Путь Идеи Часть первая 3

3
Поезд, почти полностью, за исключением нескольких вагонов забронированный аэрокосмическим агентством, мчался из Санкт-Петербурга в Омск. Весь состав внеочередной экспедиции, научный коллектив, организаторы и многие другие перебирались в Омск, точнее в расположенный под ним комплекс подготовки астронавтов «Планета», где экспедицию должны усиленно готовить в течение года. После этого – на космодром, а от туда уже в полёт…
Быстро пролетели дни поездки, за окнами проплыли Вологда, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, пролетели леса, поля…

Комплекс «Планета» был небольшим, спрятанным в лесу. Он напоминал лагерь отдыха. Двухэтажные, розовокаменные корпуса стояли тихо и уютно, между ними сквозь газоны проходили выложенные камнем тропинки, ограниченные маленькими деревцами. Недалеко от «жилого района» корпусов располагались тренировочные площадки, рядом с ними возвышалось трёхэтажное главное здание, а напротив него сквозь лес просматривалось здание столовой, плоское и светлое, сквозь окна которого внутрь пробивались лучи света и тени от веток и листвы деревьев.
Автобусы остановились возле стоящих поперёк и по диагонали корпусов. С истовым шипением открылись двери автобусов, и вышедшие погрузились в прогретую ласковым весенним солнцем тишину, нарушаемую лишь пением птиц.
Герштейн объявил громким и гулким голосом, что после размещения будет обед, а со следующего дня начнутся тренировки.

Перед обедом Катя остановилась на полпути к столовой. Вокруг была приятная тишина, где-то издали доносилось пение птиц. Кроссовки Кати с лёгким треском погрузились в прошлогодний опад. Ствол дерева был покрыт лишайниками, на которых играло солнце. Катя, жмурясь, посмотрела наверх, где сквозь раскачивающиеся ветки деревьев светилось голубое небо. Сзади послышался шорох. Катя вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял немного сгорбившийся Иннокентий Александрович.
- Здравствуйте, - тихо произнесла Катя,
- Ну, что, Екатерина Сергеевна, осваиваетесь?.. – сказал, как будто не замечая Кати, Иннокентий. Он осмотрел деревья, стоящие вокруг, кинул быстрый и, казалось, недовольный взгляд на небо.
- Да, а что, - ответила Катя,
- Нет-нет, ничего… ничего… - Иннокентий повернулся и, чуть было не спотыкнувшись о сухую ветку, направился по тропинке к зданию столовой. Катя некоторое время постояла, глядя вслед Иннокентию, пока какая-то птица, звонко запевшая прямо над головой Кати, не вывела её из этого оцепенения.
Она ещё посмотрела на дерево и направилась дальше, иногда приседая, чтобы что-то рассмотреть, улыбаясь, подставляя лицо солнцу.
Потекли дни тренировок. Помимо физической подготовки, участники экспедиции обучались вождению транспорта, который будет использоваться на Марсе, управлению различными аппаратами, так как не все, даже те, кто специализировался в той или иной области знали, как управлять тем или пользоваться тем или иным прибором. Кроме того, каждый участник должен был получить некоторое образование программиста. Конечно, в составе экспедиции были программисты, такие, как Максим Леонов и Олег Привольный, но при полной компьютеризации станции, этого было недостаточно.
По желанию самих участников экспедиции, стали проводиться музыкальные вечера. Каждый раз после обеда многие собирались в актовом зале возле рояля, кто-нибудь обязательно играл. Потом шли разговоры, и только к двенадцати часам собравшиеся начинали расходиться.

Тихая ночь шелестела листьями деревьев. Весь комплекс погрузился в темноту, и только кое-где светили фонари.
На лавочке, под фонарём сидели среди этой тишины двое: Степан и Марина. Они тихо разговаривали.
Марина смотрела на Степана и улыбалась. Тот не понимал, почему она улыбается, но это было приятно. Наступило молчание. Степан смотрел на улыбающуюся Марину. «Как хорошо» - сказала Марина, переведя взор со Степана на звёздное небо, далеко-далеко черневшее сквозь яркий свет фонаря. Степану эти слова слышались как сквозь сон, неожиданно в его блаженном умиротворении возникла мысль, неужели этот человек должен улететь. А что если… Неужели этот человек должен погибнуть? Человек, ставший так близок для Степана. Нужно было как-то предупредить её, нужно было как-то отговорить её от этого полёта.
Марина поцеловала Степана в щёку, Степан посмотрел на Марину с тоской и тревогой.
