Слово о Либуше Сергей Гайдаш

                - Мама, папа, расскажите мне сказку.
                Родители переглядываются, чему-то
                лукаво улыбаясь.
                - Хорошо, дочка. Только помни, жизнь
                порой интереснее и прекраснее сказки…


СРЕДА, ЧЕТВЕРГ: ЗНАКОМСТВО С ЧАРОВОМ

Зовите меня Стерх Горюнов, я корреспондент «Заозерского вестника».

Однажды, в самый разгар бабьего лета, мне поручили написать очерк про очередной Заозерский художественный фестиваль. Задание есть задание, но про Чаров знал очень мало и потому решил расширить свой кругозор. С такой целью достал у приятеля путеводитель по краю, нашёл там соответствующую главу, выделил и прочитал приведённый ниже текст.

«Впервые Чаровское озеро и безымянные окрестные селения упоминаются в летописях Смутного времени. В тот период нашей истории местные жители собрали и снарядили отряд, который в составе войск Минина и Пожарского участвовал в освобождении Москвы от поляков.

Следующее упоминание относится уже ко времени царствования Алексея Михайловича. Вскоре после раскола церкви здесь, при впадении в озеро реки Чары, возникла Свято-Троицкая обитель староверов, а неподалёку, в устье реки Тиши, лет через пять – женская Богородицкая обитель.

Удалённость от городов и мирная жизнь поселенцев от церкви сыграли свою роль в дальнейшей судьбе этого уголка Заозерья. Долгое время никто не тревожил братьев и сестёр христовых, и только при Екатерине Великой началось повторное освоение и заселение Заозерья…

Ныне Чаров, раскинувшийся по обоим берегам рек Чары и Тиши, и окружающий его Чаровский лесопарк по праву считается одним из самых красивых уголков Озёрного края…

Для многих единственной нитью, связывающей Чаров с внешним миром, является Новочаровское шоссе. Эта ветвь Святоозерецкого тракта начинается сразу за Белорощей, по хорде пересекает ближайший сектор Ведовьего леса и заканчивается на самом берегу Чаровского озера.

Если же Вы решите изучить окрестности лучше, то начинать поход советуем именно из Чарова. Ведь отсюда берут начало гравиевые Полесская и Старочаровская дороги, с двух разных сторон огибающие озеро и пересекающие Ведовий лес насквозь по двум расходящимся диагоналям…

И с тех пор каждые пять лет в Чаровском дворце культуры и творчества, гордо именуемом Парнасские палаты, и на территории примыкающего парка проходит Заозерский художественный фестиваль. Во время данного праздника искусств можно не только увидеть воочию произведения живописи и скульптуры, но и услышать новые творения местных композиторов, посмотреть на выступления различных творческих коллективов...»

Честно говоря, информации я получил маловато, но кое-что всё-таки смог почерпнуть. Вдобавок через Интернет скачал в свой ноутбук карту местности от Белорощи до Чаровского озера и вокруг, а на следующее утро отправился в путь.

Собственной машины у меня нет, поэтому добираться пришлось на перекладных. На обыкновенном стареньком «пазике» доехал до Белорощи, а уж оттуда решил пройтись пешком; за благо расстояние до Чарова – «детское», каких-нибудь пятнадцать километров.

Итак, ясное сентябрьское утро, точнее, четверть десятого. В воздухе ощущается необычайная свежесть и почти летнее тепло одновременно. Кроны деревьев ещё вовсю зеленеют, и лишь изредка можно заметить группку красных или жёлтых листков. Неповторимость пейзажа усиливается тем, что разноцветные строения и река Тиша играли в прятки со стройными берёзами, от обилия коих данное местечко и получило своё название.

Налюбовавшись, пересекаю Святоозерецкую дорогу и иду по Новочаровскому шоссе. Вокруг темнеют ели и сосны, дубы и клёны, а между ними покачивают ветвями рябины, берёзки и осины. Зелень деревьев то и дело сменяется сполохами красного, жёлтого и оранжевого. Ниже, в подлеске, мелькают перистые папоротники. Иногда краем глаза замечаю полянки, окрашенные в более светлые тона. Душа просто ликует, глядя на такую красу. Погода же по-прежнему одаривает чистым голубым небом и сказочным теплом.

