Жизнь, как жизнь гл. 58 - Хромать не будет

           Клавдия Даниловна явилась домой к полуночи. Шура спать не ложилась, ждала её.
           – Мама, почему ты Ладу без меня увезла, неужели нельзя было меня подождать или накануне предупредить как-то!?.. – не успела закрыться за матерью дверь, как вопросы, мучившие Шуру весь остаток этот длинного дня, лавиной обрушились на хозяйку дома.
           – Не сказала!.. Не спросила!.. А что тебе говорить-то? Толк-то от тебя, какой? В будни занята, работаешь на заводе своём, за ворота выйти не можешь.!.. В выходные-то в Москве вообще не пробиться!.. А я человек свободный, с меня не время в редакции просиженное, а фотографии спрашивают, – сонно отвечала хозяйка. – А свободное время – моё! Хочу гуляю, хочу на себя работаю… «Государству, что беспоясному – за пазуху не наложишься…».
           – И в вообще, чем ты недовольна, что я, а не ты, с твоей собакой ездила, вконец измоталась, не выспалась, денег потратила уйму: за билеты на автобус, в Москве на такси, врачу дала, чтобы твою Ладу на лечение приняли, за корм за месяц вперёд заплатила!?.. – Клавдия Даниловна подробно и обстоятельно перечисляла все расходы, связанные с этой поездкой, будто предъявляла дочери к оплате финансовый счёт.
           – Так что, её там целый месяц продержат?.. – беспокойно перебила Шура. Всё, что мать говорила до этого, было настолько неважным и незначительным, что сквозняком пролетало мимо, ни на секунду не задерживаясь в девичьем сознании, но произнесённые вскользь последние слова Клавдии Даниловны, словно лезвием бритвы, полоснули по сердцу дочери... Срок, на который Шура вынуждена расстаться со своей подругой, показался ей бесконечным.
           – Сколько надо, столько и продержат. Её к операции ещё подготовить надо. Сказали, на это не меньше недели уйдёт. Нет бы матери спасибо сказать, а она тут со своими претензиями!.. – возмутилась Клавдия Даниловна. – Довольно об этом, я спать хочу!.. – и, вынув из волос шпильки, удерживающие сложную конструкцию её прически, слегка тряхнула головой, от чего её волнистые каштановые волосы устало упали на плечи, а их хозяйка так же устало скрылась за дверью своей комнаты.
           – Не привыкла она вместе со мной вставать, для неё это рано, вот и не выспалась… – тускло подумала Шура, и тревожные мысли одна ярче другой запестрили в её сознании.
           Как она там, её бедная маленькая Лада, одна далеко от дома в запертой клетке!?.. Что мама ей сказала, когда уходила? Что Лада подумала?.. Она же не человек, не объяснишь ей, что её не насовсем бросили, что надо только подождать немножко!.. Как она там ночью будет? Ведь дома бывает Лада по несколько раз за ночь подходит к Шуриной кровати, чтобы посмотреть тут ли её хозяйка, а потом спит спокойно. Как к ней относятся? Не бьют? Не кричат? Лада обижается, если на неё кричат, а уж чтобы бить, такого даже на дрессировочной площадке никогда не было!.. Кто там её кормит? Она не притронется к еде, пока не скажешь: «Лада, кушай!». Специально её так учили, чтобы у чужих еду брать не смела... «Возьми!», «Ешь!» или тем более «Жри!..» – это команды не для неё…
           – В первый же выходной после операции я сама за Ладой съезжу, дома буду за ней ухаживать… – решила Шура и несколько успокоилась.
                ...
           Разлука с Ладой оказалась неожиданно тяжелой и болезненной. Ночи без сна, еда без аппетита, дни без солнца, работа без радости. Нехотя, вразвалку, не сильно отличаясь друг от друга, потянулись дни и ночи.
           Прошла неделя.
           На дворе весна, в душе надежда, а в сердце тоска и стужа…
           – Мама, ты не собираешься к Ладе поехать? Сегодня ей уже, наверное, операцию сделали.
           – Собираюсь. Сегодня, может, ещё не и не сделали, а вот в пятницу в самый раз поехать можно. День раньше, день позже ничего не решают…
           – В пятницу – это долго! Целых три дня!.. А в субботу я её сама уже домой привезу, – про себя подумала Шура (делиться с матерью своими планами она теперь не хотела, боялась этой её удивительной способности безоглядно крушить и рушить на корню всё-то, что только осмелится задумать её «собственная» дочь) и вслух сказала:
           – А я ей тут передачу приготовила… Сухарики чайные да сахар колотый она любит. Сладкого, наверное, ей там не дают…
           – Ещё бы! Сладким в больницах даже людей не балуют, а ты собаку!.. Интересно, как у них там получилось!?.. Врачиха говорила, что эта операция сложная, нерв перебит. Его сшивать надо, а он такой тонюсенький!.. Если всё хорошо будет, я обещала ей рюмки хрустальные подарить… Я для твоей Лады ничего не жалею!..