Откуда-то сверху, из яркого света фонаря возник ночной мотылёк. Он кругами, в облаке трепещущихся крыльев спикировал в низ и сел на кофту Марины чуть повыше груди. Марина вздрогнула и посмотрела на мотылька. «Какая прелесть» - проговорила она и радостными глазами взглянула на Степана. Тот вгляделся в глаза Марины. «Она ничего не подозревает… Нужно предупредить её, но как… Я не смогу её отпустить, не смогу…»
- Ну, пока. Уже слишком поздно. Надо выспаться перед завтрашними тренировками, - сказала Марина, и её слова ворвались во мглу мыслей Степана,
- Не лети, не надо – неожиданно для себя произнёс Степан,
- Почему?
- Но вдруг что-нибудь случится?
- Что может случиться! Там, на Марсе не опасно. Там же станция!
- Нет… - у Степана возник ком в горле, такой противный ком, не дававший ему сказать всё, что он думает, - я боюсь за тебя, - наконец проговорил он. «Она может неправильно понять меня, подумал Степан, - Это её жизнь, и я не могу ей распоряжаться». Марина на минуту показалась Степану такой далёкой, чужой. Степан вздохнул.
- Не бойся, всё будет хорошо… Пожалуй, и тебе пора спать.
Марина улыбнулась, встала с лавочки, ещё раз поцеловала Степана и направилась к корпусу, в котором она жила. Степан смотрел ей в след, и в его мозгу творилось что-то непонятное, мысли не могли выстроиться в логическую цепочку, к которой так привык Дубравин.
В его душе что-то висело, отягощало. Как отговорить Марину от полёта… А других…
Фонарь ещё долго освещал сидящего Степана. Под фонарём в неистовом танце кружились мотыльки и мошки…
Утром Николай Григорьевич Косцов встретил на пути в столовую Степана Дубравина.
- Доброе утро, Степан Григорьевич! – бодро поприветствовал Степана Косцов. Степан быстрыми шагами направился к Николаю Григорьевичу. Лицо Дубравина выглядело очень уставшим.
- Николай Григорьевич, проект надо закрыть! – не поприветствовав Косцова, стал говорить Степан, - на Марсе не живут, Вы знаете… я не могу допускать к полёту людей, не могу…
- Что с Вами, я Вас не узнаю! – лицо Косцова выразило искреннее и безмятежное удивление, - почему Вы предлагаете закрыть проект сейчас?
- Я не могу посылать людей на смерть!..
- О чём Вы говорите, на какую смерть! Боже мой, мы же их отправляем не осваивать новые территории, а всего лишь жить в обустроенной станции!
- Николай Григорьевич, не говорите, что Вы не знаете о судьбе предыдущих экспедиций… Помните предпоследнюю?
- Ну…
- Она погибла почти полностью… из двадцати человек осталось семеро. Вы помните, в каком состоянии они были после полёта? Вы помните?
- Я тогда не участвовал в проекте, - лицо Косцова стало серьёзным, - и потом не забывайте, что гибель этих людей – результат несчастного случая…
- А последняя экспедиция? Связь с ними не поддерживается уже давно! Не известно, живы они или нет!
- Живы… - глухо произнёс Косцов, опустив глаза.
- Откуда Вам это известно? – с торжествующей иронией спросил Степан.
- Я так думаю…
- Нельзя быть уверенными, что нынешнюю экспедицию не постигнет та же участь. Там, на Марсе, опасно, опасно, вы понимаете?
- Степан Григорьевич, Вы зря беспокойтесь, - Косцов поднял голову, - нынешняя экспедиция будет защищена от разных случайностей… Мы будем осторожнее, не сомневайтесь. Вы можете спокойно продолжать работу.
Степан пристально посмотрел на Косцова, вздохнул и пошёл в сторону столовой. Косцов, постояв немного, отправился за ним. Паникёрство Степана было Косцову не понятно. «Странно, - думал Косцов, потрёпывая усы, - сколь разнохарактерная комиссия, скоро до идейной войны дойдёт!» он улыбнулся своим собственным мыслям. С одной стороны, Степан говорил, конечно, верные вещи, но только отчасти. С другой же стороны, у Дубравина были слишком странные выводы. Косцов не верил в мистику, которой, как казалось самому Николаю, боялся Степан. Дубравин был не первым человеком, который подмечал некоторые странности, происходившие на станции ранее. Некогда это почти привело к закрытию проекта, но потом финансирование прикрылось как-то само собой, после чего и прекратились активные работы по проекту. Но постепенно это забылось, и посвящённым людям надоели разные объяснения – от мистических, до вполне реальных.
