Земля богов лотофаги

Дорого нам обошёлся штурм Исмара. Понимал ошибку и предводитель. Ночью сам стоял за кормилом и вёл головной корабль по Телеге1, но в сторону обратной той, куда указывало «дышло», чему он научился у Паламеда. Благодаря строгому курсу, островок стороной не обошли.

1бОЛЬШАЯ Медведица

Галоннесосцы показали горку золота, которую им оставила десять дней назад ахейская армада взамен продуктов. Припасов у них не осталось, кроме сушеной рыбы. Свежую они ловили лишь на день. Одиссей выменял у жителей на луки без стрел, израсходованных на Фасосе, рыболовные снасти. Оставлять троянок на острове  и обречь их на голод, было бы не разумно. Напрасно надеяться, что в такую пору сюда заглянет какой-либо купец. До Скироса мы грызли рыбу, запивая вином, и подозревали, что, плетясь в хвосте армады, нам не достанутся даже объедки. Что и случилось. Но Скирос был просторным, и в центральных районах скот не перевёлся. Пришлось нам вестника направить, чтобы разгласил долопам2 спрос на говядину, свинину и овечьи шкуры для утепления бортов холодных и спальных гнёзд. Здесь, исполняя обещанье, ведущий кормчий наш освободил троянок, оставив им на жизнь достаточно добра и серебра. От говядины повеселели, а жир нутряной – бальзам для ран. Из кожи толстой мы шили рукавицы для гребцов, которые стирались за неделю.

С правой стороны от нас была Эвбея, знаменитая вечными ссорами между городами Халкидой и Эретрием. В последнем правил Навплий, отец Паламеда, которого так гнусно подставил Одиссей. Царь вёл флотилию вдоль пылающих кострами мысов Эвбеи осторожно, опасаясь нападения эвбейского флота, который уже вернулся из-под Трои. В письмах из Итаки постоянно доносили, что Навплий направляет к Пенелопе женихов, которые чинят бесчинства в доме, живя в нём, как в своём. И Посейдон нашёл нас близ Эвбеи, и приказал Эолу развязать мешок с ветрами. Самое время переждать в удобной бухте свирепый погибельный шторм. В бурю капитаны предоставлены сами себе, и многие пристали к берегу пологому, который указывали ещё не загашенные ветром костры, и тем спасли свои команды. Другие разбились о скалы, где мстительный отец Паламеда зажёг обманные сигналы. Упрямый Одиссей вёл флагман на юг, и, не выдержав качелей шторма, попал в ловушку, приманённый костром на берегу.

Нас с Приапом и Эшмуном, и повара с нами, в тесном кубрике швыряло меж бортов, как зёрна в решете. От ушибов спасали шкуры, которыми форпик мы утеплили. Приап взмолился освободить от медного кольца, чтобы мог спастись, коль разобьётся об грудь скалы монера. Легко сказать, да нечем снять заклёпы. Мы принялись ёрш медный вырывать, бить по кольцу, шатать туда-сюда и вырвали в то время, когда к погибели несло неотвратимо. Встреча дерева с камнем не в пользу первого, корабль разнесло кусками, мы на скале, волнами обтекаемой остались трое. Весь день и ночь, теряя силы, цеплялись за жизнь, ещё нам дорогую. Трое мы Киприду призывали спасти от Смерти, но долог путь до Посейдона. В его владениях богиня не сильна. Но как же? Из пены морской рождённая, разве не может у матери Геи, вдовствующей царицы Земли, испросить утихомирить внука? И Посейдон внял приказу Бабушки, и ветры стихли. Вокруг скалы ещё кипели волны, до берега ещё немало скал грызли обломки корабля. Окоченевшие, мы ждали моря лени, когда улягутся тяжёлые валы. Но и тогда найти не просто было способ, покинуть скользкий камень – утёс, как перст торчащий из воды. Скакнуть с вершины? А вдруг там камни под водой. Так мы томились, вот уж и обсохли, и камень трётся, не скользит. На помощь неба уповали, оно послало лодку в два весла. Гребцы, как видно, собирали имущество разбитого  волнами корабля.

