Бабий переполох

В какие года было – не ведомо, но приключилось эта история не где-нибудь, а в самом Черкасске.
Кто в ту пору булавой владел да Доном правил, не знаю. Только сказывали, что атаман тот всем хорош был. Басурман рубал лихо, водку пил правильно – со вкусом. Стариков слушал, молодежь привечал. В церковь справно ходил – поклоны бил, но и матюкался от души. Вот только один изъян и имел – жену законную! Лександра его была красива, но сварлива, умна, да стервозна. Мужем вертела иной раз так, что хоть под землю со стыда проваливайся.
Соберет, бывало, атаман однокашников – за жизнь погуторить, былые времена вспомнить. Жена в горницу по одной половице павою хаживает – то штоф поставит, то кушаний добавит. Все, казалось бы, как у людей! Ан, нет! Слово за слово, да и начнет атаман друзьям на жизнь жаловаться. Бородачи утешают: «Ты – хозяин Дона, хозяин дома!» Вот это они зря! Как про дом кто заговорил – жди неприятностей. Жена атаманова, как тигра лютая, в горницу врывалась, да уполовником поигрывать начинала:
- Кто в доме хозяин-то? Покажись!
Терапия безотказная – протрезвляет лучше воды колодезной! Атаман со-товарищи от супружницы, как от шрапнели, под стол нырял. И оттуда только голос подать осмеливался робко:
- Уж, и пошутить нельзя, Санюшка?
Виданное ли дело, чтобы атамана жена при друзьях детства уполовником охаживала? Срамота! Но, ведь, было же!
Вот в один из таких дней, занесла в Черкасск какая-то неведомая сила астраханского казака. Как он возле атаманова дома объявился, никто не видел. Зачем и куда шел, не спросили. Однако в сумеречную пору заглянул зачем-то в окно. Видит чудное действо – казачка атамана с дружками под прицелом держит – уполовником по бородам да лысинам примеряется. Честь мужскую позорит, злыдня! Ну, как не вступиться?
Шашку астраханец вынимать не стал. Не ждан в окно влез, матюкнулся аки бес, трижды от удара увернулся, да на беду на половике споткнулся. Видит, дело плохо – прибьет его баба ненароком и даже имени не спросит – заупокойную заказать. Ужом на полу завертелся. На его счастье, запыхалась атаманша, не так резво махать уполовником стала. Ну, а там уж и хозяин подключился. Вдвоем они Лександру из горницы выставляли, вместе с однокашниками дверь подпирали, да окна чем ни попадя заделывали.
От устатку и укрепления нервов ради донцы с астраханцем выпили за славное казачество. Знамо дело, побратались!
Утром, когда уже однокашники спали беспробудно, гость с хозяином разговорились по душам. Известное дело, чем мужские разговоры заканчиваются – бабами! Астраханец про свою жену-красавицу рассказал. Ждет, мол, волнуется! Атаман на Лександру жаловаться начал – позорит принародно, житья в доме не стало! Перед сынами да другими казаками стыдно. И какая муха вдруг бабу за причинное место укусила? Жили же не тужили, а вот как в атаманы выбился, так у любушки характер-то и испортился! Посочувствовал астраханец атаману. И по простоте душевной предложил с бабой его побеседовать – узнать, почему она всякий раз за уполовник хватается. Если бы только атаман знал, что его ждет – взашей бы гостя незванного гнал! Но... не до того было – голова трещала, а водицы выйти напиться жена не позволяла. Залегла под дверью, как пластун в засаде. Только астраханец нос в другую комнату высунул – с кулаками да ухватом кинулась. Атаман от греха подальше тут же дверь снова столом подпер. Сам, мол, казак на верную смерть напросился, а с меня спрос невелик.
Чем там у гостя с Лександрой беседа начиналася известно - почитай неделю под глазом блямба у него светилась. Немного погодя все-таки удалось ему бабу разговорить.
- Что ж ты, хозяюшка, всех гостей так встречаешь, или мне одному подвезло? – подкрутил усы казачина.
- А по мне все вы, казаки, одним миром мазаны! – примеряясь огреть ухватом, прикрикнула атаманша. – Помощи от вас не дождешься! И дома, и по двору – все сама да сама. Чуть-что не так, на коня – и в поход. Или в монополку! А потом на бровях собутыльники до дому тащат. А попробуй спроси, где был, только и слышишь: «Цыть, курва! Хозяин домой вернулся!» Хозя-и-ин! У, ироды-ы-ы!
- Погодь-погодь, красавица! – попятился астраханец. – По дому да двору тебе, чай, работнички помогают! Да, и в монополке атаману делать нечего – он же не пьяница последний? Жизнь наша казачья – одни походы да войны. И деды так жили, и прадеды! Почто ж ты казака своего изводишь, словно тигра лютая? Неужто он тебе, любушке, дорогие подарочки не привозит?