Косцов зашёл в столовую, где стоял утренний гул, с резко выдающимся звуком столовых приборов. Все вели себя с утренней размеренностью. Справа от входа за столиком у окна сидел Иннокентий в обществе Домошного. Васильковский нашёл себе в лице Домошного хорошую компанию. Частенько в столовой или на улице в перерывах между тренировками, их можно было видеть разговаривавшими о политике, литературе или о чём-нибудь ещё. В дальнем конце столовой за маленьким столиком теснились Программисты – Максим и Олег, - Алёна, прозванная ими Рябиной, Марина, Алексей и Катя с Вадимом. Компания получилась шумная, которую было слышно на всю столовую. Максим что-то оживлённо рассказывал, Олег тихонько смеялся, подперев подбородок ладонью, Алёна, широко раскрыв глаза слушала Макса, Катя смеялась, сидя на коленях Вадима, тот одной рукой придерживал Катю, другой держал стакан с чаем. Взрыв смеха – но Алёна, видно не совсем поняла шутку, Максим с игривым выражением обратился к ней, та смущённо улыбнулась. Глядя на них нельзя было сказать, что это будущие исследователи Марса. Хотя, может быть как раз такими они и должны быть.
Весёлый нрав и склонность к шуткам очень не нравилась Иннокентию, а с ним и Домошному. Как раз они и подвергались некоторым розыгрышам. Постановщиком розыгрышей был Максим, Олег их обдумывал с технической точки зрения и корректировал, девушки бурно поддерживали идею и становились либо наблюдателями, либо исполнителями, Алексей помимо участника розыгрыша, иногда сам становился жертвой. Вадим же являлся «охранной грамотой» - представителем оргкомитета. Если ночью кто-нибудь забывал закрыть дверь, то обязательно над этим человеком часа в три ночи нависал Олег в подсвеченном шлеме от костюма «марсианина». Однажды ночью Олег и Максим пели пиратскую песню в форточку окна на втором этаже. Вероника Прокофьева, спавшая в этой комнате, увидев два силуэта, стоящих в лунном свете на подоконнике снаружи, держащих нож и метлу и поющих про мертвецов на рее так взвизгнула, что проснулись даже на первом этаже.
Но, конечно же, триумфом всей деятельности этой компании был случай с постелью…
После крепкого сна Михаил Кропоткин стал просыпаться. Сквозь сомкнутые веки его просвечивало утреннее солнце; он вдохнул свежий прохладный воздух и открыл глаза. Все остатки сна как рукой сняло: вокруг шумели деревья, пели птицы, а перед ним возвышался первый корпус, в котором он благополучно засыпал вчерашним вечером! По небу плыли бело-розовые облака.
- Ах, черти лохматые! – тихо произнёс Михаил, улыбнувшись. Он встал с кровати, сделал зарядку на траве и отправился в корпус.
Когда Михаил шёл на завтрак, его заметили Максим с Олегом.
- Доброе утро! – окликнул Михаила Максим,
- Как спалось? – учтиво, еле сдерживая улыбку, поинтересовался Олег,
- Замечательно! – расплылся в улыбке Михаил, - Свежий воздух способствует хорошему отдыху!
- Да, это верно, - тем же тоном, что и Михаил, подхватил Максим, - мы с Олегом заметили, что физические нагрузки тоже хорошо сказываются на здоровье!
Все трое рассмеялись и направились к столовой.
 
В группе будущих космонавтов был ещё один интересный человек – Григорий Николаевич Семёнов. Он был геологом из Твери. На вид ему был около тридцати лет, но точный возраст его знали, пожалуй, только организаторы. На всех тренировках он проявлял очень большую выносливость, легко выжимал гирю, поднимал штангу. На перекладине мог выделывать чуть ли не акробатические трюки. Но он был молчалив, и другим участникам тренировок о Григории мало, что было известно. На расспросы он отвечал неохотно и уклончиво.
Степан обращал на Семёнова несколько большее внимание, и не только потому, что создание сплочённого коллектива входило в профессиональную задачу Степана, но и из-за банального любопытства. Часто во время обеда Степан подсаживался к Григорию Николаевичу – тот всегда сидел один – и начинал расспросы. Григорий проявлял редкое терпение, быть может, потому что Дубравину необходимо было спрашивать, быть может, в виду огромного спокойствия самого Семёнова.
- Так значит, Вы работали геологом? – начал очередной расспрос Степан,
- Угу,
- А что вы, геологи делаете… Я просто несведущ  в этом деле, поэтому и спрашиваю.
- Смотря кто. Разные по-разному…
- А Вы?
- Сейсмология.
- Да… Интересная работа. И какие районы вы исследуете?
- Многие. Район Камчатки, по большей части. Огненное кольцо… А ещё разные горные массивы.
- Вы, случайно не альпинист?
- Немного…
- Это интересно!
