Пятнашки

Почему-то детство всегда пропитано, будто ромовый мамин торт, каким-то странным привкусом страха. Или привкусом странного страха. Острые края неосознанной опасности частенько скользят у детского горла, оставляя этот привкус в твоей личной от всего защищенности.
Я был младшим в семье, опоследочком, как говорила моя бабушка. А это влекло за собой два совершенно замечательных, как мне тогда казалось последствия. Первое  заключалось в ощущении абсолютной избранности, присущее к великой радости не только моему семилетнему самолюбию, но и в той же саморазумеющейся степени и всем окружающим. Мама чмокала меня в щеку и совала в карман шоколадные конфеты в тай не от старших. Отец не скупился на обновки, практически не позволяя ничего донашивать. А бабушка и вовсе испытывала божественную эйфорию от одного факта моего существования. Однако, положение дел немного омрачало несколько нестандартное понимание моей избранности старшим братом и сестрой. Для них это становилось источником издевок, тычков и прочих неудобств. Но и они иногда понимали свою грешность. Тогда и начиналось самое интересное: они принимали меня в свои игры, посвящали в секреты и Взрослые разговоры. И это было вторым замечательным последствием.
Больше всего на свете мы любили всяческие Тайные игры и Секретные разговоры. Здесь всегда блистала сестра – она придумывала всяческие разности, которые для нас с братом казались совершенно гениальными и обладали сверхъестественным притяжением.
 Как-то раз сестра потянула нас на чердак бабушкиного дома. Предполагалось найти там Ценности.
На чердаке пахло мышами и жухлым сеном. Все было покрыто мелкой сизой пылью и лохматой паутиной. Повсюду валялись связанные в стопки журналы, мешки с поломанными игрушками. В углу громоздился старый шкаф и безногий стул, печально опершийся на бельевой ящик.
Такие ящики имели довольно нелепую конструкцию, совершенно не рациональную в домашнем использовании. Это был узкий и довольно длинный, около метра, приземистый параллелепипед, крышка которого открывалась как обложка вертикального блокнота- совершено не понятно почему. Но именно это и привлекло сестру.
Она задумчиво заглянула в черные недра ящика, придерживая рукой длинную крышку, похожую на язык.
- Почти как гроб…- задумчиво изрекла она. – только крышка приделана для многоразового использования.
Мы с Костиком резко переглянулись: да здравствует новая игра! Сестра внимательно исследовала взглядом фигуру брата и сказала:
- Не, твоя ряха точно не влезет.
Костик захихикал по-девченочьи и ответил:
- Зато твои кости точно упакуются.
Однако, когда под взвизгивания сестры мы попытались закрыть крышку ящика над ее стройным телом, выяснилось, что Костик ошибся. Колени предательски уперлись в лаковую поверхность и деть их совершенно некуда. Можно было только свесить за край мебельного чуда и болтать ими в воздухе, но это не входило в наши интересы. А потому не долго думая милые родственники уложили в ящик малогабаритного меня, дружно хохоча и от того почти икая. Я тоже смеялся от души, но едва крышка со скрипом закрылась, слегка надавив на колени, к моему горлу подступил холодный ужас.
Я не мог пошевелится – ящик сковывал меня, как корсет, и, казалось с каждым мгновением становился все теснее и теснее. Паника выдернула мою руку из-под спины и заставила ладонью колотить в глухую изнанку крышки.
Смех по ту сторону лакированных стенок стих и крышка с тем же усталым скрипом открылась. Я подскочил на ноги и встал прямо посередине ящика, уставившись на сестру и брата. В их глазах холодком скользнул испуг, но он туту же померк и под дряхлым шифером раздался дружный смех. Хохотал и я. Но не от души, а так, что бы справится с самим собой и не вызвать тычков, особенно со стороны сестры.
Так у нас появилась новая развлекаловка – прятаться в самых неудобных и тесных местах. В шкафу, на антресолях, в крохотной кладовой. Особым шиком было замыкать друг друга в родительской квартире между двумя входными дверьми. В этом узком пространстве можно было только стоять, вытянув руки по швам и свернув голову набок – иначе просто не вместится. Набоявшись вдоволь можно было со всей дури стукануть коленом в дверь, и в замочной скважине щелкал ключ. Избавление от тесных уз казалось чудом земным. Главное в этом страхе было то, что по первому требованию тебя от него кто-то освобождал, кто был в этот момент рядом. Абсолютная тайность нашей игры не допускала в этой роли никого, кроме брата или сестры.

Однажды Костик нашел в серванте однозубый ключ, который после серии опытов подошел к рыжему деревянному платьевому шкафу в дальней комнате. Сестра с мамой ушли на базар за рыбой на рынок, а потому провести испытание нового вида заключения было просто необходимо.
Я забрался  во внутрь шкафа, где весели папины рубашки, мамины наряды и большой багровый мохеровый халат с огромными карманами. Пахло лавандой и стиральным порошком. Брат повернул ключ и постучал в дверцу:
- Ну как?
- Здорово! – ответил я.
Вдруг раздался дверной звонок и шаги брата исчезли в глубине комнат. Мое сердце забилось чаще. Нет, конечно Костик успеет, пока не зашла мама, тихонечко выпустить меня. Страх щекотал шею и мурашки расползались юрбой по рукам и спине. Стало душно, а шагов брата так и не было слышно. Вообще было жутко тихо. Я уперся коленями в днище шкафа и попытался найти замок. Холодная металлическая коробочка не выказывала никаких выпуклостей или отверстий, через которые замок можно было бы открыть изнутри. Теперь меня охватила паника. Я что  силы стал бить руками по дверце. Толстое дерево даже не дрогнуло. Царапая горло из меня вырвался крик. Я все больше колотил в стенки дурного шкафа. Но ответа не последовало. Никто не торопился избавить меня от удушающего страха, почти уже перешедшего в ужас. Костика в квартире не было.
Мой ор сам собой и без моего участия перешел в плач. Я был в отчаянье. Саднила разбитая ладонь, очень хотелось разнести этот шкаф в щепки, ноя был бессилен, как скарабей внутри саркофага.
Отчаявшись окончательно, я прекратил попытки позвать кого-нибудь на помощь. Мне стало совершенно ясно, что здесь я останусь навсегда. Я потянулся к поле мохерового халата, что бы вытереть слезы. В глубине кармана что-то пластмассово грюкнуло. Я засунул руку и нащупал в нем пластмассовую коробочку. В лучике пыльного света, сочащегося из щели между дверцей и стенкой, коробочка оказалась игрой «Пятнашки». Я открыл коробочку. Конечно, это моя игрушка – вместо семерки квадратная синяя пуговка.
Я начал двигать шашечки с цифрами, просто так, без всякой системы. Было приятно ощущать кончиками пальцев тонкую линию каждой цифры и ее пластмассовое, прохладное тельце. Вдруг я заметил, что если двинуть двойку вверх, то она станет справа от единицы и тройка, налево вверх, направо вверх, продолжит ряд. Потом я поставил в ряд четверку, а пятерка никак не хотела становится на положенное ей место. Так я выставил по-порядку все шашечки. Во втором ряду синяя пуговка. Быстро перемешав шашечки, начал сначала.
А потом мне приснился огромный черепаховый кот с рыжим хвостом и мамино малиновое варенье.
Костику изрядно влетело за такую отлучку из дома на футбольное поле к друзьям. Наша игра потеряла статус секретности. А через неделю сестра приволокла из школы кубик Рубика, который до сих пор хранится в моем книжном шкафу.