Мальчик

               

                Светлой памяти Павла Петровича Еркова,
                ветерана ВОВ

                Жил-был Мальчик. Жил, не сильно тужил, так как был легкого и доброго нрава. Сильно не голодал, каша была всегда, а иногда, хоть и редко, даже с маслом. Намоченный хлеб с сахарином кушал с большим удовольствием - лакомство.  Как все мальчики, ждал мамку, когда с завода придет и по голове погладит жестковатой ладошкой. Ходил в школу – мужскую восьмилетку, слушал радио-тарелку и песни полные энтузиазма и целомудренного чувства иногда подхватывал – юная душа просила. Но тому, что черная тарелка вещала, верил почему-то не всегда – что-то смущало в бодрых рапортах со строек социализма. Ведь мальчики не любят фальшь… Немного влюблялся, но настойчивости большой не проявлял. Пока…  Играл в войну - в красных и белых, но не часто и понарошке, без злости. И те люди, и те... Гонял на пустыре в футбол, но тоже без ревности особой. Словно знал, что всё главное еще впереди.
                А потом началась настоящая война. И Мальчик пошел воевать. Быстро попал на передний фронт и в первом же  бою оказался  вместе со взводом таких же желторотиков в чистом июльском поле. И было не понятно – в какую сторону надо прорываться, что вообще делать с этой адской жарой и воем снарядов, с тяжелым и почти бесполезным оружием, как связаться с командованием и есть ли оно ещё? Знал одно своей детской смекалкой: нельзя паниковать, и когда огонь на поражение, падать нельзя – примешь все пули, льющиеся на землю стеной непрерывного дождя. Надо или стоять или бежать, но вертикально. Эта мудрость сидела в нем глубоко, и звалась она интуицией. Потому Мальчик выжил в этом первом бою. Может быть, один из ста таких же восемнадцатилетних пацанов. Просто их интуиция была слабее.
             Словом, везло ему. Как-то лицом к лицу столкнулся на опушке леса с огромным рыжим немцем, направлявшимся «до ветру». И Мальчик взял его, этого верзилу в плен. Так уж получилось. Видно опять потому, что не оторопел от страха, как этот взрослый детина с расстегнутыми штанами. А  может, ангел какой-то рядом оказался и помог. Кто знает? Говорят, у детей они сильные. И потому большой грех маленьких обижать...
                Но на третий год войны Мальчик всё же попал в госпиталь – руки были прострелены и ноги задеты в нервах. Операцию сделали неудачно, нервы пришили прямо к коже. Боли от этого были нестерпимы, особенно по ночам. Но Мальчик научился их заговаривать. Вспомнил какие-то древние молитвы. Шаманские… И считалочки детские отвлекали тоже. А позже он просто наливал из-под колонки воду в сапоги, и тогда ток не так сильно бил в израненные конечности. Врачи сильно удивлялись такой детской сообразительности. Это подключение к токопроводящим сетям так и осталось у Мальчика на всю его земную жизнь. И потому Мальчик стал учиться терпению.
             А в конце войны Мальчик вернулся в родной город и встретил прямо на улице своего Ангела. И сразу поверил в него. Точнее, узнал: это же он был тогда с ним, на опушке, когда немецкий автомат был в полутора метрах от его груди! Ангел был женского рода: щупленький, фиалковоглазый, нежноголосый. Женился Мальчик – как положено в человеческом сообществе.  Но он все равно продолжал быть мальчиком. А это значит, что хлеб для него был хлебом, утро – утром, а ночь – ночью…
                А потом в его доме появились четверо детей. Ну, не одновременно, конечно, а один за другим. И он подружился  с ними. Ведь он был такими же, как они – разве что покрупнее. Взрослые выразились бы в этом месте по-другому: «добросовестно растил их». Конечно, вместе со своим Ангелом. Но деньги зарабатывать все же надо было ему. И поехал Мальчик на целину – поднимать её. С чего и куда поднимать, не ясно. Но рабочая сила  была нужна. И отдал там Мальчик последнее свое здоровье. Но ничего, жизнь-то еще продолжалась.   
         И для этого продолжения пришлось Мальчику стать портным. Причем хорошим – для элиты городской. Повезло ему – достались из Германии классные лекала. Плюс природные способности ко всему практически. В общем, руководство города и области сплошь одето было (а может, и до сих пор носит-донашивает?) добротные шевиотовые, драповые и ратиновые пальто от Мальчика и было весьма и весьма довольно. Особенно жены, а также и любовницы этого самого руководства. Многое Мальчику пришлось узнать об изнанке респектабельной одежды руководства, обкома партии и прочих важных учреждений, поневоле, не по любопытству, которым не славился. Любознательность, правда, имела место, как у всех нормальных мальчиков, – но не к альковным тайнам, а к смыслу вещей и жизни, в том числе и руководства...  И много Мальчику удивляться приходилось – головотяпству и абсурдности их "мудрых решений". Хоть историю города Глупова пиши. Самое странное, что почти все руководители считали себя абсолютно взрослыми…
