Последний полет белки

Последний полет белки






- Сотня! Подъем! - командный басовитый голос сотника Матвеича, как за глаза звал его весь отряд,  разрезал мягкую темноту предрассветного утреннего сна и заставил Евграфа открыть глаза.

- Вставай, боец! - сотник улыбался Евграфу своей щербатой улыбкой с мерцающего на стене плазменного экрана.

"Во сколько же он встает?" - глядя на бодрое лицо командира, подумал Евграф.

 Матвеич продолжал щериться. У сотника уже много лет не было переднего зуба, который  выбил ему нынешний Воевода, любимый и крайне уважаемый всеми бойцами в полку и за его пределами Меньшов Никифор Ильич. Давным-давно, когда сотник был еще  только "белкой" вдаль-смотрящей, на очередном построении случилось ЧП. Матвеич, а в годы те молодые просто еще Степа, забыл перчатки боевые. Обычно в таких случаях кара неотвратима. За свои 5 лет службы Евграф лично видел три расстрела на месте  и за меньшую провинность, а тут перчатки. Без них "белке" никак нельзя и пощады за подобное никогда не случалось, о чем и Устав Воинский, чтимый всеми,  гласил.  Но Матвеич, то есть Степа, был лучшим бойцом не только в отряде, но и  во всем полку. И все это знали. И Матвеич знал. Самые великие рекорды полковые ему покорились уже на третьем году службы. Он мог на руках провисеть на дереве пять часов кряду,  попеременно то на правой, то на левой, меняясь, то на обеих сразу и имел лучший результат по прыжкам с сосны в сугроб за всю историю полка  - двадцать  четыре метра и это не в режиме планера, а обычно, как говорили - солдатиком. И ни одного перелома за всю службу. Такое не многим давалось. Говорят, Матвеич прыжок этот с детства тренировал, пацаном еще. Какая-то особая мягкость в прыжке его была, поговаривали, что он часами смотрел записи прыжков и падений кошек. Но это говорят, а как на деле было, не знал никто. В общем, лучший прыжок его и поныне не превзойден.  В полку второй результат за всю историю, тоже не малый был у башкира  Сеула…и то всего двадцать метров с двумя вершками. Так вот, Матвеич оплошал в тот день,  забыл перчатки. А это уже нарушение Устава, статья 18 пятой главы. Кара одна - расстрел….Но по единоличному решению командира.  Да без перчаток на сосне в минус сорок пять и без того смерть, да и залезть при нормативе сорок секунд нереально. А это уже второе нарушение, коли в норматив не уложишься. Воевода нынешний, Никифор Меньшов сам был сотником тогда. Привел он Матвеича и других "белок" на развод и форму стал по Уставу проверять. Увидел Никифор, что Матвеич  без перчаток, потянулся к кобуре своей кожи оленьей, и уж замерли все в отряде, чуя неминуемое и страшное, да вдруг Меньшов поразмыслил чутка и казнить бойца не стал. Резким твердым ударом рукояти стальной щелкнул по челюсти виноватого, обагрив кровью снег, снял именной браунинг с предохранителя и по-молодецки крикнул: - Рота! Боевые места….за-а-а-нять!.... Время пошло!
 
Бойцы рванулись по своим соснам вверх.

- У тебя сорок секунд! Ну ты сам знаешь, - тихо произнес Никифор, глядя на Матвеича, - не справишься, не пощажу. Устав, небось с измальства учишь.

Сам Евграф не видел того, мал еще был, в восьмой ступени школы учение нелегкое воинское  познавал, а старшие поговаривали, что Матвеич спокойно, не торопясь наклонился, поднял со снега свой красный от крови передний зуб, обтер ладонью, аккуратно за щеку положил и в мгновение  ока оказался наверху своего дерева. Словно белка-летяга вспорхнул, лишь снег малехо с верхних веток попадал на овчинный тулуп сотника. Без перчаток он был на сосне первым. Он не просто уложился в норматив, все остальные поднялись на свои посты уже после него лишь секунд через десять. Меньшов тогда только головой кивнул одобрительно, да сдержал улыбку  гордости за воспитанника, но виду не показал,  убрал браунинг в кобуру и исчез в чреве своего огромного хамера. Матвеич в тот день просидел на сосне все 24 часа, как и положено. Одному богу известно, как он не отморозил пальцы свои на таком холоде пронизывающем, но известно лишь, что с тех пор карьера Матвеича в гору пошла. Меньшов оценил тогда и физическую силу бойца и ловкость  и дух его богатырский, и как Воеводой сам стал, в недельный срок Матвеича сотником сделал и приблизил того к себе дюже. Бойцы поговаривали, что скоро, ежели Воеводу в Кремль переведут, а слухи такие хаживали и весьма достоверны были, Матвеич - первый кандидат на свободный воеводский пост. И посулы тому виделись. Вчера был подписан Приказ Великого о награждении Сотника Степана Матвеича Тульева орденом Правой руки. Это был очень высокий знак. В ста случаях из ста за наградой этой следовало повышение по службе. Так что Воеводская папаха сотнику светила как Большая медведица над  Сибирью  в ясную ночь.

