Ещё раз о любви

               
                Юрий Фельдман
               
                От пятницы до воскресенья.
               

                Женщинам посвящается.

               


   Всех приходится жалеть, а мне кому поплакаться? На работе старые, больные, страдают, просят, и, увы, уходят. Дома тоже… Мама наколотая, ухоженная, постанывая, спит. Бедная моя! Измучилась, и что впереди? Нет, нельзя расслабляться, нельзя. Наверно, я железная. А вот и Фенька, сытая котяра, угомонилась. Она красавица, добрая, дурёха вроде меня, улеглась на письменном столе, греется под лампой. Пёстрый клубочек дышит, лишь ухо подрагивает.
  Ритка уже отзвонилась. Опять дочка у  Оскара ночует. Как там у неё сложится? Неужто, как у меня? Хотя грех  жаловаться, ведь я ж любила, ещё люблю, да и детство у меня было очень даже! Спать пока не хочется, почему-то потянуло на воспоминания. А раз так, полистаю-ка я старые фотоальбомы.
Присела на корточки перед сервантом, раскрыла дверцы. Вот они, в два ряда. Там застывшие моменты моей жизни и всей нашей семьи. Возьму самый старый. Серовато-желтый толстый фолиант в крепком переплёте, плотные листы с прорезями для фиксации углов фотографий.

 На первой странице, в коричневых тонах голенький ребятёнок на животике. Смотрит куда-то в сторону. Наверно, мама отвлекает чем-то интересным, вроде «ути-тути», и малыш доверчиво, беззубо улыбается. Не понять – мальчик или девочка. Говорят – это я. Поверим, не помню. А вот мама, наклонившись, держит за пальчики. На мне сарафанчик, причёска в два хвостика и улыбка на три зуба. Здесь уже ясно - девочка. А на этой – родители, ещё тёмноволосые и кудрявые. Головы наклонены друг к другу, между ними я сижу. Пол-попки на папиной коленке, половинка на маминой. Платьице в ромашках, два бантика, три улыбки, одна семья. До сих пор жалею, нет ни братьев, ни сестёр, одна. Тайна тут какая-то, недоговорённость.  «Ты, Вика, - моя Виктория, моя победа!» - глядя влюблёнными глазами, восклицал отец. Эта его влюблённость, восхищения, «моя дочь - совершенство», и прочие глупости, как я сейчас понимаю, сыграли не лучшую роль во взрослой моей жизни. Вот ещё одна, где я, сияя глупо-довольной улыбкой, отдаю салют у красного знамени. Меня приняли в пионерки, повязали купленный мамой красный галстук. Пай-девочка в белой блузочке, черной юбке и черных лаковых туфельках. Жутко гордая, почти как мой папа-Лёва, что и произносилось в одно слово. Дачное фото. Прыгаю через верёвочку, а крутят её двоюродные братья Шурка и Марк. Лето в Зеленогорске. Хозяйка большущего дома, она же повариха-воровка соседнего санатория, сдавала каждую клетушку. Вечером с трудом дотаскивала с работы сумки, дачники раскупали мясо и сметану, масло, а то и готовые котлеты. Жизнь там, конечно, менее удобна, чем дома, в Питере. Но нас и детей наших родных и знакомых обязательно вывозили летом за город. Как же, детям необходим свежий воздух! Мы и дышали, играя в прятки и пятнашки, волейбол и бадминтон, бегали купаться на Финский залив. А шашлыки во дворе! Весело было, много смеялись. Единственно, что детям не нравилось, - дневной сон.  Хочешь – не хочешь, а час должны лежать в постели, хотя куда интересней во дворе, на улице! Тогда же начались шушуканья-хихиканья, записочки, кто в кого влюблён. Вот и Колькино фото. Колька Лопухин, по кличке Лопух. Он первый терпеливо таскал мой портфель и ходил, как приклеенный, отпихивая других претендентов. Люська Тютикова в «Одноклассниках» написала, что Коля сейчас в Штатах, профессор. Глупая, почему его, вздыхателя, в девятом классе  оттолкнула?

  Что-то я сегодня воспоминаниями увлеклась. Надо быстренько ложиться, вдруг удастся вздремнуть, если наркотик, что вколола маме, чуть увеличив обычную дозу,  подействует. Альбомы лучше сейчас убрать, Фенька утром так нахозяйничает, мало не покажется. Ну, теперь всё.
Спокойной ночи, - пожелала Андрюшеньке, он улыбался мне со стены неповторимой своей улыбкой. Сегодня пятница, как бы за выходные немного отдохнуть?….

