Конечная

Я езжу по городу кругами, потому что по-другому нельзя. Хотя это немного странно… Ведь у троллейбусов и трамваев всегда есть конечная и никогда нет начальной.
Я стояла на остановке, той самой, которая была бы начальной, если бы кто-то вдруг стал так ее называть. Я думала о том, что сейчас придется ехать отсюда куда-то еще, а потом, если повезет – домой. Что на моей линии метро 13 станций, а от моего дома ходит троллейбус номер 13, и квартира у меня 131 – с двух сторон 13. Может быть, если посчитать буквы моей улицы тоже получится 13…
Мне кажется, что ритуал оплаты проезда и приобретения билета намного более глубок, чем кажется. Это вообще как-то странно – стоять вместе, стоять где-то и, наконец, стоять куда-то. Иногда твой билет становиться совсем не документом на проезд, а пропуском на вход в отдельный мир. Мир ненастоящий, который рассыпается и собирается каждую остановку. И эти копейки ты платишь как будто не за ресурсы, потраченные на твое передвижение в пространстве и времени, а за посещение такого себе музея всяких уродцев, наподобие кунсткамеры. Вокруг много лиц, тел, взглядов. Как-то мне встретился мужчина без глаза и носа, ребенок с хоботом, женщина, сморщенная и сгорбленная поперек себя. Но это ничто по сравнению с тем, что приходиться видеть каждое утро. В этих лицах столько усталости, столько злобы и презрения… Мне становиться странно, ведь я просто не могу догадаться, что же надо было такого сделать, что бы так испоганить свою жизнь? Но что-то сбегает по спине и обвивается вокруг колен – все в порядке, все так, как и есть, и нет ничего по-другому. Я тоже экспонат в этом музее, меня тоже боятся. Может это просто жмут дешевые дерматиновые туфли с Барабашово, а может опять обругали на работе…
 Рано или поздно возвращаться из подобных размышлений все же приходиться. Я почувствовала тонкую струйку вкусного запаха, исходящего откуда-то неподалеку. В такие моменты обычно вспоминаешь, что не ел с самого утра.
Я купила половину того, что в нашей стране называться пиццей. Половинка находилась в коробке, что делало ее транспортировку в любые, пригодные для поедания пищи места вполне комфортной. Едва я устроилась на лавке, как подошел троллейбус.
Передо мной сидел приятный старичок в зеленой шляпе. Его лицо полупрозрачно отражалось в окне справа. Желудок заурчал, держаться не было сил. Есть в троллейбусе было неловко, неудобно и страшно, но так хотелось! Две женщины недобро покосились на меня и скрипуче зашептались. Еще кто-то недовольно хмыкнул. Это меняло ощущение удовольствия, но не мешало моему чувству голода. Мне стало неловко, я ела практически в музее. Старичок в шляпе повел головой, я взглянула на его отражение. Он улыбался.
И все-таки я не была таким уж жутким экспонатом в этом замкнутом пространстве. По крайней мере, хоть кому-то, впервые за всю жизнь в троллейбусе пахло вкусно.