Кривое зеркало

Юлия росла в обычной семье и была самой обычной девочкой. От сверстниц ее до поры до времени отличало одно: роскошные, тяжелые, по-настоящему золотые волосы. И если девочки, достигнув определенного возраста, со всех ног мчатся в парикмахерскую и требуют, чтобы вместо надоевших кос им на голове соорудили нечто эдакое, супермодное и почти наверняка короткое, то Юлии в голову не приходило расставаться со своими локонами. Насмешек она не замечала, во всяком случае они на нее не действовали. И когда на выпускном вечере именно ее избрали «Мисс Выпускницей», то процентов на восемьдесят это было потому, что устоять перед золотым сиянием, исходившим от ее головки, было невозможно. Дрогнуло не только жюри, но и признанный первый школьный красавец Юрий, который только на этом вечере разглядел Златовласку. А разглядев, уже не смог от нее оторваться.
Их роман походил на все романы очень молодых людей. Дело постепенно шло к свадьбе. Внешне они были прекрасной парой: атлети¬чески сложенный высокий брюнет и хрупкая, почти неземная блондинка. И характеры соот¬ветствовали: властным лидер Юрий и кроткая, пассивная Юлия. Теоретически идеальный союз.
Когда на пятом курсе института они, нако¬нец, решили пожениться, то были в загсе са¬мой эффектной парой, И семейная их жизнь первоначально протекала без особых коллизий и потрясений. Родители с двух сторон скинулись и купили молодым однокомнатную коопе¬ративную квартиру, оснастив ее всем необхо¬димым. А дальше молодые справлялись сами: оба после института получили неплохое рас¬пределение, Юрий — в престижный, с хоро¬шей зарплатой «почтовый ящик», Юлия — в КБ на большом заводе. Детьми обзаводиться не спешили, решили пока «пожить для себя».
Только со временем друзья и знакомые ста¬ли замечать, что у «образцовой пары" все да¬леко не безоблачно. Юлия время от времени появлялась у своих подруг с заплаканными глазами и кротко вздыхала в ответ на вопрос: «Что случилось?» Прямого ответа никогда не давала, лишь туманно намекала на то, как об¬манчива бывает внешность и как можно опро¬метчиво связать свою жизнь с... Тут она за¬молкала, предоставляя собеседнице додумы¬вать остальное.
Додумывали, естественно, в меру своей на¬читанности. Поползли слухи о том, что Юрий пьет, бьет, гуляет налево и направо и откро¬венно паразитирует на безответной Юленьке. А поскольку Юрий через несколько лет после свадьбы выглядел далеко не лучшим образом: похудел, осунулся и действительно пристрас¬тился заглядывать в рюмочку, то сомнений не оставалось: Юля несчастна. Но она не допус¬кала даже намеков на возможный развод, вздыхала, заводила к небу прекрасные голу¬бые глаза и шептала:
— Это невозможно. Я должна нести свой крест.
Смирение, по-видимому, придавало ей сил, потому что золотое сияние, исходившее от ее головки, становилось все ярче, глаза — все лучистее и бездонней, а хрупкое очарование — все неотразимей. Охотников освободить Златовласку от тирана-мужа не убывало, но никто не мог упрекнуть ее в том, что она по¬ощряет своих воздыхателей и подает им на¬дежды. Нет, в ее поведении не было даже намека на кокетство — одно лишь кроткое всепрощение.
В одно далеко не прекрасное утро Юрий, уже вполне серьезно пивший, хлебнул из при¬готовленного с вечера стакана «опохмелку» и... через сутки скончался в больнице от ост¬рого отравления. В стакане вместо водки ока¬залась уксусная эссенция. Каким образом это произошло, никто так и не понял. Подозревать Юлию было нелепо: с таким же успехом мож¬но было обвинять в убийстве с заранее обду¬манными намерениями трехлетнего невинного ребенка.
Молодая вдова облачилась в глубокий траур, который придал ее облику и вовсе что-то неземное, и заявила – не впрямую, конечно, а намеками, взглядами и вздохами, что ее личная жизнь кончена и от этой трагедии она никогда не оправится. Златовласка умела так вздыхать и смотреть, что все пони¬мали ее не хуже, чем если бы она дала объявление в газету.
Известно: чем меньше женщина рвется за¬муж, тем больше искателей руки и сердца бу¬дет вокруг нее околачиваться. А уж если она молода, хороша собой и обладает кротким ха¬рактером, в женихах недостатка не будет ни¬когда. Тем не менее, год Юлия прожила одна. Тосковала, страдала, но, как всегда, со сто¬ическим терпением. Гораздо менее терпели¬выми оказались ее ближайшие друзья, кото¬рые просто потребовали, чтобы она расста¬лась с траурными одеждами и нашла себе на¬дежную защиту и опору. Потому что даже ка¬менное сердце дрогнуло бы при виде безмол¬вных страданий молодой вдовы.