…. Никак не заснуть. Не понимаю, зачем папа засунул меня в Железнодорожный институт? Мосты и туннели. До сих пор  трясёт от этих стучащих в голове слов. Неужели не замечал мою прирождённую гуманитарность? Не видел, как с детства зачаровывалась языками, стихами, мелодией слов? Папина логика: «Ты со своим французским и английским в нищете промыкаешься, а с инженерным дипломом не пропадёшь». Нет, чтобы взбрыкнуться, подчинилась как послушная дочка. Потом столько лет мучилась. Не моё это! Ещё в студенческие годы проводила экскурсии с иностранцами в Пушкине и Петергофе. И ничего, даже зарабатывала. А сколько стихов знала! Надо было плюнуть и бросить этот железный-дорожный. Нет, со скандалами, но дотянула до диплома. Единственное, что грело девичье моё сердце – парней у нас больше, чем девиц, да в основном так, провинция. А я, как папа уговорил, «лучше всех»! Не нравился никто, хотя за мной и ухаживали. Нет, пару коротких увлечений было, не святая же, но это так, не всерьёз. В честь доползания до диплома,  папа устроил мне, как железнодорожный начальник, путёвку в их горнолыжный лагерь Адыл-су, под Эльбрусом. Вот этот Адыл-су и изменил мою, безмятежную до того жизнь….

  И в бессонном мозгу не в первый раз прокручивается кино воспоминаний. Та ранняя весна, бело-синяя неправдоподобность гор и пронзительное счастье - мой Андрей. Зачем я вообще решилась поехать, ведь лыжи не входили в круг моих увлечений? За все свои 22 года каталась раз десять, да и то по равнине на уроках физкультуры. Но велик соблазн приехать в марте загорелой, и тем подразнить бледных питерских подруг! Рассказывали, гоняться с гор там совсем не обязательно. Потом Кавказ, да и подальше от родительских глаз. Разве плохо?
    Из дороги в лагерь помнится лишь пьянящее чувство свободы и ожидание чуда. Прямиком от ленинградской слякоти в прозрачность горного воздуха, в скрип девственно белого снега. Спортбаза, конечно, проста и неприхотлива. Деревянные корпуса, комнаты на четырёх, удобства в конце коридора. Но кто обращает внимание на эти пустяки? Молодость, знакомства, суета, смех. После ужина разбивка по группам. Я записалась в отряд необученных. Объявили место сбора, и нашего инструктора звать Андреем. Андрей так Андрей, - подумала, - не всё ли равно.
-   Давайте знакомиться, - голливудская улыбка на  загорелом лице. Копна светлых волос.
 Очередь дошла до меня:
-  Виктория Рыбак? Почти однофамильцы. Я - Андрей Рыбаков. Кататься умеете? Нет? Хорошо! Чего хорошего? Легче научить, чем переучивать. Можно ли не кататься?  Пожалуйста.  Но Вы попробуйте, потом от лыж за уши не оттащишь. Железнодорожный кончаете? В Питере? А я Корабелку там осилил. Оба, вроде, транспортники. Видите, как много общего, землячка.
   И одарил меня подкупающей белозубой улыбкой. Он и с другими новичками вполне  доброжелателен. Симпатичный, - отметила. Сердце вздрогнуло и насторожилось.

   Что помнится о тех двух неделях? Ощущение нереальности и наполненности. Учебный склон за лагерем, упиравшийся в маленькое кладбище альпинистов, как намёк на коварство гор. Андрей и Наташа, инструкторы новичков, оба в алых спортивных костюмах. Наташа, почти ровесница, заметно неравнодушная к коллеге. Только, если у него научились кататься на горных из десяти восемь, в том числе и я, то у неё лишь двое. Волнительное ощущение от его горячих ладоней, когда он вручную ставил ноги и тело, чтобы владеть лыжами, скользить, а не падать. Показалось, он неравнодушен ко мне, но старается не выделять. Это и девчонки из группы ревниво заметили. По вечерам собирались в одной из комнат, пели песни, Андрей играл на гитаре. Голос у него хрипловатый, низкий, а песен знал море!
   Особенно нравился Юрий Визбор.  И сейчас волнуюсь, когда слышу:

             Лыжи у печки стоят,
             гаснет закат за горой
             Месяц кончается март,
             скоро нам ехать домой.
             Горное солнце прощай.
             Мы навсегда сохраним
             В сердце своём этот край….

   Мне до сих пор кажется - эта песня обо мне и для меня.

