Мотыльки госпиталя Святого Луки

Леди и джентльмены,
для Вас... блюз чернокожей смерти.

Свидетелями этого действа Вы можете стать каждую лунную ночь в каридорах госпиталя Святого Луки.

Моя бедная девочка...
Ты давно видела настоящую ночь?
ТВое детство прошло здесь, в кругу счастливых друзей, под покровом ласк вашей темной матери.

Силуэты, повисшие в воздухе, в местах, где тени пересекали столбы лунного света. Мягкий детский смех проступающий, казалось, из другого измерения. Чернокожий ребенок мерцающий синим свечением беззаботно бежит по коридору сердечно-сосудистого отделения домой. В операционной трое мальчиков раскручивают на полу лампу в тысячу свечей, найденную рядом с ворохом пыльных фартуков. Они ждут на кого укажет единственная уцелевшая свеча, не замечая двух девочек стоящих в углу и обменивающихся разноцветными пузырьками, пряча их в оцинкованные коробочки. Худой ребенок за висящей на одной петле дверью палаты в челюстно-лицевом, подняв голову от справочника по переломам, считает недостающие осколки в треснувшем окне. На полу вокруг него рисунок из играющего серебряными бликами битого стекла. Скрипнул деревянный порог на лестничной площадке и шаги босых ножек порхнули по покрытому осыпавшейся штукатуркой кафелю ступеней, идущих вниз. По ступеням сверху скачет зашитая клизма, ставшая мячом. Группа галдящих синих силуэтов не выше 6 футов, напуганная макетом мышечной системы, кувырком пересекает коридор, скрываясь в дверях лифта. Маленький призрак с головой, замотанной бинтами до шеи, беспокойно стонет, натыкаясь на стены и подставки для капельниц, под улюлюканье хоровода голубых огоньков. Под высокой колоннадой огромного холла четверо, сидя на корточках, наблюдают как колышется широкая лапа березовой ветви, пробившей застекленный купол. Откуда-то сверху из места, где ветвь, расширяясь, исчезает в темноте, слышен звук шелеста березовой рощи, окружающей госпиталь. Шепот невидимых листьев заставляет четверку завороженно раскачиваться в такт набегающим потокам июльского ветра. Сквозьняк, залетевший из под тяжелых створок главных дверей, поднимает с пола рассыпанные рецепты и истлевшие листы из медицинских карт и несет их в глубь перехода западного крыла. Трепещущая бумага на секунду задерживается у охватывающей взглядом весь холл мазаики. Обрамленные сетью морщин потускневших фрагментов, на детей ласково смотрят глаза Святого Луки.