Тут баба еще пуще взъярилась:
- Подарочки! Да пусть он их сам носит! Стыдобу такую ни в жизнь не надену!
- Ну, так ты расскажи ему, чего надобно – он привезет! Не простой казак у тебя – атаман всего Войска Донского! Понимать надо – сам не добудет, так кому другому поручит найти!
- А мне от того ни жарко, ни холодно, што атаман! Тока мороки больше! Ежели простые казаки на басурманских баб глядят, мой ирод еще и на наших заглядывается! Вон – у губернатора в гостях был, с царём встречался! Царице ручку целовал, с барышнями образованными разговаривал на ученые темы. А мне, хучь бы глазком на царя али енерала какого посмотреть, так – шиш! Сиди баба дома, ну, ещё в церковь можешь сходить! Нет моего сострадания к энтому змею усатому! Не-е-ет!
- Так, ты ж ни ходить, ни говорить по-образованному не умеешь! Вот казак твой тебя с собой и не приглашает, чтобы тебе же стыдобу не принимать от благородных баб. – Еще раз попытался защитить атамана астраханец.
Не тут-то было! Лександре шлея под хвост попала, понесло её по косогорам и буеракам, да все лесом!
- А я виноватая, что для нас, казачек, Институтов благородных девиц не открыли? Даже гимназии в Черкасске для простых девок нет! Нешто мы хуже, чем все эти фифы разряженные, что за енеральскими да царскими спинами прячутся? И кто в энтом виноват, как не атаман? Что ему, супостату, стоит Институт открыть? Чай, дочку нашу туда бы приняли!
Крякнул астраханец с досады. Ну, как такое атаману перескажешь? Откуда в Черкасске благородные девицы? И на кой ляд казакам нужны девки, которые кроме французского языка никакого другого, говорят, не понимают? Смекнул он, что надо Лександру чем-другим увлечь. Авось, об Институте треклятом забудет. У баб память короткая, глядишь, чего попроще захочет. А там уж – за атаманом дело. Пусть сам с супругой справляется.
- А что, красавица, ежели бы казак твой тебе привез такой подарочек, какого и царица не носила. Сапожки там какие, платочек, или еще чего?
- Да что он, кобель плешивый, там привезет? В позапрошлый раз шляпу доставил с перьями! С павлина надергал! В прошлый раз – сказать стыдно – рейтузы! Все в кружавчиках! «На, говорит, Санюшка! Носи на здоровьице! Хочу, чтобы ты у меня лучше всех гляделась и в доме, и на улице, и в церкви!» Будто я евонные рейтузы поверх юбки в церковь надену, или в шляпе с перьями по улице гулять пойду – кур смешить! Издевательство одно получается! Вот, ежели бы самой чего-надо выбрать можно было! Так не берет же он меня, паразит, с собой в походы! Опасается, чтобы басурмане не увели! Да, я б тех нехристей сама увела – хошь в плен, хошь в кусты! Да, бабы, ежели захотят, не хуже казаков воевать могут!
Видит гость, что права атаманша – могут бабы воевать. С малолетства каждую этому учат – чтобы пока муж в походе, себя да детей защитить могла. Не поспоришь, но и честь же казачью тоже отстоять надо бы! А как? В голове-то еще водка с самогоном бродят, выхода ищут. Ну, и нашли!
- А, вот ни за что бабы лучше казаков не будут! Хошь, на том крест поцелую?
Вот это он зря сказал. Должен был понимать, что Лександра все близко к сердцу примет. Рассерчала баба, разгорячилась. Руками замахала, уполовником перед носом астраханца помелькала, да и заявила:
- Ваше счастье, паразиты, что никто бабью сотню собрать не разрешит. А то бы мы вам, антихристам, показали, на что казачки способны! Ты уговори моего супостата приказ отдать, чтобы бабам позволили службу царскую нести! А там и посмотрим, кто чего стоит!
Астраханец аж поперхнулся от неожиданности! Да, кто ж разрешит такое? А Лександра не отстает – собирай сотню из баб, и все тут! Допекла – хуже горькой редьки! Уж казак атаману от всего сердца посочувствовал. Ему-то что, поговорил – и до родного дома подался! А атаману с этой стервой еще жить придется...
Сколько времени астраханец вразумлял бабу, он и сам бы сказать не мог. Когда понял, что не отвяжется, махнул рукой и согласился выпросить у атамана разрешение. Понадеялся, что тот откажет. Вдвоем с Лександрой составили они прошение, после чего сели в засаде – ждать, когда атаман проснется и дверь в горницу разбарикадирует. К полудню кто-то из однокашников глаза продрал и – на двор по нужде намылился. Вот тут астраханец к атаману-то и подкатил. Не по своей воле – баба его под прицелом уполовника держала. Атаман только-только задремал, потому недоволен был, что будят. Не шибко вникал, что от него надо – подмахнул бумагу не глядя.  Лександра у казака приказ выхватила, из тайника печать достала и на нем отметила. Тут же подхватилась и – по бабам!