 После того, как мы научились не слишком часто падать и пугаться склонов, группу вывезли на Чегет. Вот это гора, тут крутизна нешуточная! Красота неописуемая, да ещё двугорбый пятитысячник Эльбрус, как декорация горнолыжного праздника. И круглая стекляшка кафе «Ай» - луна по балкарски, у стен его лыжники, накатавшись, загорали на высоте трёх тысяч над уровнем моря! Ободряемая вниманием Андрея, я под конец почти без страха  мчалась вниз. Но как скользил он, с каких склонов, и девчонки нашей группы мечтали о нём. А я влюбилась, душа моя пела от счастья. Наташа, противная Наташка, пасла его, будто свою собственность. Вот и прощальный вечер. Закупили в посёлке, тоже с названием Эльбрус, вина и водки, немудрёной закуски. Пели:

              Милая моя, солнышко лесное
              Где, в каких краях
              Встретимся с тобою                …

        Сказка кончалась грустно, боялась заплакать. Андрей, проходя мимо, шепнул:
-   Пойдём, Вика, погуляем.
    Меня бросило в жар, сердце застучало часто-часто. Вышли на освещённую луной дорогу,  взялись за руки, и ток побежал…. Сине-фиолетовые тени гор и первозданная тишина окружали нас. Он признался, я ему нравлюсь, мы дурачились и целовались. Старая сводница луна подмигивала нам. Потом зашли в его комнатку, там и случилось. Как было хорошо, хотелось ещё и ещё! Андрей разбудил во мне женщину! Позже, он вспоминая смеялся: «Ну и темперамент! Сначала решил, останусь без губ, потом опасался и за основное!»…. Глупые слова, зачем они? Я знала, что пропала, за ним пойду хоть на край света…. С трудом оторвались друг от друга, надо возвращаться. Он записал телефон, обещал звонить, по приезде в Питер - встретиться.
 Утром автобус увозил нас в аэропорт. Тренеры провожали. Я не могла наглядеться, слёзы текли по щекам. Андрей был сдержан, Наташка смотрела на меня с ненавистью.

С тех пор прошло больше двадцати лет…

 Стон мамы оторвал меня от грёз на яву:
-   Болит, - прохрипела.
-   Что болит, мамочка?
-   Всё, дышать тяжело.
-   Укол сделаем?
-  Не знаю, худо мне…
  Я и сама видела, ей хуже. Дышала трудней вчерашнего, кожа бледная, влажная. Пульс слабый и частый. Надо что-то делать. Как назло, сегодня суббота. Участковая – фрау Гросс выходная. Придётся неотложку вызывать. А кто дежурит? Повезёт, если терапевт, а вдруг приедет подрабатывающий кожник или уролог, шире своих специальностей медицины не ведающие?
Звоню:
-   Ambulanz?
Докладываю врачу симптомы.
 Через час приезжает усталая докторша, женщина лет пятидесяти. Везение: почти сразу улавливаю славянский акцент!
-  Вы говорите по-русски?
-  Да, что случилась?
Рассказываю. У мамы рак два года, с метастазами. Она выслушивает фонедоскопом, мерит давление, внимательно осматривает.
-    Вы ей кто?
-    Дочь. Вообще я медсестра, здесь переучивалась.
-  Тогда Вы должны понимать. Это финал. Сейчас сделаю ей сердечное, наркотик. Надеюсь, сегодняшний день переживёт, может и завтрашний.
-  А если в больницу?
-  Зачем её мучить. Лучше дома.
Конечно, она права, мне просто страшно оставаться с ней. Доктор всё сделала, уехала.
После укола  мама задремала. Внутри у неё что-то булькало, хрипело.
Делать нечего. Я села в кресло возле её кровати, Фенька рядом, и снова погрузилась в свои грёзы-воспоминания.

…..Прилетела в Питер. Все ахают: «ах, какой загар, ну ты и выглядишь!» А я почти не выхожу из дома, вроде готовлюсь к диплому, сама телефон гипнотизирую. И не рассказать никому. На третий день, -
-   Вика, это я, Андрей, узнаёшь?
-   Когда увидимся?
-  Ещё одна смена, потом дня три лагерь в порядок приводить. Первое мая  встретим вместе, если не возражаешь.
-   Так долго! Я тебя люблю!!
-   Серьёзно?
-   Да, да, да!
-   И ты мне очень понравилась. Попробую вырваться на пару дней раньше.
-    Постарайся, я без тебя не могу!
-    Телефон в кабинете директора, убегаю,всё,до встречи!
-    Звони ещё!
-    Как скажешь…
Никогда, никогда так ужасно не тянулось время….

