Новая ночь на Ивана Купалу Сергей Гайдаш

Рассказ.               

               
Уже давно минула та пора, когда Заозерье слыло диким, неизведанным краем. Сгинули в Лету и волхвы-чародеи, иначе ведуны, и лихой люд, таившийся в глубинах обширного Ведовьего леса. Исчезли из обихода все слова, связанные с царскими временами. От былой старины остались храмы, по нескольку домов в городах, названия мест и окрестностей да древние предания.


Ныне города и озера опутаны шоссейными и грунтовыми дорогами, через Святоозерецк проходит железная дорога, а в Новом Озерце есть лётное поле. Кабельное и спутниковое телевидение, мобильная телефония, компьютеры и Интер-нет вовсю проникают в быт. Так что Озёрный край стал вполне цивилизованным.


Жизнь здесь теперь спокойна и размерена, словно полноводная река. Однако порой случается нечто непонятное, загадочное. Тут же вспоминаются местные предания и суеверия. Кто знает, может быть, так будет и дальше. И тогда ещё не раз оживут удивительные истории вроде той, которую я Вам сейчас поведаю.


Вторая половина июня, точнее, двадцать второе число . Где-то около трёх часов дня. По высокому голубому небу изредка проплывают вуалетки облаков. По просёлочным дорогам и лесным тропам игриво гуляет лёгкий ветерок.


Наслаждаясь природой и климатом, одинокий путник шёл по Старой дороге со стороны Залесского Погоста. Молодость (полгода назад ему исполнилось тридцать), здоровье и весёлоё настроение делали его путь лёгким и скорым. Одеяние: пёстрая рубашка с короткими рукавами, джинсы и сандалии на босу ногу – говорит о простоте и непритязательности. Да и внешность – самая обычная: рост около метра восьмидесяти, овальное лицо с карими задорными глазами, худощавая статная фигура. Сумка-«визитка» через плечо дополняет портрет.


Серафим Гаркуша, как значился наш знакомый в метриках, уже проделал б;льшую часть своего пути до Залесья и потому шёл без всяких забот. Однако там, где к Старой примыкает Полесская дорога, произошла неприятность: Серафим ненароком споткнулся о камень и, падая, поранил правую руку.


Поднявшись, Гаркуша отряхнулся и осмотрел руку. На нижней стороне ладони, ближе к запястью, дугой выгибалась неглубокая рваная рана, которая, естественно, уже кровоточила. Чуть выше линии рукавов кровавилась вторая полоска.


«Вроде бы ничего серьёзного, но всё равно неприятно, - подумал про себя молодой человек. - Повезло ещё, одежду кровью не запачкал».


Осмотр занял минуту-другую, но кое-что изменилось и за такой короткий срок. Например, рядом появилась девушка. Невысокая, чуть ниже метра шестидесяти пяти, она имела коренастую, но отнюдь не полную фигуру. Высокие полукружия грудей, угадываемые под белой рубахой, невольно притягивают взор. На спине покоится роскошная коса тёмно-медных волос.


- Здравствуйте. Позвольте, я Вам помогу, - только и сказала девица.


Пока поранившийся собирался с мыслями, она крепко обхватила рукой его руку повыше ран и, низко склонившись к ней лицом, стала быстро шептать что-то, обдавая его кожу горячим прерывистым дыханием. Когда же девушка выпрямилась и разжала свои пальцы, то на порезанных местах остались только красные царапины.


- Здравствуйте. Спасибо за помощь, - наконец нашёлся Серафим. – Вроде бы ерунда, а всё равно приятно.


Сразу после Серафимовых слов молодица (или молодка), как здесь называли иногда девушек и женщин в возрасте до тридцати, погладила пораненные места, извлекла откуда-то ленточку цвета бирюзы и повязала её там же, где минуту назад была девичья рука.


- Кстати, девушка, могу ли я узнать Ваше имя? – решившись познакомиться поближе, произнёс молодой человек. – Меня зовут Серафим Гаркуша.


