моя мачеха Лючия Ферретти дала мне отпуск на два месяца. Альбертина, ну, помнишь ее? она меня давно звала в Париж, в Общество. Так спонтанно получилось, я живу здесь, как будто всю жизнь жила.
- Погоди. Ты что, увольняешься из ресторана?
- Наверное, придется.
- Ну, раз так тебе лучше…
- Алекс, как бы тебе объяснить так, чтобы ты понял… Это спонтанное решение, но я к этому шла довольно долго. Я не могу сказать, что меня тут ждет, но то, что я с ними, кажется мне столь для меня естественным, что я не могу нарушать это.
Алекс молчал. Он все прекрасно понимал и тоже уважал мое решение.
- Алекс, прости меня, пожалуйста, я не могу иначе.
- О чем ты? Ты не обязана передо мной оправдываться. Просто, Лиги… Я думал, у нас с тобой что-то получится.
Теперь замолчала я.
- А с чего ты решил, что граница государства – это железобетонная стена?
- Я не могу бросить работу… - пробубнил он.
- Ну, я же смогла, - неуверенно ответила я. Создавалось впечатление, что я иду ему навстречу и взаимна, но это было не так. Мне не хотелось его обнадеживать, но и молчать я тоже не могла.
- Ты – это другое. Ты из тех, с кем происходят фатальные встречи, из тех, для кого внутренний мир равен внешнему, из тех, кто живет по своему убеждению, а не по зову джунглей.
- Я чувствую себя виноватой перед тобой. Ты так ценишь и уважаешь мою идиотскую жизненную позицию, что мне искренне стыдно.
- Нет, Лигейя, не надо стыдиться передо мной. Я все понимаю.
- Знаешь, Алекс, я думаю, что мы можем с тобой скоро увидеться. Мы на несколько дней приедем в Лондон в следующем месяце. Я еще и за этим тебе звоню.
- Буду очень рад, - оживился Юрайн.

Мы действительно заезжали в Лондон в тот же литературный клуб, в составе Альбертины, меня и Шарлотты. И там я действительно встретилась с Алексом Юрайном. Он отменил деловую встречу, чтобы провести со мной вечер.
- Франция сделала из тебя сказочную фею, - загадочно сыпал комплиментами Алекс. Я уже не говорю о пятнадцати красных розах, которые он подарил мне еще в аэропорту.
- Может, пойдем ко мне? Тут недалеко. А то все эти лондонские пабы недостойны тебя.
Я его не узнавала. Он изо всех сил завоевывал меня. Я не представляла, что мной можно так восхищаться. Мне это льстило. Но я по-прежнему не расставалась с уверенностью в том, что это не мой мужчина. Алекс был прав – я из людей, с которыми происходят фатальные встречи. Которые живут по внутреннему убеждению. Это убеждение приняло облик Альбертины Дали. И я ничего не могла и не хотела с этим поделать. Алекс все понимал. Все до последнего. Я не могла все это ему объяснить. Не могла объяснить, кто такой Кристиан Корсанд и что он делает в моей жизни, потому что человеческому языку это не поддавалось. Если бы я начала объяснять, получилась бы полная ахинея. Он и так все понимал. Мне так показалось. По глазам. В его серых русских глазах была любовь и боль.
В общем, он завоевал меня на эту ночь. Это была самая прекрасная ночь любви в моей жизни. Я просто была окутана и осыпана с ног до головы его чувствами. Возможно, они помогали мне на расстоянии, когда я этого не замечала. Странные чувства меня терзали в эту ночь. Я до последнего думала, что это не со мной. Что Алекс меня с кем-то перепутал, что эти слова адресованы не мне, и не могут быть адресованы мне по определению. Тут же раздался телефонный звонок. Альбертина.
- Нет, дорогая, это все для тебя, принимай. Не терзай себя за то, что не любишь его. Он поймет и отпустит тебя. Он из тех, кто будет рад, если его объект любви обретет счастье с кем-то другим. Он, конечно, будет делать все возможное, чтобы тебе было хорошо. Тебе ведь было хорошо?
- Еще бы. Я тебя поняла.
- Вот и хорошо. Мы с Шарлоттой будем ждать тебя завтра в двенадцать в гостинице. В два у нас самолет.
- Я помню.
- Умничка. А ты должна быть счастлива, Лигейя. И ты знаешь, где дверь, которую надо открыть. Тебе осталось только до нее дойти.
Она прервала связь. Я положила телефон на тумбочку и откинулась на подушку.
- Коллеги? – с горькой усмешкой спросил Алекс.
- Альбертина, - ответила я с улыбкой. – Напоминает, когда у нас завтра самолет. В двенадцать они ждут меня в гостинице.
Алекс наклонился надо мной и поправил волосы. Я знаю, он хотел попросить меня остаться. Но знал, что это невозможно. Что меня ждут.
На самолет мы не опоздали. Алекс проводил меня. И хотя я убеждала его, что мы еще не раз увидимся, в его глазах по-прежнему были любовь и боль. Он знал, что я делаю одолжение. Но не хотел, чтобы я чувствовала себя виноватой. Он был готов принять любые мои условия.
В самолете Альбертина и Шарлотта смотрели на меня с восхищением, косясь на огромный букет из пятнадцати роз, который не завял за два дня.
- Хватит пялиться, - потупилась я. – За мной никогда не водилась слава роковой сердцеедки.
- А за мной водилась, - грустно вздохнула Альбертина. И снова бросила на меня томный взгляд, имеющий в виду «Ты на правильном пути, становишься похожей на меня».
- Альба, он влюбился в меня еще до нашего с тобой знакомства, - я утомленно помотала головой.
Альбертина усмехнулась и достала из сумки номер какого-то женского журнала. Мы втроем начали разглядывать его, читать статьи, комментировать фотографии, смеяться над чем-то… И кто после этого скажет, что женское общество не помогает снять напряжение?

Мы прилетели в Париж вечером. Это была суббота, и сотрудники НЛО в этот день всегда уходили пораньше. Работали-то мы каждый день, но график был почти свободный. Приходили и уходили кто когда, но на работу ходили каждый день, потому что дел было много. Еще издательство… НЛО – первая независимая литературная организация, которая сама критикует, редактирует и издает книги. Инфраструктура довольно мощная, капиталы тоже немаленькие. В нашем центральном офисе работало около ста человек, а такие критики, как я, и начальство только принимали решения – творческая работа. Всю рутину делали другие.
Так вот, в этот вечер мы устроили первую тренировку в кабинете Кристиана. В офисе, кроме него, никого не было. Кристиан был в джинсах и черном верхе от кимоно с черным поясом и белыми манжетами и петлями. Странный человек. Мы переоделись в приемной и взяли мечи. Кристиан говорил, что я делаю успехи, и возможно, он скоро устроит мне экзамен на первый белый пояс. Позанимались в тот вечер плодотворно. Выложили все, на что способны. Когда мсье Корсанд прижимал меня к себе, показывая, как можно повернуть ситуацию в свою пользу в бою, даже если в этот момент у меня была вывернута рука, или я не стояла на ногах, а держалась спиной на его колене, которое в реальном бою было призвано сломать мне позвоночник, я чувствовала, что этот мир невероятно благосклонен ко мне, раз позволяет такому человеку учить меня и обнимать в процессе обучения. Он был далеко не только учителем. Его голос звучал будто внутри меня и повсюду.
После тренировки мы пошли в кафе. Я впервые услышала, как Кристиан говорит по-французски, раньше почему-то не приходилось. Я замечала каждую деталь в его поведении, речи, привычках, не знаю, почему. Впитывала все это, как губка. Я хотела раствориться в нем. Альбертина не шипела, не смотрела и не ругалась. Значит, это не глупая влюбленность, а что-то действительно важное в моей жизни.
 