В подобном приподнятом настроении не замечаю, как вышел за чертоги леса. Прямо передо мной расположился Чаров. Судя по карте и по тому, что открылось моему взору, шоссе извивалось между прибрежными увалами и подбиралось к городку со стороны Богородицкой обители. Низенькие, не выше трёх-пяти этажей, кирпичные и деревянные дома, причудливые коттеджи составляют архитектурный базис городка. Причём здесь, как и в Белороще, строения забавляются игрой в прятки с зеленью частных садов, бульваров, лесопарковой зоны. Поэтому единственными ориентирами являются маковки двух главных церквей города.
Номер заказан заранее, до вечера ещё далеко, и я решил прогуляться вокруг озера. Заодно можно было подробнее изучить архитектуру местечка. Так что, недолго думая, на ближайшей поперечной улочке свернул налево. Туда, где, судя по карте, начиналась Полесская дорога.

Как и ожидалось, строения здесь мало отличаются от застройки провинциальных городов. Всё те же стандартные «коробки». Даже таунхаусы на шесть-восемь семей ничем не примечательные. Чисто сельские домики с садом, огородом и хозяйственным блоком тоже были стандартными. Однако было в них нечто такое, что заставило меня присмотреться.

Пятнадцать минут, полчаса… И тут меня осенило: каждое зданьице, в том числе кирпичные пятиэтажки, имеет свой собственный декор. Мозаиками, витражами и панно, различными орнаментами и даже граффити были украшены не только дома, но и ограды участков. Бордюры клумб и газонов также смотрелись красочно благодаря кладке из кирпичей разных оттенков и росписи бетонных поребриков. А приглядываешься глубже, обнаруживаешь: на самом деле тут вовсе нет шаблонной застройки, а сплошной авторский дизайн. Просто такие элементы, как башенки и флюгеры, забавные фигурки на крышах и картуши  на фасадах, не сразу бросаются в глаза. Вот и кажется, будто в архитектуре этого поселения всё строго регламентировано.

Помимо таких нюансов, были и другие мелочи, радующие глаз. Например, скульптурные композиции и фонтаны на зелёных улочках Чарова. Или горбатые мостики через Тишу и Чару. Альпинарии и японские пейзажные садики.

Спустя минут сорок пять я вышел на берег озера. Вышел как раз на то самое место, где брала своё начало Полесская дорога. Прямо туда, где Каштановая улица примыкает к ивовой рощице, а та отделяет городок от Ведовьего леса.

И началась прогулка по аллеям и тропам Ведовьего леса. Целых три часа длился своеобразный променад по заповедному массиву Заозерья. Солнечное дефиле вдоль берегов одного из чудесных водоёмов края.

Зарядившись светом, энергией и новыми впечатлениями, усталый и довольный, я вернулся в Чаров. Вернулся, чтобы на следующий день выполнить порученное мне задание – посетить Парнасские палаты, в помещениях которых выставлены творения местных авторов, и написать статью об увиденном.


ПЯТНИЦА: ВЫСТАВКА И ЗНАКОМСТВО С ЛИБУШЕЙ

Пятница. Последний будний день, а заодно и последняя возможность посетить все выставки на текущей неделе. Так что вперёд, за дело!

Быстро встаю, делаю зарядку и сбегаю по лестнице с пятого этажа в ресторан гостиницы «Светлана». Думал, что буду если не первым посетителем, то, по крайней мере, войду в состав первого десятка. Ошибся – за столиками и у стойки даже при беглом осмотре можно насчитать человек тридцать. И всё равно захожу и пристраиваюсь в хвост очереди.

Минут через тридцать я, сытый и бодрый, покидаю здание гостиницы, украшенное панно «Девичий хоровод». Хоть по календарю – сентябрь, но погода и сегодня радует чистым небом и необыкновенным теплом. Скорым шагом иду по зеленеющим улицам, и уже вскоре передо мной виднеются Парнасские палаты, конечная цель моего путешествия.