После полудня, пока атаман с однокашниками похмелье лечили, по городу казачки наперегонки с собаками носились. Донцы посмеивались только – бегают, мол, как будто кто их скипидаром смазал, или солью пониже спины зарядил. Атаманова Лександра то там, то тут объявлялась, бабам что-то нашепчтывала и подначивала. Те сами не свои становились. Кондратьевна с Михайловной на углу такой хай подняли, что хоть святых выноси. У колодца две молодухи друг другу в волосы вцепились – еле разняли. По всему городу казачки в кучки собирались и шумели об чем-то. А что к чему – мужья не разобрали. Да, кто когда всерьез бабьи разговоры слушал? Нешто казакам до того?
К вечеру вовсе неладное началось – бабы за ружья и шашки хвататься начали. Коней подозрительно рассматривали со всех сторон, гардероб мужей перетряхнули. И заприметили казаки, что больше всего их форма походная интересует. А уж, когда жены за иголки и ножницы взялись, да штаны подгонять под себя начали, поняли – худо дело. Кто с лаской, а кто и с угрозой подступили к супругам законным с расспросами. Те и огорошили – подаемся в казаки, дома теперь сами управляйтесь, с дитями посидите, на огороде траву прополите. А нам некогда теперича – мы люди служивые! Донцам, словно обухом по голове вдарили, - оторопели от такой подлости бабской. Это где ж видано, чтобы баб в казаки принимали? Как немного в себя пришли, кинулись к атаману - жаловаться.
Глава Дона – к супруге за ответом:
- Ты что творишь, Санюшка? Что ж ты самоуправством занимаешься? Почто баб взбаламутила? Перед казаками меня позоришь! А ну, как царь прознает, какая тут у нас революция творится?
Лександра бумагу-то с похмелья подписанную, и показала:
- Не знаю-не ведаю, кто тут революцию делает, а я по твоему личному приказу собираю сотню бабскую казачью! А справу мы у вас, казаков, временно берем, пока своей не обзаведемся!
Смотрит атаман в бумагу, а там черным по белому прописан приказ за его подписью, да с печатью Всевеликого Войска Донского. Застонал он, волосы на себе рвать начал. До царя вести дойдут, так голову снесут! На каторгу отправят, в тюрьмах сгноят! Не по чину атаманскому такой приказ издавать! Сразу смекнул, кто ему такую дружбу сослужил. Повелел отыскать астраханца. Ежели надо, так из самой Астрахани пред свои светлые очи поставить. Почитай, у каждого третьего донца к пришлому счеты имелись, а спать при таком раскладе казакам зазорным показалось. Всем Черкасском искали баламута. Да, он и не прятался. Нашли, да за грудки немного подержали. Но активно воспитанием астраханца заниматься не стали – уступили эту честь атаману, а сами задержались - послушать. Благо, Лександра снова куда-то увеялась, никто не мешал.
Атаман гостя за чуб – хвать:
- Мать, - говорит, - твою, перемать, ты что ж это, гад, делаешь?! Я со своей курвой и так не справляюсь, когда у ней уполовник в руках! А ты ей – шашку даешь?!! А сотня бабья тебе зачем понадобилась? Ты ж меня под каторгу подводишь, а то и на эшафот норовишь отправить. Какой нечистый тебя в Черкасск занес? Ты, случайно, не шпион заграничный? Уж больно хорошо на бунт подбиваешь!
Астраханец на колени бухнулся:
- Вот те крест, ничего худого не замышлял! Поспрашивал я бабу твою, пошто лютует. Ну, она нажаловалась, что в рейтузах, что ты ей подарил, в церковь не пускают! А от шляпы с павлиньими перьями будто бы куры дохнут. Потому не хочет она дома сидеть да подарков от тебя дожидаться, а желает сама законную добычу иметь. Трофеи ей понадобились. Уж так срамотила нас, казаков, так хаяла! Говорит: «Бабы лучше вас воюют! Нет, говорит, моего сострадания к вам, потому как никакой путной добычи не дождешься!» Ну, и побились мы с ней об заклад, что нипочем бабы нас не обойдут.
Да какой же казак такое безропотно слушать будет? Загалдели донцы. Кто поддержал астраханца, а кого и сомнение взяло:
- Это как же так – на печи сидеть! Да нешто бабы заместо нас в походы ходить будут!
- Не можно такого допустить, чтобы кажная баба нам указывала!
- А почто ж ты им сотню соорганизовал, сволочь астраханская! А ну, дайте-ка покажу по-нашенски, по-донскому, где раки зимуют!..
- Не замай! Казак верное дело сделал – пущай сначала попробуют, каково это – в походы ходить, а потом ужо хвост на мужей поднимают!
