Несовпаденье. Вторая часть. Глава первая

Часть вторая.

                1

                Рада, ненавидящая собственное имя, была в том душевном состоянии, когда не только свое имя вызывает отвращение, а всё кругом. Характер у нее был, конечно, не сахар – своевольный, трудный, меняющийся вместе с обстоятельствами. Ее   муж, Марк, называл его «стихийным».
                – Ты у меня стихиезависимая, – шутил в добрые минуты, когда ему удавалось эту зависимость утихомирить.
                Они не были женаты, жили как почти все в наше время, вместе – и все! Конечно, Рада хотела бы иметь статус официальной жены, понимая, что так надежней во всех отношениях. Но Марк, ошпаренный первым неудачным браком, вопрос о желанном статусе не поднимал.
                Длилась эта связь (словцо-то какое противное для незаконной жены) пять лет, и соседи слева и справа давно перестали задавать вопросы, когда же свадьба. Первое время после появления Марка они звучали. Рада тогда ответила:
                – А свадьбу вы проморгали, дорогая тетя  Алла! Отыграли уже!
                Это была вторая свадьба, которую соседи  якобы проворонили, хотя все этапы жизни Рады были на их повестке дня все годы ее тридцатитрехлетней жизни. Правда, с перерывом,  когда Раду отправили к  тетке на исправление трудного характера в соседний городок. Мать девочки, после длительной войны со своим алкашом-супругом, закончившейся его изгнанием, как раз кайфовала в новом браке. Опять же – не в браке, а в связи.
                Период отлучения родной дочки от дома длился три года – ровно столько понадобилось маме, чтобы убедиться в очередном поражении  на личном фронте.
Рада, очевидно, вариант отправки в паршивый провинциальный городишко  расценила как подлую ссылку, испоганившую ей отрочество, и матери сначала  не простила. Так что соседи слева и справа могли слышать ежедневную ругань  Верки с дочкой через свои стены и без всяких дополнительных ухищрений. Толщина хрущевских стен позволяет слышать и любовные стенания – не только свары.
                Вопрос, кто был виноват в этих семейных баталиях, обсуждался  соседями ежевечерне  на скамейке возле подъезда и оставался  злободневным.
                – Девчонка – дрянь, – говорила тетя Алла, соседка справа. – Своими ушами слышала, как она свою маму называла шалавой. Мать родную  – шалавой! В свои-то восемнадцать лет! Мать, которая вырастила ее и...
                – Тетка вырастила, – поправляла соседка слева,  тетя Фаня, с которой Рада всегда вежливо здоровалась. – Веркина старшая сестра – завучка в школе, образованная.  Вера говорила, что  строгая, держала в руках девчонку.
                – Ее удержишь! – не соглашалась тетя Алла, с которой Рада тоже здоровалась, но как-то на бегу и не по форме: здрасьте! – Я слышала, как Радочка ваша любимая требовала от мамы новых сапог, а та...
                – А та, – торжествующе встревала третья соседка, жившая как раз под семейкой, а потому слышавшая все скандалы, но только через стакан, – сказала, что сапоги надо заработать, а не клянчить!
                – И где же их можно заработать на первом курсе института? – ехидно спрашивала защитница Рады, тетя Фаня. – Не надо было девочку посылать в институт учиться! Пусть бы годик поработала. А послала туда – терпи! И девочку одевай как следует. Не бедствует же  Верка – магазином заведует.
                Словом,  сидя на скамеечке возле подъезда № 1  дома номер три, можно было  изучать биографии всех жильцов.
                Жизнь Рады обсуждать было легко, так как та давала много фактов благодаря  – опять же! – стенам, не скрывающим темперамента мамы Веры и дочки Рады.
Вера неожиданно заболела туберкулезом и уехала сначала лечиться, потом жить к своей сестре-учительнице, не желающей выходить на пенсию.