- Рассказы слушать не так интересно, как видеть самому. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…
- Ну, тут позвольте с Вами не согласиться: очень часто рассказы оказываются очень и очень красочными. Хотя и видеть тоже приятно… но не все это могут!
- Может быть, - Семёнов аккуратно поставил опустошённые тарелки одна на другую, допил компот и, легко поклонившись, направился в конец столовой.
Степан остался сидеть за столом. Сначала он глядел вслед Семёнову, потом – в окно, а затем остановил свой взгляд на крошке хлеба, плававшей на поверхности компота в его стакане.
«Что это за человек, - думал Степан, - какие его психологические качества? Насколько он будет подходить к условиям Марса… Если он человек с какими-либо комплексами, то это может сильно помешать ему. Если он уверен в себе, то сможет прожить… и даже комфортно. Но всё-таки его цели не совсем понятны. Его закрытость подозрительна, да и сам он какой-то подозрительный. Почему он не хочет идти на контакт с остальными членами экспедиции. Может быть, этим он хочет отгородиться от всех остальных, из-за психологической слабости? Надо будет ещё и ещё раз его проверять…»
Семёнов кроме всего прочего был ещё весьма желанной жертвой для Максима с Олегом. Но почему-то никак не удавалось: спал Григорий Николаевич крепко, дверь на ночь всегда закрывал, есть приходил или раньше всех или позже всех, по лесу не гулял… в общем, ни одной шероховатости, за которую весельчаки могли бы уцепиться.
После обеда, когда будущим космонавтам давался час свободного времени, Максим, Олег, Пестрова и Катя лежали на траве подле тренировочной площадки.
- … Ну вот, - говорил Максим, прикусив травинку, - раньше, ещё в середине… ну или чуть к концу двадцатого века тогдашние Э-Ве-эМ делались из радиоламп. И представляешь, - он повернулся к Кате, - огромная лампа – диод или триод… что-то типа этого, служили основой этих машин. И только потом появились полупроводники! Уже тогда смогли делать миниатюрные по тогдашним меркам компьютеры. И только в начале двадцать первого очень бурно стали развиваться нанотехнологии!
- Ладно, ладно… - с улыбкой похлопал Максима по плечу Олег, - перестань строить из себя умного! – Максим широко улыбнулся, - вон, посмотри, Семёнов идёт. На перекладину пошёл.
- Да-а…
- Эх, мне бы такое на перекладине вытворять…
- И мне. Все-таки он интересный человек. Какую же волю надо иметь, чтобы так тренироваться.
- Вот в чём мы, программисты проигрываем… В воле.
- Ну, это ещё как посмотреть, - сказала Алёна, - кто знает кто он такой.
- Ох и скептик же ты, Алёна! – воскликнул Олег,
- Слушайте, надо пойти получить у него мастер-класс! – решительно произнёс Олег и встал с травы,
- Ну, что ж. Пойдём…
Все четверо направились к перекладине, на которой уже двадцатый раз подтягивался Семёнов. Тот, заметив их продолжал подтягиваться, придав идущим не больше значения, чем качающимся вдали деревьям.
- Здравствуйте, Григорий Николаевич, - первым обратился к Семёнову Олег,
- Здравствуйте, - ответил, не прекращая тренировки, Григорий, Олег помолчал немного, а потом, собравшись с духом прямо спросил:
- А можно у Вас получить урок,
- Какой?
- Э-э-э… ну как Вам удаётся так хорошо подтягиваться?
- Не понял вопроса.
- Ну, как Вы тренируетесь?
- Как видите.
- А со скольких раз можно начинать?
- Со скольких сможете, - Семёнов повис на перекладине, а после, сделал передний переворот,
- А Вы сколько максимум можете?
- Если захочу, то много, - Семёнов нагнулся вперёд и перевернулся обратно,
- Вы, - обратилась Пестрова к Григорию, - так бицепсы тренируете?
- Не только.
- А ещё что?
- Что угодно, - Семёнов сделал задний переворот, потом покрутился на перекладине несколько раз,
- Можете ещё раз показать, как Вы задний переворот делаете, - попросил Олег, - я давно хотел научиться…
Семёнов молча повторил, только уже помедленнее. Потом он спрыгнул с перекладин, потряс руками и спросил – «Заниматься будете? Если что-то понадобиться – помогу…» Это была так неожиданно, что Олег поначалу оторопел. Он никак не мог предположить, что такой замкнутый и нелюдимый человек, как Григорий, предложит помощь. Кивнув, Олег запрыгнул на перекладину, неуклюже раскачиваясь, схватился поудобнее.