- Ой, не могу, односумы! Это ж надо было додуматься – специальную бабью сотню изделать! Потешил, стервец! А теперь самолично приказ-то поддельный разорви! А то я тебе так объясню что почем – своих не узнаешь! У меня ж дома - драка! Мало того, что женка, так еще две дочки в сотню подались! Штанов на всех не хватило, дак они справу поделили. Как-как! Тянули-тянули друг у друга, да порвали.
- Уважь, атаман! Оставь бабью сотню, дай душу потешить!
- Не слушай его, атаман! Ить ему одному энта сотня и нужна! Он же свою бабу-то схоронил, теперича другую приглядывает. Не видал ты, как его по огородам девки да вдовицы гоняли, да за штаны хватались! А он еще вырывался. Не иначе – выбирал, кому справу-то подарить!
- Дык, как же иначе! Сначала ж примерить надо, кому пойдет! А тебя, никак, завидки берут? Так я с тобой бабами поделюсь! У тебя еще запасные-то штаны имеются? Что, последние мамане отдал?
- Казаки! Да нельзя же допустить, чтоб бабы нас обошли! Это ж позор! Пущай учатся не по-казачьему! А я говорю – пущай учатся, как солдатня! Ну, там строем ходить, штыком колоть, али еще чаво! Ить опозорят честь казацкую!
- И в казаки их не принимать! Не было того доколе, и не будет! Чего молчишь-то, атаман?
А глава Дона ликом темен и невесел, сиву бороду повесил. Как ни крути да не верти, а положение не спасти! От Лександры приказ не вызволишь, а бумага – официальная. На ней и подпись атамана, и печать проставлена. Надо бы жену по-казацки плетью поучить, да боязно. Было уже однажды. До сих пор вспоминать стыдно, чем кончилось. Это ж черт в юбке, а не баба! Хоть убей, а бумагу теперь из рук не выпустит. Но и спускать ей никак нельзя – казаки не поймут.
- А что, умник, не было ли в бумаге треклятой чего про справу, али про командование сотней? Не сказано, чем заниматься бабы будут?
Ну, астраханец и рад стараться, успокоил атамана по-дружески:
- Нет, ничего такого не сказано. Приказано только не чинить препятствий по организации бабьей сотни.
Посветлел ликом атаман.
- Ну, тогда  слушайте, казаки, мое решение! Приказ тот отменить я не могу, слово атамана - твердое. Бабьей сотне быть! Но в догонку тому приказу еще один подготовлю! Ты, друг астраханский, заварил эту кашу, так тебе и расхлебывать! Будешь командовать новой сотней. Не спорь! Но только правы казаки, если хотят бабы показать, что они лучше нас воевать могут - пусть учатся ходить строем! Да, другим каким премудростям солдатским, а не казацким! Коней им не давать. Шашек тоже! Ружья поотнимать, ухватами обойдутся! Справу мужнюю пусть в покое оставят. Скажешь, что для особой сотни и справа нужна особая! Объяснишь, что как она будет выглядеть, пока неизвестно, потому как такие дела лично царь решает. Сроку на подготовку даю всего месяц, а по истечении его проверю, чему там бабы научились! Любо ли мое решение, казаки?
- Любо! – гаркнули донцы.
Может, кому и было не любо, но голоса против никто в тот момент не подал. И астраханец промолчал. Оно и понятно! Попал, как кур в ощип!
А глава Дона еще один приказ самовольно учинить решил. Про то и воинство свое известил:
- Ну, а чтоб на всю Рассею не позориться, никому про то ни словечка. Объявляю карантин. Чума у нас завелась, холера одолела, тиф зверствует, потому никого не впускаем и не выпускаем. И, чтоб ни одна собака про бабью сотню гавкать не смела, вороны не каркали. А кто из вас сболтнет чего лишнего, тому… того… в общем, не доводите до греха! Идите по домам!
Донцы-то разошлись, а астраханец закручинился. Бродит по Черкасску да тоску на встречных наводит. Темнее тучи. Усы обвисли, плечи опустились. Вот дела! Это ж до седых волос теперь от позора не отмоешься! Как быть, что делать? Ежели плохо обучишь, скажут: «с бабами не справился»! А, коли хорошо, - казаки не поймут! Да, и как же учить строем ходить, ежели сам астраханец той премудростью не владеет. Потом представил себе свежеиспеченный бабий командир, как воинство его выглядеть будет – за голову схватился. Но – делать нечего! Да, и не должно быть такого, чтобы казаки баб боялись. С женами справиться могут по-любому, только уважительность показывают – должны и любушки чувствовать себя сильными. А то как казачат воспитывать будут?
И пошел астраханец на поклон к атаману.
Тот встретил почти ласково:
- Заходи-заходи, сотник! Никак по делу? А то, может, с женкой моей по душам поговорить? Нет? А что так? Я не ревнивый – болтайте на здоровьичко! Чай, односумы вы с ней теперича, однополчане! Санюшка, встречай командира своего!
