Ночь

Танец

(Н) - Ночь. Океанский прилив наваждений. Раздувая ноздри, шипя, ёрзая, егозя, океан пышет волною и льнет, норовя залезть под кружевные оборки небес.
Точно мать, Ночь внимает своим плачущим детям, вкладывая ложь в открытые ротики надежд.
Высунув язык, и отдуваясь пеной, сумасшествие лижет каблуки наших упорств, но на сей раз  - отползает, в бессилии утолить свою вечную жажду.
Ночью мы обозреваем горизонты своих дерзновений, мы обходим дозором сторожевые вышки давних затей; мы прикидываем: какой кусок станет достойным женихом нашей глотке?
Океан льнет к луне и на кончике его соленого носа мы влетаем в самую глубину небес, в адское пекло звезд, туда, где госпожа Луна развалилась на пуховой перине темноты, рассылая направо и налево целые полчища желтокудрых слуг.

(О), Ночь! Воронка из «О»; лаз, затягивающий вниз, куда со свистом, со стоном («О-о-о!») несется моя изнемогающая душа. Туда, где на дне, извиваясь и скрежеща чешуёй, встречает меня черное, чадящее «Ч».
 
(Ч) – кобра, кивающая головой в знак приветствия,
(Ч) – кобра, танцующая на своем хвосте,
(Ч) – кобра, размахивающая языком-вилами:
«Иди жжжже ко мне, иди…».

И Ночь не лжет! Как не лжет нож грабежа, целующий взасос селезенку; как не лжет вода, вылизывающая глаза будущей русалки.

Ни звука, ни человека...

О  народ, где твои песни? Чтобы наполнить силой размякшие скелеты твоих танцев. О народ, предавший своих поэтов, где отпечатки твоих вожделений, где опознавательные знаки твоих надежд? О народ, остерегающийся своих праздников, в одежде, навсегда сбросившей кожу национальных узоров,
Ну же!
Давай!
А?!

Все поглотила ночь.

Ночь уже зачала детей и идеи.
Ночь дорифмовывает Вселенную, иудеи
Тянутся в синагогу, подбадривающую хлыстом языка рассыпающиеся созвездья.

Светает.

Чу! Голодные петухи смахивают с небес черствеющие крошки луны.
Молится Богу последний старик в последней деревне.
Молится Богу последний старик в последней деревне.
Мягкий знак морского отлива.

(Ь) – змея, откусившая свой хвост.

26 августа 1995 г.