Фармакологический тест

Современная жизнь вносит такие удивительные и своеобразные коррективы во все явления человеческого бытия, что даже после двадцати лет работы врачом чуть ли не ежедневно приходится сталкиваться с определенными болезненными явлениями, которые прежде, если и встречались, то крайне редко, а поэтому и не требовали к себе какого-то особенного внимания. Нынешнее время преподносит сюрпризы гораздо чаще. Да и сами болезненные явления по мнению корифея отечественной психиатрии постоянно подвергаются воздействию такого фактора, как клинический метаморфоз. Иначе говоря, наиболее распространенные симптомы и синдромы начинают прояв¬ляться внешне более атипично. Что в значительной степени затрудняет не только их своевременную диагностику, но и лечение.

Также актуально своевременно и адекватно конкретному состоянию у конкретного пациента лечение. Потому как, в отличие от всей остальной медицины, где можно с равным эффектом использовать одну таблетку анальгина или ношпы и их половинную дозу с примерно равным эффектом, в психиатрии ситуация применительно к дозе не просто несколько иная, а принципиально другая. Потому что применение половины таблетки вместо целой, на самом деле, будет означать на практике отсутствие лечения вообще, даже если назначен самый замечательный препарат и он на 100% соответствует своему синдрому-мишени для терапии. Надо сказать и более того: недостаточно мощное лечение не только не приносит пользы больному, но и еще колоссальный вред: тот или иной даже классический симптомокомплекс становится размытым и атипичным, труднопонятным и для пациента и для врача. Поэтому в 99% случаев врачи с небольшим опытом практической работы или с недостаточно развитой интуицией квалифицируют такого рода состояние как гораздо более легкое и назначают совершенно неадекватное лечение. И бывают весьма удивлены, что не получают не только какого-либо существенного положительного эффекта, но вообще никакого…

Но вместо более глубокого анализа ситуации врачи, чаще всего, начинают объяснять сложившуюся ситуацию не своей ошибкой, а лишь индивидуально-специфическими особенностями организма конкретного больного. Которые, безусловно, имеют место быть. Но, как правило, для их особенного проявления и влияния должны быть достаточно конкретные и объективные моменты в истории жизни и заболевания больного. Это серьезная родовая травма, тяжелый токсикоз у матери больного в период беременности им, тяжелые инфекции в детском возрасте, травмы головы, наличие умеренных или выраженных органических нарушений со стороны головного мозга (выявляются в первую очередь на электроэнцефалограмме при условии высококвалифицированной расшифровки полученных данных, что даже в Москве встречается предельно редко даже в самых крупных государственных и коммерческих лечебно-профи¬лактических и научно-исследовательских учреждениях).

Большинство врачей государственных и коммерческих учреждений в своей диагностике состояния больного ориентируются на то, что им рассказывает больной и его родные. Но в 50% случаев больной обязательно скрывает от 20 до 50% своей симптоматики (причем, ее наиболее важную часть) и в 30-60% случаев родные больного вообще предельно смутно представляют реальное психическое состояние больного даже на момент прихода к врачу, не говоря уже об истории его возникновения и развития в необходимых подробностях. Именно этим и объясняется в первую очередь высокий процент диагностических ошибок даже достаточно опытных врачей. Достаточно сказать, что предварительное обсуждение 150 вопросов, изложенных в моей ав¬торской диагностической анкете по трем параметрам при более или менее адекватном их освещении в беседе с больным и его родными может занять от 3 до 6 часов. Сам же больной заполняет эту анкету за 5-10 минут. И при условии добросовестного заполнения пациентом этой анкеты уже через 10 минут у доктора уже есть почти полная картина состояния больного. Разница, как говорится, налицо.

Естественно, что для первичной диагностики никто из врачей, даже при условии наличия самой высокой квалификации и добросовестности, тратить столько времени не будет. В серьезных случаях необходимо еще и более детальное обсуждение основных симптомов для получения полной и детальной картины состояния больного. Не говоря уже о сборе данных относительно основных моментов жизни больного и истории его заболевания. В 40-60% случаев приходится устраивать в некотором смысле допрос с пристрастием как самому больному, так и его родным, чтобы получить хотя бы предельно схематичную картину, дающую представление лишь о некоторых моментах, чаще всего второстепенного плана. Это, кстати, еще одна особенность психиатрии: в терапии важно знать ряд ведущих моментов для проведения гарантированно эффективной терапии больного. А в психиатрии совсем иначе: нередко второстепенные элементы о больном заставляют врача не просто несколько менять тактику ведения пациента, но и принципиально пересматривать свое представление и о больном и о его болезни. Поэтому множество вопросов, которые врач задает больному и его родным - это не банальное любопытство, а жесткая необходимость. И чаще всего, и больному и его родным совершенно не понять того, какая может существовать логическая связь между слуховыми галлюцинациями больного в 20-30 лет и его поведением в детском саду. Конечно, далеко не у всех больных такая особенная связь существует. Но даже если вероятность ее существования равна 10%, то врач просто-напросто обязан узнать максимально подробно обо всем, что касается личности больного, его отношений с окружающими в самых разных возрастных периодах. Это для лечения ОРЗ врачу совершенно не обязательно знать о том, как больной учился в школе, а для лечения психических нарушений и заболеваний - это строго необходимый момент.