Лександра рада стараться – стол накрыла, а сама в соседнюю горницу ушла, потому как не дело простому казаку с атаманом да сотником за одним столом без приглашения откушивать. С понятием баба была, когда хотела.
Как супружница упорхнула, хозяин Дона по-другому заговорил:
- Ну, шутки-шутками, а накликал ты беду на мою голову! С себя вины не снимаю – надо было глядеть, что подписываю. Погорячился я, конечно, с твоим назначением. Но, сам понимаешь. Своих казаков позорить не могу – не за что. А с тебя, как с гуся вода, - ты ж пришлый. Никто в твоих краях ничего не узнает. Одной веревочкой мы с тобой повязаны, обоим сраму хватит, ежели что...
Хороший человек был атаман донской. Строгий, но сердцем отходчивый. Если чуял, что погорячился, не стеснялся повиниться. С таким атаманом – в огонь и в воду! Это астраханец сразу понял. Потому разговор у них сразу заладился.
- Ну, сам посуди, атаман, - как мне их маршировать заставить, коли сам не обучен! Далее, в приказе первом написано «бабьей казачьей сотни». Где ж это видано, чтобы казаки да без коней и шашек были? Да, и солдат с ухватами по улицам не густо шляется. Все больше с ружьями прогуливаются. Бабы, как прознают, про другие-то приказы, такой хай поднимут – хоть уши затыкай. Что им по этому поводу пояснить?
Задумался атаман. Прав астраханец. Негоже все запрещать да отбирать – быть бунту. Надо бы придумать что-то позаковыристее, чтоб и бабы были сыты, и казаки целы! А, главное, чтобы Лександра жилы с него самого не вытянула. Но... ничего-то в голову не идет, хоть ты тресни.
- А, черта лысого тут придумаешь! Одна хренотень в башке и вертится! – ахнул кулаком по столу хозяин Дона.
И тут что-то щелкнуло. Нет, ни у сотника бабьего, ни у атамана донского ничего в мозгах не переклинило. Просто из-под пола, как черт из табакерки, выпрыгнул какой-то человечек. Плешь – на полголовы, порты дранные, рубаха черная. На ногах свинные копытца. А на голове – рога! Вонь от него, как из пекла. И впрямь – черт! Зенки бесстыжие на казаков вылупил, сам хвост сзаду придерживает, чтоб никто не соблазнился. Донец с астраханцем от неожиданности с ним поначалу в гляделки поиграли. Ну, немного погодя за шашками оба потянулись. Чертяка лысый, как то увидал, в ноги казакам кинулся:
- Не губите, братцы! Не по своей воле я к вам пожаловал. Сил больше нет в пекле оставаться. Жили мы раньше разлюли-малина. А потом какой-то казачок жену свою законную к нам пристроил – рябую бабу. Кричит она, ругается, за хвосты дергает, рога отшибает напрочь! Спасите, братцы! А я в долгу не останусь!
У казаков с чертями обычно разговор короткий – порубать на колбасу.
- Ты нам сказки-то не рассказывай! Про рябую бабу мне маманя еще в люльке врала! Этим слезу не выбьешь! – обнажил шашку атаман.
- Это кто ж тут, братцы, холера тебе в бок? Нашел сродственников! – вторит ему астраханец, да по столу пальцами постукивает. Прежде хозяина клинок не обнажает – уважение кажет. – Дозволь, атаман, я новой родне для знакомства рыло намылю?
- Не спеши, дай и мне потешиться! В моем доме черт объявился, мне ему пятак набок и воротить! – куражится донец.
- А, вот, на Кавказе обычай есть – гостю первую очередь уступать... – издалека намекает казак.
- Так мы не на Тереке, чай, а на Дону. У нас по-иному все! Сам прежде разберусь, а потом и ты поиграешь!
Видит черт - плохо дело! Того и гляди от споров к рукоприкладству приступят. Заплакал, запричитал:
- Креста на вас нет! Ведь не к кому-то за помощью пришел, а к вам. Должны ж вы меня понять, сами от бабы претерпевши! Ну, хотите, хвост на колбасу перекрутите. Или крестом меня осените. Или рубите уж совсем! Только назад не отправляйте!
Казаки от таких слов ошалели. Чтобы черт сам под крест подставлялся или на шашку напрашивался! Вот, ведь, до чего баба довести может!
- Ну, ладно! Хватит пятаком хлюпать! Будь казаком... то есть мужиком! Тьфу ты, будь ты чертом, чтоб тебя перекосило! – сжалился атаман. – Только пакостить я тебе не дозволяю. Дом это мой, земля тоже моя, да и люди кругом – не казенные! Занятие себе сам найдешь, а я чтоб тебя больше не видел!
- Погоди, атаман! – подскочил астраханец. - Для бабьей сотни как раз командир нужен! Так пусть же этот черт бабами и командует! Слышь, нечистый, ты маршировать умеешь?