Вторым мужем Юлии стал Владимир Григо¬рьевич, давно любивший и боготворивший ее. Был он лет на пятнадцать старше, имел сте¬пень доктора технических наук и многочислен¬ные свидетельства об изобретениях, которые приносили по тем временам недурной доход. И квартира у него была — большая и хорошо обставленная, и машина имелась, и дача, и бесконечные заграничные командировки. Вне¬шние данные, правда, были достаточно скром¬ными: не сравнить с покойным Юрием. Но при прочих положительных качествах можно и не походить на Марлона Брандо или Алена Делона.
Бриллиант обрел достойную оправу. Юлия повеселела, расцвела, стала всерьез погова¬ривать о том, что надо бы родить ребенка: уж кто-кто, а Владимир Григорьевич идеально подходил для роли любящего отца. Но ребен¬ка все не было и не было, а года два спустя после свадьбы друзья заметили, что Златовласка опять загрустила, опять у нее запла¬канные глаза и темные круги под ними. Вспо¬лошились: неужели снова в ее судьбу вполз «зеленый змий»?
Как всегда, намеками Юлия дала понять, что на сей раз алкоголь ни при чем. Просто Владимир Григорьевич оказался патологичес¬ким ревнивцем, с замашками садиста и тер¬зает ее беспочвенными подозрениями не только с утра до вечера, но и с вечера до утра. И не только подозрениями. Одна из под¬руг случайно заметила на руках и плечах Юлии синяки. Та, конечно, сказала, что просто ударилась о притолоку, но никого этим не об¬манула. Ангельский характер Златовласки был достаточно хорошо известен ее друзьям, и никто не ожидал, что она обвинит в чем-то своего мужа.
 Кое-кто попытался дать понять Владимиру Григорьевичу, что негоже так обра¬щаться с женой, тем более что кокетство и она — это как гений и злодейство, две вещи несовместные. А уж заподозрить Юлию в суп¬ружеской измене мог только совершенно больной человек. На что Владимир Григорье¬вич ответил, что ни в чем Юлию не подозре¬вал и не подозревает, никогда на нее не то что руку не поднимал — голоса не повысил и вообще не понимает, в чем дело. После чего друзья Юлии окончательно убедились в том, что бедной Златовласке опять не повезло: муж оказался ревнивцем, садистом, да еще и притворщиком. Но слово «развод» так и не было произнесено, потому что в лексиконе самой Юлии его не было и быть не могло.
— Значит, так и должно было быть, — изредка взды¬хала она в кругу наиболее близких ей людей. — Нужно нести свой крест достойно.
С нечистой совестью люди спокойно жить не могут, Вла¬димир Григорьевич стал при¬хварывать, сделался нервным и раздражительным, не мог сосредоточиться на своей работе и быстро утратил прежний вес и авторитет. Юлия ухаживала за ним, как мать за единственным ребен¬ком, но, к ее ужасу и потря¬сению, Владимир Григорье¬вич повесился. Без пред¬смертной записки.
Друзья вынесли единодушный приго¬вор: «Совесть замучила». И вторично убедились в том, что Юлии больше всего к лицу черный цвет. На сей раз она могла даже и не на¬мекать на конец своей лич¬ной жизни. И так было ясно, что два неудачных брака под¬ряд — явный перебор.
Тем не менее, поклонники не переводились. И это было естественно: тридцатитрех¬летняя женщина, в самом расцвете, да еще с прекрас¬ной квартирой, машиной и дачей, не говоря уже про не¬сколько сберкнижек отнюдь не с рублем, чтобы не закры¬вать счета, на каждой. Любая другая на ее месте жила бы в свое удовольствие.
Другая — безусловно, но не Юлий. Единственным удо¬вольствием, которое она себе позволяла, были поезд¬ки на дачу с близкими друзь¬ями. Водить машину сама она не умела, электрички были не для ее хрупкой нату¬ры. Поэтому в хорошую пого¬ду на выходные дни собира¬лись несколько подруг и дру¬зей и отвозили Златовласку подышать свежим воздухом, отдохнуть и развеяться. А на даче совмещали приятное с полезным: приводили в порядок сад и дом, собирали ягоды, варили варенье...
