Вера

      
                ( ПЕРВОЕ МЕСТО на Тематическом Конкурсе Фонда ВСМ "Одинокая душа" 2010г.)





       Она сидела, по-детски прижав колени к груди, и беззвучно плакала. Рваные лоскутки челки почти касались льняного пунктира ресниц, глянцевый блеск зрачков саднил отчаянием.
       Холодно…
       Вздрогнув, запахнула плотней неказистое пальтишко и замерла, пуганым воробьем примостившись на самом краю скамьи.


       В церкви вязко пахло ладаном и свечной копотью. 
       Прохладный воздух ласкал голубые маковки чадящих свечей. Где-то наверху, под самыми сводами осторожно бродили тени святых, сквозь хрупкую разноголосицу хора внимательно прислушиваясь к шепоту прихожан.


       Уже в притворе Нина поняла – опоздала – служба началась.
       Осторожно приоткрыв массивную дверь, перекрестилась. В ответ ржавые петли жалобно всхлипнули, вздохнув, а откуда-то сбоку тотчас недовольно зашикали.
       Иссохшей губкою впитывая переливы благостных звуков и мягко оттаивая душой, Нина тихонько прошла к свечному ларьку.
       Осмотрелась…
       «Не много сегодня людей».
       Голос батюшки окутывал теплым кружевом, а склонившиеся над клиросом силуэты святых искрились гордой своей чистотой.
       Вдруг случайное движение в темном углу выдало чье-то присутствие. Подслеповато всмотревшись в тягучую церковную маревость, Нина подошла ближе… Застыв на скамье маленьким взъерошенным ангелом и по-детски прижав колени к груди, девчушка лет восьми походила на испуганного зверька. На анемичных щеках бесхитростным узором застыли мокрые поцелуи слез.


       Нина слегка наклонилась, зацепила ласковым взглядом. Осветилась лицом сквозь густую вуаль жизненных трещин.
       – Деточка, обидел кто? – голос теплый, как хлеб.
       – Нет, – в клинышком сжатых губах молчаливый крик: «Не тронь меня!»
       – Ты не серчай, я помочь хочу, – сетуя на артритные колени, Нина осторожно присела рядом, сдавленно шоркнув плащом цвета уставшей сирени.
       – Не надо мне помогать! – ломкие пальцы сплелись кулачками, в мерцающих бликами свечей зрачках недетская боль.
       – Как знать, как знать. Вот ты в храм наверняка за помощью пришла. Я тоже. Зайду, помолюсь и сразу легче. Ты помолись…
       – Не могу! – выдохнула искаженно.
       – Как так не можешь? Я научу, – отложив в сторонку купленные свечи, Нина тихонько прокашлялась, готовя горло.
       – Я умею, но…не могу, – голос першил слезами.


       Оправив платок со стыдливо теснящимися к самому краю синими розами, Нина внимательно взглянула на девчушку. Если бы не глаза в ржавых наростах тоски, ничего особенного – маленький испуганный человеческий звереныш.
       Вспомнила, как сама была такой. Давно…


       – Почему? – о себе вспоминать не хотелось.
       Взглянув исподлобья на приставучую бабку, девчушка вздохнула:
       – Мама говорит, – слова перешли в шепот, – что ОН все слышит.
       – Верно, – Нина одобрительно кивнула. – А что еще твоя мама говорит?
       – Говорит, надо молиться за брата. А я… Я не могу…
       – Понятно – ты не любишь брата? – нотки осуждения звякнули льдом. Картина прояснялась.
       – Как вы можете такое говорить! – вскрикнула, словно ударила. – Я его очень люблю… Очень! – чтобы не разреветься, прикусила губу и притихла.


       Ничего не понимая, Нина беспомощно оглянулась. Из полумрака растрескавшихся стен за ней внимательно следили глаза святых: «Ну, и...»


       – Тебя как звать? – Нина решила не сдаваться.
       – Вера.
       – Красивое имя. А меня – Нина. Нина Семеновна… – взгрустнула о чем-то своем. – А где твоя мама?
       – Она там, – тоненькая рука равнодушно махнула в сторону алтаря. – Молится, чтобы Бог поскорее кого-нибудь убил.
       – Господь с тобой, деточка! – Нина испуганно перекрестилась. – Бог никого не убивает. Ты что-то напутала. Да и зачем твоей маме такие страсти?
       – Врачи говорят: спасти моего брата может только чья-то смерть. Донор. Вот мама и просит… – голос сквозил равнодушием, не стыкуясь с одинокой слезой.


       Нина озадаченно посмотрела в сторону икон, ища поддержки. Сумрачные взоры лизнули укором…


       – А с братом-то что? – дымные полукружья прожитых лет еще четче легли под глаза.
       – Он в больнице, – вздохнула, отирая рукавом бледность щеки.
       – Так вот почему ты плачешь. Из-за брата, – к чему, к чему, а к больницам Нине не привыкать. Накрыв тонкие, почти прозрачные пальчики сухой жаркой ладонью, проговорила: – Я понимаю… Не волнуйся, он обязательно выздоровеет.
       Резко отдернув руку, Вера презрительно повела угловатостью плеч. На самом дне детских глаз мутным осадком взметнулась ярость.
       – Ничего вы не понимаете! – тонкий голосок зазвенел безысходностью. – Никто не понимает! Все только и думают о моем брате. Просят за него, молятся… Еще и меня заставляют, – слезы градом покатились из глаз. – А я боюсь! Боюсь, что если буду молиться, Бог услышит и заберет к себе именно меня… Убьет, чтобы брата спасти, – под тонкой тканью пальто вздрагивала боль. – За меня ведь никто не просит, а я тоже хочу жить!


       Не обращая внимания на вялое сопротивление, Нина прижала к себе всхлипывающий сгусток отчаяния и вдруг подумала: «А ведь за меня тоже совершенно некому попросить. Прожила целую жизнь, а попросить некому…» Почему-то вспомнился старый дом, в котором всегда сладко пахло молоком и подопревшим сеном, и шестеро вечно голодных оборванных босоногих душ, одна из которых была Нининой. Где они теперь?.. Как случилось, что их так безжалостно разбросало жизнью – не собрать… Сердце, отозвавшись, хрустнуло потерянным счастьем.
       – Не плачь, детка. Ты проси за брата, а я обязательно помолюсь за тебя, и все будет хорошо. Ты только верь… – в прохладном церковном полумраке две фигуры слились в одну. – Не плачь, теперь ты не одна.
       Осенний стылый воздух, забравшийся в храм из пробитых временем щелей, отступил.
       Стало немного теплей.


      Вечерню давно отслужили, когда к иконостасу, прихрамывая, подошла невзрачная женщина и, щедро одарив паникадило свечами, долго о чем-то беседовала со святыми.
      А где-то в осенней промозглости улиц, перепрыгивая кляксы раскисшей грязи и крепко держась за мамину руку, улыбалась маленькая девочка Вера.
      Она верила – все будет хорошо.