                Сама же Рада давала скудный материал для   точных знаний о ней. Скорее она разжигала воображение, основанное на домыслах. Она пробегала мимо соседок так быстро, что те не успевали  задать ей какого-то важного вопроса. Например, что это за парень вчера  курил с нею на балконе, а уже ночь, считай, была? Или по какому поводу они неделю назад  гульку устроили, так что многострадальные стены дрожали вместе с полом?
                Приходилось додумывать, дорисовывать, и  момент появления в жизни  Рады первого  законного  супруга, Виталика, был дружно проворонен. На вопрос тети Фани, кто этот симпатичный молодой человек, открывающий чужую дверь вроде бы своим ключом, Рада весело отмахнулась:
                – Муж, муж, не переживайте!
                И убежала на свой этаж. О том, что печать стоит в ее паспорте  самая натуральная, соседки узнали лишь  с приездом Верки, которая во всех подробностях и рассказала  про студенческую свадьбу, и про другую – в селе, где жила вся Виталькина родня.
                Словом, зажулили свадьбу...
                Студенческий брак распался через два с половиной года. То есть, на втором курсе Рада выскочила замуж за однокурсника, на пятом они разбежались. Если судить по тому, что голоса Виталика не было слышно, точно он был немым, а звонкий Радин голосок за стенкой по вечерам и утрам произносил четкий монолог, все единогласно решили, что виной развода была все-таки Рада. Виталик, исчезнув, оставил по себе смутный  образ молчаливого парня  видной наружности, который никогда не здоровался первым и походил почему-то на подкаблучника.
                Никто даже не подозревал, что все было наоборот: это Виталик однажды ушел и не вернулся. И не потому, что разочаровался в Раде. Он никогда и не очаровывался ею – такой непонятной, с гонором, читающей книжки все свободное время, почему-то изучающей испанский язык (?!) по самоучителю, с пластинками. Ему просто надоело жить в общаге, хотелось простую девку под боком, чтобы борщи варила и вареники с мясом. И чтобы имела свою квартиру, где бы он мог беспрепятственно развешивать на батареях свои носки для просушки.
                – Виталька, ты бы хоть сначала постирал свои вонючие портянки! – цеплялся кто-нибудь из пятерых студентов, живущих с ним. – Снова все секции занял! Надо не сушить, если ноги промочил, а сначала прополоснуть!
                – А еще лучше – постирать с мылом, – подключался другой.
                Не любили они «эту деревенщину» за неряшество и скупость. После побывки в селе возвращался Виталий с забитыми сумками, но делиться не спешил. Старался есть, когда  все расходились  по своим молодым делам.
                Как-то застукали его за пиршеством: сало копченое, гусь жареный,  огурцы бочковые, но с таким запахом, что вся общага принюхивалась. Все по свиданиям разбежались, а он расположился  на столе, предварительно каждый продукт прикрыв салфетками бумажными, – чтоб не маячили перед завистливым глазом.
                – Ух,  ты-и! – восхитился  громко  неожиданно вернувшийся сосед  по койке и  плюхнулся на стул, сразу забыв о сорвавшейся  встрече. – Угостишь?
                Виталик, конечно, угостил, но настроение у него резко упало, и когда товарищ стал налегать на гуся с неприличным аппетитом, не выдержал:
                – Ты того, не сильно старайся. Мне еще в гости идти к городской родне. Не пойду же с пустыми руками.
                – А чего же тогда все вывалил на стол? – удивился товарищ.–   Да жлоб ты известный, Виталька!  Нет у   тебя родни в городе, не бреши. Ну что – отрыгнуть назад, что я успел сожрать?
                После этого случая отношения с парнями из  комнаты испортились совсем.
                И тут подвернулась Рада, однокурсница, но из другой группы. Клюнула на его фактурную внешность: рост 186 сантиметров,  ноги, правда,  кривоваты, но картину сильно не портят. Зато физиономия чем-то похожа на молодого Жана Марэ, если того подержать немного на украинской свинине и заставить сено косить каждое  воскресенье под солнышком. То есть – здоровый загар на месте, брови черные, глаза тоже, улыбка приятная. Такой себе французский вариант украинского хлопца в самом соку.