Поначалу Мальчик пытался спрашивать их о том, чего не понимал. Например, почему надо давать желающим людям – учителям, врачам и пенсионерам - участки только по четыре сотки и исключительно на косогорах? Ведь ни то, ни сё… Но, как известно, задавать вопросы взрослым – дело иногда наказуемое. И пришлось Мальчику доходить до всего самому. 
И много еще чего приходилось делать Мальчику самому: пилить и строгать, копать грядки и прививать деревья, смолить лодки и угощать своим вином и собственноручно выращенными огурчиками да помидорчиками  боевых товарищей и соседей, выступать на уроках мужества в школах и водить свою верную малышку «Оку»....  И все ему было по-своему интересно. Попробовать, присмотреться, поучиться. Иногда и порыбачить удавалось – это он особенно любил. На воду глядеть, да птиц слушать, людей хороших вспоминать. Только не войну...
Любил Мальчик погонять мяч с такими же, как он – мальчиками и девочками. Тем более, что это были его внуки. А потом и правнуки. И Ангел его был всегда рядом. Иначе и быть не могло - ведь дети не сомневаются  в них, в ангелах-то.
             Как все мальчики, он часто и по-настоящему радовался - открытке, подаренной ему на 9 мая, щенкам, неожиданно родившимся у собаки Шейлы, одуванчикам на лужке у пруда, новой иномарке, которую купил сосед...
             Приходилось, правда, и огорчаться. Когда телевизор включал и "Вести" смотрел...   Когда дочь его с внуками из Астаны (бывшая Алма-Ата) не смогла переехать поближе, на квартиру покупателей не нашлось, а оставить ее и сесть на шею старикам не захотела... 
             Но больше всего приходилось Мальчику – и всё чаще и чаще – леживать по госпиталям и военным санаториям. Вот это занятие он ненавидел, как все непоседливые мальчики, особенно тихий час. И анализы делать терпеть не мог. Заставляли взрослые. И опять врачи удивлялись – и как он при таких ранениях и рубцах на сердце живет да еще юморит всё время. Не знали они, что он был просто Мальчик. И оставался таким все время. А у детей все мерки другие. Совсем не такие, какие ему приходилось снимать со взрослых. И мера к ним, детям, иная, и иммунитет другой. Вот к примеру, как-то раз попал он в туберкулезную больницу с подозрением на эту плохую болезнь. Ну, стали, как положено, брать анализы, обследовать, значит. Три дня обследуют, пять дней обследуют, вторая неделя уже пошла. Нет положительных результатов. Но и отрицательных нет. Мальчик недоумевает и по-детски же интересуется: мол, раз  туберкулез не выявлен, то почему не выписываете? А врач бодро ему и отвечает: нельзя, подождём, когда он будет. Туберкулез, то есть. А в палате Мальчика еще четверо мужичков, но уже с выявленной, правда, с закрытой формой кашляют. Так что ждать недолго… Еще неделя проходит. Опять не выявлен. От скуки пошел Мальчик двор мести, санитарам помогать. К концу третьей недели пребывания в диспансере один добросердечный сосед ему и говорит: что ж ты, дурень, делаешь, плевки  подметаешь тех, кто на верхнем этаже? А кто на верхнем этаже – не понял Мальчик. Да это те, у кого открытая форма. Опять удивился мальчик, почему ему никто не сказал об этом раньше? Ну ладно, думает, такая судьба-индейка. А еще через неделю обследование показало, что у него … опять ничего нет!   Тут уж Мальчик схитрить решил: сказал, что у него путевка горит в южный санаторий, только тогда еле-еле отпустили. А он быстрее на свою дачку, к пруду и купаться! С другими соседскими пацанами и девчонками - такими же аномальными, поскольку удовольствие это – сомнительное и даже опасное с точки зрения взрослых - происходит и в начале ноября, и в середине июля, и в конце апреля. И опять ему хоть бы что!
        Так что у мальчиков всё не так, как у людей. У взрослых – имеется в виду.
                Туберкулез так и остается не выявленным по сию пору. А врачиха-кардиолог средних лет, ненароком встречая Мальчика время от времени, каждый раз  простодушно восклицает одно и то же «Как? Вы еще живы?! Не может быть! У Вас же сердце никакое...» А он задорно и чуть лукаво  улыбается своими юными, совершенно не выцветшими голубыми глазами и действительно ЖИВЁТ. Это взрослые говорят, что, мол, умер ветеран в конце прошлого августа. Я-то знаю, что он вот-вот войдёт в дачную калитку, хитро прищурившись, - стрельнуть у меня сигаретку, так чтоб Ангел не увидел...
                9-10 мая 2009.