А рогатый прохвост сразу рад стараться – слезы мигом смахнул, глазами сверкнул и... с морды стал бледен. Хотите верьте, хотите – нет.
- Мм-могу! – проблеял козлоногий. – Только, если там рябые бабы есть, никого учить не буду! Лучше сразу попа зовите и крестите по всем правилам христианским.
Казак на атамана зыркнул, тот призадумался. Всех баб и девок знакомых вспомнил. Насчитал с пяток рыжих, с десяток конопатых, штук двадцать рябых. И все – в самом соку, то есть призывного возраста. Крякнул от досады. Как тут быть? Может, отдельный приказ издать для спокойствия нечистого – рябых в сотню не брать?
Сам же черт лысый выход из положения и подсказал. Приглядел он себе заместителя для обучения рябых баб – отставного поручика, который в соседнем селе здоровье поправлял. Сказано – сделано! Поручик и ахнуть не успел, как поставил его нечистый перед светлые атамановы очи. Однако дальше заминка вышла. Атаман – поручику не указ! Ну, да уломали втроем пехотного служаку. Забавным ему показалось бабами командовать. И черт смекнул, что может за весь Ад одним махом отомстить.

На следующий день к полудню на главной площади вырос строй. Старики от досады крякнули. Видок – курам на смех! Рубахи груди пообтянули. Штаны – на ком топорщатся, а на ком лопаются. Ясное дело – не со своего плеча вещь! Фуражки на затылок нахлобучили поверх кос, да платками привязали, чтоб не падали!   Тьфу ты! Одно слово – бабы!
Откуда столько эмансипированных казачек объявилось – неведомо. Но почитай все бабы «под ружье» встали! И вдовицы, и молодицы, а мужних жен – не считано. И все рвутся в бой! А на правом фланге Лександра  атаманова красуется – в новых мужниных шароварах, с черкесской саблей на бедре и старинным ружьем за спиной. Да, не одна! Обе снохи рядышком навытяжку стоят, мордами на свекровь равняются!
Полдня ушло на то, чтобы брюхатых баб «комиссовать по ранению». Только к вечеру управились. А как объявили, в чём служба будет заключаться, кто командовать будет, подняли бабы хай да вой! И быть бы всем битыми – и атаману, и астраханцу, и чёрту с поручиком, и казакам, которые полюбопытствовать явились, кабы ливень не начался. Да, необычный, а с громом, молнией и градом – как будто чёрт наворожил. Только он и утихомирил казачек... Может, на том бы и закончилась история с бабьей сотней, кабы не атаманша. Как она потом казачек собрала – про то только одна она знала, да никому не сказала. Отчего-то и другие бабы болтать не стали. Но никто из тех, кого в сотню зачислили, никуда не ушел. Видимо, знала Лександра, что каждой шепнуть надо.
Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Неспокойно стало с  того дня в Черкасске. Казаки к домашним хлопотам непривычны. Пришлось крутится да вертется, покуда бабы строем ходить учились. Одно дело в походах кашу на костре варить, другое дело своим варевом казачат накормить! В половине домов - плач детский да матюки отцовские, звон бьющейся посуды! В другой половине – шум да гам, потому что бабы, которые опоздали в сотню записаться, мужьям плеши проедают, угрозами запугивают! Ну, были, конечно, и те дома, где тихо-мирно жизнь текла – бабки за детишками присматривали…
Чёрт с поручиком взялись за казачек круто – никаких сил по вечеру у любушек не оставалось. Но и самим новоявленным командирам нелегко было. Астраханцу-то что! Для него вся эта затея – забава, даром, что он  сотником числился. На деле-то всё на чертячьих да поручиковых горбах откликалось.
Пехотинец поначалу не знал, что и делать со своим воинством. Научить баб отличать правую ногу от левой оказалось проще простого: какой рукой крестишься, та и правая. А вот как заставить шагать в ногу? С солдатнёй всё проще. Чуть что не так – матюкнутся можно, или в рожу дать. А как с бабами быть? Намаялся бедолага, пока каждой по-доброму разъяснил. Хорошо, что у него в подчинении только взвод был, с сотней бы никак не сладил. А тут ещё и казаки в нервы вгоняли. Все холостые да вдовые прижились на площади – нашли забаву. Ни одной команды без гогота казачьего отдать нельзя – весело им. Шутки отпускали такие, что иной раз бабы не выдерживали – рукава засучивали, да ухватами без приказа позицию «Коли!» на остряках отрабатывали.
У чёрта – другая беда. От крестов нательных благость шла, на него грусть-тоску нагоняла. Да, то и дело кто-нибудь из баб Бога поминал всуе. У нечистого в это время аж шерсть на теле дыбом вставала, как у кошки. Отчего-то с ним особо не спорили казачки, и понимали быстрее, чем рябые поручика. Хохот жеребячий, остроты казаков нечистого никак не задевали. К счастью ещё команда попалась не обидчивая. Как говорится, все в командира пошли. Если уж совсем прижимало, так и чёртяка, и бабы сами в краску любого вогнать могли шутками-прибаутками.
