Подвиг

Вадик Колесниченко стал героем случайно, а вернее сказать с перепуга. И не героем Советского Союза, а кавалером боевого ордена Красной Звезды. Рассказывал орденоносец о том, как заслужил награду крайне неохотно, чем вызывал всевозможные кривотолки.
- Призвался я в Советскую армию весной 1986 года! - однажды в общаге Донецкого университета мы крепко выпили, и он рассказал мне свою историю.
Его направили в «учебку» в Чирчик, потом выполнять интернациональный долг по полной программе, в загадочный и страшный Афганистан.
- Не повезло, блин! - мифический долг мне был по барабану. - Но раз послали, надо воевать.
Попал он на пыльную заставу возле небольшого кишлака под Кандагаром. К тому времени местная война понемногу устаканилась, умирать ведь никому не нравится.
- Ну, «салаги» вешайтесь! - приветствовал молодое пополнение старший сержант Зинченко, заместитель командира взвода. - Я научу вас Родину любить.
Для Вадика это означало провести первые полгода в Афгане мальчиком на побегушках. Он не жаловался и не ныл:
- Не я первый и не я последний…
Готовящийся наступившей весной на долгожданный «дембель», старший сержант грелся на раннем солнышке и важно поучал:
- Главное боец понимать политику партии!.. Понял?
- А в чём заключается эта самая политика? - спросил наивный Вадик, пришивая щегольские погоны с пластиковыми вставками к парадной форме сержанта.
- В исполнении интернационального долга и уважении «дедушек», - учил зелёного молодого заслуженный ветеран. - Сбегай-ка за спичками.
- Где я их тебе найду?
- А меня это колышет?!
Постепенно Вадик начал понимать все хитросплетения непростых взаимоотношений внутри взвода и с окружающим населением.
- Старших нужно уважать... - рядовой Колесниченко старался, как мог.
Местные воины Аллаха «душманы» по терминологии советской пропаганды, «шурави», то есть русских, не трогали. Те соответственно тоже отвечали похвальным миролюбием. Помаленьку торговали друг с другом, всё лучше, чем стрелять.
- Торговать лучше, чем воевать! - шутил их комбат.
- Аллах Акбар! - Ахмет закрывал лицо ладонями, как бы подтверждая, что русский может изрекать истину.
Афганцы загоняли им шмотки, травку, бытовую аппаратуру. Получали в обмен оружие, лекарства и другие нужные в хозяйстве вещи. Командир батальона сорокалетний рязанский мужик по фамилии Сазонов общался с местным полевым командиром Ахметом запросто:
- Есть разговор.
- Говори, дорогой.
- Хочу оправить на родину «видики», - озвучивал своё желание капитан, - моя жена давно мечтает смотреть американские фильмы.
- Нет проблем, дорогой! - ответил настоящий хозяин района.
Ахмет всегда, по закрытому каналу, предупреждал комбата о гастролёрах. Так назывались «моджахеды», которых гнали из Пакистана американские доллары. Непримиримые боевики, отрабатывая деньги, должны были совершать громкие диверсии, эхо от которых должно докатываться до Вашингтона.
- С такими не договоришься… - Ахмет предупреждал русского комбата, чтобы тот в ответ не сжёг окрестные кишлаки.
Когда из штаба приходил приказ об операции на землях Ахмета, Сазонов тоже не усердствовал. Так продолжалось немало лет, негласного перемирия никто не хотел нарушать. Первые полгода в Афгане прошли для Вадика тихо и спокойно, не считая обычной «дедовщины».
- Терпеть можно! - он об этом был наслышан ещё до армии.
Поэтому относился к этому, как к зубной боли, да неприятно, но терпеть можно. После года службы, когда из «помазков» его перевели в «черпаки» ударив по мягкому месту бляхой солдатского ремня двенадцать раз, всё переменилось.
- Салям алейкум, Николай! - приветствовал Ахмет русского капитана на радиочастоте, известной им двоим.
- Алейкум ассалям! - как положено, ответил тот.
- Как жизнь? - Ахмет прилично выучил русский язык. - Жаль, что ты не смог побывать на моей свадьбе.
Ахмет недавно взял третьей женой молоденькую девушку по имени Нимбола. Досталась она согласно обычая «бадал хистал», как компенсация за убитого родственника Ахмета. В голосе комбата слышалось искреннее сожаление, ему доводилось присутствовать на обильных праздниках местного авторитета:
- Поздравляю! Извини, что не смог вырваться. Дел много навалилось...