В тех случаях, когда врач лишен возможности получить полноценную информацию от больного и его родных (многие родные или не знают о самом факте лечения пациента у доктора или и не хотят знать), то основная нагрузка ложится на опыт и интуицию врача. И здесь одним из вспомогательных моментов является фармакологический тест. Который позволяет врачу, что называется, убить двух зайцев одним выстрелом. С одной стороны, большинство больных и их родных наслышаны о том, что неправильное лечение психических заболеваний может нанести большой вред здоровью больного. Некоторые так и говорят, что в психиатрических больницах из больных делают полных идиотов. Существенное снижение общего интеллектуального уровня пациента действительно может происходить, но только при многократном применении немедикаментозного способа лечения: электросудорожной терапии (вызывания мышечных судорог с помощью кратковременного разряда электрического тока). Но данный вид, как правило, применяется у больных с большим сроком заболевания (более 10-15 лет) и когда уже практически никакие лекарства, ни в каких дозах и комбинациях не дают совершенно никакого положительного результата. Это крайнее средство. 

Что же касается негативного влияния лекарств, то здесь имеет место множество искаженных стереотипов восприятия и мышления. Серьезные психические заболевания тем и страшны, что при отсутствии своевременного и адекватного по интенсивности лечения (причем, как в период интенсивного лечения, так и поддерживающего - многомесячного, многолетнего или пожизненного), они вызывают в клетках головного мозга необратимые изменения. В результате чего умственные и психологические возможности пациента значительно снижаются. Это можно наблюдать у большой группы пациентов, которые после стационарного лечения не принимали никаких лекарств 2-5 лет. И в итоге получали состояние полной интеллектуальной несостоятельности, когда, по словам одной из больных "даже один час в день привычной умственной работы становится чем-то принципиально невозможным, становится недостижимой мечтой".

А вот среди людей, которые по 5-15 лет находятся под наблюдением высококвалифицированного и добросовестного врача, заинтересованного в стабильном состоянии здоровья не всех больных вообще, а именно конкретного пациента, много тех, кто не просто работает, а выполняет очень сложные и умственные задачи и предельно непростые психологические функции (своего рода виражи, узоры, многогранные и многоэтапные программы индивидуального и коллективного характера). Иначе говоря, отсутствие лекарств действует во много раз страшнее, чем их присутствие. Другой вопрос, что думать обо всех врачах, как о профессионалах в истинном смысле этого слова - это напрасная и опасная иллюзия. Профессионалов в любой области нашего бытия не может быть больше 10%. Меньше - это пожалуйста. А больше - это сказка даже для самых известных и крупных учреждений. Например, работая в НИИ психиатрии и неплохо зная коллектив, я мог бы доверить лечение своего друга из 500 сотрудников (в том числе 40 профессоров) лишь 10-15. А когда я первые годы работы в НИИ уезжал в отпуск и оставлял своим пациентам телефоны наиболее квалифицированных специалистов из своего института, то по возвращению практически все пациенты и их родственники, кто обращался за помощью к ним высказывали мне очень большое удивление по поводу того, что ни один из них не брался решать столь обширную группу вопросов, которой занимался я в постоянном и привычном режиме. Условно говоря, один качественно занимался из десяти фундаментальных вопросов работы психиатра и психотерапевта только первыми тремя, второй - другими тремя, третий, в лучшем случае, - пятью. Иначе говоря, для получения ответа на все десять вопросов наиболее упорным и настойчивым родственникам приходилось общаться, как минимум, с тремя специалистами. Соответственно оплачивая гонорар каждому из них в полном объеме. И, к сожалению, далеко не всегда их устраивала форма или суть да и объем получаемой информации от них. Реальная проза жизни. И тут, как говорится, ничего не поделать.