Глава 10

Такие вечера случались довольно редко, и я очень дорожила ими. Это был луч света, заставлявший меня радоваться своему существованию, именуемому жизнью. В эти вечера все истины были просты и важны. Все было ясно, как сквозь прозрачную воду. Но были и все остальные дни. Мне нравилась моя работа, Париж… Однако Кристиан Корсанд редко уделял мне внимание вне этих вечеров. Даже тренировки не все проходили так плодотворно. Альбертина часто смеялась надо мной. Каждый вечер я возвращалась домой в подавленном состоянии. До подъезда меня никто не провожал, все расходились раньше. Я приходила в пустую квартиру и долго плакала на кровати. Потом включала телевизор и до поздней ночи смотрела какую-нибудь ерунду – мелодраму или ужастик… Я засыпала в пустой постели, думая о Кристиане, и невольно вспоминала Алекса. Я не могла быть с ним, но он был готов быть со мной и сделать все, чтобы мне было хорошо. А Кристиан… Ему было сорок пять, в него была влюблена вся женская половина НЛО и не только НЛО, он сменил трех жен и сейчас один как перст. И всем своим видом показывает, что у него все хорошо. Встречается с Альбертиной. С миражом, как они оба меня уверяли. Но я-то знаю, что не все хорошо. Что он ждет меня. Но такую, какая я сейчас, он меня подпустить не может. Коробит – ведь любят нас такими, какие мы есть. И если бы Альбертина, как раньше, одернула меня и сказала «С чего ты взяла, что нужна ему?», я бы поплакала, успокоилась и стала бы жить дальше. А сейчас я не понимала, о чем и плакать. Я плакала только от боли за себя, эгоистической боли. И еще за него. Знала, что все с ним не так, как он показывает всем. Но доказательной базы не было. Только молчащая Альбертина.
Утром я пришла в офис и поднялась в свой кабинет, который мне недавно выделили. У дверей кабинета я встретила Альбертину.
- У тебя такой вид, будто ты всю ночь спасала мир, - усмехнулась она.
Я не ответила, обиделась и хлопнула дверью, зайдя в кабинет. И услышала за захлопнутой дверью ее удаляющийся серебряный смех под стук каблуков по ламинату. Она знала, что я его слышу.
Я просидела в кабинете за запертой дверью минут, наверно, тридцать, так и не приступив к рукописям, неаккуратной стопкой лежавшим у меня на столе (на нем вообще редко что лежало аккуратно). Ко мне без стука вошел Кристиан Корсанд и оперся бедром о крышку стола. Он окинул меня внимательным томным взглядом. Его волосы были распущены, пиджак небрежно накинут, майка под ним была не первой свежести, но я все равно чувствовала тот самый его аромат, который тогда почувствовала при нашей первой встрече. Он дотронулся ладонью до моего лба, с утра покрытого испариной.
- У тебя пониженное давление. Не торопись работать, если плохо себя чувствуешь.
«Кого тут вообще интересует, как я себя чувствую?!» - хотела я злобно рявкнуть на него, но придержала язык.
- Вы пришли, чтобы сказать мне только об этом? – горько и тихо я подняла на него глаза.
Он слез со стола и подошел к окну.
- Не злись на Альбертину, она твое второе «Я». Конечно, только временно, ей нужно было принять на себя эту функцию.
- Что тут вообще происходит, в этом идиотском мире?! – исступленно заговорила я, точнее, услышала, как я заговорила. – Что это за дурацкие схемы? Почему я не могу жить нормально, а не под опекой второго «Я»? Что вы все надо мной издеваетесь?!
Раньше я разговаривала с ними по-английски, но сейчас, когда я поняла, что сил терпеть нет, вдруг перешла на французский, который я все это время учила, но разговаривать на нем не решалась. Английский язык показался мне сейчас просто отвратительнейшим из средств вербального выражения.
Кристиан подождал, пока я замолчу, подошел ко мне и поднял мое лицо пальцами за подбородок, намереваясь заглянуть мне в глаза. Я не могла этого допустить, я их закрыла.
Кристиан отпустил меня, еще минут пять простоял рядом со мной, отвернувшейся от него, и тихо вышел. Работать в тот день я начала только к вечеру.
Отнеся прочитанные рукописи с критикой Альбертине, я спустилась обратно в кабинет. Не успела я еще ни о чем подумать, как дверь снова открылась, и Альбертина зашла ко мне.
- У меня что сегодня, день открытых дверей? – возмутилась я. Опять же, по-французски. Оказалось, я уже довольно неплохо его знаю.
- Ну, матушка, что-то ты сегодня хамишь много, - съязвила она. – Что, опять мир обидел? Возьми недельку отпуска, отдохни, переведи дух… У тебя отгулов уже ого сколько накопилось.
- Пожалуй, я так и сделаю, - я одарила ее взглядом, подобным ее взглядам, когда она насмехается надо мной. Мне показалось, что она удивилась, но она не стала меня задерживать, когда я схватила сумку с полки стеллажа и вышла из кабинета.
Не помню, как я прибежала домой. Не помню, как дожила до утра следующего дня.
А на следующий день мне позвонил Алекс. Мы прошли процедуру дежурного «Привет», «Как дела?», «Я скучаю».
- Алекс, помнится, ты мечтал съездить в Россию…
- Мечтаю и сейчас, а что за тонкие намеки?
- У меня тут свободная неделя есть, - я не стала ему говорить, что мне все равно с кем и куда, лишь бы не здесь и не с ними. – Если бы ты тоже смог найти время, мы могли бы съездить в Петербург…

 

4. Санкт-Петербург

Глава 11

Мы с Алексом встретились в аэропорту Санкт-Петербурга, благо наши рейсы прибыли почти одновременно. Алекс знал русский, и это значительно облегчило нам жизнь. Мы сняли номер в гостинице и целыми днями шлялись по набережным, каналам, дворцам, музеям, сидели в кафе (русская кухня – это что-то сказочное. Да-да, именно сказочное). Алекс отпустил волосы и давно не брился, но я его узнала. Он был в джинсах и синей толстовке. Я не видела его еще никогда в таком неопрятном виде, но он мне нравился таким. Я понимала, что все это из-за меня, вся эта небрежность, наплевательское отношение к себе…
- Лиги, ты знаешь, а я тоже ушел из «Санта Лючии», - огорошил он меня, как будто между прочим.
- Как? Ты же директор филиала…
- А ты была исполнительным директором центра, и тебе это не помешало уйти, - пожал он плечами. Я была в шоке, я никак не ожидала от него такого поступка.
- Алекс, почему? Ведь у вас все так замечательно шло…
- Мне это все надоело. Надоело ходить в костюме, надоело говорить людям, что и как делать, надоело подписывать бумажки, надоел сам факт, что итальянский ресторан – в Англии, и я, не имеющий никакого отношения к Италии, заправляю им. Мне вообще, Лиги, Англия надоела. Я, наверно, останусь здесь.
- А как же твои усыновители?
- Они умерли.
Меня как будто окатили холодной водой.
- Как? Когда?
- Месяц назад. Сначала отца, так называемого, хватил инфаркт миокарда, а затем и мать, тоже так называемая, за ним последовала по той же причине. Почти в один день умерли. На моих руках.
Я долго молчала, не зная, что ему говорить. Умерли люди, которые его с малолетства растили, которые дали ему все… Он так спокойно об этом говорил…
- Прости, Алекс, мне очень жаль. Я не знала. Почему ты мне ничего не сказал раньше? Я бы приехала, помогла…
- О чем ты? Я похоронил их со всеми почестями. Чем ты могла помочь, ты их даже не знала.
- Я могла бы просто быть с тобой. Ты мог мне позвонить. Только не говори, что не хотел меня тревожить.
Теперь молчал Алекс.
- Как бы там ни было, теперь меня ничто не держит в Англии.
Я вздохнула. Он не хотел продолжать эту тему.
- Ну, и чем ты тут собираешься заниматься?
- Открою какую-нибудь юридическую контору. Я ведь юрист по образованию, в Кембридже учился.
Я снова вздохнула. Что-то с ним происходило, необратимое и непоправимое. Он был очень дорог мне, и я не знала, как ему помочь. Он, должно быть, догадался, о чем я думаю.
- Не беспокойся обо мне. Лучшее, что ты могла для меня сделать – это приехать сюда. Ты не представляешь, как я был рад, когда ты мне это сама предложила.
- Алекс, я тебя прошу, скажи мне все, что ты сейчас чувствуешь. Ничего от меня не скрывай, ты должен.
Мы шли по набережной. Была белая ночь, и изредка попадались компании и гуляющие парочки.
- Что я чувствую… Чувствую, что моя жизнь в корне меняется, и чувствую, что давно пора. Чувствую, как никогда, благодарность моим усыновителям и молюсь за их упокоение. Чувствую необъятную любовь к тебе и желание бросить к твоим ногам весь этот дешевый мир, который даже не достоин тебя, если это хоть как-то облегчит твои искания в жизни. А ты страдаешь, Лиги, я знаю. Тебе очень больно, и ты здесь не потому, что тебе просто захотелось отдохнуть. Ты правильно сделала, что уехала. Надо иногда делать перерывы в таких жестоких баталиях. Ты любишь того длинноволосого зеленоглазого француза, я знаю это, и не спорь. Он и та девица с гордой осанкой и томным блестящим взглядом причиняют тебе много боли. Но ты не можешь никуда деться от них. Я счастлив, Лигейя, что могу хоть как-то облегчить твою боль. Я не знаю, кто они такие, наверняка, они очень важные люди в твоей судьбе, но мне этого не дано знать и, по большому счету, подробности мне неинтересны.
Я слушала без удивлений и чего-либо подобного. Я догадывалась, что он чувствует именно это. Когда он остановился, я подняла на него взгляд со знаком вопроса.
- Нет, Лиги, - ответил он. – Боли я не чувствую. Теперь не чувствую. Она была раньше – она была эгоистичной. Она прошла. Не вини себя передо мной. Я никого в жизни так не любил, как тебя, и я призван и должен тебя понять. И я тебя понимаю, Лиги. Прими это как факт.
- Я тоже тебя понимаю, Алекс, наверно, поэтому мы и встретились. И если бы я смогла…
- Смогла меня полюбить?
Я замялась. Да, я хотела сказать именно это, но что-то меня остановило.
- Я люблю тебя как друга, как человека, как самого родного и близкого. Ты веришь мне?
Алекс утвердительно покачал головой.
- И не потому, что не могу тебе не верить, а потому, что ты говоришь правду. А ты всегда говоришь мне правду, Лиги. Только иногда умалчиваешь о чем-то. Теперь можешь не умалчивать.
Мы прошлись еще молча рядом и остановились на мостике. Мутная вода канала отражала черную кованую жердь фонаря и его свет, очертания высоких домов набережной с их длинными узкими окнами и каменными балконами девятнадцатого века. Этот город показался мне строгим, призрачным, сказочным, жестоким, мудрым, неистовым, холодным и родным. Я представила этот город во времена Петра Великого, русского императора, который основал его, во времена царской эпохи России, когда мой однофамилец архитектор Росси строил эти дворцы… Не помню, как они называются, надо посмотреть в путеводителе. Я стояла на мосту рядом с мужчиной, который меня любил. Петербург понимал меня. Мы были с ним в этом похожи – его тоже обожают, он принимает к сведению и продолжает стоять холодными каменными стенами. Хотя нет, для Алекса я стеной не была. Я была для него музой, которую он боготворил. Ну, может, не так высокопарно, ведь я тоже человек. Здесь подошла бы доктрина о том, что один любит, а другой позволяет себя любить. Мне не нравилась эта доктрина никогда, она казалась мне не только жестокой, но и неприменимой. Я позволяла Алексу любить меня, потому что для него это было жизненно необходимо. Я не могла оставаться с ним и связывать с ним свою жизнь, не любя его как мужчину. Он прямо и открыто заявил мне о том, что я люблю Кристиана, когда я сама не знала, что чувствую к этому человеку. Я не спешила верить Алексу, просто потому, что сейчас это информация, которую я не готова принять и переварить. Алекс был со мной сейчас – единственный во всем мире, кто понимал меня и не преподносил никаких уроков, кто искренне был заинтересован в моем благосостоянии и счастье. И, кажется, ему уже было все равно, с кем я его обрету. Его эгоизм уже отболел за то, что я не с ним. Но он ждал меня и готов был в любую минуту принять меня и утешить. Я чувствовала себя порядочной сволочью. Я прекрасно понимала Алекса, но помогала, как могла. Я была рада, что хоть как-то осчастливила его.
- Алекс, можно я не буду рассказывать тебе подробности о том, кто такая Альбертина и какая у меня связь с Кристианом?
- Разумеется, я же говорил, это малоинтересно мне. Это твои сугубо личные дела, и я не собираюсь лезть тебе в душу.
Если честно, то я была ему за это благодарна.
 
