Кривое зеркало
Их роман походил на все романы очень молодых людей. Дело постепенно шло к свадьбе. Внешне они были прекрасной парой: атлети¬чески сложенный высокий брюнет и хрупкая, почти неземная блондинка. И характеры соот¬ветствовали: властным лидер Юрий и кроткая, пассивная Юлия. Теоретически идеальный союз.
Когда на пятом курсе института они, нако¬нец, решили пожениться, то были в загсе са¬мой эффектной парой, И семейная их жизнь первоначально протекала без особых коллизий и потрясений. Родители с двух сторон скинулись и купили молодым однокомнатную коопе¬ративную квартиру, оснастив ее всем необхо¬димым. А дальше молодые справлялись сами: оба после института получили неплохое рас¬пределение, Юрий — в престижный, с хоро¬шей зарплатой «почтовый ящик», Юлия — в КБ на большом заводе. Детьми обзаводиться не спешили, решили пока «пожить для себя».
Только со временем друзья и знакомые ста¬ли замечать, что у «образцовой пары" все да¬леко не безоблачно. Юлия время от времени появлялась у своих подруг с заплаканными глазами и кротко вздыхала в ответ на вопрос: «Что случилось?» Прямого ответа никогда не давала, лишь туманно намекала на то, как об¬манчива бывает внешность и как можно опро¬метчиво связать свою жизнь с... Тут она за¬молкала, предоставляя собеседнице додумы¬вать остальное.
Додумывали, естественно, в меру своей на¬читанности. Поползли слухи о том, что Юрий пьет, бьет, гуляет налево и направо и откро¬венно паразитирует на безответной Юленьке. А поскольку Юрий через несколько лет после свадьбы выглядел далеко не лучшим образом: похудел, осунулся и действительно пристрас¬тился заглядывать в рюмочку, то сомнений не оставалось: Юля несчастна. Но она не допус¬кала даже намеков на возможный развод, вздыхала, заводила к небу прекрасные голу¬бые глаза и шептала:
— Это невозможно. Я должна нести свой крест.
Смирение, по-видимому, придавало ей сил, потому что золотое сияние, исходившее от ее головки, становилось все ярче, глаза — все лучистее и бездонней, а хрупкое очарование — все неотразимей. Охотников освободить Златовласку от тирана-мужа не убывало, но никто не мог упрекнуть ее в том, что она по¬ощряет своих воздыхателей и подает им на¬дежды. Нет, в ее поведении не было даже намека на кокетство — одно лишь кроткое всепрощение.
В одно далеко не прекрасное утро Юрий, уже вполне серьезно пивший, хлебнул из при¬готовленного с вечера стакана «опохмелку» и... через сутки скончался в больнице от ост¬рого отравления. В стакане вместо водки ока¬залась уксусная эссенция. Каким образом это произошло, никто так и не понял. Подозревать Юлию было нелепо: с таким же успехом мож¬но было обвинять в убийстве с заранее обду¬манными намерениями трехлетнего невинного ребенка.
Молодая вдова облачилась в глубокий траур, который придал ее облику и вовсе что-то неземное, и заявила – не впрямую, конечно, а намеками, взглядами и вздохами, что ее личная жизнь кончена и от этой трагедии она никогда не оправится. Златовласка умела так вздыхать и смотреть, что все пони¬мали ее не хуже, чем если бы она дала объявление в газету.
Известно: чем меньше женщина рвется за¬муж, тем больше искателей руки и сердца бу¬дет вокруг нее околачиваться. А уж если она молода, хороша собой и обладает кротким ха¬рактером, в женихах недостатка не будет ни¬когда. Тем не менее, год Юлия прожила одна. Тосковала, страдала, но, как всегда, со сто¬ическим терпением. Гораздо менее терпели¬выми оказались ее ближайшие друзья, кото¬рые просто потребовали, чтобы она расста¬лась с траурными одеждами и нашла себе на¬дежную защиту и опору. Потому что даже ка¬менное сердце дрогнуло бы при виде безмол¬вных страданий молодой вдовы.
Вторым мужем Юлии стал Владимир Григо¬рьевич, давно любивший и боготворивший ее. Был он лет на пятнадцать старше, имел сте¬пень доктора технических наук и многочислен¬ные свидетельства об изобретениях, которые приносили по тем временам недурной доход. И квартира у него была — большая и хорошо обставленная, и машина имелась, и дача, и бесконечные заграничные командировки. Вне¬шние данные, правда, были достаточно скром¬ными: не сравнить с покойным Юрием. Но при прочих положительных качествах можно и не походить на Марлона Брандо или Алена Делона.