                ...
           Три дня! Целых три дня! Тащатся они со скрипом и болью. Шура осунулась и побледнела. На улице не бывает (не интересно одной-то), только до троллейбуса на работу, да обратно…
           На работе всё из рук валится… Да её и не загружают очень-то… Сочувствуют. Ладу там все любили. Весёлая (в хозяйку!..) собака не давала скучать ни Шуре, ни её сослуживцам во время лыжных прогулок или воскресных поездок на турбазу или в дом отдыха. Если и приглашали на отдых Шуру, то с Ладой, знали, что одна она всё равно никуда не пойдёт.
           А сегодняшняя пятница особенно долго тянется. Началась она ещё со вчерашнего вечера. Шура отказалась от ужина, чем вконец расстроила свою бабушку, и пошла спать.
           – Поскорей бы уснуть и проснуться завтра, а вечером мама из Москвы приедет, расскажет, что и как. Я её поподробней расспрошу, как лучше до ветеринарной академии добраться, – думала Шура до утра так и не сомкнувшая глаз.
           ...
           Каждые пять минут она смотрит на свои часы и, не доверяя им, спрашивает время то у Славки, то у Анжелы. Скорей бы обеденный перерыв!.. Не-е-т! Есть ей совсем не хочется, просто после обеда время обычно идёт быстрее. Всегда шло быстрее, всегда под конец рабочего дня его даже чуть не хватало, чтобы без спешки закончить начатое утром, чтобы не спеша умыться и переодеться и при этом не оказаться на выходе из проходной безвольной щепкой в бурном людском потоке.
           Сегодня Шура едет домой на автобусе. Пусть тесно и душно, зато быстро, и всякая вероятность остановки транспорта из-за отключения электрического тока исключена на сто процентов.
           Шура дома раньше обычного, но мамы ещё нет, а бабушка, словно целый день только и ждала прихода внучки, бросилась суетливо вынимать из печи и выкладывать на стол горячие, пышущие жаром любимые Шурины ватрушки.
           Шура наливает чай, берёт аппетитное угощение, но даже не подносит его ко рту, она прислушивается к звукам за окном.
           – Кто-то идет!.. Нет! Показалось.
           Шура нехотя жуёт душистую бабушкину ватрушку, но не ощущает ни вкуса ватрушки, ни беспокойно вопросительного взгляда бабушки.
           – Уже темнеет. Почему мамы всё нет? – глядя в сгущающуюся темноту за окном, словно сама себя спрашивает Шура.
           – Может, по магазинам пошла… По магазинам-то как пойдёшь, так и не увидишь куда время девалось, – с готовностью откликнулась бабушка, не на шутку встревоженная отчуждённым молчанием внучки.
           – Постой, кажется, идёт кто-то… – и Шура выскакивает в холодный коридор в своём коротком лёгком халатике.
            – Мамочка, почему ты так долго!?.. Мы тут с бабушкой давно уже волнуемся. Думаем, уж не в аварию ли ты попала какую, – взволнованной скороговоркой встретила Шура на крыльце свою мать.
           – Ты, что нагишом, а ну скорее в дом! Еще не хватало, чтобы ты заболела! – с напускной строгостью прикрикнула на дочь Клавдия Даниловна, но Шура, не спуская с матери тревожного взгляда, пятилась к тёплой двери спиной, пытаясь по выражению материнского лица прочесть ответы на все вопросы, не дающие ей покоя.
           – Ну, как она там? – принимая от матери шляпу и плащ, не выдерживает Шура тягостной неизвестности. – Как операция? Всё нормально? Она же соскучилась! От радости, наверное, с головы до ног тебя облизала!? – сыплет Шура вопросами, но, слыша в ответ только глухое молчание матери, затихает сама и обессилено садится на свой табурет. Мать садится напротив и смотрит сквозь Шуру.
           Она молчит. Шура тоже молчит. Молчит и бабушка.
           – Что с ней? Не молчи! Скажи же, наконец! Я всё равно любить её буду, даже если она всю жизнь хромать будет! – физически ощущая, как в воздухе витает что-то недоброе, и, глядя на мать через густую пелену навернувшихся слёз, почти кричит Шура.
           – Хромать не будет… Умерла наша Лада… Говорят, как я уехала, она как легла в клетке, как голову на лапы положила, так её и не поднимала больше… Не пила, не ела ничего, сколько её только ни уговаривали…