- Боюсь, их станет больше.
Затвердевший голос полевого командира выделил главное в беседе.
- Что-то случилось?
- Жди гостей...
Сазонов помолчал мгновение, переваривая услышанное. В мозгу прокручивались различные варианты развития событий, потом сказал:
- Спасибо, будем готовиться.
- Бисмаллах! - попрощался Ахмет. - Помни, я предупредил...
- На всё воля божья, - закончил задумавшийся капитан. - Я запомню!
Гостями оказались мусульмане, по слухам солдатского радио, навербованные в Испании. Носили они громкое и странное  прозвище «Чёрные аисты».
- Чёрные понятно, так как одеты в тёмную униформу, - гадал старший сержант Зинченко, - но почему аисты?
- Может у мусульман эта птица считается крутой? - высказал догадку Вадик.
- Крутой у испанцев футбол и коррид... - осадил «молодого» Зинченко. - Что они забыли в стране далёкой от их родины, как Луна от Солнца?
Испанцы уже наделали много шума в окрестностях и на них бросили спецназ. Батальону  рядового Колесниченко было поручено содействовать в уничтожении «пернатых».
- Обнаглели гады! - ругнулся раздражённый комбат.
Произошло несколько боевых столкновений, результатами, которых стали два разрушенных кишлака и одиннадцать «двухсотых».
- Весной их мадридский «Атлетик» проиграл нашему «Динамо» со счётом 3:0! - высказал догадку киевлянин Зинченко. - Вот и лютуют...
- Причём здесь Кубок Кубков по футболу и война? - не сообразил Вадик.
- А причём испанцы в Афгане? - справедливо заметил сержант.
Они разговаривали, загружая в машину цинковые гробы, для последнего полёта на равнодушную Родину. Иногда в них отправляли контрабанду, но чаще трупы молодых ребят, ничего в жизни не нюхавших кроме запаха пороха и смерти. На следующий день под «ковровым» обстрелом советскими «градами» случайно погибла юная Нимбола.
- Вай, комбат, плохо... - Ахмет обозлился и дал «чёрным аистам» проводника из местных. - Видит Аллах, я не хотел бойни.
В ответ советское командование решило покончить с обнаглевшими «птицами». Была разработана секретная операция, в которой их батальон должен был сыграть важную роль. Но то ли у «духов» разведка была на уровне ГРУ, то ли случилась банальная утечка информации, в общем, маршевая колонна батальона попала в засаду.
- Резать будем! - обрадовались «душманы».
Она была устроена по всем правилам военного искусства, хотя афганцы книг не читали и в военных академиях не учились. Они как предки сотни лет назад, ждали врагов в узком, глубоком ущелье. По разным сторонам бывшего русла высохшей реки, в верхних точках, расположились лучшие стрелки. Как только русская колонна втянулась в ловушку, начался огненный ад.
- Откуда они взялись? - ужаснулся впечатлительный Вадик. - Минуту назад дорога была свободной...
Гранатомётчики наёмников сожгли идущий первым БТР механика-водителя Юрки Ковалёва, земляка Вадима. Со всех сторон посыпался смертоносный град, по броне настойчиво застучали злобные пули.
- Вашу мать стреляйте!.. Огонь, огонь! - командир батальона матами сгонял бойцов с машин, заставляя впавших в ступор солдат стрелять в ответ. - Пропадём же задаром...
- Куда стрелять то? - крутил головой Вадик.
В этот момент Колесниченко заметил свою смерть. Увидел не в классическом образе женщины с косой, а в виде бородатого мужика с гранатомётом на плече. Тот целился в последнюю машину колонны, а как виделось Вадику, прямо ему в глаза.
- Мать твою! - он стоял в гулком чреве раскалённого «бэтээра» и судорожно поворачивая пулемётную башенку боевой машины, случайно выхватил изготовившегося к выстрелу «душмана».
Секунда и обрадованная свободой возбуждённая граната, оставляя след, как комета Галлея, рванётся к нему. Она растянулась для Вадима в бесконечность. Время и жизнь вокруг для него остановились, словно умерли.
- Капец! - обречённо решил он.
Прошлое, настоящее и будущее, вопреки всем научным законам соединилось в одно мгновение, стали доступны все сразу. Вадик видел всё вокруг как бы в замедленном, киношном просмотре.
- Кому рассказать не поверят! - не вовремя подумалось ему.