- Теперь ноги закидывайте, - скомандовал профессиональным голосом Семёнов, - … просовывайте ноги между рук… так… тяните ноги и закидывайте их за перекладину, тяните… нет, Вы ждёте, что ноги Вас перевесят, нет… выгибайте спину, руками подтягивайтесь… вот, вот, тянитесь… ещё, ещё…
Олег, пыхтя, пытался перевернуться, но как только ноги перевалили за перекладину, руки перестали тянуть, в результате ноги кинулись обратно, и Олег оказался в свёрнутом состоянии. Семёнов подошёл к сплетению рук, ног и шеи, которое было раньше Олегом, и аккуратно распутал клубок.
- Давайте попробуем ещё раз, - сказал Семёнов, - я Вас держать буду.
После третей попытки, Олег оказался наверху перекладины, а Семёнов стоял внизу с невозмутимым видом.
Вечером за ужином Степан обнаружил Семёнова за одним столиком с Косцовым. Это его приятно удивило, «Ну вот, общаться начал» - мелькнула мысль у Дубравина.
- А почему при полётах на Марс не используются солнечные паруса? – спросил Григорий, у Косцова.
- Понимаете ли, солнечные паруса, несомненно, были бы большим благом для нашей программы. Но ЦИПСС не располагает такими средствами
- А ведь разработки ведутся, не так ли?
- Естественно. Уже есть некоторые действующие установки. Наше Солнце в этом отношении очень подходящий «двигатель».
Степан подошёл с подносом к столику.
- Не помешаю? – спросил он,
- Ни в коем случае, ни в коем случае. Садитесь.
Степан скромно сел и стал внимательно слушать продолжавшуюся беседу Семёнова с Косцовым:
- Я думаю, полёты на Марс с использованием солнечных двигателей были бы более выгодны, - говорил Семёнов,
- Возможно,
- По крайней мере, за счёт сэкономленного топлива,
- Но надо сказать, расход топлива за время полёта мы и так сократили до минимума. Собственно говоря, по-настоящему стартовать корабль будет од орбитальной станции. Там притяжение будет значительно меньше, а потому ускорение намного возрастёт. Затем вы покрутитесь около Земли, полетите к Луне, покрутитесь там, а от туда уже к Марсу!
- Вы очень оптимистично рассказываете! – улыбнулся Степан,
- В основе, так оно и есть,
- А между Марсом и Землёй летает только один корабль? – глухо спросил Семёнов у Косцова,
- Да, пока один…э-э-э… видите ли, проект долгое время не поддерживался… по техническим причинам… у нас не было возможности запустить ещё один корабль.
- И к тому же, - заметил Степан, - мы работаем одни, без стран-сотрудников,
- Ну, - ревностно произнёс Косцов, - это, мне кажется, не столь важно.
- Не скажите. Иные проекты очень сильно развиваются, когда к их разработке подключается несколько стран.
- Возможно, возможно… - задумчиво проговорил Косцов, посмотрев куда-то вдаль, - ладно, прошу прощения, но мне, пожалуй, пора идти.
Косцов, а за ним и Дубравин, встали из-за столика, оставив Семёнова в привычном для него одиночестве.
Когда Косцов вышел из здания столовой, Степан Григорьевич обратился к нему:
- Николай Григорьевич, это уже укрывание фактов!
- Что?
- Вы не сказали ему про то, что было на Марсе!
- Я сказал всё, как надо.
- Связь была прекращена не по техническим причинам!
- В том-то и дело, что по техническим!
- Нет, они сами отказались выходить на связь!
- У них просто-напросто сломалась рация…
- И Вы хотите сказать, что они пятнадцать лет не могут её починить!
- А если там что-нибудь взорвалось, а рация полностью сгорела? И вообще, Вы ещё вынашиваете эту бредовую идею об отмене полёта?
- Я не могу отпустить людей вот так!
- Как?
- В неизвестность!
- Бросьте все эти сомнения! Я Вас уверяю
Когда стемнело, и тренировки закончились, обитатели «Планеты» собрались как обычно в актовом зале. Сегодня на рояле играл Семён Александрович Михайленко – химик из Тулы. Он был по натуре своей человеком весьма утончённым, многие называли его романтиком. Слово это он не любил, предпочитая, чтобы его так не называли. Семён часто оставался с Вероникой Прокофьевой и аккомпанировал её – Прокофьева очень любила петь, и излюбленными произведениями её были романсы. Максим, который иногда присутствовал на своеобразных выступлениях Прокофьевой, иногда говорил тихо Олегу: «Да-с… представляю, что будет, если она на Марсе так запоёт… Там-то от неё никуда не денешься!..»