- Доклад, боец! - рявкнул с экрана Сотник.

Евграф одернул верблюжье одеяло колючее с тела своего и как был голышом, вытянулся у кровати в струнку.

- Триста семнадцатый, второй полк, шестой отряд, готовность номер три, Ваше благородие, - четко произнес он заученные за долгие годы слова.

-  Вольно! - улыбка пробежала по губам Сотника и остановилась парой начинающих морщин возле глаз, - ну ты уж не серчай, Евграф, последний день на тебя покрикиваю, завтра на одной скамье настойку пить будем, а пока…пока порядок требует…ну а дальше, дальше, сам знаешь, не задержусь я на скамье этой, служба вверх тянет.

Сотник многозначительно указал пальцем в небо и исчез с экрана. Вместо него во всю свою мощь засияли с плазмы позолоченные башни Кремля, ярко-беленые высоченные стены, гордо заканчивающиеся трезубыми остриями и заиграл Гимн Государственный. Евграф еще сильнее напряг свое тело, так что мышца каждая почувствовала важность момента и зашептал заученные с детства слова:

     Держава Великая наша навеки,
     готовы мы жизнь за тебя положить,
     могучи леса твои, горы и реки,
     врагу не позволим себя покорить…..

Три минуты играл Гимн и вот музыка прекратилась. На экране включились электронные часы - 5:10.

-  Триста семнадцатый, второй полк, шестой отряд, готовность номер два, - сам себе привычно отчеканил Евграф в экран и бросился в ванную. Там он встал под теплые струи воды, густо намылил кудрявую шевелюру и непривычно потер тыльной стороной ладони пятидневную щетину. Это было нарушение Устава внутренней службы. "Вдаль-смотрящий должен быть чисто выбрит", - гласило правило. Бороду разрешалось носить только начиная с чина сотника. Но сегодня…сегодня был последний день Евграфа в должности "белки". Вышел уже приказ по полку и на освободившееся неделю назад после смерти Петра Дюжего место Сотника третьего отряда назначался он - Евграф Пылев. Уже завтра на построении в штабе днем его, лучшего в шестом отряде бойца представят к званию Сотника и сам Воевода Никифор Меньшов лично вручит ему отличительный знак - папаху с волчьим хвостом. Вокруг будут стоять его однополчане, другие Сотники с густыми черными бородами и папахами лихо набекрень загнутыми и Матвеич будет щербато улыбаться. А потом вечером все они по старой традиции пойдут в банную и Евграф проставится. Проставится терпкой сибирской настойкой из кедровых шишек, которую начал готовить еще загодя, как узнал, что кандидатура его Матвеичем наверх подана и согласована. А потом будут они париться по-мужицки и каждый Сотник его полка влепит по голой Евграфовой спине по десять ударов сосновым веником от души, а ударов таких числом общим будет сто ровно. "Сотнику - сотня",- дружно будут говорить его новые братья при ударе каждом и долго еще не забудет удары те красная от иголок острых спина, так что в кровати не повернешься без вскрика, да разве цена эта той гордости, что уже начинала распирать Евграфово нутро. Пять лет в "белках" он и вот, наконец! Сотник! Завтра. Как хочется, чтобы пришло быстрее это завтра.

Евграф вылез из душа, отер с тела воду и начал обтираться салом. Сало каждый год топила ему мать. Можно было брать складское, воинское, то, что для всех, его выдавали бесплатно, но было оно медвежье и не всегда спасало на ветру в мороз, да и впитывалось быстро за суточное дежурство в дозоре, превращая последние часы на сосне в сильное испытание духа и плоти. Не все выдерживали такого. Были и просто обморожения, а двое из соседнего отряда так и упали, замерзнув с сосны  вниз, не успев даже раскрыться. Один сразу насмерть расшибся, а второй сломал позвоночник и его лично Матвеич добил в лоб из своего наградного. Поэтому сало складское Евграф не пользовал. Мать топила ему барсучье. Дорогое оно было конечно, но зато никакой мороз не пробирал вовсе. Прошлый год лютым оказался, за пятьдесят и ниже бывало, но Евграфу  на посту своем как в парной сиделось на скамье, даже комбинезон иногда приходилось расстегивать для проветра….