- Любавой меня кличут, - ответствовала лишь после окончания хлопот девица, - из рода Велесовых. – И словно предчувствуя новый вопрос, добавила:


- А живу я тут, в одинокой избушке посреди Ведовьего леса, и нет туда ни одной проторенной дорожки.


Нашему страннику  хотелось подольше пообщаться с молодкой, и он попросил пройтись вместе. Любава согласилась, но только до Святоозерецкой автомагистрали. Пошли. Беседа их, естественно, не прекращалась.


По словам девушки, она всю свою жизнь, 25 лет, жила в лесу. Однако это не помешало Любаве знать азы химии, физики и астрономии. Более того, лесная жительница разбиралась в анатомии и прикладной медицине. Немало молодка ведала о местной флоре и фауне, знала почти все приметы и суеверия. Так что Серафим узнал много нового и интересного от своей спутницы.


Уже перед самым шоссе Гаркуша спросил у девушки:


- Любава, скажите, если не секрет, а что Вы такое сотворили с моей рукой? Кровь, конечно, не текла рекой, но всё же это не простая царапина.


- Никакой тайны, Серафим, нет. Это древний народный метод залечивания ран, к сожалению, ведомый ныне лишь опытным лекарям и знахарям. У шарлатана ничего не получилось бы вовсе. Все требуемые по обряду действа Вы видели. Слова тоже легко запомнить: «Дёрн, дерись. Земля, крепись. Ты же, кровь, у раба имярек уймись». Поскольку Вашего имени я не знала, то в конце проговорила иначе: «Ты же, кровь, у раба, что напротив меня, уймись». А ленточка послужит чем-то вроде оберега на всякий случай.


Едва затихли последние слова, парочка дошла до асфальтированной дороги. Стали прощаться, и тут Серафим как следует разглядел молодицу.


В первую очередь привлекают внимание волосы. Густые, длинные, пышные, такими бы гордилась любая девица. А их насыщенный медный цвет просто поражал воображение. Не менее вас взволновали бы и Любавины очи. Большие, синие с серым отливом, они излучают какой-то волшебный свет и невольно вас завораживают. Прямой нос и пухлые, страстно приоткрытые уста на круглом лице лишь усиливают этот эффект.


Столь же изумительным показалось Серафиму и одеяние Любавы. Вот что он говорил об этом позже: «Любава вошла в мою жизнь самым волшебным образом, словно из сказки. Может быть, даже из дохристианских времён. Посудите сами, что я мог ещё подумать, увидев девушку в исконно русском облачении.


На голове – серебряный венчик-«краса»; его украшает резная вставка в виде трёх белых розочек. Уши прикрыты гроздьями височных колец. На шее Любавы – витая простым, в три нити, жгутом гривна. Да, да, одна из тех самых гривен… Крупные молочного оттенка бисерины и подвески-обереги украшали её. «Утиная лапка» и «топорик». Две «лунницы» и «солнышко» . Вот и всё. Просто, красиво и со вкусом.


Белая сорочка-навершник, заправленная под юбку, и сама юбка – вот и вся одежда. Да и юбок, собственно говоря, было две. Сверху, как и положено, - клетчатая распашная понёва с разрезом на правом боку. Под «растополкой»  – длинная, почти до щиколоток, нижняя юбка из простой материи, как, впрочем, и сорочка. Ворот и рукава навершника, а также подол нижней юбки, выступающий из-под понёвы, украшены народным орнаментом. На рукавах завязаны тесёмочки. Плетёный пояс. На нём – небольшой, с лезвием в три вершка , ножичек в ножнах и кошелёк для всякой необходимой мелочи...»


Всё это залесчанин разглядел буквально за две-три минуты. Затем лесная дева повернулась и пошла обратно, к лесу.


«Какая красавица», - думал молодой человек, глядя вслед Любаве. Та удалялась без оглядки и остановилась лишь на развилке.