Глава 12

Я готова была прыгать от восторга, как делает моя мачеха Лючия, до того мне нравился этот город. Мы с Алексом в один прекрасный день пошли в Эрмитаж. Этот музей был огромен, и там было очень много прекрасного. Проведя там полдня, мы устали восторгаться и ахать, а залов, не осмотренных нами, было еще достаточно.
Мы решили выпить эспрессо в кафе, которое находилось внутри музея.
- Я всю жизнь мечтал здесь оказаться. Ты не представляешь, какое счастье, когда ты попадаешь на свою родину и решаешь остаться здесь навсегда… - вздыхал Алекс.
- Я так за тебя рада, - говорила я и улыбалась.
Я озиралась по сторонам и никак не могла привыкнуть к этой сказке. Людей в Эрмитаже было довольно много, но экскурсоводы говорили, что нам еще повезло – бывает куда больше. Как и везде, здесь были в основном европейцы. Промелькнула азиатская пара. Их лица мне показались знакомыми…
Через минуту мы вчетвером сидели за столиком и разговаривали по-английски. Миямото и Мидори Осиба были японцами и решили посвятить этот год путешествиям в самые великие страны мира. Да, именно их я видела в Лондоне, и они действительно собирались открыть там центр айкидо, которым я сейчас занимаюсь (занималась?) у Кристиана Корсанда.
- Приезжайте к нам в Токио, у нас там большой додзё, - пригласил Миямото с почтительной улыбкой. Благо теперь я знала, что такое додзё. – Мы научим вас истинным боевым искусствам. Мы чтим традиции. Будем рады познакомиться с вашим Сэнсэем.
Сэнсэй – это учитель. В моем случае – Кристиан, который был далеко не только учителем.
Я вспомнила Кристиана, когда японцы начали говорить о единоборствах. В душу закралась тоска, но я не подала виду. Я почтительно улыбалась японцам и кивала головой, будто кланяясь, на их приглашения.
- Я буду очень рада к вам приехать. Благодарю вас за приглашение. Я всегда была очарована мудростью Востока.
Миямото удовлетворенно прищурился и медленно кивнул. Мидори лучезарно улыбалась. Им было около тридцати пяти-сорока лет. Это были истинные японцы, не испорченные цивилизацией, в которых не было затронуто то природное, японское составляющее, благодаря которому об этом народе ходят легенды. Они были приятной наружности, с мягкими карими глазами, их глаза были очень похожи. Мидори носила недлинные волосы с бахромистой челкой и была одета в джинсовый костюм, невероятно мило сидевший на ее миниатюрной правильной фигуре. Миямото, видно, когда-то носил короткую стрижку, и сейчас его шевелюра немного отросла. Он был в белой майке с логотипом – инь-ян и солнечные лучи, отходящие от него. Наверно, это былa эмблема их центра. Они были невероятно обаятельны и располагали к себе, но было видно, что они не так-то просты. Особенно Миямото. Что-то самурайское было в нем.
Алекс сидел рядом, молчал, улыбался и слушал нас. Беседы он поддержать не мог, так как никаким боком соприкасался с восточной культурой и тем более единоборствами. Потом мы разошлись по разным залам – японцы пошли изучать творчество Микеланджело, а мы с Алексом побрели в греко-римский зал.
- Кто это? Ты знала их раньше? – интересовался Алекс.
- Я их еще в Лондоне видела. Колоритные люди. Еще тогда хотела познакомиться с ними.
Созерцая статую Афродиты, я поняла, насколько изменчиво человеческое понятие о красоте. Мне показалось после общения с четой Осиба, что японцы чувствуют эту красоту на каком-то другом уровне. На истинном, что ли… на абсолютном.
 
Глава 13

Всю неделю мы с Алексом спали до обеда, заказывали пиццу в номер, шатались по Петербургу, по музеям и мостам, сидели в ночных кафе, смеялись, разговаривали… Я забылась, мне было хорошо. Это было то, в чем я нуждалась, ради чего сбежала из Парижа. Я в глубинах души догадывалась о том, что от Альтер-Эго никогда не сбежишь, и оно все равно тебя найдет и рассмеется тебе в лицо над твоей умильной наивностью и смехотворной решительностью. Я насильно отрубила все ментальные связи с Альбертиной и Кристианом. Я не думала о них, не желала знать, что они думают обо мне, что они делают, о чем разговаривают. Я гуляла по русскому городу, ела русские блины в ресторанчиках, купалась в любви моего русского англичанина и напрочь забыла обо всем остальном. Они не звонили мне, потому что телефон мой был отключен.
Но однажды случилась одна мелочь. У Алекса на телефоне разрядился аккумулятор, а ему нужно было проверить электронную почту. Он вставил свою сим-карту в мой телефон, а когда обратно вставлял мою, телефон автоматически включился. И тут же зазвонил.
Я взяла в руки телефон и уставилась на дисплей. Нет, не Альбертина и не Кристиан. Жаклин. И мне настойчиво показалось, что не к добру это. Вот и кончилась наша русская сказка.
- Лигейя, где ты? – дрожащим торопливым голосом говорила она по-французски.
- Я в России, - недоуменно отвечала я.
- Мы поехали в командировку в литературный клуб в Германию, там нужно было срочно заключить контракт, - она говорила сбивчиво и рассеянно, – опять в том же составе, как и в Лондоне. Мы не хотели беспокоить мсье Корсанда. Но он все равно поехал с нами. Он последнюю неделю был сам не свой. Альбертина сказала, что у тебя отпуск.
- Жаклин, давай ближе к делу. Что случилось?
Жаклин замолчала и всхлипнула. Мое сердце упало.
- Корсанд сейчас в реанимации в берлинской клинике, - сказала она ровным металлическим голосом, изо всех сил сдерживая истерику, что, по-видимому, давалось ей с огромным трудом. – Он в коме. Кажется, инфаркт, но все очень серьезно. Врач сказал, что шансы на то, что он выживет, космические.
Все вокруг меня беззвучно рухнуло в небытие. Я не видела Алекса, который сидел рядом и испуганно на меня смотрел. Я сверлила взглядом свинцовые облака, умоляя их быть милостивыми над нами.
- Я скоро прилечу к вам, - выпалила я на едином дыхании.
- Я тебя встречу! Позвони! – всхлипнула Жаклин. Я прервала связь. Еще с минуту я сидела не шевелясь. Потом вскочила и решила объяснить все Алексу.
- Кристиан в коме, они в Берлине. Я должна ехать. Алекс, прости меня, прости, прости, прости… - я разрыдалась, сама того не ожидая. Алекс быстро прижал меня к себе, вытер слезы ладонью и сказал:
- Я поймаю тебе такси, езжай в гостиницу за вещами. Я пока достану тебе билет на самолет.

