Вещий сон

Моя двоюродная тетя Галина Николаевна в старости вспоминала: «Бывало, как ни приедешь к вам в Москву в гости, у вас в люльке кто-то новый лежит. А почему? Потому что перед войной все стали жить хорошо, никто не боялся, что детей не прокормит». С ней трудно не согласиться. В нашей семье папа работал грузчиком в магазине, плотником и каменщиком в домоуправлении, мама воспитывала детей. Жили в достатке. За пять лет совместной жизни родители оделись в добротные пальто из драпа, в дорогие костюмы, красное платье у мамы было из тонкой шерстяной ткани, туфли «лодочки» из натуральной кожи. Особенно старались нарядить детей. Постояв в очереди, мама купила мне красивый вязаный шерстяной костюмчик отечественного производства, в котором я сфотографирована на открытку в возрасте одного года, стою нарядная, как барский ребенок, с кудрявыми волосами до плеч, с бантиком, смотрю на мир широко открытыми, изумленными глазами.


По рассказам мамы, на питании не экономили. В магазинах был богатый выбор натуральных продуктов, цены на которые не повышались, У нас на столе появлялась черная икра, от которой я отказывалась, деликатесные рыбы, колбасы.


К этому надо добавить, что папа с мамой обзавелись всей необходимой мебелью, даже купили никелированную кровать с пружинным матрацем и ножную швейную машинку - предметы повышенного спроса.


Представители довоенного поколения утверждают: если бы не война, советские люди могли жить лучше всех в мире. У каждого была работа по выбору, лечились и рожали детей в больницах бесплатно, прилично одевались, полноценно питались натуральными продуктами.


Улучшающиеся условия жизни вызывали общественный подъем, инициативу, у молодежи была устремленность в будущее, интерес к созиданию, творчеству. Мой отец, мастер «золотые руки», собирался построить в тещиной деревне мельницу, чтобы колхозники не ездили на лошадях за десять километров молоть на муку зерно, полученное на трудодни.


Мой будущий свекор-украинец, имея двух детей и ожидая рождения третьего, в свободное время увлекался техникой: по журнальным чертежам изучал мотор самолета. К этому времени он самостоятельно освоил устройство автомобиля, работал в разное время шофером, механиком, бригадиром тракторной бригады. С колхозной автомашиной он ушел на войну и пропал без вести где-то в районе Днепра. Две тети и два дяди моего мужа, крестьянские дети из сельской глубинки до войны окончили десять классов, техникумы, один педагогический институт. У деревенских жителей стали появляться велосипеды. Одним словом, качество жизни быстро улучшалось повсюду.


В марте 1941 года, когда мне исполнилось три года девять месяцев, я приехала в деревню к бабушке и дедушке и начала делать первые открытия. Оказалось, что там бескрайние поля и много снега. В избе над столом висела, как мне показалась, огромная керосиновая лампа с круглым железным абажуром и тонким стеклом в виде бутылки, а у нас в Москве лампочка была электрическая, малюсенькая, похожая на грушу.


Не успела я осмотреться, привыкнуть к новому месту, папа стал собираться в дорогу, меня с собой не брал. Заподозрив неладное, я обняла папу, не отпуская его от себя ни на шаг, ревела до истерики, словно предчувствуя, что расстаюсь с ним навек. Он не знал, какими словами меня успокоить, подействовало обещание: «Я схожу в уборную и вернусь».
Утром его в избе не было, Я надела пальто, меховую шапку с длинными ушами - «челюскинку»,   обула валенки и побежала в поле, через которое мы шли со станции после приезда, надеясь догнать папу. Дедушка Филипп, поранивший летом ногу на косилке, не мог обходиться без костыля, и ему было тяжело, все же он догнал меня и вернул домой. Тут возникла новая проблема: как накормить ребенка, который отказывался от еды? Папа с мамой предупреждали стариков, что дома в таких случаях шли на хитрость - приглашали обедать за компанию детей со двора, хотя это мало помогало. Расстроенная бабушка сказала мужу: «Свози ее на станцию, может, в столовой понравится?» Дедушка посадил меня на санки и повез обедать за три километра, вот какие были нежности! Когда я стала постарше и не слушалась, дедушка меня совестил: «Я тебя, барыню, с больной ногой возил на станцию обедать». Тогда никто не мог подумать, что придёт тяжелое время и никто не будет страдать отсутствием аппетита, скорее наоборот.