- Если пожелаешь, встретим вместе Ивана Купалу. Захочешь – найдёшь, - донеслось через минуту до Серафима, и девица словно растворилась в воздухе.


Постояв капельку, наш герой направился домой, в Залесье. Через полтора часа был дома. Дел особых не было, и день плавно перешёл в вечер, затем в ночь.


Так незаметно пролетели сутки. От ран не осталось и следа, лишь бирюзовая ленточка на запястье напоминала о происшедшем. Между тем канун Ивана Купалы подходил к концу. Молодёжь, детвора и взрослые покидали Залесье, направляясь на свои излюбленные места. И хотя Серафима пригласили заранее, он в самый последний момент отказался и остался дома.


Все его мысли были заняты новой знакомой. Мысленным взором Серафим вновь и вновь видел Любаву, любовался ей; хотелось ещё раз увидеть девушку, прикоснуться к ней. Постепенно мысли становились всё сумбурнее и навязчивее; в молодом человеке пробуждались плотские, низменные желания.


Когда стемнело, Серафим, не удержавшись, всё-таки вышел из дому. Залесье словно обезлюдело, и никто его не видел. Сейчас, когда залесчанин помышлял об утолении тёмной страсти, ему никто не был нужен, а любой встречный только помешал и стал бы объектом грубых нападок, если не насилия.


Однако обошлось: и вот он – снова на знакомой развилке. Стоит и думает, как быть дальше. Ведь молодица ему не поведала, где именно она живёт.


«Ну и куда теперь идти? – думал Серафим. – Ведовий лес-то огромен. Непросто в нём найти этой ночью девушку. Даже такую, как Любава».


Раздумья длились минут пять, затем парень сам себе сказал: «Ладно, будем надеяться на чудо и удачу. Авось Иван Купала смилуется, и я отыщу рыжеволосую девицу» и повернул на Полесскую дорогу. Дошёл до опушки, чуток постоял и шаг за шагом стал удаляться в лес.


Под пологом было темнее, нежели на окраине леса. Однако ни это, ни ночные звуки не испугало Гаркушу. Его больше волновало, как в сумрачной чаще отыскать Любаву. Изрядно поплутав, ночной гулёна наконец вышел к озеру.


Заозерье не случайно величали Озёрным краем. Вереница больших и малых озёр со всех сторон опоясывает эти земли. Синие нити рек и каналов, связывая озёра между собой, причудливо вплетаются в узор ландшафта. Немало водоёмов, в том числе и озёр, располагалось и в бескрайнем Ведовьем лесу.


Пагубное озеро, к которому вышел молодой человек, и было одним из таких лесных водоёмов. Расположенное вдали от Полесской дороги, просек и крупных троп, оно по праву считалось одной из голубых жемчужин края. Форма его была не просто вытянутой, а напоминала сдобный рогалик. Глубокие синие воды изумительно отражали небеса в любую погоду. Песчаные увалы, поросшие сосняком, и укромные пляжи добавляли прелести в описание Пагубного озера.


Однако, как и следует из названия, озеро славилось не только своей красотой. Согласно преданиям, почему-то именно этот водоём издавна облюбовали русалки. Именно здесь до недавнего времени кончали жизнь обесчещенные девушки из окрестных селений. Так что не зря озеро именовалось Пагубным.


«Пагубное озеро. Надо же куда меня занесло?! – подумал залесчанин, глядя на тёмные воды, и тут же заприметил огонёк неподалёку. – Ого, да я не один. Интересно было бы знать, кто это сокровенную ночь на Ивана Купалу проводит в таком месте. Нужно пойти взглянуть».


Решил и пошёл на свет огня. Минут через пять оказался на месте.


На маковке ближайшего к воде холма кто-то выложил камешками идеально круглую площадку для костра, которую нынче использовали по назначению. Рядом на пеньке, спиной к залесчанину, сидела девушка. Хотя фигура и одежда казались знакомыми, но всё же нельзя абсолютно утверждать, что это Любава.   