Палаты расположились на берегу Чары, посреди небольшого сада. А напротив белеют стены Свято-Троицкой обители. Да и сами палаты выстроены в древнерусском стиле. Точнее, я увидел настоящие каменные палаты  с подклетом  и двумя теремами . Единственной особенностью данного строения были окна. Большие и зеркальные, они способствовали лучшему освещению интерьера и при этом не позволяли снаружи увидеть внутреннее убранство помещений.

Подхожу и выясняю: по какой-то непонятной нам причине главная выставка – на самом верху. Однако, исходя из задания редакции, необходимо увидеть не только центральную экспозицию, а по возможности и все другие. Поэтому начинаю свой обход снизу, с подклета.

Здесь – выставка авторских работ по скульптуре и деревоваянию. Высокий потолок, светлые стены и роспись в нежных тонах естественным образом увеличивали пространство залов. Вечером же для решения этой задачи, похоже, служили люстры и резные светильники. Сейчас – около полудня; и всё внимание посетителей, коих насчитывается персон двадцать, сосредоточено на экспонатах.

Лешие и водяные, русалки и кикиморы. Журавли и цапли, звери, змеи и рыбы. Простые люди и былинные герои. Все эти персонажи тут существовали бок о бок и создавали неповторимую сказочную атмосферу. Были ли деревянные изваяния разукрашены или только покрыты лаком, стояли статуи сами по себе или гармонично входили в состав какой-нибудь композиции – они в любом случае захватывали всё ваше внимание.

На следующем этаже – экспозиция изделий местных промыслов и выставка детского творчества. И опять вас охватывало чувство волшебного восторга и умиления, вы вновь словно погружались в мир рукотворной сказки.

Примерно через полчаса я, наконец, добираюсь до моей цели, самого верхнего терема. У самого входа на стене – афиша: женский портрет в окружении неких сказочных животных и растений. Однако больше всего меня поразило не оформление объявления, а имя и фамилия художницы. По-моему, они звучали премило и даже в некоторой мере завораживающе: Либуша Милкова.

Сразу вспомнилось о том, что и до сей поры в одной славянской стране живёт красивая, некогда молодая актриса по имени Либуша. Тут же возникли ассоциации с прелестной ундиной, бедной девушкой-проказницей, сияющей и неприступной принцессой . Минут через пять-восемь ассоциации скрылись в подсознании, я отошёл от афишы и направился вглубь выставочного зала.

А там – настоящее царство живописи и искусства. Произведения всевозможных форм, там были даже картины-тондо , и размеров. Графические работы, выполненные акварелью, сепией и пастелью . Все цвета радуги, непередаваемые оттенки. Тематика также поражала разнообразием: портреты и пейзажи (в том числе марина и ведута ), анимализм и сюжеты из легенд и преданий. Как мне по-казалось, здесь любой человек мог найти творение по своему вкусу.

Именно так случилось со мной. Верхний терем Парнасских палат я, наверное, обошёл раза три. Всё увидел и рассмотрел, многое понравилось. Естественно, по ходу в блокноте делал заметки для своего очерка. И уже собирался уходить, как вдруг застыл при взгляде на рисунок, висевший передо мной.

Представьте себе, посреди глянцевой бумаги, по плотности и качеству напоминающей верже  и размером примерно метр на полтора, - грациозно танцующий журавль на фоне зарослей и восходящего солнца. Птицу отличают снежно-белое, с чёрными «перчатками» на краях крыльев, оперение и розовая полумаска со слегка изогнутым вниз клювом. Ноги начинаются короткими белыми «штанишками» и имеют тот же розовый колер, что и птичья личина. Ничто не указывало на конкретный пол журавля, но я почему-то решил, что это самец.

Не ведаю, сколько я так стоял напротив картины, но из-за забытья меня вывел женский голос. Чистый и мягкий, он прозвучал слева и чуть позади.

- Здравствуйте и извините, если Вам помешаю. Просто Вы уже четверть часа стоите на одном месте и, похоже, никуда больше не собираетесь. Не хочется Вам увидеть другие произведения искусства… ничего Вам не хочется, - едва закончилась речь, я обернулся и постарался лучше рассмотреть говорившую.