Актовый зал был в полутьме, только возле сцены горел светильник. В дальнем углу сцены расположилась компания программистов. Были видны только их тени, среди которых чётко выделялась высокая неказистая и худая фигура Пестровой. Максим разлёгся на полу, Катя с Вадимом уселись на какие-то ящики, стоявшие в углу. Михайленко уже что-то играл, Прокофьева стояла рядом за роялем, подперев голову рукой. Музыка проникала в темноту, смешивалась с приглушенными разговорами. Неожиданно зал разрезала полоска света от дверного проёма; в дверях появился Герштейн и профессор Гольцов.
- Здравствуйте, молодые люди, - произнёс низким голосом Гольцов,
- Не помешаем? - спросил Герштейн,
- Что Вы! – Вадим спрыгнул со сцены, - вы решили приобщиться к нашему обществу?
- Да это меня Виталий Евгеньевич надоумил, - Герштейн, прошёл в зал, тихо прикрыв за собой дверь, - он давно обратил внимание на эти концерты…
- Надеюсь в хорошем смысле? – Вадим с улыбкой повернулся к Гольцову, тот, расстегнув пиджак, с видом довольного моржа произнёс:
- Да конечно в хорошем… Я вообще музыку люблю, особенно в самодеятельности…
- Да Вы проходите поближе к сцене, на почётные места…
- Не беспокойтесь, - Герштейн похлопал по плечу Вадима, - мы тут сами устроимся… играйте, не обращайте на нас внимания!..
Профессора просидели со всеми до поздней ночи, включаясь в разные обсуждения. Гольцов подыграл Прокофьевой, после чего даже сам спел что-то таким басом, что, казалось, ему отзывалось всё здание целиком. Но постепенно усталость взяла верх, и «Планета» окончательно уснула.
Следующее утро началось так же кок и все предыдущие, с пробежки и зарядки на утреннем морозце. Скромный завтрак, психологическое тестирование, тренировки, испытания в барокамере, короткий отдых, обед…
Домошный делал очередное наступление на Косцова, выспаривая чуть большую порцию еды, приводя какие-то доказательства. Косцов его как всегда терпеливо выслушивал, после чего всё оставалось по-прежнему. Алексей Томский старался держаться поближе к Герштейну, обсуждая с ним тонкости проекта, задачи астрофизики и многое другое. Константин Геннадьевич Донецкий, физически крепкий мужчина, мастер на все руки, добрый в душе человек, смотрел на все тренировки довольно скептически, но стараясь не показывать этого.
Наконец, бурный день прошёл. На круглой площадке перед седьмым корпусом опять остались двое – Степан и Марина.

Больше двух осенних месяцев в «Планете» проходили испытания в барокамерах. Будущие космонавты привыкали к высокому и низкому давлению, адаптировались к разреженному воздуху, малому содержанию кислорода, которые должны были быть на станции. Проходили медленно, по одному, по двое. Прошедших испытания с лёгкой руки Максима стали называть «барокатицами». Это прозвище, а, точнее, звание было хорошо принято и одобрено всей весёлой компанией. В первых рядах «барокатиц» были Максим, Олег, Пестрова, Марина, Прокофьева и Леонид Геннадьевич.
Вскоре перешли к тренировкам в бассейне – апробированию марсианских костюмов. Домошный ужасно возмущался, что не все костюмы подходят по размеру, на него костюма не было найдено. Косцов его заверял, что сделают запрос в ЦИПСС, чтобы предоставили скафандр, подходящего размера.

Катя шла по свежим опавшим листьям, вороша их носком ботинка. Вокруг не было слышно людских голосов, «Планета» скрылась за стеной деревьев. В голых кронах изредка пели птицы. На неё нашло какое-то блаженное состояние созерцания всего окружающего. «Как всё это необычно, – подумала она, - Ощущение нереальности… Как мало времени осталось до полёта, до того момента, как покидать Землю…Немного жаль даже! Что будет с жизнью? Неужели это – последняя осень на Земле, которую я вижу до отлёта? Неужели я решилась покинуть родной дом? Насколько это необыкновенно, чудесно, но в тоже время грустно… Как грустно…Птицы, о чём вы поёте? Может, вы славите свою земную жизнь? Может, вы не понимаете, зачем люди покидают родину? А вы? Что для вас Родина, что для вас родной дом?..» Катя села на упавшее дерево, покрытое влажным от осевшего утреннего тумана мхом. Она провела рукой по стволу, ощутив каждое прикосновение листочка мха, щекотавшее ладонь и пальцы. «Упало… Почему это дерево упало? Какая у него была жизнь? Оно было высоким, как и остальные, стояло гордо. Оно росло, набирало силу, потом – мудрость. Оно поросло мхом, стало степенным деревом, но потом обвалилось. Что заставило его упасть? Если бы ты могло рассказать свою жизнь…» Катя ещё раз провела рукой по коре.