Только молодой человек вздумал окликнуть сидевшую, как та плавно встала и обернулась. Предположение оказалось верным: у костра встречала ночь его вчерашняя знакомая.


- Мне, Серафим, показалось, что неплохо бы встретить Ивана Купалу именно здесь, у Пагубного озера, - сказала молодица. - Я ведь в суеверия, как ни странно, не верю. Мнилось также, ты захочешь увидеться со мной и потому отыщешь меня даже тут. Подходи ближе. Я рада видеть тебя.


- Я тоже рад, что ты снова рядом, Любава, - ответил Гаркуша, приблизившись к девице и огню. – Честно говоря, сейчас я словно одурманен и не отвечаю за себя. Наверное, ты меня приворожила ненароком, когда лечила раны.


- Да я уж вижу, - промолвила лесная дева. – Правда, моей вины в этом нет. Лично я считаю, привораживать – лишь людям мешать и вредить, - и в этот миг притронулась к правой Серафимовой руке.


По мужскому телу пробежала дрожь, как при резком порыве зимнего ветра.


- Ничего не скажешь. Дела! – лукаво улыбнувшись, добавила Любава, едва дрожь унялась. - Похоже, тепла одного костра маловато будет. По-моему, существует один надёжный способ помочь тебе. Один, но зато верный, хоть и опасный, - произнесла и стала медленно раздеваться.


Снят и положен на землю венец, распущены волосы. Снята шейная гривна, расстегнут ворот сорочки, развязаны шерстяные обручи на рукавах. Взгляд глаза в глаза, без тени стыда или смущения. Скорее, чувствовалось девичье любование и гордость своим телом.

 
От подобных действ Серафимово сердце учащённо забилось, дыхание стало глубоким и прерывистым. Чтобы не упустить ни единой мелочи и потом не сожалеть об этом, глаза расширились и сфокусировались лишь на Любаве. Из озноба его бросило в жар; пришлось расстегнуть две верхние пуговицы на рубашке.


«Боже, что со мной происходит? – думал про себя Серафим. В один волшебный миг чувства его обострились, и жизнь наполнилась смыслом. – Я ведь шёл сюда из чистой похоти, а теперь даже боюсь прикоснуться к девушке. Едва притронусь, и чистота мира исчезнет. Вмиг погаснут звёзды, замолкнут птиц. Не будет счастья и любви. Всё пропадёт из-за меня…»


Между тем девица разоблачается далее. Вот развязан пояс, следом – шнурки на юбках, понёва и нижняя юбка спадают вниз. Сразу определяется длина нательной рубашки – до середины икр. Под дуновением тёплого ветерка сорочка трепещет, её подол, украшенный подобно нижней юбке, обволакивает ноги. Мягкая ткань любовно прижимается к грудям, и в бликах игривого костра чётче про-ступают ягодки сосков.


Нашему гулёне приходилось видеть женщин и нагих, и в бикини. Естественно, возникали желания, фантазии. Но ныне, когда под тканью угадывалось лишь девичье тело, ещё днём столь желаемое как предмет страсти и вожделения, с ним творилось нечто иное. Душа мало-помалу наполнялась светом и чистотой, хотелось обнять и защитить весь мир. Любава стала не просто привлекательной и желанной девушкой. Нет, в ней воплотились мечты и представления о той, кого в старину назвали бы Ладой. Она стала смыслом, дыханием и светочем жизни.


Трудно сказать, что чувствовала в те минуты молодица, но по-прежнему не было ни робости, ни смущения. Ни тени сомнения. Словно перед ней – не парень, знакомый лишь сутки, а некто гораздо ближе: суженный, наречённый, супруг.


Может быть, и вправду ночь на Ивана Купалу полна доброго волшебства. Может статься, в эту ночь исполняются любые сокровенные мечты и желания.


