Драконово дерево

               
               
                Сказка внуку.         

    Ох, внучёк, внучёк!  Давным - давно,  много лет назад, в стародавние времена,  я был молодым, здоровым  и ходил в море на пиратском корабле.   Весёлую, вольную жизнь мы славили напевая  пиратский гимн:

                Всех свистать наверх!  Отдать швартовы!
                Парус ветром,  словно куль, набит.
                Эй, матросы!  Всё ль у вас готово?
                Разыграем мы морской гамбит!
                Всем по кружке эля!  Бочку рома --
                Дьяволу морскому на обед!
                Слушай, кок, команде выдать  брома,
                Чтобы избежать ненужных бед.
                Флаг поднять!  Попутный ветер в спину!
                На плече мой верный попугай,
                Самобранкой океан раскинут,
                Знай, хватай добычу – не моргай!
                Если струсит кто – тотчас на рею,
                Храбрецу – на стол двойной щербет,
                А лентяев лично кулаком огрею
                И скормлю акулам на обед!
                Якорь  вверх! Семь футов нам под килем!
                Берег исчезает за кормой…
                Что же вы, ребята, приуныли? –
                Может,  и воротимся домой

   Разбойничья судьба улыбалась нам. Но однажды, когда мы обходили мыс Горн, это страшное место слияния двух океанов, где и в хорошую погоду вода неспокойна, нас застал шторм в двенадцать баллов.  Волны  высотой в многоэтажный дом швыряли наше деревянное судёнышко, как ореховую скорлупку.  Вверх-- вниз, вверх—вниз.  Влево – на скалы, вправо – на скалы.  Шторм порвал на клочья  паруса, изорвал снасти, снёс в океан  с  палубы всё, сломал мачты.  Из управления кораблём остался только чудом уцелевший руль.  Наш рулевой Штыб привязал себя к обломку мачты (чтоб его не смыла волна) и неимоверными усилиями молниеносно мелькавших рук старался вращением штурвала избежать удара о скалы.  Гигантские волны окатывали наше судёнышко,  корпус корабля скрипел и трещал, и мы каждую секунду думали, что он не выдержит ударов и развалится на части.  От этой качки, продолжавшейся несколько суток, у многих началась морская болезнь.  Да к тому же, из-за задержки в пути, кончился запас пресной воды.  И вот парадокс (смех со слезами):  кругом океан воды (солёной воды), а нас всех мучила страшная жажда.  В трюмах  болтались 120 бочек солёной селёдки,  и не было ни капли влаги смочить губы, горло.
И страх! Жуткий страх из-за того, что наша старенькая «Изольда», много лет носившая нас по морям и океанам, будет разломана волнами или разбита о скалы. Потрескавшиеся от жажды губы беззвучно шептали молитвы, имена родных и любимых; перед воспалёнными глазами прощально возникали видения лучших моментов жизни.   Морская болезнь, жажда и страх перед гибелью привели к тому, что кое-кто из нас, измученных, бледных, шатающихся, забившихся в углы кают и трюмов, начали сходить с ума.
Не вынес этой муки и Билли Бонс.  Наш красавец,  драчун и забияка Билли Бонс, который любил задираться и из всех многочисленных драк выходил победителем (правда, в одной из потасовок он потерял левый глаз); наш Билли Бонс, который из всех трудностей умел найти правильный выход; наш Билли Бонс, который за поясом всегда носил два ножа, умел шутить и красиво петь пиратские песни, -- не выдержал этих жутких мучений. С криком: «Прощай, братва!» он бросился за борт.   Гигантская волна в очередной раз прокатилась через нашу «Изольду», и в тёмной массе над нашими головами промелькнуло что-то красное.  Может быть, это мелькнули яркие шаровары Билли Бонса?  С тех пор о нём никто ничего не слышал.  Ну, а нам,  с трудом, но удалось всё-таки  вырваться  из этого шторма целыми, хоть и изрядно потрёпанными.
         С той поры прошло много лет. Время – лучший лекарь, оно сглаживает остроту ощущений. Всё реже и реже вспоминаю те страшные мучения, те ужасные морскую болезнь, жажду и страх. Стала   стираться из  памяти и моя бурная пиратская юность,   забываются и самоотверженный рулевой Штыб, и силач Билли Бонс, да и другие храбрые пираты – сподвижники.  Но прошлое  иногда  напоминает о себе, а  порою  даже  очень  страшно.