  Даже раньше мамы папа-Лёва заметил, я брожу по квартире с дурацкой улыбкой, натыкаюсь на углы и не слышу, что мне говорят.
-    С тобой, доча, всё в порядке, случайно в горах не влюбилась?
-    Догадался?
-    Поздравляю, и кто же наш принц?
-    Его зовут Андрей.
-   Уже хорошо. И когда познакомишь?
-    Не торопись, пап, успеется.
-    Всё понял. У дочки, наконец, появилась личная жизнь, поздравляю….
  Мама, она же Соня, была настойчивей, но и ей много не рассказала. Боялась сглазить, спугнуть  счастье. Андрей звонил ещё дважды. Узнала, живёт он с мамой в центре, в однокомнатной. С отцом отношений давно нет. С Наташкой с прошлого года всё кончено, она же считает, - они просто поссорились. Сейчас, благодаря тебе, Вика, смог поставить точку….
Мне казалось, будто мы родные, хорошо понимающие друг друга люди.

   Прилетел Андрей в пятницу. Я встречала, он показался мне ещё прекраснее, чем в горах. Из сумки извлёк букет ещё закрытых рододендронов, тайно сорванных в горах. Они ещё месяц цвели в вазе пышными белыми, розовыми и фиолетовыми цветами. Нам повезло: родители на выходные поехали на экскурсию в Ригу. Двое суток мы почти не вылезали из постели, собирались погулять, одевались и снова сбрасывали одежды…. В воскресенье вечером он уехал домой. Вскоре появились мои. Отец, взглянув на меня, сразу определил: «Ага! Похоже, принц нарисовался?» Кстати, домашнее прозвище - «наш принц», а папа его и не видел, надолго закрепилось за Андреем.

  Следующую неделю не появлялся, я измучалась ревностью. Он, правда, звонил, уверял, что любит, но очень занят.  Кем и где работает, не рассказывал, а я стеснялась спрашивать. В выходной предложил пойти в Дом кино, на просмотр фильма Феллини «Сладкая жизнь». Конечно, согласилась. О нём столько писали, говорили, но  мало кто видел. Да и в Доме кино я не бывала. Позже ещё два раза смотрела этот гениальный фильм, но тогда он меня просто поразил! Андрей, судя по количеству людей, с которыми здоровался, чувствовал себя  как дома. После кино остались там ужинать. Шампанское и коньяк, икра, какая-то горячая вкуснятина, мороженое, пирожные, кофе. Расплачиваясь, он достал пачку денег. «Терпеть не могу кошельков». Дал щедрые чаевые. Я смотрела на всё, растопырив глаза.
-    Ты что, в лотерею выиграл?
-    В картишки, - довольно рассмеявшись, ответил.
Я подумала, это шутка….
 Потом поехали к какому-то приятелю – хромому и весёлому Эдику, кинооператору. Тот праздновал выпуск своего нового «гениального» фильма. Много пили и курили. Полумрак, сизый дым, смех, музыка. Похоже на продолжение фильма Феллини. Там и заночевали. Плохо соображала, что происходит. Был праздник, карнавал, Андрей, и я его любила…

….Дома меня ждали смертельно бледные родители. На меня посмотрели как на врага народа. Они ещё не ложились, но уже обзвонили все больницы и морги. Потом выложили, что они думают обо мне и моём любимом, и в данном случае пришлось с ними согласиться….

  Время шло. Я познакомилась с мамой Андрея – Марьей Васильевной. Тихой, замученной бесконечными ночными дежурствами женщиной. Работала она медсестрой в областной больнице. Не думала, не гадала, что когда-то стану её коллегой, только не там и не так. С моими родителями Андрюша знакомиться не торопился. Узнала, где он работает – тренером и мастером по ремонту байдарок и каное на Крестовском острове. Сейчас готовился к летнему сезону. Год назад он ушёл из НИИ, где чертил подлодки. Я его понимала. После защиты диплома меня ждал тот же кульман в Конструкторском бюро, который заранее ненавидела. За день до последнего экзамена мне стало плохо на улице, затошнило, едва добежала до ближайшей урны. Решила, перегрелась на солнце, пока он тренировал на Неве своих байдарочников. Еле сдала экзамен, и вместо того, чтобы радоваться жизни, потащилась к врачу. Наша  участковая, называемая слитно Аннаванна, внимательная старая докторша, осмотрела, спросила про месячные. Я и забыла… Короче, послала к гинекологу, и определили, - беременность десять недель. Вот так! Ошарашеная, вызываю Андрея.
-    Что делать? - спросил раздумчиво. - Порядочные мужчины в таких случаях женятся.
-    Да? –  ещё не осознавая случившегося.
-     И я на тебе женюсь.
-    Думаешь, мне это хочется?
-    А разве нет? –  застыл от удивления.
-    Кажется, ты собираешься меня осчастливить?
Он догадался.
-    Викочка, любимая, я прошу стать моей женой.
-    Уже лучше. Может и соглашусь. Когда придёшь знакомиться с моими родителями?
-    Как скажешь. Вообще я счастлив! Просто немного неожиданно…