Вокруг по-прежнему стояла лесная тишина. Это была особенная, живая тишина, и она наполняла Катю силой, надеждами. Лесная тишина была родной для Кати, это была её тишина.
С некоторым сожалением, Катя встала с дерева и направилась обратно к «Планете». Все мысли постепенно пропали, на их место встало только лишь ощущение обычной жизни. Из-за деревьев стала просматриваться «Планета». Как обычно, Катя опоздала к тренировке – Милютин уже гонял по кругу команду, что-то громко выкрикивая. Леонид Домошный, пыхтя и устало опуская голову, бежал позади всех. Впереди, как ни в чём не бывало, легко бежал Семёнов, а за ним пытался угнаться Олег. Возле Милютина стоял Гольцов. Он с каким-то подозрением смотрел на бегающих, иногда что-то говоря тренеру.
Катя с виноватым видом подошла к Милютину. Тот укоризненно посмотрел на неё:
- Опять прогуливаешь… - сказал он, - Ладно, иди разминайся. Милютин и Гольцов проводили взором Катю. Теперь все её прежние мысли казались ей настолько далёкими, что трудно было поверить в их реальность. «И всё-таки, - думала Катя, - моя привычка просиживать долгое время в лесу, в одиночестве до добра не доведёт… Нужно было помнить о времени!»
- Мишка! – раздался за её спиной возмущённый голос Милютина, - Кириленко! Прекращай болтать и беги быстрее. Не отвлекайся сам и не отвлекай команду! – Милютин строго смотрел то на команду, то на секундомер. Кириленко, начавший было говорить о чём-то с Юрием Воронцовым и Томой Похваловой, оглянулся на тренера и продолжал свой путь уже молча, хотя чувствовалось, что это не надолго. Мимо пробежала Илона, разбрасывая свои тонкие и длинные руки.
- Илоночка! – окликнул её Кириленко, - как пробежка? К стати говоря, я хотел у тебя спросить… - и Кириленко, не замечая никого побежал рядом с Илоной, что-то у неё спрашивая. Та отвечала, тяжело дыша и всё время сбиваясь с ритма. Пробегающий мимо Кропоткин – биолог из Нижнего Новгорода -  мог расслышать только некоторые отрывки фраз: «…а я ещё такой анекдот по этому поводу слышал…» - говорил Кириленко своей новой спутнице.
Следующим утром, когда все стекались к столовой, Катя неожиданно столкнулась с Кириленко.
- Доброе утро, - приветствовал он Катю своим высоким натянутым голосом, звучащим с каким-то металлическим оттенком,
- Доброе, - отозвалась Катя, взглянув на Михаила. Этот человек не понравился ей с самого начала, всё в нём казалось Кате неестественным и притворным. Даже его высокий голос казался ей искусственным. Катя бросила быстрый взгляд ему в глаза, глаза Кириленко смотрели кик-то чересчур уверенно, даже высокомерно. Кате стало неуютно от этого взгляда, и она пошла к столовой. Кириленко двинулся за неё.
- Катюша, ты же биолог? – говорил Кириленко, упорно следуя за Катей,
- Да, - сухо произнесла та, пытаясь придумать хоть что-то, чтобы избавить себя от присутствия этого человека.
- А почему ты решила стать именно биологом?
Катя повернулась к Кириленко и посмотрела на его спокойное лицо с лёгкой улыбкой, глаза, внимательно смотревшие заботливым и слегка насмешливым взглядом.
- Были причины, - сказала Катя,
- Ясно… Вообще, это очень интересно, я думаю. А физика тебя не привлекает?
- Я, - Катя резко взглянула на Михаила, - не люблю физику… - она хотела ещё что-то добавить, но тут между ними возник Степан Григорьевич.
- Михаил Владимирович, - по-деловому сказал он Кириленко, - простите, я не помню, давал ли я Вам анкету?
- Какую анкету? – ошалело проговорил Кириленко,
- Ну, та, которая на концентрацию внимания…
- Давали. А что?
Степан начал что-то объяснять Михаилу, уточнять детали. Пока Дубравин говорил с Кириленко, Катя быстро пошла к столовой, но она чувствовала, как Михаил провожал её взором. Постепенно голоса отдалились и растворились среди деревьев. Катя, наконец, дошла до столовой и, оглянувшись, спокойно вздохнула. Когда Катя уже села завтракать, в столовую вошёл Дубравин, по-прежнему разговаривающий с Кириленко. Теперь, как видно, уже Кириленко хотел поскорее отделаться от общества психолога. Через некоторое время Степан «отпустил» Михаила, любезно с ним распрощавшись, и подсел за столик к Кате, которая сидела одна. Он первым осторожно начал разговор:
- Надеюсь, я Вам не помешаю?