 
5. Берлин

Глава 14

Я перенесла еще пару истеричных судорог и быстро залезла в такси, которое Алекс уже поймал. Он назвал по-русски название и адрес нашего пристанища, расплатился с таксистом, сказал ему еще что-то, и машина сорвалась с места, ловко лавируя между пробками и несясь по перекресткам. Через несколько минут я была уже в нашем номере, кидая все подряд в дорожную сумку от Luis Vuitton, которую я купила в Париже. Меня трясло в еще не прекратившихся конвульсиях, лицо было мокрым от слез. Я не переставала молиться. Я твердила молитвы одну за другой, я исступленно просила Бога не забирать его. Я была чудовищно раздавлена собственной безрассудностью, которая велела мне взбрыкнуть и сбежать. Оставить его одного. Альбертина неоднократно проговаривалась о том, что Кристиану нужна помощь. И я это смутно чувствовала. Но тут я решила, что сил на ожидание чего-то непонятного пока для меня у меня нет, и уехала. Куда, зачем… Я просто сошла с ума. Как я могла оставить его?! Как я могла?!?! И это говорила мне вовсе не Альбертина через зеркало, потому что то зеркало, через которое мы разговаривали, я оставила в парижской квартире под кроватью, и сделала это намеренно. Как я могла?!?!
За окном послышался автомобильный сигнал. Я выглянула и увидела Алекса, стоящего рядом с желтеньким такси, которое ждало, по-видимому, меня.
Я схватила сумку и выбежала из номера, даже не заперев дверь. По-моему, рядом в коридоре убиралась горничная. Надеюсь, она догадалась ее запереть. На лестнице я наткнулась на Миямото. Заплаканная, трясущаяся, со стеклянным взглядом. Миямото быстро просек ситуацию и не стал приставать с долгими расспросами, ограничившись одним вопросительным взглядом. Ох уж эти японские взгляды! Это непостижимо! Я простонала:
- Сэнсэй. В коме. В Германии. Я улетаю туда.
Лицо Миямото осенила печаль. Он понял меня и крепко обнял.
- Ты должна быть рядом. Он ждет тебя.
Я расплакалась.
- Ты не должна падать духом. Твой дух должен быть настолько сильным, чтобы хватило и на тебя, и на него.
Я издала тихий стон сквозь слезы. Он погладил меня по растрепанным волосам. Его голос звучал убедительно и не оставлял мне вариантов действовать иначе.
- Миямото, - сказала я вдруг. – Дайте мне, пожалуйста, свой номер телефона. Вы нужны мне.
Он дал мне две визитки – свою и Мидори, его жены.
- Arigato , - простонала я, так как говорить уже не могла, бросила на японца прощальный взгляд и хотела было бежать вниз по лестнице, но прощальный взгляд трансформировался в безмолвный исступленный крик о помощи, и меня снова сразил приступ истерики. Миямото снова крепко прижал меня к себе.
- Держись, девочка, держись. Ты должна, держись. Позвони, как только сможешь.
Его картавый английский с японским акцентом без звука «л» звучал настолько убедительно и праведно, что я успокоилась.
Сжимая в руке картонные визитки, я пошла вниз по лестнице, держась за перила. Миямото стоял на лестничной площадке, где мы прощались, и следил, как я спускаюсь. Наверно, опасался, что я упаду с лестницы. А я ведь могла, голова сильно кружилась.
 
Глава 15

Самолет вылетел из Петербурга поздно вечером и прилетел в Берлин ранним утром. Перед вылетом я догадалась-таки позвонить Жаклин и сообщить, где и когда меня встречать. Всю дорогу я сидела неподвижно. Стюардесса даже предложила мне коньяк, но я отказалась. Мне не хотелось ничего. Абсолютно ничего. Кроме одного – чтобы Кристиан жил. И был счастлив. Я летела в Берлин, чужой город в чужой стране, который не был связан ни с ним, ни со мной, но связывал нас обоих этим страшным обстоятельством. Я летела в Берлин, чтобы быть с Кристианом и вернуть его к жизни. Я должна была. Я не имела права раскисать сама и тратить драгоценную живительную жизненную энергию на пустые страдания, вместо того чтобы всю ее до капли отдать ему. Я летела в Берлин, чтобы сделать это.
Жаклин встретила меня уже на такси, и мы помчались в клинику. Она всю дорогу что-то сбивчиво говорила мне про то, как они приехали, как прошла встреча, как все разошлись по номерам, и как уже поздней ночью нас разбудила сирена неотложки и как Альбертина даже не стучалась в номер к ним с Жанной и Шарлоттой, потому что не могла отойти от Кристиана. Она так и не рассказала им, как все произошло. Я молчала и слушала. Блестящие глаза Жаклин теперь блестели от слез. Я тоже не переставала плакать, но слезы уже закончились, оставшись на майке Миямото. Мидори, наверно, придется отстирывать еще и мою тушь, натекшую вместе со слезами.
В реанимацию не пускали даже Альбертину, которая стояла у окна в конце коридора. Я подошла к ней.
- Я его просила не ездить, - тихо сказала она. – Он был всю неделю как будто в какой-то прострации. Он думал о тебе, он боялся, что ты бросила его. Ведь ты его бросила, Лигейя. Ты смоталась, переполненная идеей покончить с этим навсегда и никогда не вспоминать о нем. Я знаю, что это из-за меня, и не будь я твоим Альтер Эго, я бы попросила прощения. Я должна так поступать с тобой, когда ты наконец поймешь…
- Альба, я понимаю все до последней капли. Но я не железная. И ты представить себе не можешь, как меня корячило, когда мне позвонила Жаклин. И я тогда поняла, как мне не хватало тебя в эту неделю. Я не должна была оставлять его, и ты говорила мне об этом.
Она едва заметно кивнула несколько раз головой.
- Какая же ты глупая, Лиги… Ты даже не представляешь, какая ты глупая.
Я не стала отвечать, спорить или обижаться. Я опустилась на виниловую кушетку, и слезы снова потекли.
Я просидела так, видимо, довольно долго, и Альбертина, видимо, была со мной. Меня вернул в мир звонок ее телефона. Звонили из издательства. Возникли срочные вопросы, требующие решения директора Общества. Альбертина, как главный критик-редактор, должна была замещать его.
- Мне нужно срочно ехать в Париж. Там работы невпроворот. Наверно, мне нужна будет помощь.
Я подняла на нее глаза.
- Я никуда отсюда не уеду! Никогда больше я не уеду от него!
- Лиги, ты уже заварила кашу. Если ты на сутки отъедешь и потом вернешься, ничего не изменится.
- А должно измениться, если я буду здесь!
- Вы сейчас ничем не можете помочь, - сказал главный врач, вышедший из реанимации. – Кома очень глубока, состояние стабильное. Никаких прогрессий ни в лучшую, ни в худшую сторону. Мы будем держать здесь господина  Корсанда до первых изменений. Вы можете ехать, вы ничем не можете помочь вашему другу.
Мне захотелось в кому вместе с Кристианом. Врач разрешил мне зайти в реанимацию, чтобы пообещать Кристиану вернуться через сутки, как только закончу работу. Чисто символически, если для меня это так важно. Он был окружен белыми простынями и какими-то трубками. Наверное, система жизнеобеспечения. Рядом пищали какие-то датчики. Сердце его билось ровно и редко. Его лицо приобрело немного жесткие черты и не выражало ничего, кроме отрешенности. Я подошла и дотронулась до его руки. Датчик запищал как-то по-другому. Сердцебиение участилось. И тут вдруг он открыл глаза и посмотрел прямо на меня. Я знала, что он в коме и ничего не видит и не слышит, но я поняла, что это знак того, что я нужна ему, и что он верит мне.
- Кристиан, - тихо позвала я, не ожидая услышать ответ. – Кристиан, держись. Прости меня, Кристиан. Я должна отъехать ненадолго. Я скоро вернусь. Держись, ладно? Я молюсь за тебя.
Он дождался, когда я все закончу, и закрыл глаза обратно.
Мы с Альбертиной улетели в Париж на следующее утро. Где я провела тот оставшийся день до отлета – честно, не помню. Вроде, меня куда-то уводили из того коридора… не помню.