       Знакомство прошло не слишком удачно, а виноват любимый мой папочка. Это он, после того как Андрей попросил у них отдать замуж за него дочь, то есть меня, задавал нескромные вопросы, кем Андрюша работает, какие у него представления о семье, где мы собираемся жить? В ответ услышал, - самое главное для человека это - свобода, чтобы реализовать себя, а всё остальное приложится. Отец зачем-то начал спорить, горячиться. Пришлось вступиться мне. Заявила, люблю Андрюшу, какой он есть, и родители, наверняка, желают нам счастья. Мама с поджатыми губами помалкивала. Я настояла, чтоб он ночевал у меня. Ночью  всё обдумала и поняла, что жить под одной крышей не получится, надо срочно искать свою.

-   Мамочка, ты проснулась? Поесть хочешь? А пить? Хорошо. Сейчас попьём водички из поильничка. Вот так. Посмотри на меня. Никак? Боли есть, укольчик сделаем? Не надо? Сегодня выглядишь получше, отдыхай.
 Она и вправду выглядела лучше, чем вчера. Даже видны следы былой красоты. Исчезло страдальческое выражение, лицо разгладилось, только вздохи необычно редкие и трудные. Чайнс-Стоксовое дыхание, - вспомнила. Господи, - взмолилась я, - дыши, живи подольше, мне так страшно потерять тебя! Опять спит. Пойти пожевать чего-нибудь, или кофе сварить, аппетита никакого.  Феньку надо кормить. Вон трётся о ногу и намекающе урчит….

….Наверно самым успешным годом для нас был девяностый. Так получилось, многие впадали в нужду, а мы жили хорошо. Риточке шел четвёртый год, ходила в детсад напротив дома. Квартиру, конечно, с доплатой, поменяли на большую, трёхкомнатную. Мебель  купили, машина появилась – «жигули». И всё потому, что Андрюша, умница мой, бросил тренерскую работу, взял и организовал медицинский кооператив «Бодрость и здоровье». Вот уже два года в отремонтированном подвале работали с десяток врачей и массажистов. Первые месяцы было пустовато, когда дали рекламу по радио, в газетах, народ пошел. Специалисты работали нестандартные. Двое иглотерапевтов, мануальщик, окулист, ставившая диагнозы по радужке, травница и гипнотизёр. К нему толпами тётки ходили худеть. Я бросила кульман и села там на кассу и за телефонистку. Популярность наша росла, вместе с ней и заработки. Бухгалтером у нас работала Таня Лисина. Я сама, дура, её привела. Мы учились в одном классе и даже немного дружили. Женщина она симпатичная, неглупая, только с мужьями не везло. Она тогда с третьим разошлась, вроде как горевала, вот я её и устроила. Мы поначалу крепко кассу в руках держали, потому как заметили, мой благоверный увлёкся азартными играми, и всё на деньги.

…. Прошло пару лет и наше счастье оказалось миражом, рассыпалось, как карточный домик. Сначала заболел папа. Приватизация, кругом жульё, переживал. Результат – тяжелый инфаркт. Еле выходили, инвалидность, впал в тоску без работы. Потом рэкетиры обложили нашу «Бодрость» немалой податью. Обещали охранять от других бандитов. И государственных грабителей – исполкому, фининспектору, пожарнику, ещё кому-то тоже приходилось подмазывать. Хотя пациентов меньше не становилось, особенно у гипнотизёра, доходы наши падали. Но не это было худшим. Танька Лисина, подруга, сучка рыжая, соблазнила Андрея. «Люди добрые» мне уши прожужжали, он врал неумело. И эта дрянь, имея доступ к кассе, совала ему деньги, а он проигрывал! Разговоры, скандалы не помогали. «Выиграю и всё отдам». Андрей играл в карты, в расплодившихся «одноруких бандитов». Нашёл где-то рулетку, и там проигрывал. Поначалу мог остановиться, бывало выигрывал что-то. Потом останавливался, лишь оставшись без копейки! Зараза какая-то, хуже пьянки, у них хоть перерывы случаются, а тут сплошной кошмар! Надо было что-то придумывать. И тогда, впервые, помогла моя национальность. Раньше евреи имели лишь проблемы и горе. Теперь мои соплеменники сплошным косяком покидали страну. Появилась поговорка: еврей – не национальность, а средство передвижения! И я твёрдо решила уехать ради  семьи! Андрей отнёсся к этой идее безразлично, но бурной моей деятельности не мешал. Это я выбрала страну – Германию. Подали заявление в Консульство и через три месяца получили разрешение на нас и родителей. Ох, как папа не хотел! «В Германию, к фашистам, ты что!?» Но меня ничто удержать уже не могло. Срочно продавала квартиры и за бесценок всё нажитое. За месяц до отъезда во сне умер папа. Наверно, моё решение ускорило его конец. У меня ни сил ни времени горевать, только седина в черных волосах заблестела. Казалось, дома пожар, я спасаю семью! Надо срочно переоформить документы, менять деньги, доставать билеты, собрать самое необходимое в дорогу. И всё я, я, я одна!  Дочка заброшена, мама в трауре, мужу на всё плевать. А мы уезжаем, торопимся, почти бежим!