Бриллиант обрел достойную оправу. Юлия повеселела, расцвела, стала всерьез погова¬ривать о том, что надо бы родить ребенка: уж кто-кто, а Владимир Григорьевич идеально подходил для роли любящего отца. Но ребен¬ка все не было и не было, а года два спустя после свадьбы друзья заметили, что Златовласка опять загрустила, опять у нее запла¬канные глаза и темные круги под ними. Вспо¬лошились: неужели снова в ее судьбу вполз «зеленый змий»?
Как всегда, намеками Юлия дала понять, что на сей раз алкоголь ни при чем. Просто Владимир Григорьевич оказался патологичес¬ким ревнивцем, с замашками садиста и тер¬зает ее беспочвенными подозрениями не только с утра до вечера, но и с вечера до утра. И не только подозрениями. Одна из под¬руг случайно заметила на руках и плечах Юлии синяки. Та, конечно, сказала, что просто ударилась о притолоку, но никого этим не об¬манула. Ангельский характер Златовласки был достаточно хорошо известен ее друзьям, и никто не ожидал, что она обвинит в чем-то своего мужа.
Кое-кто попытался дать понять Владимиру Григорьевичу, что негоже так обра¬щаться с женой, тем более что кокетство и она — это как гений и злодейство, две вещи несовместные. А уж заподозрить Юлию в суп¬ружеской измене мог только совершенно больной человек. На что Владимир Григорье¬вич ответил, что ни в чем Юлию не подозре¬вал и не подозревает, никогда на нее не то что руку не поднимал — голоса не повысил и вообще не понимает, в чем дело. После чего друзья Юлии окончательно убедились в том, что бедной Златовласке опять не повезло: муж оказался ревнивцем, садистом, да еще и притворщиком. Но слово «развод» так и не было произнесено, потому что в лексиконе самой Юлии его не было и быть не могло.
— Значит, так и должно было быть, — изредка взды¬хала она в кругу наиболее близких ей людей. — Нужно нести свой крест достойно.
С нечистой совестью люди спокойно жить не могут, Вла¬димир Григорьевич стал при¬хварывать, сделался нервным и раздражительным, не мог сосредоточиться на своей работе и быстро утратил прежний вес и авторитет. Юлия ухаживала за ним, как мать за единственным ребен¬ком, но, к ее ужасу и потря¬сению, Владимир Григорье¬вич повесился. Без пред¬смертной записки.
Друзья вынесли единодушный приго¬вор: «Совесть замучила». И вторично убедились в том, что Юлии больше всего к лицу черный цвет. На сей раз она могла даже и не на¬мекать на конец своей лич¬ной жизни. И так было ясно, что два неудачных брака под¬ряд — явный перебор.
Тем не менее, поклонники не переводились. И это было естественно: тридцатитрех¬летняя женщина, в самом расцвете, да еще с прекрас¬ной квартирой, машиной и дачей, не говоря уже про не¬сколько сберкнижек отнюдь не с рублем, чтобы не закры¬вать счета, на каждой. Любая другая на ее месте жила бы в свое удовольствие.
Другая — безусловно, но не Юлий. Единственным удо¬вольствием, которое она себе позволяла, были поезд¬ки на дачу с близкими друзь¬ями. Водить машину сама она не умела, электрички были не для ее хрупкой нату¬ры. Поэтому в хорошую пого¬ду на выходные дни собира¬лись несколько подруг и дру¬зей и отвозили Златовласку подышать свежим воздухом, отдохнуть и развеяться. А на даче совмещали приятное с полезным: приводили в порядок сад и дом, собирали ягоды, варили варенье...
Да мало ли какие забо¬ты могут быть у хозяйки прекрасной зимней дачи с центральным отоплением и огромным участком! И машина требовала присмотра — не Юлии же в самом деле было этим зани¬маться! Она и без этого быстро уставала, ложилась в шезлонг на террасе или в саду и кротко просила друзей не хлопотать и не бес¬покоиться, а тоже расслабиться. Но поскольку эта просьба почти всегда друзьями игнориро¬валась, то не настаивала. Читала книгу, слу¬шала музыку, просто отдыхала...