Да мало ли какие забо¬ты могут быть у хозяйки прекрасной зимней дачи с центральным отоплением и огромным участком! И машина требовала присмотра — не Юлии же в самом деле было этим зани¬маться! Она и без этого быстро уставала, ложилась в шезлонг на террасе или в саду и кротко просила друзей не хлопотать и не бес¬покоиться, а тоже расслабиться. Но поскольку эта просьба почти всегда друзьями игнориро¬валась, то не настаивала. Читала книгу, слу¬шала музыку, просто отдыхала...
То, что Юлия нуждалась в постоянном уходе и присмотре, было более чем очевидно. Как, впрочем, и то, что нельзя подвергать ее ново¬му риску встретить недостойного человека и вручить ему свою судьбу. Не то, чтобы эта тема друзьями обсуждалась, но как-то само собой получилось, что один из их компании — Олег — заявил, что готов подставить свое плечо и предложить крепкую мужскую руку не¬счастной, одинокой и беспомощной Златовласке. Олег крепкими спиртными напитками не увлекался, характер имел ровный и весе¬лый, а руки — так просто золотые. И Юлия его некоторым образом выделяла из осталь¬ных друзей. Пусть не было речи об огромной любви, тем более страсти, но мог быть заклю¬чен союз по доброму обоюдному расчету. Юлия получала надежного, хозяйственного мужа, Олег — кроткую и отнюдь не бедную жену. А друзья могли быть спокойны: Златовласке не придется страдать ни от алкоголика, ни от садиста.
Первый год все действительно было пре¬красно и изумительно. Юлия обрела прежнюю воздушную прелесть и уже не появлялась с заплаканными глазами. Олег после работы за¬нимался квартирой, машиной, дачей. И тоже выглядел совершенно счастливым. Правда, о ребенке Юлия уже не заговаривала, туманно намекая на то, что ее надеждам стать мате¬рью не дано осуществиться из-за необрати¬мых изменений в организме, вызванных мно¬гочисленными стрессами. Но мало ли семей прекрасно существуют и без детей?
Когда на второй год третьего брака Юлии друзья заметили, что глаза у Златовласки сно¬ва заплаканы, им и в голову не пришло, что это как-то связано с Олегом. Во второй раз слегка забеспокоились, в третий — попыта¬лись спросить, что происходит. Ясного и вра¬зумительного ответа, естественно, не получи¬ли, тогда обратились за разъяснениями к Оле¬гу. И... тоже безрезультатно. Олег был мрачен, чего за ним раньше не замечалось, раздражи¬телен и отделывался общими, ничего не зна¬чащими словами. А три месяца спустя появил¬ся у одного из друзей и объявил, что ушел от Юлии и возвращаться не собирается. Дешев¬ле и проще пойти в зоопарк и поселиться там в серпентарии.
Естественно, друзья были шокированы. Сравнить ангела кротости и доброты Юленьку, обожаемую всеми Златовласку, с гадюкой или коброй? Ясно, что у человека "крыша поехала». Но Олега все знали давно, психических отклонений у него никогда не наблюдалось. Наконец решили собраться в полном составе и потребовать вразумительных объяснений.
Олег согласился при одном условии: чтобы Юлии не было. При ней он ничего объяс¬нять не собирается, и вообще его начинает трясти при одном упоминании ее имени.
Решив, что нечего зря травмировать и без того несчастную Златовласку, друзья согласи¬лись на это условие. И услышали от Олега та¬кое, что сначала не поверили. Потом призаду¬мались. Потом сопоставили кое-какие факты. И — ахнули. Причиной гибели и Юрия, и Вла¬димира Григорьевича была очаровательная Юленька, кроткая фея, тихий ангел.
—Год назад я бы и сам не поверил, да что там не поверил, просто морду бы набил тому, кто осмелился бы так оговорить Юлию. Ведь у нас сначала все было прекрасно. Правда, она немного прохладная, даже равнодушная, ну так у разных женщин разный темперамент. И началось все так незаметно, исподволь, с пу¬стяка. Пришел домой с небольшим опоздани¬ем — на работе отмечали день рождения кол¬леги. Выпил рюмку, каюсь, но что такое одна рюмка для нормального мужика, да под хоро¬шую закусь? Но Юлия так рыдала, что я по¬чувствовал себя просто преступником. Клял себя на чем свет стоит: она такую травму пе¬ренесла из-за Юрия. а я пришел — водкой пахнет. Нервы... Прощения просил, даже на коленях стоял. Верите?