Так или иначе, но чувства молодого залесчанина передались девице. На душе стало тепло, сердце наполнилось счастьем и радостью. В глазах появился любовный шаловливый огонёк, щёки и уста порозовели. Показалось, все запахи, все нюансы света и звука насыщают и переполняют её. Возможно, именно от переизбытка ощущений она внезапно моргнула.


Моргнула, затем глубоко вдохнула. Выдохнула. Снова посмотрела на Серафима. О чём-то своём задумалась на минуту-другую. И вот последнее таинство: медленно, сантиметр за сантиметр, Любава через голову снимает сорочку; материя плавно планирует из рук и опадает. Нагишом, во всей своей естественной красе, девица стала приближаться к ночному гостю из Залесья.


Теперь Гаркуша смог по-настоящему рассмотреть девушку. Как и раньше, при первой встрече, вас сразу поражали глаза, ставшие почти целиком синими, и длинные, до пояса, волосы цвета меди, свободно ниспадавшие на девичьи плечи и спину. Радовали глаз ладное телосложение и высокие, словно налитые соком жизни груди. Не остались без внимания даже пупок и заветный холмик. Именно про таких говорят: «Красота девичья – красота от Бога и природы».


Но всё-таки не только внешним обликом лесная жительница брала за душу. И в одеянии, и в манерах чувствовалось что-то светлое и великое. Любовь, счастье, душевная чистота и гордость за весь род человеческий отражались в Любавиных глазах, ощущались в каждом движении, в каждом слове. Вероятнее всего, это и сказывалось при общении с девушкой. Не удивительно, что первичные греховные помыслы Серафима улетучились.


В ту минуту, когда молодица вплотную приблизилась к молодому человеку и начала раздевать его, тот словно оцепенел. Ему казалось, любое мужское движение, будь то шаг или жест, оскорбит девушку, осквернит его в её глазах.


Минут пять-семь, несколько простых движений и шагов. Мужская одежда внизу. Теперь оба в первозданном виде.


Любава слегка прижимается к Серафиму, и тот спиной ощущает тепло и мягкость женского тела. Он не мешает девичьим рукам исследовать себя, затем осторожно поворачивается и целует рыжеволосую визави в правую щеку. Любавины глаза прикрыты то ли от скромности, то ли от удовольствия.


Поцелуи в ланита, в уста. Поцелуи лёгкие, словно бабочка приземляется летом на цветок. Серафимовы руки нежно и ненавязчиво изучают девушку, гладят её. Волосы, шея, уши, плечи, груди и соблазнительная ложбинка меж ними. А мужские губы неторопливо следуют за дланью. Вот пальцы ненароком пролетают по ямочке пупка и замирают ниже, на бугорке Венеры.


Любава немедля пробуждается и, не давая молодцу встать на колени, обнимает Серафима. В тот же миг каким-то чудом оба оказываются на земле.


Что было дальше и сколько длилось, трудно сказать. Непросто припомнить и то, что за всем этим последовало. В памяти залесчанина остались лишь отрывки воспоминаний, удивительных и волшебных.


Всплывают в памяти девичьи поцелуи, сначала робкие, после страстные, что дух перехватывает. Прикосновения к самым интимным местам друг друга… И всё, полный провал.


А подсознание выуживает следующий момент той дивной ночи. Двое плавают и игриво плескаются в воде, в свете лунной дорожки. Наигравшись, не дав себе обсохнуть, они хватают свои одеяния в охапку и нагими бегут по лесу.


Очередной эпизод. Мужчина и женщина, уже одетые, идут вдоль какого-то ручья и в конце пути выходят на опушку. На поляне – бугор, у его основания – источник в каменной оградке, а наверху – изба. Сруб избы потемнел от влаги и времени и словно врос в землю на два венца, отчего стал похож на ковчег. Сглаженные формы коньков и окошки-просветцы  говорят о давности постройки.