Месяца не прошло, как научились обе команды всем солдатским премудростям. Раньше срока управились. По такому случаю устроил атаман в управе тайный совет. К слову сказать, если поначалу оба казака не в восторге были от затеи с сотней, то под конец месяца совсем не знали, куда деваться. Донцы женатые толпами на поклон к атаману ходили, ради Христа просили баб по домам разогнать. Астраханец по городу побаивался гулять без поручика  – того и гляди кто-нибудь с кулаками налетит. Поручику тоже нелегко было, потому что казаки своих любушек к нему ревновали… Но хуже всего чёрту, конечно, приходилось! Попы по субботам крестным ходом на площадь являлись, но казачки каждый раз своего командира защищали. А против баб ни один поп не устоит! В общем, попали все в переделку из-за атаманши. А как с бедой покончить – не знали.
- Что делать дальше будем? Санька ко мне сегодня уже подступала – требует в поход сотню взять! Совсем взбеленилась! Ничего слушать не хочет! Ну, нет сейчас ни одной кампании военнной! Не самим же нам её начинать ради баб! -  грохнул кулаком по столу атаман.
А что ему ответить можно? Чёрт с поручиком – не советчики. Их дело сделано: казачки маршируют, как гренадёры, ухватами «колют», как бывалые ветераны, «на караул» берут, не хуже дворцовой стражи. Так что, просьбу атаманову выполнили, а дальше – хоть трава не расти. Весь спрос с астраханца. Он кашу заварил, ему и хлебать её – хоть лаптём, хоть сапогом.
Гость, видно, и сам давно думал, как дальше-то быть. Потому с ответом не затруднился:
- Двум смертям не бывать, одной не миновать! Надо баб в казаки принимать!
Атаман поначалу язык проглотил. Смотрит на астраханца, кровью наливается, а слово из горла не идёт – застряло. Но потом прокашлялся:
- Если тебе, жить надоело, это – твоё дело, а я  пока помирать не собираюсь! Да за такие художества меня либо казаки порубают, либо царь на каторгу отправит!
- Да, не бойся, атаман! – засмеялся пришлый казак. - Мы им особый приём устроим! Сотня –необычная, так ради неё другие порядки установить надо! Смекаешь, к чему веду? Ни одна в казаки не попадёт! – подмигнул астраханец. – Вот чёрт нам с этим поможет!
А нечистый уже осклабился и головой кивает, пятаком сияет. Его хлебом не корми, дай только над кем-то поизгаляться. Почитай месяц бабами командовал, от крестов их да молитв страдал, попами пуган был. Как же не отплатить той же монетой?
В старые времена для того, чтобы стать казаком немного надо было – верить в Бога, да уметь креститься. Потом уже добавили обычай водку пить чарками, да на коне ездить. Казачки – народ крепкий. Их штофом с ног не собьёшь, не то что чаркой. И верхом охлюпкой проехать после этого – не проблема. Так что только на чёрта надежда и была.
Утром, когда объявили бабам, что в казаки принимать будут, аника-воины от радости строй сломали – кинулись командиров на руках качать. Но с затеей этой ничего не вышло, потому что ротозеи, что собрались поглядеть на бабью сотню, тоже к троице кинулись. Уже за другим – пятак да рыла начистить. Еле отбились казак, поручик и чёрт. А там уже стенка на стенку пошла: бабы - на казаков, казаки – на баб! Но насмерть никого не прибили, и на том спасибо! А, ведь, могли! Казачки, если разойдутся, им и сам чёрт иной раз – не помеха! Тем более, чего ж нечистому вмешиваться, если за его честь даже рябые бабы блямбы лихим казакам ставят за милую душу? Столпотворение на площади ещё долго было – пока атаман не прибыл. К тому моменту уже многим и ноги оттоптали, и бока намяли, а кому-то и глянец на румянец навели. Казакам больше досталось. Понятное дело, не басурмане же они, чтобы всерьёз с бабами драться, поддавались, коли увернутся не успевали!
Атаман донцов унял, увёл подальше от казачек. Дело уладил, договорился, что никто препятствий чинить не будет. Пока переговоры вёл, на площади уже весь город собрался. Такое зрелище никто не хотел пропутить.
Поручик с чёртом в это время сотню в порядок приводили, строй равняли, коней ловили, которых для приёма баб в казаки пригнали, да во время драки распугали. Командиры резонно рассудили - не на одном же жеребце всю сотню катать, так и за день не управишься! Пяток кобыл атаман из собственной конюшни выделил – одну лучше другой. И чарок заготовили тоже пять. Да, не простые то были чарки. Их нечистый откуда-то достал. Видные были – золотые, камешки разноцветные в металл вплавлены. Солнце лучи на них задерживало, словно, они его чем-то к себе притягивали. Даже, если пожелал бы кто-то вглубь заглянуть, ничего бы не увидел – ослеп от сияния. А так, больше ничем от простых они и не отличались – ни размером, ни фигурою.