Евграф нанес второй слой сала и вышел в кухню. Чайная уже приветливо мигала красным огоньком, сигнализируя, что напиток готов. Вчера Евграф настроил чайную на программу "Чабрец/Иван-чай". Воздух уже наполнялся приятным пряным вкусом. Евграф вынул из чайной горячую чашку, достал из печи микроволновой  горячий ломоть белого хлеба, густо смазал его оленьим паштетом и погрузился в завтрак.

В комнате запищал экран. Евграф стряхнул в рот последние крошки, сделал еще глоток и бросился в комнату. На экране хмурился Матвеич.

- Триста семнадцатый…., - начал было Евграф, но Матвеич его обрезал сразу.

- Что-то манжурцы активизировались. Сигнал со спутника идет неприятный, к границе они жмутся чего-то, беды бы не было…Так что сегодня пятый уровень опасности, ночной глаз не забудь.

- Есть, - отчеканил Евграф, но Матвеич уже исчез с экрана.

Евграф подошел к стенному сейфу, набрал на диске круглом секретный, ему одному известный код, открыл дверцу и вынул из жестяной коробочки металлический шарик  размером с горошину,  положил его во внутренний карман, висящего на вешалке комбинезона и вернулся на кухню, чтобы допить бодрящий напиток.

Война с манжурцами закончилась уж лет как пятнадцать. Много бед принесли она стране нашей, закабалили враги весь Восток Дальний и Сибирь чуть не до Урала.  Но была и есть  крепка держава наша и духом сильным и людьми мужественными. Бросил клич Государь Великий, собрал ополчение со всей страны, сотни тысяч бойцов встали под его знамена и выбили манжурцев обратно к своим границам. Не стали войска дальше идти, хоть и рвались вперед, отомстить, но остановил их Государь, велев границу укрепить и держать контроль за ней круглосуточно. Тогда и спилили по всей длине границы сосны корабельные  на тысячи километров, чтобы пространство между двумя странами  чистым было и создали "беличьи" полки. Приутихли вроде манжурцы после поражения, но нет и нет жалили иногда лазером со своей территории бойцов наших. Лазеры хорошие у них были, на 10 километров били без промаха. Поэтому глаз ночной только и спасал, помогал увидеть момент выстрела и включить защитное поле. 

Ровно без десяти шесть утра боец шестого отряда второго полка вдаль-смотрящий, "белка" Евграф Пылев, одетый в уставную форму, подошел к окну и взглянул сквозь покрытое ледяным узором стекло на ртутный градусник. Красная полосочка спряталась у самого его низа, замерев под цифрой 46.

"Морозно", - поежился Евграф, - "но к обеду может на пяток градусов и подымется".               

Он затянул простеганный гагачьего пуха комбинезон, проверил на груди своей кнопку раскрытия планера и отпер дверь, ведущую во двор.

- Мяу, - услышал он сквозь опущенные уши шапки тонкий, словно детский голосок где-то внизу. Евграф опустил и глаза и замер. У его ног терся крохотный серый комочек, окутанный паром остывающего на морозе горячего тела.

Евграф снял рукавицы и присел. Маленький, дрожащий от холода котенок   уместился в его богатырский руках. Евграф приподнялся и прижал комочек к груди.

- Бедняга, - прошептал он, - как же ты очутился-то здесь? На таком морозе и пяти минут не проживешь. Подкинули наверно…кто ж такой недобрый, дитя малое да на мороз, а если б я на смене был в ночь, али прихворнул!? Ну да ладно, от судьбы своей не уйти, знать господу так было надобно.

Евграф посмотрел на часы. Времени до прилета Верты оставалось минут пять еще. Он быстро вернулся в избу, крикнул Чайной своей  -  молока, мол, быстро давай теплого и стал ждать. Чайная скрипнула нутром своим в поиске программы, потом заурчала важно и через минуту выдала из себя стакан белого напитка. Евграф взял стакан в руку, попробовал на язык, - хм, действительно на молоко похоже, интересно  из чего делают его, из порошка молочного или все же из химических эквивалентов, - снял с полки миску фаянсовую, поставил на пол, вылил в нее содержимое стакана и ткнул носом в жидкость пригревшегося уже у груди котенка. Тот радостно залакал, урча.