…. Здравствуй, Андрюша, здравствуй родной мой! Я знаю, всегда появишься, если мне тяжело, стоит о тебе подумать. Посиди рядышком, помолчим. Сам понимаешь, как тяжко сейчас с мамой, видеть её затухание, и никак не продлить жизнь, могу лишь снять боли. Я задремала, даже не успела позвать, а ты уже тут. Слышу, слышу, как шепчешь,- «Викуша, черныш, галчонок мой!» Какой же черныш, это в молодости у меня были тёмные и волнистые волосы, а нынче совсем белые. В сердце твоём я остаюсь галчонком? Да? Рада слышать. Вот вспоминаю, как приехали в Германию, и начались твои муки с языком. Мне то что, я гуманитарий, английский и французский знала, через три месяца по-немецки заговорила. А у тебя язык не пошёл, и всё. Как ты маялся в той деревне! Твоя кипучая энергия не находила выхода. Ну, отогнал пару машин в Россию, продал. И кто видел эти деньги? Ты здоровый, как бык, твоё выражение, даже болеть начал. Сколько доктор Зенф вскрыл на тебе фурункулов? Десять? У нас, женщин, всегда есть дела, заботы по дому. А мужику что делать?  Риточкой мама, в основном, занималась, да и особых проблем с ней, слава Богу, не было. Помнишь, - купили компьютер, ты его в момент освоил, но не увлёкся. Потом начал бегать по часу, кидал камни в лесу, подтягивался. Снова оброс мускулами. А концерты  туристических песен в общежитии? Помнишь, когда ты исчез на всю ночь, явился с фингалом и распухшими кулаками?  И перегаром несло за версту. С кем подрался, где, так и не знаю. Все проблемы были бы терпимыми, если бы не та поездка в Баден-Баден. Когда нас привели в казино, и ты увидел рулетки, карточные столы, игровые автоматы, всю обстановку, я испугалась, заметив проклятый азартный блеск твоих глаз. Не сказано было ни слова, но сердце моё упало…

 От нашего общежития до игрового вертепа меньше ста километров. Ты прыгал в  раздолбаный опель и исчезал. А вместе с тобой за пару месяцев исчезли все наши деньги. В отчаянии я обратилась к доктору Зенфу. Он свой, переехал из ГДР. Даже по-русски немного говорил. Он первый объяснил, - безудержное влечение к играм, Spiеlsucht - по-немецки, тяжкая болезнь, как алкоголизм и наркомания. Тоже трудноизлечимая, но есть специалисты, которые пытаются помочь, но необходим язык. Я обрадовалась, предложила ездить с тобой. Врач покачал головой, лечение у психолога через переводчика невозможно. Что правда, то правда  - и в магазине тебе толком не объясниться. Помню, в глаза нам смотреть стыдился, а с собой не справился. Болезнь. Вот беда-то. Да знаю, что любишь, слышала не раз, дорогая-золотая, да ведь, помочь-то тебе не смогла….    
Всё, пока, пора открывать глаза. Мама проснулась, стонет.
  Не пьёт. И почти не реагирует, даже не понимаю, в сознании она или нет. Хорошо, врач капельницу прописал. Подключу, пусть хоть жидкость получает. Так. Фенька внимательно смотрит, что я делаю, кажется, одобряет.

  Звонок в дверь. Кого ещё несёт? Открыла. Соседка Ольга. Широкая, румяная, жизнерадостная. Передник, руки и даже лицо в муке, -
-   Соседушка, яйца не одолжишь? Степан пирог с капустой заказал, одного яичка не хватило.
Ты чо такая бледная? Как мамаша? Совсем плохо?  Пирог спеку, прибегу. Негоже человеку в таком положении одному. И дочки нет? Спасибо, выручила, я быстро.
  Ольга со Степаном бездетны, но окружены многочисленной роднёй. Братья да сёстры, двоюродные-троюродные, племянники, деверя-снохи, дальняя родня. У многих свои дома, а облюбовали для сборов их квартиру в многоэтажке. Приехали Шмидты лет двадцать назад из сибирской глубинки, отработали сколько положено на заводе, сейчас пенсионеры. Будучи хлебосольными, привечают родню чуть не каждый выходной. А те, наевшись-напившись и напевшись частушек под гармонь, дружно выходят на балкон покурить. Дым, по законам подлости, как в пылесос, втягивается в нашу квартиру. И отношения были бы никакими, не будь Шмидты всегда готовы помочь, что в безмужнем нашем существовании совсем нелишне, да и Фенька их привечает.…