Пока Альбертина разбиралась с издательством, мне было поручено написать критику на последнюю рукопись немецкого молодого писателя, привезенную из Берлина, и перебрать и отсортировать по жанрам старые, которые скопились кучей на столе Альбертины и моем, пока мы отсутствовали. На моем столе их было, конечно, больше.
Я просидела допоздна. В офисе никого не было, кроме меня и, наверно, Альбертины, просто я не знала, пришла она из издательства или еще нет. Я встала и пошла скитаться по офису. Все напоминало о Кристиане – картины на стенах в коридорах, мебель в холлах, косяки дверей, таблички на оных… Я дошла до третьего этажа, где был кабинет Кристиана. Дверь оказалась приоткрытой, я заглянула. В кресле Кристиана сидела Альбертина, раскручиваясь туда-сюда в амплитуде около тридцати градусов. Меня она не замечала. Я спросила наивным голосом:
- Ты что здесь делаешь?
Она судорожно оглянулась на меня.
- Зашла за документами, заносила обратно.
Я прошла внутрь кабинета, окинула взглядом иероглифы в бамбуковых рамках, теперь я знала, что они означали – красота, любовь, истина, весна… стеллаж, чайный столик, выключенный компьютер. Я никогда не видела этот компьютер выключенным. Запах вишни и миндаля… Воздух еще хранил слабый аромат благовоний, которые Кристиан любил разводить у себя в кабинете. Здесь все было пропитано этим ароматом со слабой едва уловимой нотой туалетной воды Кристиана. Я остановилась у занавешенного окна, и тут на меня опять напал неожиданный приступ истерики, неожиданный даже для меня, так же, как тогда в Петербурге, когда я объясняла все Алексу после звонка Жаклин.
- Лигейя, - позвала меня Альбертина, вскочив с кресла и подбежав ко мне. – Лигейя, перестань, прошу тебя! Он же не умер, зачем мы ведем себя так, будто его больше нет?! Лигейя, перестань, а то я тоже сейчас заплачу!
- Слабо, да? – с вызовом спросила я сквозь конвульсии.
Она не выдержала и тоже тихо расплакалась. Мы обнялись. Две одинаковые девицы, и абсолютно разные. Две, которые есть одна.
- Так, все, хватит, - сказала я. – Он и в самом деле еще жив. Он должен жить, он будет!
- Да, да… - прошептала Альбертина. Она оказалась тоже живым человеком, с сердцем, способным чувствовать, а не робот с компьютерным анализатором вместо мозга. Она оказалась даже не совсем такой, какой представлялась мне в зеркале и нашей с ней жизни, начиная со знакомства в Лондоне. В ней все было живо и способно чувствовать, дышать и даже ошибаться. Я впервые почувствовала в ней человека, а не внутренний голос. Ее, а не себя.
Мы в тот вечер сидели в кафе на Монмартре и вспоминали наши тренировки, вечера, когда мы сидели в этих кафе с Кристианом. Билеты на самолет обратно в Берлин были уже забронированы заранее, на завтрашнее утро. Этот срок казался нам невыносимо долгим. Мы сидели, как две подруги. Мы и стали ими, если уж честно. Вот она, грань моего исправления – я знала, что после всех этих уроков – не только Альбертины, а жизни вообще – я изменилась. И моя сестренка из зеркала перестала быть второй мной – она снова стала отдельным человеком. Со своим характером, привычками, слабостями, заморочками – не такими, как у меня, а своими. И мне не нужно больше ей подражать.
- Альба, ты знаешь, Кристиан говорил мне, что ты приняла роль моего Альтер Эго только на время, а на самом деле ты обыкновенный человек во плоти и крови…
- Ну да, так и есть… Я бы назвала себя медиумом, но это не совсем так. Медиумы принимают на себя роли проводников с того света, а не вторых сущностей других живых людей. Но в общих чертах идея такая. Только вот я не в трансе, как медиумы, я все понимаю.
Я посмотрела в окно на ночной Монмартр. Как я хотела бы сейчас держать его за руку, положить голову на его плечо, говорить с ним, быть с ним… Альбертина знала, о чем я думаю.
- Он выживет, Лиги. И вы будете вместе.
- А как же ты?
- А что я? У нас обоих, думаю, хватит мудрости остаться хорошими друзьями.
- Я тоже хочу быть его хорошим другом…
- Будешь, кто спорит. Ты ведь станешь наполовину мной, забыла? Я полностью тебя не заменю. Да и надо ли?
Вот и я о том же. Наполовину. В этом весь и смысл.
Мы просидели в этом кафе всю ночь вплоть до отъезда в аэропорт. Вместе нам было легче переносить это тяжелое время. Я беспрестанно молилась.
 
Глава 16

Кристиан неподвижно лежал, окруженный трубками и датчиками, уже почти неделю. Мне разрешили сидеть рядом с ним, сославшись на то, что и помешать тоже я ему не могу, а если это для меня так важно… Я сидела и знала, что помочь я могу. Я почти ничего не ела и совсем не спала, и врачи уже начали шутить, что еще немного – и я добьюсь своего и буду лежать в коме на пару с ним, только не от сердечной недостаточности, а от истощения организма. Я слабо улыбалась на их шутки. Альбертина заставляла-таки меня иногда хоть что-нибудь прожевать, иначе у меня не будет энергии, которую я должна отдавать Кристиану, и этот аргумент меня убедил.
Я разговаривала с ним, просила прощения за то, что вот так уехала тогда, рассказывала ему о Петербурге, о том, что происходит в Обществе. Он больше не открывал глаза, как тогда, я знала, что он не слышит меня. Но почему-то была уверена, что на каком-то уровне он воспринимает все, что я ему говорю, не слова, а их смысл.
Однажды я, сидя рядом с Кристианом, услышала в коридоре шум, непривычный для степенной немецкой клиники. Секунду спустя в палату шумно вошли две женщины, без белых халатов, как это положено. Одной было лет около шестидесяти пяти, это была такая сильно молодящаяся дама в шляпке и с толстым слоем макияжа. Другой было лет тридцать-тридцать пять, выглядела вполне адекватно, но что-то нахальное сквозило в ее взгляде и отталкивало. Я подумала, что она похожа на акулу или пиранью.
- Что вы сделали с моим мальчиком?! – заголосила старшая. Младшая тем временем стояла рядом, поставив одну ногу на каблук, сложив руки на груди, и нахально ухмылялась. – Что вы сделали с ним, изверги?!
Я, если честно, опешила. Я была возмущена недопустимым поведением, недопустимым в принципе, не то что в больнице, тем более в реанимации. К кому обращалась эта женщина, было совершенно неясно. Вроде как Кристиан в больнице, за ним ухаживают – наоборот надо бы спасибо сказать…
Женщина кричала по-французски, и по-французски мне пришлось ей ответить.
- Мадам, я была бы вам очень признательна, если бы вы надели халаты и вели себя потише.
- Нет, она еще нам тут указывать будет, - ухмыльнулась младшая. – Ты вообще кто такая, и что здесь делаешь?
- Мы с мсье Корсандом работаем вместе, - сообщила я. – И кроме меня здесь, к сожалению, сидеть больше некому. А теперь я хотела бы знать, кто вы.
- Ах ты нахалка, - задохнулась старшая. – Да я его родная мать, между прочим!!!
- Очень приятно, мадам Корсанд, меня зовут Лигейя Росси, - учтиво улыбнулась я. – А вы, простите, кто? – я снисходительно подняла бровь, глянув на младшую. И откуда у меня эти манеры? Если бы не Альбертина, я бы сейчас, наверно, расплакалась от обиды.
- Я его жена! – рявкнула та, и потом прибавила чуть тише: - Бывшая.
Я вздохнула.
- Ну, и чем вы намерены сейчас помочь Кристиану?
- Да как ты смеешь так разговаривать!
- То есть ответа вы дать не можете, - раздался голос Альбертины со стороны двери. Я, кстати, собиралась сказать то же самое.
- Ого, а это еще кто? – продолжала хамить бывшая жена Кристиана. – Смотрите, Сесиль, они одинаковые. Сестры, что ли?
- Да, ментальные. Но вам этого не понять, - продолжала косить их Альбертина. Я уже устала от этого всего и даже хотела попросить Альбертину разговаривать с этими истеричками помягче. Кстати, не в тему будет сказано – мне казалось, что мы с Альбертиной похожи друг на друга внешне все меньше и меньше.
- Клер, - позвала младшую старшая. – Идем отсюда, они ничего не намерены объяснять. Искалечили моего мальчика, и еще хамят.
Тут они собрались было выйти из палаты, но Альбертина преградила выход.
- Во-первых, - начала она. – Вашему мальчику уже сорок пять лет. Во-вторых, мы его не искалечили, а наоборот, спасли. В-третьих, здесь реанимация, если вы не заметили, а не рынок, чтобы так орать. А в-четвертых, нам показалось, что вас больше интересует, насколько рьяно с вами здесь расшаркиваются, а не как здоровье вашего сына. Я очень уважаю вас как мать, мадам Корсанд, но мы знакомы с вашим сыном уже довольно давно, и я не припомню, чтобы вы ему хотя бы звонили, кроме как потребовать денег или попилить за холостяцкий образ жизни. А тебе, Клер, я вообще не перестаю удивляться. Мало того что ты в свое время женила его на себе с помощью беременности, а ребенка потом потеряла, да и в придачу знала о том, что эмбрион нежизнеспособен, а ему не сказала. Мало того. Ты еще пыталась заставить его содержать тебя после развода. И сдается мне, дамы… - Альбертина грустно вздохнула, - что вы сюда приехали, узнав, что Кристиан в коме, не из-за беспокойства, особенно ты, Клер.
- Вот как, - вспыхнула Клер. – А из-за чего же тогда?
- Известно из-за чего – из-за наследства.
Дамы не могли вымолвить ни слова. Я устало наблюдала за этим цирком.
- Как вы вообще посмели вломиться сюда так бесцеремонно? – вздохнула я. – При всем моем уважении я бы попросила вас уехать во Францию.
Старшая остолбенела, у младшей забегали глаза. Я думала, что буду сейчас осыпана возмущенными «Да как ты смеешь!» и тому подобными репликами. Но дамы по-прежнему стояли молча.
- Сесиль, - сказала Клер, видимо, почувствовавшая, как правда колет глаза. – Идемте в вестибюль, вы присядете, отдохнете.
- На наследство можете в ближайшее время не надеяться, - сказала им вдогонку Альбертина. – В ближайшие лет пятьдесят.
Они ушли. Я посмотрела на Кристиана – как хорошо, что он не видел этого балагана.
- Ты в порядке? – спросила Альбертина.
- Вроде, да.
Альбертина принесла мне кусок вишневого пирога и стаканчик кофе.
- Вот, главный врач тебе передал. У них там какой-то банкет, он вспомнил про тебя, что ты ничего не ешь. Кстати, если хочешь, тебе могут принести раскладушку прямо сюда. Дорогая, спать-то надо все-таки.
- Спасибо, - тихо сказала я. – Не стоило…
- Еще как стоило. И питаться тебе надо бы поосновательнее, а не пирожками с кофе.
Она улыбнулась и потрепала меня по плечу. Потом она перевела взгляд на Кристиана, который лежал все в той же позе.
- Как он?
- Все так же. Никаких изменений.
Мы посидели еще молча, и она ушла.
 