Когда сестренке исполнился годик, а брату два, мама устроилась работать на фабрику папье-маше, где делали детские куклы. До замужества трудилась официанткой в столовой завода «Серп и Молот». Она вспоминала, что в те годы было большое уважение к человеку труда! Рабочие приходили на обед в замасленных спецовках, оставляя следы, но им никто не делал замечаний, официантки тщательно мыли столы с горчицей и обязаны были обслуживать рабочий класс с маникюром. Считалось естественным такое отношение к труженикам, создававшим материальные блага для страны, для всего народа.


В ночь с 21 на 22 июня 1941 года мама находилась на фабрике. К утру сильно хотелось спать, одолевала дремота. Во время небольшого перерыва она присела к тумбочке, склонила голову и сразу заснула. Тут же ей приснился страшный сон: сидит могучий старик с большой бородой, залитой кровью, перед ним крутится огромное колесо, а на нем четыре девочки с белыми бантиками. Мама рассказала мне этот сон незадолго до своей смерти - в 1972 году и мы решили, что сон был вещий: старик - бог войны Марс, четыре девочки - четыре года войны.


Она очнулась, когда из репродуктора громкоговорителя, словно обухом по голове, ударили слова: «Война! Немцы бомбят наши города!» Люди в цехе пришли в движение, бросились к выходу. Несмотря на ранний час, улицы были запружены народом. С мамой кто-то пытался заговорить, но она молчала, думала, живы ли дети или их немцы разбомбили? К счастью, в то роковое утро муж и дети спокойно спали.


Вскоре папу забрали на войну. Для него самым тяжелым было расставание с детьми. Как же он нас любил, баловал! Бывало, пока мама занималась домашними делами, он брал всех троих на прогулку. Я шла своим ходом, брат восседал на плечах, уцепившись ручонками за папину шею, сестру нес на руках. Что можно было желать большего для этого простого человеческого счастья? Чем помешала Гитлеру наша семья и миллионы других советских семей?
Оставшись без мужа, напуганная слухами о том, что в случае захвата Москвы немцы никого не пощадят, мама начала собираться к отъезду. Власти предлагали эвакуироваться в Сибирь, но решила поехать к матери в деревню, где находилась и я. С сожалением оглядывала свое разоренное гнездо, где все было нажито большим трудом, а теперь приходилось бросать. В первую очередь собирала детские пальтишки, платьица, кофточки, ботиночки, простынки, одеяльца. Набила вещами корзину из белых ивовых прутьев в виде сундука с крышкой, в простынь завернула ватное одеяло, подушку, связала поклажу, примерилась - брата посадила сзади на корзинку, сестру спереди на узел и, как муравей, потащила свой скарб и детей через массу таких же беженцев к Киевскому вокзалу.


В октябре немцы были совсем близко от нас, но мама решила съездить в Москву за вещами. «Будем живы, «тряпки» наживем, а если тебя убьют, что я буду делать с троими?» - отговаривала бабушка дочь, но все было бесполезно.


Между тем обстановка быстро менялась. Если от Калуги до Москвы мама ехала около шести- семи часов, плюс полтора часа от станции Ф. до Калуги, то обратно возвращалась трое суток окружным путем через Серпухов и Алексин. В сторону нашей станции из Алексина отправлялся воинский эшелон. В товарняке везли солдат для защиты столицы и вагон с лошадьми, нашлось место и для беженки. Через пять остановок состав остановился, над ним кружили немецкие самолеты. Выбравшись из вагона, мама заторопилась в деревню, с тревогой поглядывая на небо и моля Бога, чтобы дети не попали под бомбежку. «Ложись!» - услышала она громкий возглас и тут же плюхнулась на мягкий узел с вещами. Раздался оглушительный взрыв. Когда все стихло, поднялась, оглянулась назад - не было ни эшелона, ни вокзала, все взлетело на воздух, напоминая о себе огнем и дымом.