С удивлением он узнал в руках у стрелявшего советский гранатомёт «муха». Увидел до половины оторванный карман на грязной, камуфляжной куртке нервничавшего стрелка. Ясно привиделся ему родной шахтёрский городок на Донбассе. Школа на соседней улочке, откуда он часто сбегал с уроков полазить по террикону.
- Как дома побывал… - перед глазами пронеслись копры шахты, где ему, скорее всего, пришлось бы работать до пенсии.
Промелькнуло здание профессионального училища, где он целый год валандался до призыва в армию. Мать тогда часто упрекала его в нежелании учиться, а сейчас привиделась рядом. Хочешь, можешь протянуть руку и дотронешься.
- Ой, сердце схватило! - женщина прижала к груди правую руку, с зажатым в ладони кухонным ножом. - Жара сегодня ужасная...
- Что говоришь?! - крикнул ей отец, возившийся в огороде.
Мама замерла на кухне родного саманного дома, в ощущении неосознанной беды. Застыла девочка Оксана, из параллельного класса, с которой они целовались после выпускного, и которая в той реальности могла родить ему двух сыновей. Вся его жизнь, прошлая и будущая, вместилась в одну тягучую секунду...
- Ни фига себе! - Колесниченко испугался по-настоящему.
Не смерти, ведь пока мы живём невозможно понять, что это такое. А после смерти это становится неважным. Вадик был молод и как всё молодое, уверен в бесконечности жизни. Испугался солдат предопределённости...
- Неужели ничего нельзя изменить? - ужаснулся он пугающей догадке. - И всё за тебя уже решил кто-то...
Как будто жизнь литерный поезд, мчащийся от одной станции к другой. По блестящим рельсам судьбы и строгому расписанию. А сам Вадик всего лишь наивный пассажир, который не может никуда свернуть, поэтому он не в силах предотвратить надвигающуюся катастрофу...
- Нет, - выругался Вадик, увидев возможное будущее, и закричал: - Я не хочуууууууу...
Он закрыл глаза и побелевшими от напряжения пальцами, до упора вдавил гашетку крупнокалиберного пулемёта КПВТ. Суеверно не открывал их, пока не расстрелял весь боекомплект. Когда открыл, на месте, где стоял боевик с роковым гранатомётом, плавились и отекали красные камни.
- Хрен вам! - выдохнул он, и жизнь обрела привычную скорость и чёткость.
Ожившая дома мать, тяжело вздохнув, высыпала в кастрюлю, нашинкованную для наваристого борща молодую капусту. Девушка Оксана вышла из кинотеатра в компании весёлых ребят и, подпрыгивая от нетерпения, направилась на вечерние танцы.
- Что взяли? - комбат Сазонов в горячке боя выпустил ненужные автоматные очереди в след уходящим «духам». - Вот вам подарок...
Потом он долго тряс невысокого Вадика в радостном возбуждении от возвращения к жизни.
- Ты понимаешь, что сделал? - перекрикивал он эхо прошедшего боя. - Если бы они сожгли последний «бэтээр», всё каюк... Они бы нас не выпустили!
- Точняк, - сказал нервно куривший сержант Зинченко. - Чудом отскочили...
Вадик пока ничего не понимал, в его голове протяжно и нудно гудело от нескончаемых выстрелов. Он ошалело мотал раздувшейся башкой, с прилипшими ко лбу потными, русыми волосами.
- Ничего не помню... - признался он.
Адская смесь запахов, из немыслимой комбинации сгоревшего пороха, крови и свежего ветра кружила его голову. Комбату было плевать на его молчание, главное они с потерями, но вырвались из ловушки.
- Ну, молодец, герой, - кричал рано поседевший капитан. - Сразу пишу представление на «звёздочку», заслужил боец!
- Спасибо! - совершенно не по Уставу ответил Вадик.
Потом были обычные заботы после боя, перевязка раненых, погрузка убитых.
- Мы можем жить с достоинством, - сказал ему усталый военврач, - но не можем с ним умереть.
- Это почему? - с подозрением спросил он.
- Умирать всегда приходится в дерьме и муках...
Автоматически выполняя тяжёлую и привычную работу, Вадик напряжённо думал:
- Не может быть, чтобы случайно такое со мной произошло!.. Значит, я должен изменить что-то в жизни. Теперь я не буду просто ехать пассажиром по кем-то проложенной колее судьбы. Нет!.. Я буду сам выбирать направления...