Заметив нас, подгребли поближе. Жестами подали знаки прыгать. Мы не решались, тогда один из незнакомцев погрузил весло в месте приводнения, оно ушло и не достало дна. Я первая в полёт отправилась, набравшись духа, за мной и вся моя семья. Когда глаза от волос, к лицу прилипших, освободили, то подумали, что наверху мы были в безопасности – клыки торчали из-под губ у дикарей. Вдруг ближний издал крик, пронзивший наши уши, он на Приапа указывал рукой. Утерянный набедренный лоскут освободил для зрелища прибор, единственный на свете, и он то поразил клыкастого палеоантропа. Гребцы нырнули в воду, мы глазами море обыскали, но голов в волнах не появилось.

Куда-то нужно плыть. Может быть, найдём ещё спасшихся страдаль-цев. Навыка грести мы не имели, хоть и сломала весло я на Кипре, но в руках держала. Гребля требовала сноровки, тем не менее, скалу соседнюю мы обогнули, берег был в двух стадиях, скалистый, не причалишь. Но где-то же столкнули чёлн аборигены!

– Давайте к самому прибою. Возможна маленькая отмель и овраг, по которому снесли долбленку на плечах.

И точно, не овраг, а узенький пролив нас пропустил к лагуне. Пролив был с поворотом, что заслонял внутреннюю воду, и с моря не видна она была. На дальнем берегу костры дымились. Что делать нам? Назад ли плыть? Мы оглянулись, но выхода из лагуны не нашли. Ладонями ощупав скалы, мы удивились хитрости природы, сомкнувшей теснину без зазора. На скалы не взобраться, теперь мы в западне.

– Они же всё ж с мозгами,– промолвил мой Эшмун,– раз лодку смастерили и тесаные вёсла, уключины рогатые приладив. Споём хвалу Киприде, не раз нас выручала дочь Урана.

Гимн хвалебный напевая, вдоль скал тихонько плыли. Приап молчал, в пустыне он одного Эльона признавал. Скалы отдалились, песчаный берег манил пристать. Мы вышли отдохнуть, близ лодки пали на песок горячий и радость выразить и объяснить тепло не знали как. Мир другой нас окружил. За песчаной кромкой луг широкий, за лугом лес, я вижу кипарисы, кокосовые пальмы, лавр. Ветра не было, покой. О, боги, как далёки Тир и Угарит. Когда увижу вас, твердыни? Расслабившись, уснули незаметно.

Между пальмами гуляет божество. Назвать иначе не могу созданье в бальном платье с узким лифом, где грудь совсем открыта и держит-ся шнуровкой на пластинах гибких, – «грудь на блюде» назову такую моду; узкий лиф в рукава короткие буффонами переходит плавно. Юбчонка колокольчиком с семью оборками, то гладкой, то со складкой; поверх передник небольшой, отороченный жгутом, овалом бёдра прикрывает, на нём златая сеть ячейкой ромбовидной. С вуалью шляпка без полей, розетками украшенная спереди. Сандалии на котурнах высоких, от них серебристые с отливом медным ремешки змеиной кожи обвивают ноги до колен. Что примечательно – без драгоценностей обходилась дама. Её сопровождал хромой урод, но атлетического вида, со следами ожогов на руках. На нём из кожи фартук, тесёмками на шее и на талии держался. Его я описала, встретившись на Кипре, он любовника Киприды оживил. Конечно это бог космический Гефест, тогда спутница его жена, богиня Афродита. Не часто олимпийская чета бывает вместе.

Нашу тройку боги увидали. По дорожке, посыпанной песком, навстречу паре мы как будто шли. Изумлённые, мы пали на колени и лбом земли коснулись. Только не Приап.