                Рада, любительница книжек, а значит – с развитым воображением, все остальное просто дорисовала. Остальное – это мужской характер, интеллект и готовность любить и быть любимым.
                Угадала она только самое последнее, но не сразу призналась себе в ошибке. Сначала ей казалось, что Виталик немного косноязычит из застенчивости. Все-таки приехать в большой город  из села, пусть даже большого, районного центра... Нужна адаптация. Что книг не читает, так сейчас время такое – все не читают. Это поправимо. Что знания добывает задницей, а не умом, тоже не так уж  страшно: зато не ленив. А целеустремленные люди иногда добиваются успехов и делают карьеру благодаря именно терпению. Что характер при ближайшем рассмотрении оказался мягче, чем хотелось бы, – тоже не горе, а наоборот: она будет им командовать, а не наоборот.
                Зато как он смотрит! И как, оказывается, целоваться умеет! И даже баба у него была в селе, учительница, это хорошо для сексуального опыта.  А тут еще такой сюрприз: захотела ему отдаться, а он ни в какую – не берет! Только брак признает! Законный.
                Пока встречались, болтали о всякой ерунде. Интуитивно, должно быть, сама Рада избегала интеллектуальных дискуссий. Понимала, что этот мужской материал не обработан, требует огранки. Она ведь от природы была умницей, пусть и строптивой.  Тетка-учительница вложила в нее максимум всяких знаний и умений, не сумев обуздать только характера.
                Образованная тетка еще и вбила ей в  мечтательную голову  устаревшие взгляды на мораль, так что до встречи с Виталиком Рада была девушкой нетронутой. А шальные мысли о том, что пора отдаваться, имели происхождение чужеродное, навеянное подругами по институту и  фильмами типа «Маленькая Вера».
                Никак она не могла заподозрить Виталика в подлой практичности. Иметь в городе свою квартиру, жениться на интеллигентной девушке, потом зацепиться в городе и после окончания института устроиться в КБ самого крупного в Союзе завода-гиганта, выпускающего ракеты да спутники, – нет, такое нельзя упускать!
                Хотя брак оказался неудачным, а супруг только внешне и физиологически устраивал Раду,  о разводе она не думала. Приучить этого дикаря к чтению книг  она не смогла, зато Виталик быстро освоил газетные штампы и запросто мог бы подвизаться в какой-нибудь городской газетенке – в качестве внештатного корреспондента. В трудные годы он и займется журналистикой, но Рада об этом узнает через много лет.
                Время было горячее, и равнодушный ко всему Виталик вдруг почувствовал в себе подъем национального духа, даже заговорил по-украински, хотя старательно обходил родную речь, оказавшись среди «русскоязычных» горожан. Вступил в «Рух», бегал на митинги, звал с собой жену, но та отбрыкивалась, называя себя космополиткой по духу. Он ее пытался втянуть в политические распри, но потерпел фиаско: у жены были другие взгляды на все эти «национально-освободительные войны» в пределах собственного государства,  а слов для достойного отпора у нее хватало. Виталик терялся, обнажая свое невежество практически во всем.
                На одной из этих тусовок «руховцев» Виталик и встретил женщину, разделившую сначала его взгляды, а потом и постель. Женщина была постарше его, работала как раз в вожделенном КБ, имела квартиру в центре города, а мужа не имела.
                К ней и перешел Виталик, однажды вдруг ощутив, что это именно тот вариант судьбы, которого он втайне ждал. Развод Рада дала сразу же, хотя оправиться от неожиданного побега супруга без всякой психологической подготовки долго не могла.
                Одно было утешением: в желанном КБ давно не платили зарплаты, а распределения туда больше не намечалось.  Страна, хоть и получившая независимость, тяжело болела, и выпускники университета оказались безработными.