У дверей путников встречает могучий седобородый старец. Простые рубаха и штаны с кожаным поясом, поршни  поверх онучей и накидка тёмно-бурым мехом наружу служили одеждой хозяину избы. Именно такая манера носить накидки напомнила Серафиму об истинном значении фамилии Любавы . 


Поклоны, приветственные слова на старинный лад. Вопросы и ответы, проницательные взгляды. Опять речи отца и дочери, девушки и её избранника.


Странный обряд обручения, когда ты и твоя девушка пьёте последовательно из деревянного кубка какую-то немыслимую брагу. Выпиваете из рукотворного потира сказочный напиток цвета спелой вишни, и по вашим жилам растекается тепло и блаженство. Рот ваш наполняется тягучей влагой, имеющей лесной аромат. Язык же улавливает вкус дикого мёда, орехов и ягод, злаков и трав. 


После осушения кубка на ваших с девицей запястьях делают надрезы, кровь собирают в тот же кубок, доливают браги… и вы вдвоём выпиваете до дна второй сосуд. Затем левую руку мужчины и правую девичью символично связывают рушником, и вновь сформировавшуюся чету вталкивают в избу…


Наконец, последнее воспоминание. Серафим и Любава лежат в избе на медвежьей шкуре. Пламя трёх толстых полуоплывших свечей причудливо играет на стенах и потолке избы, на обнажённых телах.   


- Знаешь, Серафим, мне неповторимо хорошо с тобой, - произносит лесная молодица. – Честно говоря, я всегда, до сей поры, была настороже: вдруг это только сон, и ты покинешь меня? Но ты - рядом. Однако и сейчас не всё так просто, как может показаться с первого взгляда.


Недолгая пауза, и девушка тихо, чуть ли не плача добавляет:


- Видишь ли, и я, и мой отец, и сам дом наш здесь появились лишь на короткое время. Согласно древним законам, нам отпущено лишь трое суток. Отсчёт их начинается в полдень кануна Аграфены Купальницы  и заканчивается ровно в двенадцать дня, следующего за Иваном Купалой. Потом мы и нам подобные, коих на самом деле немало, вернёмся на круги своя, в своё время…


Ещё слова. Что-то насчёт ритуала перехода во времени. Тогда подобные речи казались чушью, бредом. И это последние слова, которые запомнил Серафим с той чудесной ночи на Ивана Купалу.


Пробуждение было более чем странным. Представьте следующую ситуацию: просыпается наш Гаркуша мало того, что не дома и не в постели какой-нибудь знакомой девицы, а вообще нагишом и под открытым небом, в лесу, посреди полуразрушенной избы. Просыпается и не очень хорошо помнит, как и с кем провёл ночь. Лишь бирюзовая ленточка на запястье, царапина на правой руке да терпко-сладко-пряный привкус во рту напоминают о чём-то удивительном.


Нащупал свою одежду, облачился и осторожно выглянул наружу. Как и вспоминалось, то, что некогда было срубом, стояло на вершине бугра, а внизу поблёскивал родник в каменной оградке.


«Судя по всему, это Власьева или Велесова поляна, - думал, оглядываясь, Серафим. – Я в избе на холмике, и источник тут. Вот Власьев ручей, берущий здесь начало. А где же истукан? А вот и он», - закончил залесчанин свой осмотр.   


Действительно, у самой опушки, чуть в стороне от ручья, стоял истукан. Такой резной деревянный столб. Столб высотой около полутора метров. Достаточно толстый и чем-то напоминающий мужскую фигуру, фигуру кудесника-волхва, одетую в куртку мехом наружу. Именно поэтому часто истукана называли Велесом (Власием).


«Никого, - сказал про себя Гаркуша, выбираясь из своего укрытия. – Вот и хорошо. А то будут расспрашивать: что, с кем да как? Оно мне надо?!»