– Помнишь, Кира, в теле этой жрицы ты мне на Кипре отдалась? – спросил Гефест.
– Желаешь повторить?
– Но плоть твоя неповторима.

– Встаньте, будущие боги. Легенда ваша мне известна,– сказала Афродита.– Мы были встретиться должны. Вы в нашем царстве оказались не случайно, а волей всех богов и Одиссея, его я ненавижу. Не прощу того, кто к падению Трои причастен. Мы с мужем в домик приглашаем вас. Дворец наш на Олимпе, а здесь шалаш свиданий и мастерские Гефеста ремесла. За ремесленника замуж вышла. То не престижно для богинь. Зато покладистый и верный, но с нашим ремеслом, сама, Астарта, знаешь, верной одному быть не в силах мы. Любовь одна, а увлечений много.

Гефест взял под руку меня, Эшмуна – Афродита. Вот и всё, четырёхугольник выписан, ах, эта Афродита, падкая на новизну и свежее дыханье.

– Заткнись,– шепнула, подслушав мысли.– Вечность обретёшь, тогда узнаешь: однообразная постель мужей к мальчикам влечёт. Зря, что ли Ганимед виночерпием у Зевса.

Кипарисная аллея к двукрылой постройке подвела. Птероны1 размахнулись на полстадия. Вот так шалаш! Не дворец Саргона Древнего, но впечатлил. Эта кипарисовая птица имела храмовый, колонный вид. Все несущие и подпорные стойки деревянные, покрытые резьбой.
На фризе портального фасада накладными буквицами красовалось изречение: OMNIA MEA MECUM PORTO2
– Не поняла,– выпендрилась я,– а если голая?
– Истинное богатство человека внутри,– пояснила Афродита.– Или за уродство я мужа люблю?
– Но за punctum saliens3 тоже любишь?
– Сегодня её оценишь.

1Крылья, 2Всё своё ношу с собой, 3Трепещущая точка

Заметила, что ещё смущаюсь.
– Откуда в Греции латынь?
– Сообразила. Здесь не Греция,– ответила Афродита и прищурилась. Вы на земле богов.

Вдруг увидела клыкастых, и к Гефесту невольно прижалась. Они несли бревно, заострённое с конца, другой отпилен был.

– Испугалась? Это грызуны, не людоеды. Они нам валят лес. Мы их не заставляем, милые созданья лотофаги. Напиток их чарующий, печаль, тоску отводит, отведаешь – забудешь Угарит.
– Скажи мне, огня повелитель, ты видишь из космоса всех: спасся ли кто из команды, и прочих поведай судьбу?
– Одиссей твой попал к Полифему, он в доме циклопа гостит. Половину гребцов лотофаги спасли и сейчас угощают напитком забывчивым грёз. А флот ваш совсем растрепало. Пучина четыре сожрала, ваш пятый по счёту погиб. Навплий отмстил Одиссею, будет наказан преступник, за ним если боги следят.
– Не знаю Полифема.
– Великан. Последний из циклопов. Сребролукий Аполлон всех их перебил.
– Невзлюбил за что их бог, кифарой славный?

– Чего пристала к богу? – Это Приап меня за руку дёрнул.– Меня спроси.
– Откуда тебе знать божественные тайны? Мал ещё.
– Сам видел. Асклепий на Хориве лечил людей, но чтоб попасть к нему, попробуй, заберись больной на самую вершину. Кто взбирал-ся, тех он исцелял.
– По-твоему, врачом он не был, за шарлатана слыл? – Спросил Гефест.
– Мы так думали, и он узнал об этом. Спустился вниз и стал умерших воскрешать. Аль-Эльон его предупредил, чтоб срок земной продлять не смел. А этот непослушный…
– Как ты,– успела вставить.
– А то убьёшь?