Рядом, в полушаге от меня, стояла шикарная женщина лет тридцати пяти. При росте метр и три четверти её пышные формы только выигрывали. Чёрный с серебряной отделкой костюм и нежно-лазуревый блузон скрадывали полноту.

«Какая привлекательная женщина, - думал я, глядя на соседку. – К тому же телосложением ладная. Наверное, душа тоже прекрасная. И одеяние ей очень идёт. Просто прелесть, сказка наяву!»

Между тем мой взор вновь заскользил по женской фигуре. На минуту-другую взгляд остановился на волнующих выпуклостях бюста. Повторно полюбовался растительным орнаментом на кофте. И вернулся выше, к лицу.

Светло-каштановые волосы, волнистые и длиной чуть ниже плеч, плавно облегали круглое личико. Брови, нос, уста – всё это делало женский облик привлекательным и задорным. К тому же по какой-то неизвестной мне причине возникла ассоциация с сытой и потому довольной, красующейся собой лисицей.

- Разрешите представиться, - между тем продолжала моя новая знакомая. – Меня зовут Либуша Милкова. Как понимаете, я автор всего, что тут можно увидеть. Естественно, меня захотелось узнать, что же Вас привлекло в данной картине. Кстати, называется она «Стерх, танцующий менуэт».

- Удивительно, - словно очнувшись от долгого сна, молвил я. – Меня же зовут Стерх Горюнов. Я приехал сюда написать статью о выставке для «Вестника». К сожалению, сам не знаю, что именно меня привлекло в данном Вашем творении. Может быть, совпадение названия птицы и моего имени, хотя до Вашего появления ещё не ведал наименования рисунка. Однако я вовсе не отрицаю красочности и изящности конкретной Вашей работы…

Так, слово за слово, мы разговорились и по ходу дела обошли все помещения верхнего терема в очередной раз. Уже прощаясь, я попросил разрешения на интервью. Либуша чуть подумала, взглянула мельком на меня и согласилась.

«Пожалуйста, приходите, - уточнила художница. – Возражений не имеется. Только давайте устроим всё это в не деловой обстановке, а, например, у меня дома. Поэтому, думаю, нам обоим удобнее будет встретиться завтра днём, часика примерно в два. А живу я по адресу: Старочаровская дорога, «Утиная заводь». По-моему, любой знает, как туда попасть…»

Между тем мы спустились в парк и здесь разошлись каждый по своим делам. Либуша направилась куда-то в город, я же – на осмотр парка и посещение прочих мероприятий фестиваля, среди коих были концерты самодеятельности и выставки на открытом воздухе.

Вернувшись в гостиницу, первым делом разобрался с записями в блокноте и личными впечатлениями и набросал получистовик ожидаемой статьи. Затем включил ноутбук и стал изучать окрестности со стороны Старочаровской дороги, надеясь найти уголок под названием «Утиная заводь». Нашёл и успокоился в душе: кажется, найти дорогу мне не составит труда. Напоследок вышел из отеля, погулял по улицам и вечером вернулся в «Светлану». Здесь подкрепился лёгким, но сытным ужином, немного почитал и спокойно отошёл ко сну.


СУББОТА: ВИЗИТ В "УТИНУЮ ЗАВОДЬ"

На следующий день около половины второго я уже направлялся с визитом к Либуше Милковой. Мой путь опять пролегал вдоль озера, и вновь мною овладело волшебное очарование здешними красотами. Чары эти были столь сильными, что я чуть было не пропустил нужный указатель.

Собственно говоря, указатель стоял на положенном месте – у очередной развилки – и выглядел тоже вроде бы вполне обычно. Только вот нужная мне аллея оказалась очень неприметной, узкой и заросшей лесной зеленью. Да и указатель был выполнен по-особому, в виде волнистой стрелки.

Недолго думая, сворачиваю под крону леса. Перистые папоротники, белоствольные берёзы, стройные сосны и тонкие рябинки, столбики можжевельника привлекали к себе моё внимание. Где-то невдалеке слышались всплески воды. Тёплая погода… В общем, настроение вполне соответствовало природе и было по-волшебному прекрасным.