  Как я люблю кофе! Меня волнует даже это слово. Когда я подхожу к моей примитивной старой кофеварке, нос щекочет исходящий от него тонкий кофейный дух. Бережно засыпаю в фильтр две полные ложки молотового, стараясь ни крошки не просыпать мимо. Мне нравится, как эта машинка урчит и кухня наполняется волнительным ароматом. Наливаю сперва полчашечки, любуюсь на тёмно-коричневую жидкость, запах щекочет ноздри, и только тогда делаю первый глоток. Ну, и конечно, вкус. Горьковатый, терпкий, бодрящий. Не стоит портить его ни молоком, ни сахаром. Нельзя еду запивать кофе. Его надо пить отдельно….       
    Кап-кап, капли капают, значит, капельница не засорилась. Мама задышала как-то ровнее. Я заварила кофе. Как всегда, с удовольствием выпила полчашечки, налила ещё. Затолкала в себя йогурт. И снова уплыла в страну воспоминаний…

  Проиграв наши деньги, Андрей вдруг стал суетиться, мол, пора слетать в Петербург. Ведь кооператив не продан, а лишь временно передан бухгалтеру. При этом имя Таньки не упоминалось. Я была так сердита, что не возражала. Пусть катится куда хочет! И он улетел. На следующий день позвонил, что «В Бодрости бардак, надо разбираться, живу у мамы, по вам, родные мои девочки, скучаю». И начался странный пятилетний телефонный роман. Андрюша звонил не реже двух раз в неделю. Был в курсе всего, объяснялся в любви, иногда присылал деньги, бывало, просил выслать сколько-нибудь. Понимала, он очередной раз проигрался. За это время мы переехали в большой город. Я закончила медицинское училище и начала работать медсестрой, что подходило мне больше, чем инженером. Риточка перешла в гимназию. Мама старела, ей прочищали сосуды сердца, за мной начал ухаживать Саша Колкер, соученик по медучилищу. Его первая специальность учителя химии Германии не понадобилась. Неплохой, полноватый парень. Весьма неглуп, тихий и упорный, коллега, опять же. Организовал своё бюро поуходу за стариками на дому. Любил читать, одновременно ковыряясь в ушах, носу, теребя остатки волос. Мать уговаривала:"идеальный муж, чего ещё надо?" А я продолжала любить и жалеть Андрея.

  Свалился на нас он неожиданно. Очередное «приключение». В него стреляли, ранили в бедро, рана в России не заживала, приехал лечиться ко мне, в Германию. Дочка, путавшая уже русский с немецким, от него отвыкла, дичилась. Мать косилась. Я радовалась, будто не расставались, и все обиды забылись! О своей жизни рассказывал скупо, кто его ранил – молчал. Но то, что с Танькой расстался, а кооператив развалился, доложил. Сейчас у него какие-то новые, непонятные мне занятия. Часто звонил куда-то, а залечив рану, месяца через два, заторопился, «дела-дела!». Упрашивала: «оставайся, вдруг они в тебя опять выстрелят?» Андрей как-то странно усмехнулся: «он ни в кого больше не выстрелит». Перед отбытием мы провели три упоительных дня в Альпах. Словно бог гор мчался с крутых склонов, я не поспевала. Как был хорош он днём и ночью. Ах, ночи-ноченьки! Пообещал скоро вернуться, и, оставив тревогу о себе, улетел….

   В это время, заставив вынырнуть из грёз, позвонили в дверь. Пришла Ольга. Уже без передника, во фланелевом, похоже российском, платье. Принесла тарелку горкой нарезанных пирогов. Фенька, унюхав вкусный запах, задирала голову и требовательно мяукала. Пришлось ставить чайник, Ольга кофе не пила, пришлось заваривать чай. Она на цыпочках подошла к маме, покачала головой.
-    Все там будем, поешь-ка пирожка, тёплый ещё.
 Есть не хотелась, но она же не отвяжется.
-    А дочура где?
-    Она звонила.
-    Какая нынче молодежь. Тут должна быть, здесь!
-    Зачем? Я справляюсь.
-   Бабушка помирает, а ей гулянки. Мы их балуем, потом и удивляемся, почему они всё о себе, - высказала педагогические осуждения бездетная соседка. Я промолчала.
-    Ты батюшку или раввина вашего для причащения приглашала?
-    Не религиозные мы.
-    И то верно. А не причастить, душа ейная корчиться в гиене огненной будет. Что тогда?
-     Оля, она живая, вдруг выкарабкается, а ты как о покойнице.
-   Ваше дело. Чай допью и пойду, ты пирога ещё поешь, голодать негоже. Если что, звякни, враз поможем, не чужие, соседи.