Простить-то она меня вроде простила, но каждый раз, когда я уходил на работу, спра¬шивала: «Ты сегодня-то придешь вовремя и трезвый или - как всегда?" Неделю терпел, другую, потом вспылил: сколько можно попре¬кать одной несчастной рюмкой и получасовым опозданием? Голос повысил, не без этого, а она отшатнулась, забилась в угол дивана, ру¬кой заслонилась и шепчет: «Ну вот. теперь ты меня бить начнешь, я так и думала». Еле ус¬покоил, опять же все списал на нервы и на пережитые потрясения. Только она завела но¬вую привычку: чуть что не по ней — делает вид, что я собираюсь ее ударить. Актриса — куда там ее тезке Юлии Борисовой!
Дальше — больше. Я даже не знаю. как это у нее получалось, но постепенно она каждый наш разговор начала сводить к тому, что я на ней женился по расчету. Квартира, машина, дача, деньги. Раз десять в разных вариантах эту глупость повторит, пока не доведет меня до крика. А как только рявкну - сразу забива¬ется в угол. съеживается, дрожит, умоляет не бить. Честное слово, рехнуться можно.
Я даже с психиатром консультировался, ду¬мал. она не в себе. Все-таки два мужа не своей смертью померли, это не игрушки. При¬шел этот специалист к нам под видом моего приятеля, поговорил с Юлией вечер вроде бы ни о чем. а на следующий день мне звонит и говорит: «Ваша супруга психически совершен¬но здорова, никаких видимых отклонений не наблюдается, нервы — не хуже, чем у всех. Вы, кстати, более нервный, чем она, вам бы лучше своей психикой заняться». Красиво?
Она каким-то образом об этой моей затее проведала и добавила к своей программе но¬вый номер: якобы я хочу ее в психушку сдать, чтобы на свободе жить в свое удовольствие. Мне уже самому начало казаться, что я — за¬конченный мерзавец, терроризирую безза¬щитную женщину. Один раз от этих мыслей крепко напился. Что потом было - можете сами догадаться. Если она меня хоть один ве¬чер до крика не доводила, то считала, что день ею напрасно прожит.
Дошел до того, что стал почти всерьез при¬кидывать: утопиться или повеситься, по при¬меру Владимира Григорьевича. Один раз ска¬зал ей: хочешь опять овдоветь — добьешься, наложу на себя руки, только записку оставлю. Знаете, что она мне сказала? "Даже если я эту записку не уничтожу, никто не поверит, что я виновата". И улыбается — ну, как она это всегда делает; кротко, отстранение, про¬сто не от мира сего, ангел.
Тут со мной в первый — и. надеюсь, в пос¬ледний - раз в жизни случилась истерика. Чуть ли не по полу катался, визжал, рычал... вспоминать противно. И вдруг заметил, что у Юлии на лице неземное блаженство написа¬но. Причем такое, какое я у женщин наблюдал совсем в другие минуты. И после другого за¬нятия. У меня истерика враз прекратилась. Ушел в кабинет и дверь за собой запер.
На следующий день помчался к тому же психиатру и все ему рассказал. Он вроде бы обрадовался: «Голубчик, — говорит, — вам бы с этого и начинать прошлый раз. а вы все о нервах да о стрессах мне толковали. Дей¬ствительно, больна ваша супруга, только с та¬ким диагнозом в клинику не кладут. Называет¬ся это "вербальный садизм". От обыкновенно¬го отличается тем, что она на вас физическо¬го воздействия не оказывает, а вы, естествен¬но. физических страданий не испытываете. А словами ведь не только до истерики — до петли довести можно, если ими умело пользоваться. Обычно это у женщин бывает после шестидесяти лет. У мужчин тоже случа¬ется, называется старческим психозом. И не лечится. Так что или разводитесь, или терпи¬те, если любите. Вот такое медицинское зак¬лючение».
Олег развелся и избегает даже говорить о Юлии. С друзьями у нее тоже наметилось оп¬ределенное охлаждение отношений: Олег был свой парень, и ему поверили если не на сто процентов, то уж на восемьдесят точно. Но хрупкая, очаровательная Златовласка не ис¬пытывала недостатка в новых знакомых, осо¬бенно в мужчинах, готовых опекать, холить и защищать милую беспомощную женщину, которую третий муж бросил из-за того, что ей не суждено стать матерью. Так намекает она на причину, по которой Олег ее оставил...
Только намекает — взглядом, вздохом, слу¬чайной обмолвкой. Хрупкая женщина по-прежнему достойно несет свой крест и ждет очередного рыцаря-избавителя. Такого, который поверит отражению в кривом зеркале и не станет заглядывать за стекло.
По крайней мере, до свадьбы.