Минут через пятнадцать вышел к озеру, точнее, к Утиной заводи, которая и дала название участку. Сама заводь не отличалась от прочих озёрных бухточек: этакий пятачок приткнувшийся у озера между двумя безымянными ручьями. Но вот обитатели её заслуживали более пристального наблюдения.

Естественно, здесь преобладали кряквы, столь распространённые повсюду. Однако опытный натуралист мог обнаружить тут и других водоплавающих птиц.  Я же, не являясь таковым, заметил лишь свиязей, огарей, нырков и казарок, но больше всего меня поразила парочка мандаринок. Не знаю точно, кто обитал в прибрежных зарослях, но не удивился бы, если бы там водились белые цапли и нарядные чомги. Глядя на сам водоём и его обитателей, почему-то вспоминались также забавных оляпки и  ярко-синие зимородки.

Думается, я бы полдня стоял и любовался, кабы сзади, как и вчера, не раздался уже знакомый Либушин голос:

- Здравствуйте, Стерх. Вы, я вижу, любуетесь птицами. Как я Вас понимаю! Когда есть возможность, я тоже прихожу сюда и отдыхаю душой…

Ещё несколько слов, несколько шагов по аллее, и мы оказались перед домом. Простая такая деревянная постройка с широкой террасой и вторым этажом под островерхней крышей. Окна большие и светлые. Сразу чувствуется тепло и уют. И опять же дом чем-то напоминает сказочный теремок.

Заходим внутрь дома, проходим в гостиную и садимся рядышком на диван.  Прямо передо мной, на низком лакированном столике, - фотография девочки лет двенадцати. Округлое лицо украшено длинными, по грудь, светлыми кудрями. Волосы со лба зачёсаны назад, и девичья мордашка из-за этого очень походит на сердечко. Серые глаза смотрят на мир одновременно серьёзно и таинственно. Характерное сочетание белой блузки с чёрной кофтой выдают в ней школьницу. Однако что-то в этой девочке было завораживающее.

Наконец оторвав взгляд от фотоснимка, поднимаю глаза и вновь попадаю в полон. На этот раз в плен Либушиного очарования, в путы настоящей и естественной женской красоты.
Так получилось, что я ненароком взглянул прямо в глаза Либуши. Глаза её были миндалевидными и необычного цвета. Смотрясь в них, вы словно погружаетесь в бирюзовые воды. При этом нельзя было однозначно определить оттенок радужной оболочки, так как порой казалось, будто глаза у художницы – светло-зелёные с голубым отливом. В иные же моменты, наоборот, чудились очи аквамариновыми с малахитовым переливом.

Не менее волшебной была и сама Либуша, её одеяние. Белоснежную блузу украшали красно-золотые жар-птицы. К тому же, находясь на расстоянии вытянутой руки, приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не приласкать эту женщину, не поцеловать её.

«Боже мой, - только и успел я подумать, - неужели никто не видит, насколько привлекательна Либуша и как человек, и как женщина… Если она ещё чуть-чуть придвинется, я не удержусь, а там и до греха недалече…»

Фантазия уж собралась рисовать всякие пикантные картинки, как полёт её был прерван в самом зародыше.

- Стерх, думаю, Вы заметили некое сходство между мной и этим портретом, - сказала Либуша, взглядом указывая на фотографию на столике. – Это моя Ксюша, моя жизнь и сказка. Сейчас она учится и потому отсутствует.   

Только теперь вспомнилось, что действительно при изучении девичьего портрета ощущалось вполне определённое сходство с моей визави.

Чтобы хоть как-нибудь скрыть своё смущение и заодно заполнить возникшую паузу, спрашиваю у хозяйки о происхождении имени Либуша. И получаю следующий исчерпывающий ответ:

«Да, я с Вами, Стерх, согласна: имя и фамилия у меня – оригинальные. Как многие замечают, имя, вероятнее всего, заимствовано у западных славян, чехов, а фамилия – у их южных собратьев, болгар.

И вот, уже будучи взрослой, я решила получше узнать свою родословную. Покопалась в документах, поговорила с роднёй, их друзьями и просто знакомыми, поездила по миру и выяснила следующие факты.