…Какой день сегодня? Ах, да, воскресенье. Как завтра на работу идти, на кого оставить? Фенька на колени забралась, урчит, зелёным глазом понимающе поглядывает, сочувствует.
В капельнице жидкости  ещё полбутылки, можно подремать….
 … Дона Флора и её два мужа. Прочитала роман Жоржи Амаду. Бразильские страсти. Похоже на мою жизнь, да не очень. Наш принц исчез, и полгода от него ни весточки. Потом доложил, - работал в Анголе. Какой ветер его в Африку занёс? Разве расскажет. Я истерзалась тогда ревностью и, желая отомстить, или ещё почему, уступила терпеливо дожидавшему момента Саше Колкеру. Смотрел собачьими глазами, стараясь, угодить. Маме с Риточкой понравился, ещё бы! Одной поставил русское телевидение, другой велосипед подарил. А мне - не очень. Обыкновенный, не более. Его попытки съехаться я пресекала, ждала. Мать подзуживала, Андрея оговаривала.  Через полгода, звонок:
-    Вика, я из франкфуртского аэропорта, сажусь в поезд. Оркестра не надо, часика через два  с хвостиком встречайте дома.
Срочно звоню Сашке, чтоб не звонил и не появлялся.
-    Герой объявился? Да?
    Бросила трубку. К чему слова? Заметалась между холодильником, плитой и зеркалом. Успела борщ любимый его сварить, и себя в порядок привести. Явился худой, с африканским загаром, в полувоенной форме со здоровенным баулом. Можно сказать, - по чувствам, с которыми его встречали мама с Риткой и я, разница весьма заметная. А у меня от радости просто крыша поехала….Мы до неприличия быстро уединились. Едва утолив острый любовный голод, зашептал на ухо, у него серьёзный разговор:
-   Тебе нравится эта квартира?
-    Удобная, но, - хороша Маша, да не наша.
-    А Купить её хочешь?
-    Не смеши, за какие шиши?
Он залез в баул и из чрева его достал толстенную пачку денег.
-  Здесь достаточно. Бери, выкупи квартиру. Всё равно проиграю, ты знаешь.
И через пару недель счастья исчез, как испарился. Так стали мы квартировладельцами.

    Осточертев обоим, роман с Сашей тянулся и чахнул лет пять.Потом пропал, испарился. Говорят, он женился.Не жалко. Риточка, умница, радость моя, выросла, уже в Университете У неё своя жизнь.
 Андрюша за десять незаметно пролетевших лет врывался метеором четыре раза. Однозубый африканский божок, как свидетель, рядом с тобой, улыбающимся мне, скалится со стены. Но ты звонил, то из Анголы, из Лас-Вегаса или Колумбии,  кажется из Чечни, мы подолгу разговаривали.

 Три года и два месяца назад слышала твой голос последний раз….   
 Я понимаю – карты, страсть, горы, новое дело, азарт – твоя стихия. Ну, не годен ты для семейной рутины! Пусть! Андрюшенька - праздник и принц мой, скажи, если любишь, сколько ещё ждать? Жив ли, что с тобой, дай знать! Не нужна – отпусти, не мучай! Мне скоро сорок пять, когда кончится наважденье, я не  могу, не хочу больше так жить!
 
   Кто царапается и бьёт чем-то по лицу? Конечно, Фенька. Чего беспокоится? Разлепила глаза, вижу, спрыгнула и зовёт к маминой кровати, мявкает. Непривычная тишина, хрипов не слышно. Подбежала. А мама и не дышит, рот открыт. Всё, отмучалась. Колени подкосились, чуть не рухнула мимо кресла. Надо бы заплакать, да слёз нет, и сил тоже, пустота. Что делать? Что? Наверно, нужно сообщить печальную новость Рите. Дотащилась к телефону, а тут звонок.
 Радостный взахлёб голосок дочери:
-   Мамочка, прислали результат анализа. Я буду мамой, ты - бабушкой. Ура! Оскар тоже рад, сделал мне предложение.
 Чего молчишь? Соня? Да? Держись,мамуль, мы сейчас приедем.

      И слёзы облегчения, наконец, прорвались….   
               
                Март 2010 - 2015 Штутгарт