Память

Я захожу в подъезд. Мне становится странно и стыдно – разве можно так плохо знать город, который так любишь? Вечная нехватка времени, денег, маршрутов, подходящей компании. Что-то в этом ряду лишнее… А впрочем, не важно.
Я завидую тем, кто заходит в этот подъезд на Ивановке каждый день. Этот дом, этот подъезд напоминает мне о том, что мой город – некогда столица украинского модерна своими женственными очертаниями, полукруглыми створками чугунных ворот, лепестками крыльца у входа. За стеклами и на форточках – пестрые полотенца утомленных летом и старым домом жильцов. Как будто 50-е с их коммунальным духом. Как будто нет еще компьютеров и кондиционеров и на кухне висит медный таз для варенья. Как будто бы…
Я вхожу. Ах, какая лестница! Цепляясь за перила, выгибает спину полукругом, полуовалом, мрамором и старой зеленой краской. Я умираю от желания хотя бы недельку пожить в этом доме.
Конечно, в кадр не влезут перила, а что бы сфотографировать остатки лепки на потолке, нужно лечь на пол. Фото – это такой примитивный способ оставить себе хоть что-то от этого времени и места. Какой же жадной становится вдруг память, когда готовишься потерять всю свою обыденность. Пусть размытые, пусть с облупившейся краской на стенах, пусть не слишком стройные, но эти кадры становятся твоим святым граалем, твоей памятью. На свою собственную, забитую законами деятельности психики, техниками психотерапии  и прочей белибердой, давно не приходится рассчитывать. Вечная нехватка времени, нехватка памяти…
Ничто так не разрывает на мелкие паутинки струны моего сознания, как ветхое исподнее этого города – в заплатках и потертостях, спрятанное укромно и стыдливо вдали от центральных улиц и ярких вывесок, ремонтов и респектабельности. Люди, ищите подлинное лицо города в подворотнях и изнанках улиц, в недовольных подъездах старых районов и замурзанных мордах прибалконных котов.
Щелкает шторка. Для кадра отчаянно не хватает света. Но мне все равно.
Наверху залаял пес. Меня уже зовут.
Солнце слепит. Женщина с недовольным ртом провожает нас взглядом. Наверное, она призрак этого дома и ей совсем неприятны чужаки вроде меня.
Мы идем вдоль по улице. Июль. Играют дети.
Я осыпаюсь градом осколков. Я смотрю в эти маленькие пыльные окошки, заглядываю во дворики, цепляю рукавом подъездные двери. Меня раздирает на части от терпкого чувства, что любая из этих квартирок – моя. Я бы могла прямо сейчас зайти в любую дверь, снять обувь у тумбочки, полить кактус на подоконнике. Я бы даже знала где на кухне сахар, куда подевалась моя любимая книга, моя самая удобная подушка. Моя…
От этого чувства мне хочется лечь на асфальт и разлиться тонким шепотом по всему городу, забиться в его поры и трещинки. Мне хочется умереть прямо здесь и сейчас за каждого, кто проклинает этот город с его пылью и жарой. Умереть, что бы снова родится. Все равно на какой улице и в каком времени.