Ну что за невозможное дитя? Откуда зло на нас в душе его берётся?
– Дурачок, как смеешь маму обижать?
– Была бы мать, не бросила меня.
– Твой отчим скрыл тебя…– попытка оправдаться.
– Его не видел я, но он мне имя дал: Приап сын Йахве. Был велик он средь людей, а средь богов он будет первый.
– Долго ждать того придётся,– предрёк Гефест, слышавший слова.– Когда же вступит в силу, тебя же первого сотрёт из памяти людей.
– И тебя,– огрызнулся мальчик.– Освободи от ков мне руку.
– Эй, лотофаг! – окрикнул спешившего куда-то аборигена.– Молоток, пробойник, втулку.

Когда всё принёс зубастый древогрыз, Гефест легко выбил свинцовую заклёпку.
– И что случилось дальше с твоим Асклепием? – Спросил Гефест.
– Молния его убила.

После операции, проделанной Гефестом, проснулись на песке, клонился день к закату. Рассказывать я стала сон и удивилась, когда Эшмун с Приапом мои неточности стали исправлять.
– Какой там сон, когда рука свободна! – Вскричал Приап, и стойку на руках свершил.
– Тогда зачем в исходное начало вернули боги нас? – спросил Эшмун.
– Коза твоя с Гефестом спать не захотела, вот и постелили нам отдельно,– высказал догадку сын и запрыгал вокруг нас, как сумасшедший.
– А ты с Кипридой спал? – спросила я Эшмуна.
– Во сне.
– Неважно. Ты – предатель.
– Но почему?
– Такое чувство, его не объясню.

Молчание расселось между нами, что делать мы не знали. Эшмун направился по лугу в лес, невольно вслед ему пошли.
Нам встретилась дорожка между пальм. Мы нерешительно налево повернули, как было и во сне, и вышли на аллею.

– Зачем к богам идти, они не примут нас,– сказал Приап.– Уж лучше к Одиссею, иль к лотофагам пить наркотик. Мне всё равно, я царство потерял. Ашахебусед полки там формирует союзников ахейцев истреблять. Я мог бы добыть славу.
– Где взять нам корабль многовёсельный? Купить мы не можем, золото наше в пучине.
– Добро, добытое разбоем, не в пользу нам, но в мастерских Гефеста корабль построить пустяки. Важно его через теснину провести,– Эшмун ответил мне.
– Закажи Киприде, не зря ж она тебе скулила сукой.
– Зачем ты так? Никто из смертных устоять не в силах пред богиней.
– Козлатые,– Приап уж обозлился,– мне грызуны галеру снарядят, и Одиссей прикованный к кормилу, меня доставит в Мадиан.
– Я с тобой.

Пошли к лагуне, целителя оставив на аллее. На свет и дым костров, и запах рыбы мы шли уверенно и быстро и вприпрыжку. Уже и луг, трава по грудь и с головой Приапу. Его я за руку схватила и благодарная траве за то, что с сыном породнила, вывела его на берег. Лагуна перед нами костры и звёзды отражала. Вокруг костров суетились наши гребцы, черпая из глиняных корчаг напиток кружками без ручек, на прутьях рыба жарилась. У богов поесть мы не успели и вид нарезанных кусков, с которых капал жир, истомил наши желудки.
Представила, как рады будут нам, Приапу удивятся, что он остался жив. На нас же ноль внимания, не узнают. Спасся повар наш, с которым дни и ночи провела в форпике, он тоже равнодушно, даже вроде сонно обвёл нас взглядом и закрыл глаза. Хотя бы один выразил хоть что-то на лице. Что случилось с командой шумной и весёлой? Кто навеял чары помраченья? Пришлось нам рыбу брать самим. На пальмовый листок положила два куска приличных и с Приапом в сторону отсела.

– Так действует напиток лотоса,– Приапу объяснила.– Таким же станешь одурманенным и про Мадиан забудешь. Не пей их угощение, как бы ни просили.
Приап присматриваться стал к гребцам.
– Они никого не замечают и, кажется, не помнят и себя. Когда коза съест корень мандрагоры, от козла она не отстаёт.
– Но здесь одни козлы и твой пример не к месту.
– А ты?