- Ну вот, - улыбнулся Евграф, - на сутки хватит, с голоду не помрешь, дождешься поди меня, а там посмотрим.

Он одернул комбинезон и увидел как  на груди в районе планерной кнопки расплывается желтое пятно. "Маленький, а надул-то сколько, с мороза, видать", - хмыкнул про себя  Евграф и выбежал бегом на улицу. Во дворе уже опускалась Верта. Он быстро вскочил в открытую дверь и оказался в привычной компании таких же, как он "белок", бойцов вдаль-смотрящих шестого отряда. Сразу заложило уши, это Верта стремительно взмыла вверх и взяла курс на границу. Пожав руки друзьям, он уселся на свое место и  осмотрел пятно. Моча почти везде впиталась в ткань и только сквозь щель планерной кнопки, где материала не было вовсе, предательски блестела желтоватая жидкость.

- Минутная готовность к высадке, - услышал он из кабины пилота. С тех пор как Верту перевели на сверхзвуковую, добираться до границы они стали буквально за пару минут.

Матвеич как всегда ждал бойцов на плацу. Широкоплечий, с кудрявой черной бородой, в лихо сбитой набекрень папахе с волчьим хвостом, он смотрелся как былинный богатырь Илья Муромец, олицетворяя собой спокойствие и уверенность в защите восточных границ нашей Державы.

- Построиться! - скомандовал Матвеич и бойцы стремглав вытянулись ровно в шеренгу, словно на снегу  кто-то углем провел ровную линию, - объясняю диспозицию на сегодня. Манжурцы последнее время неспокойно себя ведут, в прошлую смену сбили лазером двух наших из третьего полка. Делают они это ночью, так им сподручней. Поэтому, как вечереть начнет, всем ночной глаз принять, с ним и видно впотьмах все далеко, и увереннее опять же. Надеюсь, не забыл никто? А то…., - и Матвеич постучал по кобуре браунинга. По отряду прокатился легкий гул, мол как, Вы можете, Степан Матвеич сумлеваться, который год в "белках" служим, не юнкера же.

- Ладно, ладно, - прикрикнул Матвеич, - снаряжение к осмотру!

Бойцы вытянули руки вперед, демонстрируя рукавицы с нарощенными  по всей внутренней части беличьими когтями, ночной глаз, лежащий на ладони и ярко горящую красным на груди планерную кнопку.

Матвеич медленно обходил бойцов.

- Это что? - ткнул он пальцем в грудь Евграфа.

- Прости, Степан Матвеич, котенок малый, обмочился от холода, подкинули к двери уж выходил когда, не утереть, не высушить. Не серчай, отдежурю сегодня, вмиг в химчистку отдам, - ответил Евграф.

- В химчистку…, - задумался Матвеич, - да пошто тебе химчистка, Евграф. Тебе завтра папаху вручат, как у меня, да бушлат с внутренним подогревом, так что  комбез свой уж только для памяти почистишь, чтоб в шкафу висел, напоминал тебе о славной службе твоей. Ладно, тебе сегодня много простить можно, не то, что пятнышко кошачье, завершаешь службу свою в белках. Сегодня у тебя праздник великий и ответственный, как говорится "последний полет белки". Боец ты хороший, знатный, недаром у начальства на примете. Но про обычай не забывай, однако, а то осерчают братья военные, банная там, проставиться опять же, все, как принято, должно быть….

- Обижаете, Степан Матвеич, - закачал головой Евграф, - не каждый день в Сотники посвящают…

- Ну-ну, - запыхтел Матвеич, - и еще…., - он задумался на секунду и только Евграфу слышно произнес, - плохая это примета для "белок", когда кошка обмочит….но будем надеяться, что обойдется все, да и котенок это вроде, а не кошка совсем….

Легкий холодок пробежал по горячему, натертому салом телу Евграфа. Недоброе закралось в его душу. Слышал он, конечно, слышал об этих "беличьих" приметах, но значения никогда не придавал. Но тут….

Мысли его черные прервал Матвеич, который, набрав воздуха в легкие и уже перейдя на командный голос, раскатился на пол Сибири:  -  минутная готовность, бойцы, всем на исходные позиции.