То, что Юлия нуждалась в постоянном уходе и присмотре, было более чем очевидно. Как, впрочем, и то, что нельзя подвергать ее ново¬му риску встретить недостойного человека и вручить ему свою судьбу. Не то, чтобы эта тема друзьями обсуждалась, но как-то само собой получилось, что один из их компании — Олег — заявил, что готов подставить свое плечо и предложить крепкую мужскую руку не¬счастной, одинокой и беспомощной Златовласке. Олег крепкими спиртными напитками не увлекался, характер имел ровный и весе¬лый, а руки — так просто золотые. И Юлия его некоторым образом выделяла из осталь¬ных друзей. Пусть не было речи об огромной любви, тем более страсти, но мог быть заклю¬чен союз по доброму обоюдному расчету. Юлия получала надежного, хозяйственного мужа, Олег — кроткую и отнюдь не бедную жену. А друзья могли быть спокойны: Златовласке не придется страдать ни от алкоголика, ни от садиста.
Первый год все действительно было пре¬красно и изумительно. Юлия обрела прежнюю воздушную прелесть и уже не появлялась с заплаканными глазами. Олег после работы за¬нимался квартирой, машиной, дачей. И тоже выглядел совершенно счастливым. Правда, о ребенке Юлия уже не заговаривала, туманно намекая на то, что ее надеждам стать мате¬рью не дано осуществиться из-за необрати¬мых изменений в организме, вызванных мно¬гочисленными стрессами. Но мало ли семей прекрасно существуют и без детей?
Когда на второй год третьего брака Юлии друзья заметили, что глаза у Златовласки сно¬ва заплаканы, им и в голову не пришло, что это как-то связано с Олегом. Во второй раз слегка забеспокоились, в третий — попыта¬лись спросить, что происходит. Ясного и вра¬зумительного ответа, естественно, не получи¬ли, тогда обратились за разъяснениями к Оле¬гу. И... тоже безрезультатно. Олег был мрачен, чего за ним раньше не замечалось, раздражи¬телен и отделывался общими, ничего не зна¬чащими словами. А три месяца спустя появил¬ся у одного из друзей и объявил, что ушел от Юлии и возвращаться не собирается. Дешев¬ле и проще пойти в зоопарк и поселиться там в серпентарии.
Естественно, друзья были шокированы. Сравнить ангела кротости и доброты Юленьку, обожаемую всеми Златовласку, с гадюкой или коброй? Ясно, что у человека "крыша поехала». Но Олега все знали давно, психических отклонений у него никогда не наблюдалось. Наконец решили собраться в полном составе и потребовать вразумительных объяснений.
Олег согласился при одном условии: чтобы Юлии не было. При ней он ничего объяс¬нять не собирается, и вообще его начинает трясти при одном упоминании ее имени.
Решив, что нечего зря травмировать и без того несчастную Златовласку, друзья согласи¬лись на это условие. И услышали от Олега та¬кое, что сначала не поверили. Потом призаду¬мались. Потом сопоставили кое-какие факты. И — ахнули. Причиной гибели и Юрия, и Вла¬димира Григорьевича была очаровательная Юленька, кроткая фея, тихий ангел.
—Год назад я бы и сам не поверил, да что там не поверил, просто морду бы набил тому, кто осмелился бы так оговорить Юлию. Ведь у нас сначала все было прекрасно. Правда, она немного прохладная, даже равнодушная, ну так у разных женщин разный темперамент. И началось все так незаметно, исподволь, с пу¬стяка. Пришел домой с небольшим опоздани¬ем — на работе отмечали день рождения кол¬леги. Выпил рюмку, каюсь, но что такое одна рюмка для нормального мужика, да под хоро¬шую закусь? Но Юлия так рыдала, что я по¬чувствовал себя просто преступником. Клял себя на чем свет стоит: она такую травму пе¬ренесла из-за Юрия. а я пришел — водкой пахнет. Нервы... Прощения просил, даже на коленях стоял. Верите?
Простить-то она меня вроде простила, но каждый раз, когда я уходил на работу, спра¬шивала: «Ты сегодня-то придешь вовремя и трезвый или - как всегда?" Неделю терпел, другую, потом вспылил: сколько можно попре¬кать одной несчастной рюмкой и получасовым опозданием? Голос повысил, не без этого, а она отшатнулась, забилась в угол дивана, ру¬кой заслонилась и шепчет: «Ну вот. теперь ты меня бить начнешь, я так и думала». Еле ус¬покоил, опять же все списал на нервы и на пережитые потрясения. Только она завела но¬вую привычку: чуть что не по ней — делает вид, что я собираюсь ее ударить. Актриса — куда там ее тезке Юлии Борисовой!