Глава 17

Я, как обычно, сидела с Кристианом. Поздним вечером, когда дежурная медсестра делала обход, закрывала окна, меняла капельницы, спрашивала меня, не принести ли мне что-нибудь, я, как всегда, ответила «Нет», но впервые за последнюю неделю я почувствовала, что хочу спать. Есть я не хотела, спасибо главному врачу за кусок пирога и кофе, которые меня Альбертина заставила-таки съесть.
Я смотрела на Кристиана, не отрываясь. Все ждала, когда он вздохнет и откроет глаза… И он вздохнул. Глубоко, жизненно, устало…
- Кристиан… - позвала я.
Тут он открыл глаза.
- Лигейя… - тихо сказал он. – Ты здесь…
Я не почувствовала, как по моим щекам потекли слезы – на этот раз от радости. Тут я опомнилась и поняла, что каким-то странным образом перешла с ним на «ты» и называю его по имени.
- Как вы, мсье Корсанд?
- Зачем, не надо… просто Кристиан. Я в порядке. Что со мной может случиться, когда ты рядом?
Он слабо улыбнулся. Я прижалась лицом к его руке. Невероятно благородной красоты руке, с мужественно проступающими жилами.
Тут в палату еще раз заглянула медсестра. Узнав радостную новость, она отключила от Кристиана несколько трубок и проводов, и некоторые датчики пищать перестали, и пищал только один, отвечающий за работу сердца. Оно билось ровно и мерно.
- Я все-таки постелю вам, Лигейя, - сказала она мне. – Может, вы поспите хотя бы теперь.
- Ты что, так и сидела здесь? – спросил Кристиан.
- Конечно.
- И сколько уже времени я здесь валяюсь?
- Неделю.
- Ого… - удивился он. – Никогда не позволял себе такого.
- Кристиан, прости, я не должна была уезжать тогда.
Он снова улыбнулся, приподнявшись на кровати и прислонившись к подушке.
- Тебе было нужно.
Я была так безумно счастлива, что захотелось спать еще больше. Теперь я могла спать спокойно.

На следующий день главный врач перевел Кристиана из реанимационной палаты в простую.
- Просто поразительно, - говорил он, измеряя у Кристиана давление. – Давление в норме, дыхание в норме, частота сердечных сокращений в норме… Хоть сейчас выписывай.
- Так выписывайте, - сказала я. – А то что-то мы задержались в этой командировке.
- Посмотрим еще несколько дней, а там – милости просим, но больше нам не попадайтесь, - пошутил доктор Ромм, как, оказалось, его звали.

Альбертина уже улетела во Францию, а мы с Кристианом пробыли в Берлине еще неделю и, когда его выписали, мы тоже отправились домой.
После выздоровления Кристиана я начала понимать его личность больше. Почему – не знаю, может, раньше думала больше о себе, чем о нем. Он был вполне состоявшейся личностью, но какой-то комплекс в нем все равно сидел. У него было три брака, и ни одного удачного – он корил себя за то, что не может угомониться сам и сделать счастливой женщину рядом с ним. Это была вторая скрытая причина его грусти, а первая – что его практически не понимают. В частности, женщины. Может, поэтому он натянул маску Казановы – отомстить им. Ему нужны были больше всего гармония и спокойствие – никаких страстей, бурных романов, лепестков роз на постели… Его никто до сих пор не смог по-настоящему полюбить, как раз по причине непонимания. Понять его оказалось не так уж сложно, нужно было иметь склад души, схожий с ним. Не таким же человеком, а только внутренне похожим – тем, чего никто не видит.
Вернувшись к нормальному графику жизни, я вспомнила об окружающем мире. Однажды целый день в офисе я провела, практически все время занимая телефон. Сначала я позвонила маме в Лондон. Весть о том, что я теперь живу во Франции, заставила ее выпасть в осадок. «И не живется тебе спокойно…» Я выяснила, что пресловутый Фред, с которым она ходила в Кавент Гарден, теперь живет с ней. Потом я позвонила папе и Лючии. Оба оказались дома, и с ними я разговаривала дольше всех. Они были за меня рады и звали в Верону. Я обещала познакомить их с Альбертиной и Кристианом. А потом я вдруг вспомнила, что обещала позвонить Миямото Осибе, когда смогу. Я позвонила. Еще и с тем, чтобы похвастаться знанием японского, которому меня обучал Кристиан. Знала я его пока не блестяще, но если что, всегда можно было перейти на английский.
- Миямото, это Лигейя, - сказала я по-японски. Он так обрадовался, что ответил мне сначала по-английски, но потом перешел на родной язык.
- Ну, как там твой сэнсэй?
- Я приехала, и через неделю он вышел из комы. А еще через неделю его выписали.
- Ничего себе скорости! Когда к нам приедете?
- Я с ним поговорю. Может, скоро. Он там у вас был уже несколько раз, а я очень хочу.
- Позвони, как соберетесь. Встретим! Привет тебе от Мидори.
- Ей от меня тоже. До встречи!

Потом мы болтали с Алексом Юрайном. Он остался в России. Голос у него был вполне довольным – не сказала бы, что он сожалеет о чем-то, но мне все равно было стыдно перед ним – он меня так любил (или еще любит? У любви нет прошедшего времени…), а я так и не смогла ему ответить… Но ситуация как-то странно, но разрешилась.
- Я выживу, Лиги, не переживай за меня ни минуты. Я буду жить вполне достойно и приятно для себя. Ты дарила мне самые чудесные минуты в моей жизни, и я буду помнить их. Но ты ничем мне не обязана.
- Значит, у нас с тобой хватило мудрости остаться хорошими друзьями? – констатировала я фразой Альбертины.
- Да, - подтвердил Алекс.

Кстати, бросить ресторанный бизнес я так и не смогла, тем более с дипломом юриста. Начала собирать документы, чтобы открыть филиал «Санта Лючии» в Париже. Через пару месяцев должны зарегистрировать… Я уже нашла место – на тихой улочке недалеко от центра, и потихоньку искала персонал. Нельзя же всю жизнь бездельничать, почитывая рукописи в НЛО.

Мы в тот вечер устроили тренировку в парке, потому что была чудесная погода. Потом, конечно, мы пошли в кафе пить кофе и есть чизкейк. Мне показалось, что Альбертина перестала уже быть моим вторым «Я», а стала просто подругой. Я не переставала удивляться нашей встрече.
После кафе мы еще побродили по Парижу. А это, скажу я вам, стоящее место, чтобы по нему бродить, об этом пишут целые книги… Я уже знала все названия улиц, площадей, набережных и мостов. Мы организовали свой путь так, что первым оказывался дом Альбертины, затем мой, и последний – Кристиана. Мы проводили Альбертину и… нет, мы снова пошли гулять по Парижу. Я не верила в то, что это происходит, но это происходило, и мне было хорошо с Кристианом. Да, это был ночной Париж, я была с ним и держала его за руку. Он разговаривал со мной о всякой ерунде и о вечном. Было впечатление, будто он всю жизнь так со мной разговаривал, будто мы знаем друг друга уже тысячу лет. Так получилось, что счастлива я оказалась с ним, а он – со мной. И как будто какой-то сон, он рассказывал мне про своих бывших жен. Оказалось, что у него есть взрослый сын от самого первого брака, что у него уже своя семья и что он живет в Лионе. Еще оказалось, что никакой он не сердцеед, Альбертина была права, это маска. Женские сердца, как он выразился, - это совсем невкусно. Он просто жил, как мог. Ставил себя в выгодном свете, чтобы выжить, свои недостатки показывая достоинствами. И очень грустил из-за того, что приходится обманывать людей, вместо себя подсовывая им самодовольного сердцееда. Сейчас у него уже не было ни желания, ни необходимости прятаться. Я вдруг перестала бояться за Кристиана, теперь я знала, что никому не позволю причинить ему страдания. Я была уверена в своих силах, потому что мои молитвы были услышаны, а услышаны они были потому, что я его любила. До меня это наконец дошло, и я перестала терзаться сомнениями о своих чувствах к нему. Не хочется долго говорить об этом – просто такое случается далеко не с каждым на этой земле. Потому что далеко не каждый понимает истинное значение слова «любовь». И я не буду его подробно объяснять, потому что объяснить словами это нельзя – это надо почувствовать. И это вовсе не то сумасшедшее чувство, надевающее на тебя розовые очки, когда ты не видишь недостатков в объекте своих чувств (а когда через какое-то время замечаешь, то всхлипываешь со словами «Все они одинаковые»), когда ты постоянно глазеешь на него, изучаешь, тебя бьет током от прикосновения к нему, ты думаешь и говоришь только о нем постоянно… Кто-то умный сказал: когда двое смотрят друг на друга – это влюбленность, когда двое смотрят в одну сторону – это любовь.