Отряд бросился к подножьям своих сосен и замер в изготовке.

Матвеич осмотрелся вокруг, достал секундомер и раскатился эхом - Отряд! Слушай мою команду! Боевые места за-а-анять!

Рванули ввысь бойцы по стволам каждый своего дерева, высоченного, в сорок-пятьдесят метров высотой, словно белки, перебирая быстро одетыми в перчатки руками, мелкими коготками протыкая кору. Первым Евграф взлетел на свой пост, гордо усевшись на верхней ветке, обхватив макушку сосновую ногами своими богатырскими, вторым Кузьма вспорхнул   на три дерева к югу, буквально через пару секунд, за ним татарин Равиль. Потом и остальные подтянулись. Все в норматив уложились, никто не подвел, да и не могло по другому быть, лучшим отряд в полку числился, третьего сотника  за пять лет давал, не то, что другие отряды. Матвеич по крупицам всех отбирал, как селекционер опытный. Глянул Евграф вниз, увидел как Матвеич одобрительно рукавицами похлопал, секундомер убрал и исчез в чреве своего Хамера. Машина рявкнула и повезла сотника в штаб на доклад командующему.

Евграф устроился на верхушке сосны поудобнее, повернув привычно взгляд свой в сторону государства манжурского, выбрав привычный за 5 лет службы сегмент обзора. Десять километров чистой заснеженной земли, вырубленной, освобожденной от деревьев поверхности  отделяло его от первых манжурских постов. Корабельные сторожевые сосны, усеянные "белками" тянулись на тысячи километров, охраняя покой Державы. Сотни тысяч людей несли круглосуточно свое дежурство, готовясь при первой же опасности подать сигнал вторжения и, спланировав вниз, броситься на защиту Родины.

Полное безветрие царило на восточных рубежах Державы.  Тишина дозора нарушалась лишь треском сосновых сучьев, ставших столь хрупкими от лютого мороза. Падал легкий снег, еще больше выбеливая написанный зимою пейзаж. Рядом с Евграфом на соседнюю ветку опустилась синичка, попыталась поклевать что-то на замерзшей коре и улетела.  "Мыслимое ли дело в такую погоду и птицам летать", - подумал Евграф, - "мороз то какой, на лету свалишься". Стрелка на его комбинезоне медленно описывала круг за кругом - 8 утра, 12 пополудни , 18 вечера. Начало смеркаться. Евграф снял перчатку, вынул из кармана ночной глаз и положил его в рот. Глаз привычно скользнул по пищеводу, оставляя за собой приятную прохладу.  Прошло 5 минут и  начало действовать. Евграф как никогда днем четко стал различать в наступившей темноте каждую деталь, как в непосредственной близости, так и в дали. Евграф тут же настроил взгляд на Манжурию и быстро увидел врагов. Разделяло их, почитай, километров десять. На самой высокой сосне на "той" стороне сидел крупный манжурец. В одной руке он держал небольшую металлическую банку, во второй ложку. Манжурец что-то аппетитно ел. Евграф внимательно всмотрелся в этикетку на банке. Тушенка, говяжья, понял он. Двадцать лет назад такими заполонено было пол государства. У Евграфа засосало под ложечкой, в Державе "белкам" на посту есть запрещалось Уставом. Манжурец продолжал сосредоточенно двигать челюстями, потом, видимо почувствовав на себе далекий взгляд, поднял глаза в сторону Евграфа и замер. Взгляды их  пересеклись. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Манжурец не выдержал первым. Он демонстративно повернулся к Евграфу спиной и продолжил жевать. Евграф ухмыльнулся. "Наши люди сильнее",- подумал он, - "хрен они теперь нас врасплох застанут как тогда, во время войны".

Наступила глубокая ночь. Яркие серебряные звезды алмазными искорками освещали небосвод. Некоторые из них подмигивали бойцам, весело скрашивая их нелегкую службу. Словно ковер, усеянный бриллиантами, смотрелось ночное сибирское небо и сердце любого, раз увидевшего такое нерукотворное чудо господне, замирало от этой красоты.

Ночь проходила спокойно. Манжурцы тихо сидели на своих соснах, немного припорошенные легким снегом. Каждый нес свою службу и не собирался нарушать тишину ночи. Организм Евграфа привычно перешел в автономный режим дежурства.