Что делать мне? Как мстит!
– Коза! И если б не козлы, тебя бы не было на свете.
– На что мне свет, мне лучше в темноте, чтоб не испугать девчонку страшным видом.

Тут упало что-то в воду далеко от берега. Если хвостом плеснула рыба, то хвост, по меньшей мере, как весло.
– Там что-то плавает, иль кто-то.
– Никто внимания не обратил, лишь ты одна глазеешь.
Дождались, несколько зубастых подходят к берегу от шалашей, их руки трудовые висят ниже колен, нам улыбаются, а мы не замечаем будто приветливых улыбок. Я кружку отобрала у уснувшего гребца и зачерпнула ею в общей корчаге. Лотофаги ещё пуще оскалились, одобряя моё решение, и столкнули на воду пирогу. Они к неясному предмету любопытства приближались. Вот вытащили шумно, оглашено, что-то из воды и к берегу гребут. На тлеющие угли  сухие сучья положила. Вот к берегу причалили и вынесли из лодки человека. Это был Эшмун. Я кинулась к нему, взвалила на колено вниз лицом, освободить чтоб от воды желудок, лёгкие и принялась утопленника в чувства приводить. И это помогло, Эшмун возобновил дыханье, и силы медленно к членам возвращались. Первое, что вымолвил, было: – Гефест нам судно не построит.

– Догадываюсь. Не входит в спальню гость к жене при муже.
– Сказал же, что Киприда принудила.
– Кто желает, того и заставляют. Я же не пошла к Гефесту на ночлег, профессия моя того не запрещает.
– Ножа он не имел, а то б отрезал яйца,– сказал Приап.
– Молчи уж, козий муж,– обрезала Приапа.– Зажил исколотый язык?
– Иди к Гефесту уж,– ответил сучий сын,– подставь подол, пусть бросит нам кораблик оснащённый.

Лотофаги шалаш нам предложили, выселив семьи общинный рой. Жёны общие у них и дети. Хозяйкам не перечат мужья их ласковые, за что мужам доступны любовные игры в любое время. Досуга в племени не знали: долбили, плели и кожи мяли, в лагуне лилейный лотос на длинном стебле-губке находили, ныряя и копаясь в иле, потому что не в цветке, а в луковке подводной хранился тот состав, что память отшибает.

В шалаше Эшмун вернулся к теме.
– Киприда нам поможет вернуться путём небесным в Угарит.
– За то, что Трою защищали по мере сил, богиня может просьбе внять. А спутники, а Одиссей? Он не Диомед, что раной любовластную отметил. В беде былые распри позабудь, беда и недругов подружит.
– Одиссея ещё искать придётся. К Полифему за подарком жадный царь пошёл. Я в жизни крохобора такого не встречал. Он потерпевший, поэтому сочувствовать ему обязан великан.

Утром Приапа в шалаше не оказалось, я вышла осмотреть округу. Лотофаги сидели большим кругом и грызли корни, зубами очищая кожуру, орехи кололи и ртами чавкали смачно. Меня поманив, вареную рыбу подали в корчаге долблённой из дуба. Я поклонилась подателю снеди, и вся загалдела община. Показав на мальчика, я пальцами по ладони пробежала. Лотофаги поняли, но плеч пожатием ответили: не знают. Не сбежал ли он к Киприде? Вот сорванец, не оскорбил бы, дерзкий, великую богиню и гнев её не пролил бы на нас. Решили гимн пропеть с Эшмуном.

Песня моя – к Афродите прекрасной
и златовенчанной. Чести великой достойной…
Шею прекрасную вместе с серебряно-белою грудью
Мы золотым ожерельем обвили, каким и сами
Оры в повязках златых украшают себя, отправляясь
На хоровод ли прелестный бессмертных, в дворец ли
отцовский.
Славься, с ресницами гнутыми, нежная!
Явись мне помощницей в песне!1

«Что вас печалит, Астарта, Эшмун?»
– Наш мальчик пропал.
«У меня он. Быков обещал за корабль, не зная, что пищей людской не питаются боги. Гефест зол на Эшмуна. Здесь плотницкая есть Кусар-И-Хасиса, который покрыл колонны мне резьбою, думаю, что вам он не откажет».