 
6. Токио

Глава 18

- Как поздно ты засиделась, - сказал Кристиан, незаметно войдя в мой кабинет, когда я зачиталась рукописью любовного романа одной французской молодой писательницы.
- Ой, Кристиан… а сколько времени? – спросила я, запрокидывая голову навстречу ему, который подошел к моему креслу сзади и погладил меня по волосам.
- Да уж девятый час. Пойдем домой.
- Ой, мне бы еще критику написать на это… у меня уже фразы так и плещутся…
- Лиги, завтра напишешь. Ты сегодня работаешь с семи утра, и даже на обед тебя Альбертина еле вытащила.
- Кристиан, скажи, ты видел когда-нибудь мою критику?
- Альбертина ее даже не корректирует. Твои статьи в чистом виде издаются в журналах. Думаешь, откуда у тебя прибавка к зарплате?
- Ну да, Альба мне говорила про публикации… я их, если честно, и в глаза не видела.
- У меня есть, посмотришь на досуге. А теперь пойдем.
- Да… а ты-то что тут так поздно делаешь?
- А я вот бездельничаю, гравюры рисую… до Хокусая , думаю, еще далеко.
- Покажи?
- Ну, идем. Только никому не говори.
Мы поднялись к нему.
- Да, это не Хокусай, это Кристиан Корсанд… Слушай, это волшебно, - говорила я, разглядывая нарисованные тушью в особой японской технике ирисы, мечи, ветки сакуры, тигров, гейш, самураев, пейзажи, Фудзияму … - правда… Ты где так научился?
- Да само как-то… ты поинтересуйся Японией с мое… я и язык-то почти без учителей освоил.
- А я вот с учителем…. Ты мне на все случаи жизни учитель.
Он крепко обнял меня сзади за плечи.
- Кристиан, ты помнишь тех двух японцев, разговор которых ты подслушал в Лондоне?
Он замолчал, вспоминая.
- Да, помню, а почему ты спросила?
- Я видела их в Петербурге. Их зовут Миямото и Мидори Осиба, у них в Токио большой центр единоборств. Они как только узнали, что я этим занимаюсь, сразу позвали меня к себе. И очень хотят познакомиться с тобой.
- Осиба? Я слышал об их центре. Какая честь… Лигейя, ты не шутишь?
- У меня в сумке лежат их визитки, не веришь – покажу.
- Верю, но все равно покажи.
- Так мы едем в Токио или нет?
- Разумеется, только сначала поженимся.
Я подумала, что ослышалась.
- Что ты замолчала? Заявление подать недолго. До завтра доживем?
- До завтра… ну, я же дожила до сегодняшнего дня. Уже год прошел с того момента, как ты появился в моей жизни. Спасибо Альбертине.
- Значит, доживем. Как ты относишься к свадебным традициям?
- Ненавижу. Кроме венчания, разумеется. Меньше народу – больше кислороду, как говорят в России.
- Мне после трех свадеб это тоже опротивело. Пошляемся по Парижу с самыми близкими?
- Да, было бы здорово. Ты маме-то скажешь?
- Не спросит – не скажу. Я не хочу, чтобы штампы в паспортах как-то меняли наши с тобой отношения, ты слишком дорога мне. А она все хочет найти мне какую-то вторую няньку. Как они тогда сдружились с Клер – я еле ноги унес.
Еще немного посмеявшись, мы пошли домой; домом теперь называлась квартира Кристиана. Очень похожа на его кабинет, только две комнаты, парадное и кухня. И тот же запах вишни и миндаля. Я даже сама почувствовала, как в этот воздух мягко врезался запах моих духов. Они имели запах сладкого вишневого цветка и ароматного чая с томными густыми сладкими нотами корицы, розы, жасмина, еще чего-то… этот запах напоминал мне Японию, в которой я еще не была, Париж, где я нашла счастье, и Кристиана, который мне подарил это счастье и эти духи на день рождения. Все это было похоже на сказку, мне не хотелось просыпаться, если это сон. Альбертины на меня не хватало. Я замечала, как мужчины стали оглядываться на меня на парижских улицах, и меня это только приводило в более сильную эйфорию от бесконечного счастья. Это оказалось так просто – счастье повсюду, и если только его заметить, оно потянется к тебе. Но порой, чтобы его заметить, нужна чья-то помощь. Тем более, природа моя не изменилась до конца – я опасалась этой эйфории и сдерживалась, чтобы не идти, кружась, по набережным и мостам, улыбаясь фонарям, хотя в Париже такое поведение уместно. Просто я знала, что справилась с собой – победила в самой жестокой войне на свете.

Мы с Кристианом поженились и обвенчались через месяц. Потом мы, как договорились, взяли две бутылки шампанского и пошли гулять по Парижу. Моим свидетелем была, конечно, моя добрая фея Альбертина Дали, свидетелем Кристиана был его бывший ученик, каратист и адвокат по совместительству Крис Блассан. Тоже длинноволосый, тридцатилетний, очень приятный и немного дикий молодой человек. Тихий, проникновенный, с загадочной улыбкой на лице. Еще были Шарлотта, Жаклин и Жанна. Приехал даже Алекс, чтобы увидеть меня счастливой. Еще прилетела Лючия. Папа не смог, его посольство куда-то отправило в командировку. Лючия поначалу дулась на нас за то, что мы не устроили «нормальной человеческой свадьбы». Маме я позвонила только на следующий день, но она не обиделась, узнав, что мы не справляли, и что я ее не позвала. Просто не хотелось шумихи. Были еще пара друзей Кристиана – Юбер и Рэймон. На всех хватило одной бутылки шампанского, по бокалу. Больше и не надо было. Мы бродили по улицам, мостам и набережным, болтали обо всем на свете. Не было ни пожеланий типа «дом-полная чаша» или «кучи маленьких детишек», не было требований публичных поцелуев. Как-то странно мы с ним поженились – наши отношения были более чем доверительными, мы рассказывали друг другу то, что никогда не доверили бы другим. Мы, как никто иной, понимали друг друга очень дорожили тем, что мы вместе. Странно, но мы не то что не имели физической близости, мы даже не целовались. Даже на собственной свадьбе. И меня это почему-то не смущало. И Кристиана, кажется, тоже. Мы оба как будто вышли из двух разных туманов и сошлись вместе, и я никак не могла понять, что же все-таки происходит между нами. Я села в сторонку на высокий каменный бордюр на набережной и думала. Но думать не получалось. Я была счастлива, но ничего не понимала.
- Я так за тебя рад, - услышала я голос Алекса. – Вы так нужны друг другу, это видно сразу. Он хороший человек, тебе нужен как раз такой.
- Я его люблю не за то, что он такой, а за то, что он есть… что тогда в Лондоне произошло, я не понимаю до сих пор.
- Ты счастлива?
- Да.
- Вот и наслаждайся.
Я заметила, что Кристиан, весело разговаривая с ребятами, с улыбкой наблюдает за мной. Алекс тоже это заметил.
- Может, он объяснит тебе, - сказал он мне. – Я оставлю вас.
Он отошел к компании, и Кристиан в это же время подошел ко мне и положил свою невозможную руку мне на плечо и посмотрел на меня своими невозможными глазами.
- О чем задумалась?
- О том, что между нами происходит. Прости за ужасно тупые мысли, просто я вспомнила все сначала…
- Я и сам не знаю. Знаю только, что случилось то, что должно было случиться, и тебе за это время пора бы свыкнуться с этим фактом. Я сам тоже часто думал об этом…
- И к каким выводам пришел?
- К таким, что думать надо поменьше, - он рассмеялся и, поймав момент, что мое лицо было повернуто к нему, впервые меня поцеловал. Я как будто провалилась в другой мир – невесомости, бархата и мягкой темноты. И никто этого не видел.
- А Альбертина то и дело называла меня глупой, из-за того, что я не думаю…
- Альбертина, Альбертина… Это роковая женщина, превратившая свои чувства в упорядоченную систему. Но даже ей не всегда удается ее контролировать. Вон, видишь, как она разговаривает с Крисом? Улыбается, головой кивает… Он уже влюблен в нее по уши, а полюбит по-настоящему, когда она сдастся и потупит наконец свои гордые глазки перед ним.
- Я ей многим обязана…
- Наше второе «Я» не всегда следует слушать. Ведь как определить наверняка, кто из вас прав? Если дух сильный, как у тебя, то он не ошибется. Иногда он чувствует слишком сильно, и нужен разум, чтобы контролировать его. Но когда разум побеждает чувства – это далеко не всегда заканчивается хорошо. Все правильно, а счастья нет…
- Именно поэтому я уехала из Англии в Италию с отцом, когда мне было четырнадцать.
- Вот видишь…
Я положила голову ему на плечо, прижавшись ухом к черному вельветовому пиджаку и положив руки на его джинсовое колено. Я была в синем бархатном платье по колено, которое мне тоже презентовал Кристиан, когда мы с ним как-то ходили по Парижу, и я увидела это платье на витрине. Оно было уютное и милое, я ходила в нем на работу, гулять, и вообще снимать его мне не хотелось. В нем я вышла замуж… И в нем же, наверно, я поеду в Японию. Мы сидели и смотрели на ночное парижское небо.
 