Не сразу казаки догадались, что дело нечисто. Поначалу  глазам не поверили - первые бабы после чарки, разговаривать и вести себя начали, как будто ведро выхлебали. Нескольких шагов сделать не успели – попадали. Сообразили – неспроста это. Ну, виноватых искать не стали – чего уж, сразу за шашки похватались –  чёрта рубить. Тут астраханец подмигнул: «А что, казачки, неужто вы за то, чтобы бабы за нас в походы ходили, а мы – с детьми сидели да щи лаптем хлебали?» Бабы в это время тоже загалдели – поняли, что подвох. И с ними гость договорился – через Лександру. Напомнил разговор давний про то, что бабы лучше казаков во всём. Первый раз в жизни не нашла атаманша, что ответить, только глазами сверкнула. С норовом баба была. И, правду сказать, только она одна из всей сотни до лошади дойти смогла, и даже влезла на неё – такой уж характер был у казачки, что и чёрт с ней справился с трудом великим.
Втихаря казаки признали, что ещё неизвестно, как бы на них самих чарки чёртовы подействовали. Но бабам про то не сказали. Рады были от души, что так дело с необычной сотней закончилось. С радости великой они казачек с шутками и прибаутками в штабеля в центре площади складировали. А утром вдоволь отыгрались за все свои мытарства по хозяйству. Бабы, как в себя приходить начали, – до дому плелись. А там мужья и отцы уже наготове сидели. Охальники! Кто супружницу со скалкой в руках встречал да нежно посылал «откель пришла», кто на руках в дом вносил и притворственно-покорно рассолу подавал. А кто и рассказывал в подробностях куды она глазоньки закатила и кому на шею вчера вешалась. Врали безбожно! С дочками разговор короткий был – вожжами пониже спины! Бабам и девкам стыдно и обидно, и смолчать они не могут – не такова порода. За уполовники и ухваты похватались, да много ли навоюешь, если голова по швам трещит? Обезоружили!
Вот только в атаманском доме было по иному.
Не оставил атаман Лександру на площади-то – не по чину ему это показалось. Другим казакам не до того было – они за своими дочками да любушками смотрели. Потому только астраханец да чёрт и заметили, как глава Дона женой любовался, когда она на лошадь из последних сил карабкалась, да как на руках он её до самого дома нёс. И утром никаких издевательств не чинил над ней. Кто проболтался – знаю, да не скажу! Начался день у атамана с душевного разговора с его Санюшкой. Вроде плакала атаманша у казака своего на плече и жаловалась, что видит его редко – то он в походах, то в делах. А ей так хотелось бы всегда рядом быть – и в бою, и дома, и на приёмах у царя. Чтобы успеть собой прикрыть от пули, раны слезами своими промыть, перевязать чистой тряпицей… И пусть она дура необразованная, пусть разговаривать не умеет, ей то неважно – на всё согласна, даже насмешки от образованных баб снесёт, лишь бы, хоть одним глазком поглядеть, как он с самим царём говорит, чтобы гордиться им – вот, какой он орёл! А ещё всё-таки попросила Лександра институт благородных девиц открыть в Черкасске – если не ей, так пусть другим казачкам повезёт – не будут мужья их стесняться, когда в большие люди выбьются!..
В тот день, кроме разговора с женой, атаману ещё много чего пришлось переделать – снять карантин, расплатиться с поручиком, проститься с астраханцем, подписать договор с чёртом… Пехотинцу выплачено было деньгами втрое больше, чем обещано – оценил атаман его нервы бабами да казаками попорченные. С чёртом договорились, что будет тот поставлять к атаманову двору водку в немерянных количествах, а за то глава Дона его под свою руку возьмёт и от попов защитит. С астраханцем атаман дольше всех беседовал – благодарил. Иной раз, чтобы все обиды бабьи на свет вытащить, да мир в семье наладить, пришлый человек нужен. И, за благополучное разрешение домашних ссор, да в подарок атаман гостю шашку именную серебром и золотом отделанную подарил. Как к дому астраханец добрался, так ту шашку на стену повесил – негоже простому казаку атамановым подарком людям глаза мозолить…

Вот такая история приключилась однажды. Сколько лет с тех пор прошло, сколько воды в Дону утекло, сколько поколений сменилось... никто сказать не может, потому что среди участников тех событий болтунов немного нашлось. В тайне бабий бунт держали. А, может, и соврали, может, и не было ничего! Может, придумал кто-то сказку про справедливого атамана и сварливую жену? Не знаю, не ведаю. Только с чего бы тогда в Черкасске сначала гимназия открылась женская, а потом и институт благородных девиц?.. И в империалистическую с какого-такого переполоха женскую казачью команду организовали?.. Ааа, вот тот-то и оно!