Час за часом отдавала ночь свою темноту подступающему утру. Постепенно верхушки сосен окрасились в оранжевое. Евграф посмотрел на часы. Стрелке оставались минуты до шести утра. Последнее дежурство Евграфа подходило к концу. На горизонте знакомо заурчала Верта с новой сменой. На нижнюю площадку въехал хамер Сотника. Матвееич вынул ногу в кованном сапоге из машину, следом появилось все его тело, голова в папахе с волчьим хвостом. По торжественному поводу Матвеич надел парадный тулуп с орденами. Устав делать его это не обязывал. Ничем особо примечательным день сегодняшний не блистал. Просто у одного из бойцов было последнее дежурство. Пять лет неустанной службы, бессонных ночей, обмороженных пальцев, пять лет героического, и в то же время обыденного труда по охране границы. Целый пять лет. И вот пришел он, последний день. Последнее дежурство, последний полет белки, за которым вслед блистательная карьера военного, уверенного в себе и своих силах. Матвеич любил Евграфа как младшего брата и хотел, чтобы день этот тот запомнил навсегда.

Стрелка часов за комбинезоне замерла на цифре шесть. Матвеич подошел к сосне Евграфа и громко не по Уставу  прокричал:   

- Слухай меня, бойцы. Смену отпахали. И слава Господу.  По домам пора. Сегодня  у нашего товарища Евграфа Пылева последний полет. Завтра он станет Сотником. Это высокое звание даровано ему Государем нашим Великим за службу ратную. Все вы пример должны с него брать. Всем бойцам за исключением Пылева приказываю -  спуститься вниз и построиться на площадке.

Бойцы один за другим начали прыгать вниз с пятидесятиметровой высоты своей, во время прыжка нажимая расположенные на груди красные кнопки. Комбинезоны раскрывались, превращаясь в воздухе в одеяние похожее на  белок-летяг. Плавно паря в режиме планера, бойцы опускались вниз, занимая свои места на плацу.

Евграф сидел на своей сосне. Слезы текли из его глаз. Как привязался он к своему посту, своей ставшей вторым домом сосне, друзьям по отряду. Завтра, уже завтра начнется другая жизнь, он станет командиром.

Размышления Евграфа прервал сотник.

- Ну что, Евграфушка! - прокричал он. - Прыгай! Это твой последний полет. Последний полет белки. Мы ждем тебя внизу. Ура новому Сотнику.

- Ура! Ура! Ура! - троекратно разорвали морозный воздух бойцы.

Евграф приподнялся, снял перчатки, положив их в карманы, встал на ветке и, широко расставив руки в стороны, прыгнул вниз. Пролетев 5 метров, он нажал красную кнопку планера. Кнопка словно вмороженная в лед не двинулась с места. Он нажал снова. Ничего. Земля предательски приближалась. Евграф с силой вдавил кнопку и почувствовал холод на своей руке. В последнюю долю секунды он посмотрел на ладонь. Маленький желтый кристаллик льда лежал на его руке. Кнопка так и не поддалась.

- Котенок, - подумал Евграф и почувствовал сильный удар о землю. В глазах потемнело.

Евграф лежал на снегу, боком, неуклюже подогнув под себя правую ногу. Сильная боль пронзила его позвоночник резко и внезапно  исчезла. 

- Вставай, боец, - услышал он далекий, словно с неба голос Сотника, - вставай.

Евграф попытался напрячь тело свое, но оно не послушалось его вовсе. Евграф смотрел на свои руки и ноги и старался пошевелить ими. Тело его, словно чужое, отказывалось его слушать.

- Вставай, боец! - снова прокричал подошедший Сотник, - у тебя 30 секунд, ты знаешь.

Евграф посмотрел на небо, на лицо его медленно опускались мягкие снежинки, легонько щекотя  щеки и заставляя моргать.

- Двадцать секунд, - произнес Матвеич и вынул браунинг из кобуры, -пятнадцать….десять….

Тело Евграфа немело.

- Котенок, - произнес Евграф, - котенок….

- Что? - не расслышал безжизненно лежавшего Евграфа Матвеич.

- Котенок, - прошептал снова боец.

Матвеич, снял браунинг с предохранителя, потом  присел на колени и приблизил ухо свое к губам Евграфа.

- Котенок у меня малый дома один, возьми себе, а то с голоду помрет, - прошептал Евраф.

Матвеич кивнул головой, встал на ноги, снял со своей головы папаху с волчьим хвостом и вложил в немые руки Евграфа. 

Эхо выстрела прокатилось по заставе……