Глава 19

Мы улетели в Японию через неделю после регистрации. Нас встретила Мидори.
- Как хорошо, что вы все-таки здесь. У мужа тренировки, он не смог вас встретить. Моя мама переехала в другой район ближе к центру и подарила мне свой маленький дом на окраине Токио. Мы думаем поселить вас там. Там тихое место, и из окна в ясную погоду по вечерам видна Фудзияма. Вы ведь не против?
- Мы? Конечно, нет, - сказал Кристиан с улыбкой.
- Огромное спасибо! – обрадовано поблагодарила я. Мне нравилось говорить по-японски, это была какая-то совсем другая сущность.
На синкансене  мы долетели почти до места. Там по парку прошли пешком. Здесь цвела сакура, которую я видела только на картинках и гравюрах Кристиана. Это был просто другой мир, другая планета.
Мы приехали в этот нереальный домик и резной крышей и квадратными коридорами. Двери тут не открывались, а сдвигались, все было сделано из бамбука, рисовой бумаги и тонких деревянных реек. Описывать словами атмосферу – это бесполезное дело. Воздух здесь был какой-то совершенно другой. Здесь все дышало гармонией. И в этой стране жили люди… Я ходила по комнатам, рассматривала окна, деревянные низкие столы, кровать, циновки и не понимала, как земляне могут так жить… Хм… а разве можно жить иначе?
К концу дня я уже устала восторгаться и стала воспринимать все окружавшее меня как должное. Мы ели суши, пили сакэ и дышали этим нереальным воздухом. Кристиан был спокоен и доволен, будто попал к себе домой, где не был несколько сотен лет скитаний.
На следующий день мы проснулись с восходом солнца. Позвонил Миямото и назначил встречу. Кристиан знал японский как родной, я не всегда успевала проследить и понять то, что он сказал.
- Ты тоже скоро так научишься, пока не переживай, ты здесь не одна.
Мне была безумно приятна его забота, и мне на секунду показалось, что в нынешнее время отношения между мужем и женой совсем другие.
Миямото привел нас в их чудесный центр. Узнав, что у Кристиана восьмой кю по айкидо, он сначала выпал в осадок.
- Вы не думали о том, чтобы обучать других?
- Думал. Мне пока хватает единиц. Плох тот учитель, кто учит своих учеников для своего самосовершенствования. Ведь они приходят к нему, чтобы познать истину, а не помочь ему в жизненных исканиях.
- Мне кажется, вам стоит познакомиться с нашим старшим мастером Хаямой Сибуру. Ему шестьдесят девять лет, он абсолютный мастер многих боевых искусств. Ваши мысли напомнили мне его слова. Думаю, вам есть о чем поговорить.
- Абсолютный мастер? Такие еще остались?
- Единицы во всем мире. Сами понимаете, какой сейчас мир.
Старые мастера посмотрели на то, чему Кристиан научил меня в области фехтования и айкидо, и удивились, почему у меня до сих пор нет пояса. Старый мастер Хаяма, о котором говорил Миямото, своей властью жаловал мне сразу оранжевый пояс. Еще один мастер, Ватанабэ Китано, старший сэнсэй после Хаямы и мастер айкидо, который успел поучиться у самого Морихэя Уэсибы , показывал мне основные принципы этого искусства, и я сама удивилась, на что способны мои тело и дух. Кристиан тем временем разговаривал с мастером Хаямой в сторонке, иногда поглядывая на меня. Я слышала отрывки их беседы, и поскольку они говорили не спеша, я все понимала.
- Я редко вижу такую гармоничную связь между людьми, - говорил мастер, косясь на меня. – Давно вы с ней знакомы?
- Год, - ответил Кристиан. – Я искал этой гармонии всю жизнь.
- Я вижу, что вы прошли через многое и заслужили это. Если бы не вы, с ее многосторонней сущностью могли бы возникнуть проблемы. Энергии в ней много, и она позитивная. А мир жесток, и поэтому она часто грустит. Она сейчас умеет основное – направлять чувства и энергию в нужное русло. Я был бы рад увидеть вас и эту девочку еще раз. Откуда вы?
- Из Франции. Думаю, мы еще не раз посетим вас.
- Риги-сан, - позвал меня мастер Хаяма. Они не произносили звука «л», поэтому меня здесь нарекли Риги-сан.
Я подошла.
- Я в твоем присутствии хочу жаловать твоему Сэнсэю девятый кю. Я надеюсь когда-нибудь увидеть его в равном со мной звании.
Кристиан был немного шокирован от такого почтения. Я улыбалась.
Тем вечером, надев халат, похожий на кимоно, которые носят гейши, я сидела у окна и смотрела на Фудзияму. Не знаю, сколько я так просидела – час, два, три… Время перестало существовать. Раньше я подумать не могла, как можно неподвижно сидеть в одной позе и смотреть в одну точку. Кажется, я достигла гармонии с миром и собой.
Гармонию дополнил голос Кристиана:
- Ты не звонила Альбертине? Она порадовалась бы за тебя.
- Я лучше ей расскажу все, когда приедем. Хотя я не представляю, как мы уедем отсюда.
- Я каждый раз уезжал с такой мыслью. Мы еще не раз вернемся. Сюда нельзя не вернуться.
- Мастер Хаяма хотел нас видеть снова… Что здесь за место, Кристиан? Кто все эти люди? Что это за цветы, земля, воздух? Кристиан, где мы?
Он тихо улыбался и смотрел на Фудзияму вместе со мной.
- Правда, нам вовсе не помешало бы здесь бывать иногда?
Я не стала даже отвечать, настолько очевиден был для Кристиана мой ответ.
 
Глава 20 – Эпилог

Все это случилось со мной, и я долго не могла поверить в это. Кристиан первое время помогал мне поверить, и я в конце концов поверила, но пришлось принять и тот факт, что я – уже наполовину не я… Нет, наверное, не так – раньше мне не доставало одной моей составляющей, и очень важной. Альбертина не изменилась – просто она перестала смеяться надо мной и читать мои мысли. Зеркало, которое было нашей связующей нитью, я до сих пор держу в ящике тумбочки. Теперь оттуда со мной никто не разговаривает – я просто вижу себя и себе улыбаюсь.
Наша с Кристианом жизнь радовала меня до краев души, и я не понимала, как могла раньше жить иначе. Нет, я не говорю о том, что не было проблем, что я никогда больше не плакала, а он никогда больше не расстраивался. Наша гармония помогала нам пережить это. Мы были обвенчаны, и я чувствовала и эту духовную связь. Тогда в храме никого, кроме священника и нас двоих, не было, и кругом было много света. Этот свет остался в наших сердцах, и он освещал путь, когда вокруг становилось темно.
Я все-таки организовала в Париже итальянский ресторан сети «Санта Лючия», который имел неплохую прибыль. По возможности подрабатывала в НЛО – это было, скорее, хобби…
Алекс Юрайн остался одним из моих лучших друзей – он как никто понимал меня, с ним всегда интересно было разговаривать. Мы постоянно общались по Интернету, и я узнала, что он даже начал встречаться с какой-то русской девушкой. И я была за него очень рада.
Мы часто ездили в Японию к Миямото, Мидори и мастеру Хаяме, как в свой второй дом. Я познакомила-таки маму, Лючию и папу с Альбертиной и Кристианом, когда мы ездили в очередные командировки в Лондон и Рим. А в Лондоне, когда мы опять остановились в той самой гостинице и сидели в том же самом кафе, мне часто хотелось плакать от переизбытка эмоций. Они возникали от стечения энергетических потоков Вселенной, ведь когда-то она именно в этом месте устроила мне эту встречу.
Мне был двадцать один год.




2008 год