Надо сказать, что идея систематизировать информацию о фармакологическом тесте возникла у меня лишь после двадцати лет работы, когда было накоплено очень много различных атипичных случаев диагностического и терапевтического характера. Многие пациенты и их родные нередко считают, что доктор сознательно ставит диагноз более тяжелый, нежели это имеет место быть на самом деле. При этом руководствуясь не интересами здоровья больного, а лишь своими эгоистическими и корыстными - получить больше денег с пациента в ходе специально затянутого по времени лечения. Может быть, что в каких-то отдельных случаях их предыдущего общения с другими врачами такого рода ситуация и имела место быть. Но можно с уверенностью сказать, что люди, которые берут деньги не за реально выполненную работу, а лишь за ее имитацию, являются людьми, лишенными, по большому счету, житейской мудрости (не говоря уже о духовной). Потому что такого рода поступки противоречат фундаментальным законам Жизни и поэтому те, кто их совершает, в последующем обязательно бывают наказаны и очень сурово. И это не теоретический принцип - это жесткий и категоричный вывод, который жизнь буквально заставила меня сделать много лет назад в ходе размышления о жизни многих моих знакомых и друзей, коллег и пациентов.

Понимание адекватности в длительности и интенсивности лечения - вот те два камня, о которые разбиваются наиболее часто вроде бы неглупые назначения врачей и усилия родственников больного (или его собственные) по его лечению. Иначе говоря, месяцы или годы относительного благополучия (при условии постоянного и регулярного участия квалифицированного и добросовестного врача) со временем сменяются почти полным кошмаром не только для пациента, но и для его родных. В тяжелых случаях в первую очередь для родных. И вот для того, чтобы помочь и пациенту (если уровень его сознания и интеллекта позволяет правильно понять данную информацию) более объективно воспринимать ситуацию со здоровьем пациента как в тот или иной конкретный момент времени, так и в течение продолжительного временного интервала жизни, я и решил написать небольшую статью о том, что может косвенно помочь понять правильность поставленного диагноза (хотя бы в общих чертах, так как полное понимание в ряде случаев невозможно в принципе, ибо требует не только мощной узко специальной подготовки, но и большого успешного практического опыта работы с пациентами такого рода).

Понятно, что никому не хочется, чтобы у его родственника было тяжелое психическое нарушение или заболевание и в это верится с большим трудом или не верится вообще. Но, закрыв глаза на реальную проблему, вы никак не будете способствовать ее решению. В любом случае вы всегда можете спросить врача о реальной степени тяжести и степени сложности болезненного состояния пациента. Ибо тяжелое, но простое состояние лечить гораздо легче и проще, нежели состояние средней степени тяжести, но высокой степени сложности… И одно дело, когда родные пациента действительно искренне желают ему помочь в лечении и стремятся не на словах, а на деле выполнять все психологические и прочие рекомендации и назначения доктора, стараясь создать условия для максимально продуктивного и эффективного сотрудничества (во всех других областях медицины такой объем и такая интенсивность сотрудничества не являются жестко необходимыми). И совсем другая ситуация, когда родственники пациента за несколько месяцев не находят для себя времени, чтобы встретиться с врачом или хотя бы позвонить ему. Аналогичная ситуация и в том случае возникает, когда мировоззрение или характер того или иного близкого родственника, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Эффективность и в том и другом случае будет значительно меньше, если бы данные негативные факторы отсутствовали. 
   
Для того, чтобы сложные профессиональные понятия применительно к фармакологическому тесту были более доступны для восприятия людей, далеких от медицины, мне пришлось использовать разного рода логические параллели и аналогии. Люди, которые хотя бы немного что-то знают об охоте, понимают, что в зависимости от того, на какого зверя предполагается охотиться, нужно брать с собой и соответствующее снаряжение. Так, для охоты на зайца необходимо брать патроны с мелкой дробью. Для лисы дробь должна быть более крупной. А для медведя дробь даже самого большого калибра уже не подходит. Чтобы убить медведя, необходим заряд под названием "жиган" - тяжелая металлическая пуля размером и весом не менее автоматной.

Не нужно быть охотником-профессионалом или ученым-физиком, чтобы понять достаточно простые, если не элементарные вещи: не стоит стрелять дробью в медведя, так как таким зарядом его можно только ранить. А раненый медведь гораздо опаснее обычного. В обычной жизни медведь старается не нападать на человека. Но, если человек ранил медведя, то при этом есть вполне реальная угроза для жизни теперь уже не медведя, а охотника. Не будет большого смысла стрелять в зайца дробью очень большого калибра, так как такой заряд, если и не разнесет его в клочья, то сделает из него крупно ячеистое решето. Одним словом, каждый зверь требует при охоте осмысленного отношения.