С такими мыслями парень уже почти пересёк поляну и собирался заходить под сень леса, как вдруг почувствовал жжение в районе правого запястья. Пришлось остановиться и взглянуть хоть мельком, в чём дело.


Внешне ничего не изменилось, только горячее покалывание на руке. Получалось нечто непонятное: вроде бы надобно уходить с елани, и ничего этому особо не препятствует, а никак не выходит.


Дальнейшие свои действия Серафим Гаркуша, думается, не вполне осознавал. Скорее всего, совершал он их отчасти под воздействием внезапно нахлынувших воспоминаний о Любаве, отчасти повинуясь каким-то издревле заложенным в нём знаний, до сих пор таившихся в подсознании.


Без особой вроде на то причины молодой залесчанин подходит к деревянному изваянию, умудряется капнуть каплю крови на истукана и, шепча про себя некие древние заклинания, с открытыми глазами падает спиной на землю.


В тот же миг в воздухе вокруг статуи образуется чёрная дыра, окаймлённая вибрирующими сполохами. Отблески сполохов раскрашивали поляну и всё на ней во все цвета радуги. Внутри черноты то и дело вспыхивали искры и звёздочки, появлялись и кружились пульсирующие круги различных оттенков, слышалось ритмичное гудение, в которое вплетались потрескивание, пищание и хлопки. Создавалось впечатление, будто здесь, на лоне природы, кто-то устроил дискотеку с цветомузыкой.


Буквально через минуту в глубине чёрной дыры, висящей в воздухе, возникает чей-то контур и начинает приближаться. Проходит секунды две-три, становится ясно, что это женская фигура. А ещё через мгновение оттуда вылетает, словно стрела на излёте, медноволосая девица и падает прямо на Серафима.


От неожиданности у Гаркуши перехватило дух. Когда же дыхание восстановилось, парень смог разглядеть лицо визави.


«Любава», - лишь и прошептал залесчанин, поглаживая волосы лесной девы. В отличие от их последней встречи, теперь девушка была без косы. Правда, подобный нюанс вовсе не портил облик любимой, а скорее, придавал ему некую загадочность и очарование.


Сколько прошло времени, никто не знает. Однако, когда Любава и её суженый поднялись, цветомузыка уже исчезла.


- Извини, Серафим, - промолвила девушка, идя с милым вдоль Власьева ручья, - не смогла я всё-таки под конец обойтись без ворожбы. А тут ещё сердечко к тебе привязалось. Вот пришлось напоследок сказать пару словечек ленточке на твоём запястье.


- Ладно, свет Любава, прощаю, - ответствовал Гаркуша. – С тем, что влюбился в чародейку, я уже смирился. Вопрос сейчас – в другом. Чувства – чувства-ми, но теперь и я привязался к тебе, - здесь он смущённо замолчал и продолжил лишь спустя минуту. – Хоть и стараюсь скрыть прописную истину даже от себя, но думаю, с течением времени таиться будет труднее и труднее. А истина вся – в том, что ты стала смыслом моей жизни, я полюбил тебя всерьёз и, думается, без всякой там магии…

Много было слов и после, но самое главное было произнесено в те минуты, когда наша парочка вышла к Пагубному озеру.


- Любава, предлагаю свою руку и сердце. Конечно, я не идеален, но думается, чувства наши всё же взаимны. И именно поэтому прошу стать моей женой.


Недолго думая, ворожея согласилась. Впереди их ожидала долгая и непростая жизнь, жизнь, в которой иногда люди не приемлют всяких там необычностей и странностей. Однако можно смело сказать, что через какие бы испытания не пришлось в будущем пройти Серафиму и Любаве, неизменным останутся их светлые и великие чувства, которым даже бесконечное время – не помеха.


Вот в принципе и вся история, которую я Вам хотел поведать. По-моему, это одна из красивых легенд о великой силе любви.   



Санкт-Петербург 1 ноября – 28 декабря 2007 года