Однажды я долго ждал автобуса на остановке. Вдруг меня сзади кто-то хлопнул по плечу, и раздался хриплый голос:   «Привет!»  Оглядываюсь и не верю себе: меня единственным  правым  глазом  сверлит  насквозь  старый, сморщенный,  но  не унывающий Билли Бонс.
       -- Билли Бонс! Это ты? Мы же считали, что тогда, у мыса Горн…
       -- Ха! Ха! Ха! Мы ещё многое успеем. Ты куда собрался?
       -- Как куда?  На дачу.
       -- На дачу? Тогда посади у себя вот это и поливай по чётным дням «живой» водой, а по нечётным – «мёртвой».
         И Билли Бонс дал мне какой-то прутик и две бутылки. На одной из них этикетка с голубым цветочком («живая  вода», -- подумал я), а на другой – череп и две кости («мёртвая вода»).  Для прутика и двух бутылок место в портфеле нашлось.
       -- А что это?
       -- Ха! Ха! Ха!  Драконово  дерево!
       Тут подошёл мой автобус. Я оглянулся: Билли Бонса не было.  И когда он успел вскочить в транспорт? Поднялся в  салон  и сколько ни оглядывался вокруг -- Билли Бонса нигде не было.   Сколько ехал в автобусе,  столько озирался,  как будто  чувствовал на себе  пронзительный взгляд единственного глаза  Билли Бонса.  Оглядывался я и  в толпе вокзала,  когда пересаживался на  электричку,  но  сам  он  не появился,  зато  в такт стукам колёс  поезда  на стыках рельсов,    в  ушах  звучал  его  голос  с любимой  залихватской  песней:

           Что нам океаны
           и прочие лужи?
           Для нас, для пиратов,
           вода есть вода,
           Морскому мы Дьяволу
           доблестно служим,
           А всё остальное,
           как есть – ерунда!
           Нам штормы лишь в радость,
           цунами – подарки!
           Неслышно тогда
           подкрадёмся к врагам.
           Даёшь абордаж!
           Рукопашные – жарки!
           Сдаётесь? Пищите
           от страха??? Ага!!!"

          Исчез. Пропал. На этот раз, пожалуй, навсегда.

          В тот день хорошо поработал на даче. Что-то столярничал, что-то забивал, что-то копал.  Устал, да и пора было перекусить. Достал из портфеля бутерброды, термос, а там – прутик и  две бутылки.  Вот ещё! Первая мысль – выбросить.   Но ведь я обещал Билли Бонсу посадить этот прутик!  Делать нечего, как говорит наш народ: «Не давши слово – держись, а  давши – крепись!»  Если  обещал… Посадил перед домом прутик и стал поливать его по чётным дням  «живой» ( бутылочка с красивым голубым цветочком)  а по нечётным – «мёртвой» водой  ( бутылочка с черепом и костями).
Дни шли, вода в бутылочках кончилась, а прутик как был сухим, так и остался.  «Пропал, -- думал я,-- засох.  Жаль!  Дерево  навевало бы воспоминания  о Билли Бонсе,  о моей  юности».