Дальше — больше. Я даже не знаю. как это у нее получалось, но постепенно она каждый наш разговор начала сводить к тому, что я на ней женился по расчету. Квартира, машина, дача, деньги. Раз десять в разных вариантах эту глупость повторит, пока не доведет меня до крика. А как только рявкну - сразу забива¬ется в угол. съеживается, дрожит, умоляет не бить. Честное слово, рехнуться можно.
Я даже с психиатром консультировался, ду¬мал. она не в себе. Все-таки два мужа не своей смертью померли, это не игрушки. При¬шел этот специалист к нам под видом моего приятеля, поговорил с Юлией вечер вроде бы ни о чем. а на следующий день мне звонит и говорит: «Ваша супруга психически совершен¬но здорова, никаких видимых отклонений не наблюдается, нервы — не хуже, чем у всех. Вы, кстати, более нервный, чем она, вам бы лучше своей психикой заняться». Красиво?
Она каким-то образом об этой моей затее проведала и добавила к своей программе но¬вый номер: якобы я хочу ее в психушку сдать, чтобы на свободе жить в свое удовольствие. Мне уже самому начало казаться, что я — за¬конченный мерзавец, терроризирую безза¬щитную женщину. Один раз от этих мыслей крепко напился. Что потом было - можете сами догадаться. Если она меня хоть один ве¬чер до крика не доводила, то считала, что день ею напрасно прожит.
Дошел до того, что стал почти всерьез при¬кидывать: утопиться или повеситься, по при¬меру Владимира Григорьевича. Один раз ска¬зал ей: хочешь опять овдоветь — добьешься, наложу на себя руки, только записку оставлю. Знаете, что она мне сказала? "Даже если я эту записку не уничтожу, никто не поверит, что я виновата". И улыбается — ну, как она это всегда делает; кротко, отстранение, про¬сто не от мира сего, ангел.
Тут со мной в первый — и. надеюсь, в пос¬ледний - раз в жизни случилась истерика. Чуть ли не по полу катался, визжал, рычал... вспоминать противно. И вдруг заметил, что у Юлии на лице неземное блаженство написа¬но. Причем такое, какое я у женщин наблюдал совсем в другие минуты. И после другого за¬нятия. У меня истерика враз прекратилась. Ушел в кабинет и дверь за собой запер.
На следующий день помчался к тому же психиатру и все ему рассказал. Он вроде бы обрадовался: «Голубчик, — говорит, — вам бы с этого и начинать прошлый раз. а вы все о нервах да о стрессах мне толковали. Дей¬ствительно, больна ваша супруга, только с та¬ким диагнозом в клинику не кладут. Называет¬ся это "вербальный садизм". От обыкновенно¬го отличается тем, что она на вас физическо¬го воздействия не оказывает, а вы, естествен¬но. физических страданий не испытываете. А словами ведь не только до истерики — до петли довести можно, если ими умело пользоваться. Обычно это у женщин бывает после шестидесяти лет. У мужчин тоже случа¬ется, называется старческим психозом. И не лечится. Так что или разводитесь, или терпи¬те, если любите. Вот такое медицинское зак¬лючение».
Олег развелся и избегает даже говорить о Юлии. С друзьями у нее тоже наметилось оп¬ределенное охлаждение отношений: Олег был свой парень, и ему поверили если не на сто процентов, то уж на восемьдесят точно. Но хрупкая, очаровательная Златовласка не ис¬пытывала недостатка в новых знакомых, осо¬бенно в мужчинах, готовых опекать, холить и защищать милую беспомощную женщину, которую третий муж бросил из-за того, что ей не суждено стать матерью. Так намекает она на причину, по которой Олег ее оставил...
Только намекает — взглядом, вздохом, слу¬чайной обмолвкой. Хрупкая женщина по-прежнему достойно несет свой крест и ждет очередного рыцаря-избавителя. Такого, который поверит отражению в кривом зеркале и не станет заглядывать за стекло.
По крайней мере, до свадьбы.
Свидетельство о публикации №210032700946