Бог всяческого ремесла, искусник финикийский. Земляков любя, он вызволит нас из лагуны, хоть здесь хорошо и зимы не бывает. Не все мы безродные, о многих дети и жёны печалятся, выплакав очи, и старики, что с жизнью расстаться не могут, сынов не увидев.
– О, пригожий и мудрый, расколовший мировое яйцо на землю и небо,– взмолилась я  ремесленному богу,– построй корабль быстроходный, который нас вынесет из злополучной лагуны. Смилуйся над нами, бедствия терпящими. Приди на брег и плотницким искусством удиви и варваров и просвещённых. Тебе гребцы, привыкшие к работе, всемерно помогут, лишь дай им инструмент.
«Помочь просящей жрице обязан всякий муж, богов ты чтишь, лишь «святым младенцем» многих ты смутила. Он если из богов, то самых непристойных. Его мы рано заберём в сонм богов третьестепенных, но самых важных в функциях своих. Корабль, крытый палубой, получите с Эшмуном. Однако, Одиссей нам ненавистен, он хитрый лис, безмерно жаден, а главное – какого мужа погубил! Культурного героя, что более ценим, чем воин. За тухлого героя не проси, своей ещё он чаши не испил. Наркоманов-гребцов приводи кипарисы валить, лотофагов найми, грызунов острозубых, стволы, как бобры, потрошащих».

– Преклоняю колени, о, бог, и молю, пощади Одиссея. Гол, как рождённый вчера, ничего за душой не имеет, хоть душу спаси.
«Он сейчас умоляет циклопа отвалить ему золота пуд, серебра нагрузить до отвала и камней разноцветных отсыпать, прозрачных и светлых, как день. Достоянье солидное нажил Полифем на работе у Зевса».
– Обеднеет ли муж одинокий? Подарок, известно, не кража, он память о друге богатом.
«Афродиту проси и Гефеста, одна заслоняла троян, другой твёрдопрочные делал доспехи, как тем и другим. Не могу я пойти вопреки столь высоким богам и соседям».

До полдня вербовала лотофагов, суля им злато Полифема, ещё в тяжёлых слитках лежащее в кладовых у него. Но ценностям другим привержены покладистые, (не знаю, как назвать), люди или звери. Лишь речью отличаются люди, а волк повадками одинаково поймёт сородича, будь он из Кипра или Крита. Пока что только жесты узнать от лотофагов довелось. Зачем им это нужно: тупить резцы, коль существуют пилы? Они меха ценили за блеск и нежность ворса, шкурки горностаев интересовали их, что водятся в лесах колючих. Бобровых тоже шкур не отказались принять за работу. Но где их взять?

– У вас больные есть? - Легла и показала немочь встать на ноги. Лотофаги закивали усердно головами.– Мы будем их лечить.

Эшмун наложением рук поднял прикованных к постели, чем очень удивил простосердечных. Бригада древовалов отправилась на валку кипарисов корабельных. Не менее шестидесяти локтей должны быть ростом великаны, чтоб цельная доска обвила рёбра судна. На киль годился брус, чем толще, тем надёжней. Початок есть, теперь в движенье пилы и вороты привесть, на это воля бога заставить полотно зубастое раздвоить  вдоль длиннющий хлыст.
Песню пели пилы, опилки изрыгая, хрипел в руке рубанок, курчаво стружку завивая. Сверло в ремнях скулило, долбило долото. Шпангоут по лекалу рубился топором, похожих друг на друга от носа до кормы рёбер не найти у корабля. Но это заготовки, монтаж на берегу, и там без корабела никак не обойтись. Где Одиссей проклятый, долго ли гостинец будет клянчить у циклопа?