                Следующие пять лет каждый выживал как мог. Бывший муж Рады  вместе со своей общественной деятельницей с глаз сгинул: кто-то где-то слышал, что супруги вообще подались из города. Рада с вернувшейся мамашей занялись продажей пищевых добавок. И это было смешно, так как исчезло главное – пища, к которой эти добавки вроде бы прилагались. Нет, продукты были, с голоду не умирал никто, но добыча продуктов в опустевших магазинах была равнозначна ежедневному маленькому подвигу.
                Все вокруг словно сказились – лечились от всех хворей с помощью спирулины, хлопьев зародышей пшеницы, пили  масло из семян тыквы и тех же зародышей пшеницы. И Рада искренне рекламировала свою продукцию, которую сама попивала да поедала.
                Потом Раде повезло устроиться инженером-технологом  на завод   металлических конструкций.  Те пока еще выпускались, но покупателей на них не находилось, так что заводчане сидели без зарплаты. Строительство в стране остановилось, а краны  для него завод еще выпускал. Если находился заказчик, то он  расплачивался натурой. Рада за эти годы обогатилась эмалированными мисками, приобрела две скатерти,  шторы для офиса, три пары домашних тапочек, иногда баловалась мясом или овощами из развалившегося колхоза.
                Когда совсем припекало, брала отпуск за свой счет и ездила с мамой  в Одессу – за лифчиками, сработанными под импорт, и прочим женским бельем, которое больше Украина не выпускала. Летом даже возила в Москву зелень в пучках  – петрушку, укроп, и продавала возле вокзала,  то и дело прячась от милиции.
                Внезапно мама умерла:  врачи прозевали каверну  в правом легком, к тому времени уже единственном. Стало даже легче, так как не надо было думать о качественном питании для матери. Рада бросила свой «добавочный бизнес», как она называла распространение пищевых добавок, потом завод,  разграбленный своими же работничками окончательно, и пошла на бухгалтерские курсы.
                Фирмочки – маленькие и большие – плодились как грибы в добрую осень, и  рядовая профессия бухгалтера вдруг стала  самой востребованной. Это Рада почувствовала на собственной шкуре – в процессе унизительных бесед с работодателями, вертевшими ее диплом  в руках с вежливым равнодушием.
                – Девушка, мы тут не ракеты строим, а мукой торгуем и крупами, нам бы хорошего бухгалтера. Плохой у нас уже был.
                Пришлось идти на курсы...
                Новую профессию она освоила быстро – недаром в школе по математике имела пятерки, из-за чего и поперлась, дура, на престижный факультет. Говорила ей тетка: иди на экономический, никогда не прогадаешь.
                Похоже, она всю жизнь только и делала, что прогадывала: с факультетом, первым браком, торговлей спирулиной и лифчиками, с устройством на неработающий завод...
                Уже будучи бухгалтером на крошечной торговой фирме, сообразила, как опасна эта новая профессия – в стране, где нет законов, а есть коррупция. Поступила на экономический факультет металлургического института, на вечернее отделение.  Завод бросила – ее пристроили к богатым людям заниматься с сыночком-лоботрясом математикой и физикой. Попутно она проверяла у него домашние работы по русскому  и украинскому языкам, так как владела ими прилично и школьные правила помнила. Хозяева платили неплохо. Она даже позволила себе косметический ремонт в квартире и купила  хороший телевизор.
                Ела мало, похудела. Уставала, бегая по урокам: хозяйка нашла ей еще парочку богатеньких ленивцев. Вечером был  институт, днем ученики.
Любовные романы тоже были, но  в виде оборванных эпизодов с плохим концом. Попадались на ее  природные чары две категории мужчин: либо женатые, либо неудачники, мечтающие найти в ней опору. Быстрыми движениями  своего тела, не обремененного лишним весом, а даже наоборот, лаконичными фразами, летящей походкой и неулыбчивым взглядом она производила впечатление сильной личности, как раз подходящей для опоры.

Продолжение следует,  http://www.proza.ru/2010/03/31/461