Судя по всему, моим пращуром является некий Божан Милошич из старинного вольного города Рагуза . Предки его хоть и не были богаты и знамениты, но всё же имели вес в родном городе. Будучи ратманами, купцами или мореходами, воинами иль творцами, они приумножали славу Дубровника и всей Далмации .

Охватить сферу интересов Милошичей сразу трудно. Кровные и родственные узы изначально связывали их со многими семьями Далмации. Дочери же данного рода иногда выходили замуж за сынов Салоников, Триеста и Шкодера.

При этом ареал неформального влияния Милошичей был значительно шире. Так эмиссаров этой фамилии часто можно было встретить в городах Добруджи , в турецком Эдирне и даже в самом Стамбуле.

Одного из потомков Божана Милошича звали Георгий. По воле случая он родился и вырос не на родине предков, а в Моравии , здесь же остепенился и родил детей, двух сыновей и дочь Янину.

Поскольку Георгиевы потомки долго жили лишь по обоим берегам Моравы, то спустя поколения фамилия Милошич трансформировалась в фамилию Милош. Имена детям тоже стали давать местные: Иржи, Вацлав, Карел, Божена…»

На этом самом месте рассказ художницы прервался. И ей и мне надо перевести дух. Мы попили ромашкового чаю, поговорили о живописи и вышли из дому. Здесь минут пятнадцать любовались обитателями заводи, затем вернулись, и хозяйка продолжила своё повествование.

«Собственно говоря, осталось Вам поведать совсем немного.

Имя перешло ко мне от моей тёзки, Либуши Милош, бывшей в своё время одной из самых желанных невест во всей Чешской Моравии…

Если копнуть поглубже, то историю конкретного имени можно проследить чуть ли не до Средневековья, когда красочные узоры мифов и легенд причудливо вплетались в великое полотно всемирной и европейской истории.

Согласно древним преданиям , у короля Крока, основателя некоего древнего города, были три дочери. Все три королевны были красивы и умны, и у каждой было что-то особое, чем и прославились в народе.

Например, Кази почиталась в народе как искусная прорицательница и врачевательница. Её сестра Тэтка и до сих пор считается учредительницей местного культа духов, среди коих всегда выделялись горные, лесные и водяные нимфы.

И наконец, Либуша, хотя правильнее говорить: Либуше. Судя по всему, она была самой старшей из сестёр, но это вовсе не достоверный факт. Известно лишь одно: Либуше прослыла как самая мудрая и разумная из дочерей Крока. Именно поэтому после смерти короля народ избирает её своим вождём и «судией».

Однако на этом славные дела моей легендарной тёзки не закончились. Будучи вождём своего родного народа, она указывает подопечным пахаря Пржемысла, который впоследствии стал князем и основателем целого королевского рода. С именем Либуше также связывают предсказание об основании чешского стольного града – Златы Праги. Вот и всё, что мне известно о моём имени…»

Что же касается фамилии моей визави, то из той субботней беседы в голове отложилось следующее. Фамилия у художницы – одна из самых почитаемых в Чарове, поскольку здесь прожили вот уже семь поколений Милковых, а прадед Либуши, Борислав, к тому же был одним из пяти организаторов и меценатов первого Заозерского фестиваля. И хотя никто не знает, откуда были родом первые чаровские Милковы, но в Либушиной речи я то и дело улавливал характерные для болгар слова и интонации.

Мы расстались около восьми вечера, таким интересным и приятным было общение с Либушей Милковой. Возвращаясь в гостиницу «Светлана», я размышлял об услышанном сегодня и прикидывал, какие сведения вставить в свой очерк, а какие отнести к сугубо личным. Подобные раздумья продолжались и поздним вечером, когда я, сидя за ноутбуком, печатал первый вариант статьи.

Печатать я закончил, едва минула полночь. В окно номера светила яркая луна и навевала лирические мысли. В воздухе витали какие-то невидимые волшебные флюиды. Я же после работы лежал с закрытыми глазами на кровати, и мне почему-то вспоминался «Стерх, танцующий менуэт». Да-да, тот самый, что я видел в Парнасских палатах.