Как вдруг однажды…  Впрочем, всё по порядку.
Весь долгий летний  день мы много возились с водопроводом. Меняли трубы, подтягивали краны, пришлось пилить ножовкой по металлу, много крутили большим «газовым» ключом.  К вечеру  изрядно устал.  Оставшись на даче один, попил чайку и перед сном решил с наружной лестницы, ведущей на второй этаж, полюбоваться закатом солнца, темнеющим небом, послушать соловьёв.  Вечер не предвещал ничего необычного.  Я никак не ожидал, что появившаяся с юго-запада маленькая чёрная тучка накатится на нас так быстро и вызовет почти сплошную темноту, страшный шквал ветра (как тогда, у мыса Горн) и небывалый ливень (меня окатило водой, как на палубе «Изольды»).  Вскочил на веранду.  Ветер выл, что-то хрустело и трещало, как корпус нашей старенькой посудины в двенадцатибальный шторм.   Охватил жуткий страх, во рту пересохло. Пол, как палуба «Изольды», уходил из-под моих ног. Сколько времени  продолжалось  это сумасшествие, сколько времени  меня   цепко тряс лютый страх, мучила жажда и пол качался под моими ногами, сколько ещё я слышал треск и хруст, я не знаю.  Кончился этот ужас ещё более внезапно, чем начался.   Кошмары меня отпустили,  но  я  с  головой  залез  под  одеяло.

        Проснулся тихим солнечным утром.  Щебетали птички, блестели мокрые деревья и трава, цветник белел, желтел, голубел, розовел умытыми цветочками.  Всё, как всегда, после дождя.  Но… Выхожу и вижу: на месте, где я посадил прутик (тот прутик, Билли Бонса) стоит дерево.  Да! За одну ночь в  бурю появилось дерево. Толстое, метра три высотой, тёмно-коричневое.  Тонких веток и листьев на нём нет.  Только толстые обломанные сучья.  В вершине дерева что-то вроде резной крыши и на ней сидит…  Нет, мне это показалось…  Я хорошо протёр глаза, несколько раз поморгал и опять посмотрел   на дерево и на… дракона на нём. Да, дракон!  Шипы на спине дыбом,   щёлкает клыками, со свистом хлопает хвостом и бешено сверкает  глазами.  От него веяло  ужасом,  да таким, который мы испытали на «Изольде» у мыса Горн в двенадцатибальный шторм.  И тогда я вспомнил раскатистый смех и хриплый ответ Билли Бонса на вопрос: «Что это?»:  «Ха! Ха! Ха!  Драконово  дерево!»
И вот уже несколько лет дракон, как прикованный невидимой цепью, сидит на своём месте напротив якоря, висящего на стене нашей дачи. Этот носовой якорь – единственное, что сохранилось у меня на память о нашей старенькой «Изольде», о моих товарищах, о моей пиратской юности.

Стыдно признаться, но тогда, впервые увидев дракона, я перетрусил. Испугалась и  приехавшая днём бабушка. Стали с опаской глядеть на нашего дракона и соседи.  Нужно ли его остерегаться? Можно ли близко подходить к цветнику? Что с ним делать?  Ладно: поживём – увидим.
Но наши страхи были напрасны:  чудовище оказалось очень миролюбивым и смирным.  Сидит себе на драконовом дереве, ни на кого не злится.  Ловит  жучков и мошек, подружился с прилетающими к нему птичками.  Особенно он любит зарянку – бабушкину подружку.   А подружкой бабушка её зовёт потому, что, когда   возится в огороде, эта зарянка тут как тут: суетится возле бабушки, подпрыгивает и на лету ловит  вспугнутых мошек.  Красивая зарянка, игривая.   Удивительно, но подружились   чудовище и зарянка.
Единственное, чего не любит дракон, это когда кто-нибудь незнакомый подходит к якорю «Изольды».  Тогда он ворчит, щёлкает клыками, со свистом хлопает хвостом и вращает  бешено  сверкающими  глазами.   А в обычное время,   мы убедились, он совсем мирный и тихий.  К дракону  все привыкли, его никто не боится и он ни нам, ни соседям не мешает.

       Пусть так и  живёт на своём драконовом дереве.


         Слова арии Билли Бонса и пиратский гимн подарены Ириной Фетисовой-         Мюллерсон.
         Билли Бонс передаёт тебе "Спасибо", Ирочка, за любимый нами
         пиратский гимн.