Аналогичная картина наблюдается и при лечении нервно-психических нарушений и заболеваний. Чем тяжелее нарушение, тем более мощный препарат требуется для его лечения. Думается, что данная аксиома не требует особо мощной аргументации даже для непосвященных в тонкости психиатрии. В стандартном или классическом случае для врача ситуация в большей или меньшей степени понятна. Но нередко встречаются совершенно атипичные случаи. Интересным представляется вопрос о причинах возникновения такого рода клинических случаев, когда с определенной уверенностью врач может поставить лишь синдромальный диагноз (астенический, депрессивный, тревожный и т.д.). Но, гораздо труднее бывает сразу поставить диагноз нозологический (невроз, депрессия, психопатия, шизофрения и т.д.).

Атипичность может быть вызвана наличием органических нарушений головного мозга больного (нарушениями, по большому счету, в своей первоначальной сущности, чисто неврологического характера врожденного и (или) приобретенного характера. Отсутствие полной и отчетливой картины состояния психически больного может быть вызвано и его сознательным и (или) неосознанным желанием скрыть наиболее яркие и важные моменты в своем состоянии (бред, слуховые или зрительные галлюцинации, желание покончить с собой и т.д. и т.п.), чтобы выглядеть в глазах доктора наиболее благоприятным образом. Ибо даже большинство совершенно непосвященных людей хотя бы краем уха, что называется, слышали о тех или иных так называемых чисто шизофренических симптомах и синдромах. Хотя, на самом деле, они могут проявляться и не только при шизофрении.   

В ряде случаев человек ил в силу своего психического состояния (когда в психозе не отдает себе полного отчета и является в той или иной степени невменяемым) не осознает себя больным: а имеющиеся у себя болезненные симптомы пытается объяснить чисто житейскими причинами. Похожая картина может наблюдаться и в случае наличия обостренного самолюбия и амбиции. Когда даже самые четкие и конкретные аргументы диагностического плана не являются достаточными для того: чтобы человек просил медиков об узко специализированной помощи. Такой человек считает для себя  категорически неприемлемым получение ярлыка "психически больного" ни при каких обстоятельствах. Задумка, надо сказать, по своей сути неплохая, но вот способы и средства ее достижения выбираются многими, мягко говоря, не самые лучшие. Ибо вводя в заблуждение доктора, больной или его родные создают не просто проблемную ситуацию, а предельно драматичную. Так как нередко оттягивают на многие месяцы: а иногда и годы начало адекватного, а, следовательно, – эффективного лечения.  А болезнь только и ждет свободы действия, чтобы в максимальной степени разрушить организм больного, и в первую очередь, - его головной мозг. Так как при отсутствии лечения происходят мощные по величине и обширные по зоне распространения необратимые изменения в клетках головного мозга на иммунологическом, биохимическом, биологическом и энергетическом уровнях. И потом уже никто и никогда не сможет скорректировать эти патологические болезненные изменения даже на 20%, не говоря уже о 50-70.

Еще одна причина атипичности психического состояния больного может заключаться в том, что больной скрыл от своих родных не только сам факт значительного ухудшения своего психического здоровья в целом. И не только на несколько дней, а порой даже на несколько месяцев и даже лет. А родные или в силу своей особой профессиональной загруженности или из-за проблемных отношений с больным еще до начала его заболевания или в связи с высоким уровнем себялюбия и банального или изощренного эгоизма, обусловившими равнодушно-небрежное отношение к жизни и душевному состоянию будущего пациента психиатра, не замечают изменений в его поведении, приписывая их его чисто личностным особенностям, странностям характера, мировоззрения, поведения, настроения и т.д. и т.п.

В результате больной несколько месяцев или лет остается без психиатрической помощи. А болезнь в силу своих специфических особенностей и закономерностей возникновения и развития, дополненная индивидуально-специфическими особенностями организма конкретного больного в ряде болезненных элементов уменьшает свою выраженность. И, выражаясь профессиональным языком, переходит из острого состояния в подострое. И в таком случае при недостаточно доверительном общении больного с врачом или при наличии дефицита времени (у участкового психиатра в диспансере, например, хотя, к сожалению, не только у него) или в силу низкого уровня профессиональной квалификации конкретного доктора или недостаточного, мягко говоря, уровня его добросовестности в выполнении своих профессиональных функций и обязанностей ставится принципиально неправильный нозологический диагноз при более или менее адекватном синдромологическом диагнозе (например депрессивный невроз вместо шизофренической депрессии). Но депрессивный невроз лечится в основном транквилизаторами (элениум, реланиум, феназепам и т.д.) и мягкими антидепрессантами. В то время как шизофреническая (эндогенная депрессия) лечится в первую очередь тяжелыми нейролептиками и мощными антидепрессантами.