ВОСКРЕСЕНИЕ: ПРОЩАНИЕ С ЧАРОВОМ

"Я стоял на берегу какого-то водоёма: пруда или заводи – и любовался природой. На  глади воды мирно покачивались три-четыре чайки. Ещё несколько чаек парило в вышине. Ближе к берегу игрались утки и селезни.

Величавая белая птица с розовыми головой и ногами неожиданно приблизилась ко мне со стороны и пристально взглянула в глаза. Взгляд тот был задумчивым и немного печальным и длился минут пять. Затем неожиданно для меня птица склонила голову набок, словно увидела нечто позади меня, и произнесла мягким грудным голосом, каким мне запомнился голос моей матушки:

- Вставай, соня. Солнце уже всходит, да и тебя ждут кое-какие чудеса… "

Подобного окончания сновидения, естественно, никак не ожидалось, и потому я волей-неволей проснулся. Судя по розовеющему небосклону, шёл шестой час, а может быть, и седьмой. Ведь следить за точным временем мне всегда было как-то недосуг. Я встал у окна и наблюдал за просыпающейся природой.

Медленно-медленно розовая, как фламинго, полоса разрасталась вширь и ввысь. Постепенно проявлялись и другие краски. Вот заголубело небо. Затем облака стали приобретать светло-серую окраску, которая со временем сменится на молочно-белую. И на этом фоне звенели голоса птиц.

Наверное, минуло четверть, если не полчаса. Тут что-то щёлкнуло у меня в мозгу, и я засуетился, будто не в себе собрался и выскочил на улицу. В таком же сумбурном состоянии пронёсся по улочкам и… очнулся где-то на окраине.

Я сидел на пеньке возле серебристой ивы, склонившей свои ветви к синей глади Чаровского озера. Судя по ощущениям, Богородицкая обитель и даже Утиная заводь остались позади. Здесь же обширная опушка, ограниченная зарослями можжевельника и туи, образовывала естественную сцену. А посреди – ни единого деревца или кусточка; лишь трава волновалась под ветром.

Едва отдышался, как пришлось притаиться. Прямо на моих глазах свершалось настоящее чудо природы. То, что творилось тогда на берегу озера, во все времена люди называли чудом.

Неожиданно на поляну прилетела пара величавых птиц. Их оперение отливало снежной белизной, а кончики крыльев были украшены пепельно-серыми «перчатками». По розовым лапам, шее и голове, по их осанке и по собственным моим ощущениям я признал в этих грациозных созданиях чету стерхов.

И вот началось волшебное действие. Парочка раскланялась, словно на каком-нибудь придворном средневековом балу; журавли призывно покурлыкали друг другу и стали танцевать. Плавные повороты, поклоны и приседания чередовались с невысокими прыжками, изредка адажио сменялось более порывистыми взмахами крыльев. В другой миг птицы будто вальсировали в солнечных лучах.

Так продолжалось около часа. Затем эти очаровательные создания поклонились друг другу, обменялись трепетными любовными взглядами и улетели, осеняя небеса широкими крылами. Даже их полёт сам по себе поражал ваше воображение, настолько красивыми и величественными были их движения.

И всё то время, что длилось данное представление, какая-то малая часть моего сознания и рассудка изумлялась собственно не журавлям и их магическому балету, а совсем другому факту.

«А интересно, - думал я, - откуда здесь, в Озёрном крае, появились стерхи? Если мне память не изменяет, этот вид журавлей встречается исключительно в Забайкалье и Приморском крае. Заозерье же далековато от Приморья…»

Однако минут через тридцать после отлёта стерхов проза жизни взяла своё, и я отправился в путь. Правда, для этой цели пришлось вернуться капельку назад, на Новочаровское шоссе.

Вот в принципе и вся история моего знакомства с Либушей Милковой. По возвращении я, конечно, написал ожидаемую от меня статью, но в Чаров так больше и не смог выбраться. Единственной отрадой в дальнейшем стала интернет-переписка с художницей из Чарова и воспоминание о чудесных утренних танцах белых журавлей на берегу озера. К тому же Либуша по доброй памяти прислала мне копию своей картины «Стерх, танцующий менуэт», и теперь время от времени я любуюсь ярким красочным рисунком и вспоминаю все события моего пребывания на берегу Чаровкого озера.