- Да нет, что Вы, Степан Григорьевич!
- Я просто, если можно, хотел бы кое-что уточнить…
- Что именно?
- Я заметил, - Степан оглянулся назад, а потом наклонился поближе к собеседнице, - что Михаил Вам чем-то неприятен… Я прав? – на этот вопрос Катя кивнула, - А, если не секрет, почему?
- Не знаю, - вздохнула она,
- Я просто заметил это, когда шёл мимо, поэтому и решил Вам, в некотором смысле, помочь…
- Спасибо, - Катя улыбнулась,
- Вы же понимаете, что в полёте и во время самого пребывания на Марсе вам придётся так или иначе общаться, поэтому желательно было бы… быть помягче…
- Я понимаю, но… - Катя ненадолго задумалась, посмотрев в окно, - этот человек, как мне кажется нехороший…
- В смысле?
- Ну, в нём есть что-то искусственное, поддельное. Даже то, что он всегда в компании как-то отталкивает. Возможно, я заблуждаюсь, но у меня такое впечатление.
Катя не привыкла говорить прямо свои мысли, и сама удивилась, когда сказала всё Степану. Наверное, то, что Дубравин так долго работал с командой, расположила Катю к разговорам, но, тем не менее, самой Кате показалось, что она не могла этого сделать. Говорить о своих мыслях, желаниях и волнениях она могла разве что с Герштейном, который мог выслушать, дать совет или просто взглянуть своими добрыми глазами, от которых Кате становилось тепло на душе.
«Не ожидал, - думал в это время Степан, - что Катя окажется такой. И странно, что раньше она не показывала своё отношение к другим людям, особенно отрицательного. Что ж, возможно, это говорит о сближении коллектива, о возможности сказать что-либо более подробное о другом человеке. Если они сумеют преодолеть эту грань неприязни и выявления друг у друга недостатков, то можно будет не опасаться за дальнейшую судьбу коллектива…»
Через несколько часов Степан пришёл посмотреть на тренировку у Милютина. Когда он пришёл, вся команда стояла вокруг Виктора Алексеевича, а тот объяснял им:
- Вы поймите, мне не нужно, чтобы вы по стенам пешком ходили и ловили пули на лету! Но у вас должна быть реакция, вы должны реагировать быстро и точно. Ведь это не прирождённое, всё можно развить тренировками! Теперь на площадку! Продолжайте упражнение.
Площадка была уставлена какими-то заграждениями, бочками и чем-то ещё. Помощник Милютина бегал вместе с командой, преодолевая препятствия в произвольном порядке, иногда отдавая либо какие-то команды, которые нужно было незамедлительно выполнить, либо бросал в толпу мяч, который нужно было перебрасывать дальше или уклоняться от броска. Тренер бросил взгляд на Дубравина.
- Пули, говорите, ловить не надо! – улыбнувшись, сказал Милютину Дубравин, - они у вас не только пули ловить и по стенам бегать будут!
- Ну, это уж самые способные… - гордо заметил Милютин,
- У нас прямо военные сборы получаются.
- Пусть потренируются. Легче в космосе будет.
- На корабле будут…
- Так! Михаил… Владимирович! – Милютин не дослушал Дубравина, и обратился к бегущему Кириленко, - ну, сколько можно повторять, не отвлекайся! Перестань, наконец, натыкаться на эти проклятые бочки! Извините, Степан Григорьевич, - добавил он уже значительно тише, - я слушаю…
- Я хотел спросить, на корабле будут установлены тренажёры?
- Конечно.
- Просто я слышал, что внутри корабль переделывают, вот и задумался…
- Установят, куда они денутся!
До полёта оставалось чуть больше пяти месяцев. Корабль для полётов к Марсу переделывали, так как он очень долго стоял «без дела», оборудование на нём было старое, кое-где сломанное. Была идея вообще разобрать его после потери всяких контактов с марсианской станцией, но потом иностранные коллеги воспротивились этому, предложив купить этот корабль у России. Аппарат мог быть продан по низкой цене в США, если бы Владимир Герштейн не убедил бывшего тогда руководителя проекта, оставить корабль в руках «Молодой Науки».
Теперь же на корабле устанавливали новые двигатели, меняли программное обеспечение, устанавливали новые конвейерные теплицы, готовили их к приходу космонавтов. Параллельно под Москвой проходила подготовка группы пилотов и обслуживающего персонала для управления полётом. Конструкторы продумали всё так, чтобы аппарат был по большей части автоматическим, многие системы должны были управляться с Земли. Но у конструкторов было ещё больше пяти месяцев…