Вот и получается, что мелкой дробью для депрессивного невроза вызывается ранение-стимуляция" "медведя"-шизофрении. Которая расцветает еще более пышным цветом, увеличивая степень своей прогредиентности. Иначе говоря, злокачественности течения - показателя частоты возникновения обострений состояния и скорости наступления интеллектуального и эмоционально-волевого дефектов личности, когда даже элементарные житейские дела выполняются, в лучшем случае,  с очень большим напряжением, а уровень социальной и семейной, профессиональной и бытовой адаптированности стремительно приближается к нулю. И больной, прежде достаточно  неглупый и неплохой человек, становится тяжелым жизненным крестом для своих самых родных и близких людей. В ряде случаев создавая реальную опасность не только для своего собственного здоровья (как физического, так и психического), но и для жизни, как таковой.

Для того, чтобы хотя бы заподозрить более тяжелую патологию у больного, от врача требуется не только большой опыт практической работы, но и хорошо развития интуиция, способность пропустить через себя патологическое биополе пациента (нанося при этом изрядный ущерб своему, в первую очередь, физическому здоровью, а в последствии, возможно, и психическому). Одним из вспомогательных средств в арсенале врача-профессионала является фармакологический тест. Для того, чтобы понять его суть, сравним выстрел из ружья с введением в организм больного лекарства. Аналогия в данном случае лишь чисто внешне похожая, потому как лекарство имеет цель не навредить, а помочь организму и не имеет особых отрицательных последствий при условии квалифицированного и адекватного назначения.

Если выстрелить дробью в картонную стену, то получим большое и цельное отверстие с рваными краями. Если стена будет деревянной, то в зависимости от расстояния между ружьем и стеной получим мелкие отверстия с определенным углом рассеивания. Если выстрелить в бетонную стену, то дробь только незначительно повредит ее – на 5-10 миллиметров. И никакого большого или малого отверстия не будет. Вот так и с лекарствами: если лекарство средней мощности вызвало у больного лишь незначительный положительный эффект, то это означает, что перед нами имеет место быть "бетонная стена" или, иначе говоря, тяжелое психическое нарушение. Если улучшение получилось умеренное, то и нарушение у больного примерно среднего уровня (депрессия, психопатия и т.д.). Если побочные эффекты многократно перекрыли терапевтический положительный результат, то перед нами – "картон" или клинически – обычный невроз. Мощное лекарство разнесет в клочья не только "картон", но и "дерево", а в "бетонной стене" вызовет более существенное углубление.

И вот, анализируя и сопоставляя воздействие на организм и его результат, врач может, даже при полном отсутствии достоверной информации или при значительных сомнениях и колебаниях относительно нозологического диагноза, поставить более точный и более правильный диагноз. И соответственно, быстрее назначить лечение, наибольшей степени соответствующее реальному, а не предполагаемому родными больного или врачами других специальностей, как и врачей-психиатров низкой квалификации, психическому состоянию больного. А значит – сохранить, как минимум, годы его полноценной жизни в ближайшем и отдаленном будущем.

Другой вопрос, что даже самое эффективное лечение тяжелых или даже средней тяжести нервно-психических нарушений и заболеваний в последующем требует наблюдения у врача с определенной периодичностью и при необходимости приема препаратов в качестве поддерживающего и профилактического лечения. Ведь внешнее отсутствие болезненных явлений во многих случаях совсем не означает того, что заболевание исчезло раз и навсегда. Иллюзий по этому поводу питать не стоит, что мол, это у других так все плохо, а у меня или моего родственника все должно быть совершенно иначе. Кроме наших желаний есть еще законы жизни и медицины, которые никому не дано ни изменить, ни отменить. Лишь тот, кто их знает и учитывает в максимальной степени в своей жизни, может надеяться на более или менее оптимальный вариант развития ситуации.

Конечно, в ряде случаев органика (неврологическая патология головного мозга) может значительно искажать реальное положение вещей. Так и на средние дозы препарата (а иногда и на малые) организм может дать побочные эффекты, которые обычно возникают при назначении высоких доз. Создавая иллюзию неадекватности степени интенсивности назначенного лечения. Но вопрос соотношения терапевтического эффекта и побочного – это тема для большого и отдельного разговора.